Читать книгу Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева - Лола Звонарёва - Страница 7

Два с лишним года, прожитые в Гатчине до поступления в Первый кадетский корпус, окончательно сформировали в подростке Алексееве деятельную творческую личность, душевную отзывчивость, склонность к мистике, любовь к чтению, развитую зрительную память, интерес к знаниям, открытиям и потребность в рисовании. Определились и черты характера: свободолюбие, независимость, целеустремлённость. Характеру предстояло окончательно созревать в корпусе.

Год поступления Александра в Первый кадетский корпус называют по-разному: то – 1909-й, а то и 1912-й. Самое убедительное доказательство – письмо Марии Никандровны в Генеральный штаб с просьбой выслать ей Послужной список мужа для поступления сына в Первый кадетский корпус. Документ отправлен 28 сентября 1910 года. В Корпусе начало занятий – 15 августа. Стало быть, М.Н. Алексеева готовила документы для поступления сына в 1911 году. В то время ему исполнялось десять лет и четыре месяца. И вот его первый кадетский день. Первые впечатления.

«Зал собраний Первого кадетского корпуса считался самым большим в Петербурге. Его стены нежно-зелёного цвета с белыми пилястрами освещались днём светом, падающим из ряда высоких, в два этажа окон, расположенных на противоположных стенах. В простенках между ними висели портреты императоров в полный рост в гигантских золочёных рамах. Под портретами стояли банкетки в стиле Людовика XV, обитые гранатовым велюром. С потолка спускались пять белых люстр в золоте, огромные, как маковки колоколен. В углу этой залы, почти пустой, словно пчелиный рой, жались друг к другу восемьдесят семей, казалось, охваченных одним душевным порывом: они привели сюда своих сыновей, достигших десятилетнего возраста… Вошёл блестящий офицер в белых перчатках и объявил о том, что настало время прощаться; створки больших дверей закрылись за детьми, уже собранными на лестничной площадке».

Старшие на год кадеты были обриты наголо и одеты в чёрную с красным форму: рубашки с красными погонами, чёрные брюки, сапоги и лакированные ремни с медными пряжками и гербом святого Георгия. Ему всё это предстояло. В спальне на несколько десятков человек его ждала железная кровать с деревянным щитом и тонким матрасом. С первого дня их начали учить маршировать. Через несколько месяцев шаг его стал чётче и звучал ритмично, «словно шум машины, что пожирает время». Он заметил, когда они проходили по паркету залов или по плитам коридоров, звук от шагов менял тембр. Слух у него был отменным.

Альфеони (такое он взял себе для мемуарного эссе фантастическое имя) покажется: он попал в тюрьму. Эта категоричность пройдёт через его воспоминания о кадетском корпусе. Ещё бы, если его, десятилетнего, всё ещё намыливала и купала на кухне в тазу их прислуга Аннеле, обливаясь слезами: её любимец скоро будет отправлен в казарму. Вот и Александр Иванович Куприн, прошедший и Московский кадетский корпус, и то же, что отец Алексеева, Александровское юнкерское училище, писал в автобиографическом романе «Юнкера», как «с трудом, очень медленно и невесело» осваивался с новой жизнью.