Читать книгу Собака на сене - Лопе де Вега - Страница 2

Беги, Тристан! Скорей! Сюда!

Плачевней не было скандала!

Она, пожалуй, нас узнала?

Не знаю; думаю, что да.

Эй, сударь! Слушайте! Назад!

Остановитесь на мгновенье!

Со мной – такое обращенье?

Вернитесь, эй, вам говорят!

Ола! Куда весь дом укрылся?

Ола! Где слуги? Ни души?

Не призрак же в ночной тиши,

Не образ сонный мне явился.

Ола! Все спят? Но как же быть?

Как будто ваша милость звали?

Вся желчь моя могла б едва ли

Такую флегму растопить!

Беги скорее, дурень вялый, –

Ты это званье заслужил, –

Узнай сейчас же, кто тут был,

Кто выбежал из этой залы.

Из этой залы?

Отвечай

Ногами! Живо!

Я иду.

Узнай, кто он такой. Я жду.

Вот скверный случай, ай-ай-ай!

Я, ваша милость, слышал вас,

Но мне не верилось, простите,

Что ваша милость так кричите

В такой неподходящий час.

Какой невиннейший ответ!

Уж больно рано вы ложитесь

И так прохладно шевелитесь,

Что просто силы с вами нет!

Чужие люди бродят ночью

По дому, входят без утайки

Почти что в комнату хозяйки

(Я эту наглость здесь воочью,

Отавьо, видела сама),

А вы, хранитель мой достойный,

Невозмутимы и спокойны,

Когда я тут схожу с ума!

Я, ваша милость, слышал вас,

Но мне не верилось, простите,

Что ваша милость так кричите

В такой неподходящий час.

Идите спать, а то вам вредно.

Да и не я совсем звала.

Сеньора…

Дивные дела!

Как ястреб, улетел бесследно.

Приметы ты видал?

Приметы?

Плащ с золотым шитьем?

Когда

Он вниз бежал…

Вам, господа,

Надеть бы юбки и корсеты!

Он сверзся с лестницы в два скока,

В светильню шляпой запустил,

Попал, светильню погасил,

Двор пересек в мгновенье ока,

Затем нырнул во мрак портала,

Там вынул шпагу и пошел.

Ты совершеннейший осел.

Что ж было делать?

Бить вас мало!

Догнать и заколоть на месте.

А вдруг почтенный человек?

Ведь это был бы срам навек

И умаленье вашей чести.

Почтенный человек? Вот тоже!

Да разве мало здесь у нас

Таких, кому увидеть вас

Одним глазком – всего дороже?

Ведь тысячи сеньоров жадно

Мечтают лишь о браке с вами

И слепы от любви! Вы сами

Сказали: он одет нарядно,

И Фабьо видел, как поспешно

Он пламя шляпой притушил.

Быть может, правда, это был

Сеньор, влюбленный безутешно,

Который щедрою рукой

Купил мою прислугу? Чудно!

Честней найти прислугу трудно!

Я буду знать, кто он такой.

Он в шляпе с перьями промчался.

Она на лестнице.

Не мямли,

Сходи за ней.

Да шляпа там ли?

А где же? Вот дурак сыскался!

Ведь он, когда ее швырял,

Не поднимал ее при этом.

Сеньора! Я схожу за светом.

Нет, если кто-то помогал,

Виновных я без сожаленья

Всех прогоню.

И поделом:

Вы людям поручили дом,

А вам такие огорченья.

И все ж, хоть это неучтивость,

Когда вы так раздражены,

Касаться этой стороны,

А только ваша же строптивость

И нежеланье выйти замуж

Всем этим выходкам виной,

Когда с отчаянья иной,

Что предпринять, не знает сам уж.

Вам что же, случаи известны?

Известно только то, что вы,

Как утверждает суд молвы,

Недостижимы и прелестны.

Притом и вотчина Бельфлор

Лишает очень многих сна.

Сеньора! Шляпа найдена.

Не шляпа, а один позор.

Покажи, что это?

Вот.

Та, что он швырнул. Она же.

Эта?

Трудно встретить гаже.

Может быть, ему идет.

Ты нашел вот эту шляпу?

Стал бы говорить я вздор!

Ну и перья!

Это вор.

В сундуки нацелил лапу.

Шляпа вора, это верно.

Ты меня сведешь с ума.

Я же видела сама:

Столько перьев, непомерно!

Перья-то куда же делись?

Как он в пламя запустил,

Он их, видно, подпалил;

Сразу паклей загорелись.

Ведь Икар спалил крыла,

Взвившись к солнцу в бездне синей,

И погиб в морской пучине.

Та же штука здесь была.

Солнцем был огонь светильни,

А Икаром – шляпа; вмиг

Перья пламень и обстриг.

Вот вам: прямо из красильни.

Право, не до шуток, Фабьо.

Много и без них забот.

Ну, разгадка подождет.

Как так подождет, Отавьо?

Спать идите. Утром рано

Все успеете узнать.

Нет, и я не лягу спать,

Если только я – Диана,

Не разведав, чья вина.

Женщин всех сюда пришлите.

Ночь во что вы превратите!

Мне, Отавьо, не до сна.

Разве тут уснуть возможно?

Кто был в доме у меня?

Лучше бы, дождавшись дня,

Все разведать осторожно.

А пока – нужнее сон.

Пусть для вас он будет сладок:

Засыпать среди загадок –

Высшей мудрости закон.

Вот эти, может быть, помогут.

А остальные спят давно

Блаженным сном и все равно.

Знать толком ничего не могут.

Но камеристки не легли

И перед вами в полном сборе.

В ночную пору грозно море;

Я бурю чувствую вдали.

Прикажете нам выйти?

Да.

Уйдите оба.

Разгулялась!

Допрос честь-честью!

Помешалась.

И мне не верит. Вот беда!

Пусть Доротея подойдет.

Что госпожа моя желает?

Скажи: кто чаще всех гуляет

Поблизости моих ворот?

Маркиз Рикардо ходит мимо,

Граф Парис тоже невзначай.

Святую правду отвечай.

Ты знаешь, я неумолима

В негодовании моем.

От вас мне нечего таить.

С кем им случалось говорить?

Когда бы вы меня живьем

На тысяче огней палили,

Скажу: не помню, чтоб хоть раз

Они с кем-либо, кроме вас,

Из здесь живущих говорили.

А письма были ненароком?

Пажи являлися сюда?

Ни разу.

Отойди туда.

Как на суде!

И на жестоком!

Анарда, ты!

Что вам угодно?

Какой мужчина был сейчас…

Мужчина?

В этой зале. Вас

Я знаю всех, и превосходно.

Кто ввел его, чтоб он тайком

Меня увидел? Кто продался?

Сеньора! Верьте, не рождался

Столь дерзкий замысел ни в ком.

Мужчину привести сюда,

Чтоб вас он мог тайком увидеть, –

Такой изменой вас обидеть

Мы не могли бы никогда!

Нет, нет, вы к нам несправедливы.

Постой. Подальше отойдем.

Я вправе думать вот о чем, –

Когда слова твои правдивы:

Не приходил ли он, быть может,

Из горничных к кому-нибудь?

Чтоб мирно вы могли уснуть, –

Раз этот случай вас тревожит, –

Я буду искренней и смелой

И все скажу, по долгу службы,

Хоть это будет против дружбы,

Которая у нас с Марселой.

Она в кого-то влюблена,

И он успел в нее влюбиться.

Но кто он – не могу добиться.

Теперь ты все сказать должна:

Раз ты призналась в главной части,

Скрывать остаток смысла нет.

Ах, госпожа, чужой секрет

Мучительнее всех несчастий!

Я – женщина. Вам мало знать,

Чтобы забыть об этом деле,

Что кто-то приходил к Марселе?

Вы можете спокойно спать:

У них пока одни слова

И только самое начало.

Я слуг подлее не встречала!

Хорошая пойдет молва

О молодой вдове! Ну, бойтесь!

Клянусь спасеньем ваших душ,

Когда бы мой покойный муж,

Граф…

Ваша милость, успокойтесь:

Ведь тот, с кем видится она,

Совсем не посторонний дому,

И ваша милость попустому

Себя тревожить не должна.

Так это кто-нибудь из слуг?

Да, госпожа.

Кто?

Теодоро.

Мой секретарь?

Да. Вот как скоро

Я ваш рассеяла испуг.

Побудь, Анарда, в стороне.

Не обходитесь с нею строго.

Я успокоилась немного,

Узнав, что это не ко мне.

Марсела!

Госпожа…

Послушай.

Что вам угодно?

Грудь трепещет!

И это я тебе вверяла

И честь мою и помышленья?

Что про меня вам насказали?

Ведь вы же знаете, что верность

Я соблюдаю вам во всем.

Ты – верность?

В чем моя измена?

Иль не измена – в этом доме,

В моих стенах, встречаться с кем-то

И тайно с ним вести беседы?

Я с Теодоро где ни встречусь,

Он тут же мне наговорит

Две дюжины словечек нежных.

Две дюжины? Клянусь, недурно!

Как видно, год благословенный,

Раз дюжинами продают их.

Ну, словом, входит ли он в двери

Или выходит, все, что в мыслях,

Он тотчас же устам доверит.

Доверит? Странный оборот.

И что ж он говорит?

Наверно,

Я и не вспомню.

Постарайся.

То скажет так: «Мне нет спасенья,

Я гибну из-за этих глаз».

То скажет: «В них – мое блаженство;

Сегодня я не мог уснуть

И, изнывая страстью, бредил

Твоею красотой». Однажды

Просил мой волос, чтобы в сердце

Связать любовные желанья

И обуздать воображенье.

Но почему вас занимает

Весь этот вздор?

По крайней мере

Тебя он радует?

Не мучит.

Ведь Теодоро, несомненно,

Свою любовь решил направить

К такой прямой и честной цели,

Как та, чтобы на мне жениться.

Ну что же, цели нет честнее,

Чем цель такая, у любви.

Я бы могла помочь вам в этом.

Какое это будет счастье!

Я вам сознаюсь откровенно, –

Раз вы и в гневе так добры

И так великодушны сердцем, –

Что я люблю его ужасно;

Я молодого человека

Благоразумней, даровитей,

Чувствительнее и скромнее

Не знаю в городе у нас.

В его талантах и уменье

Я убеждаюсь ежедневно.

Большая разница, поверьте,

Когда для вас он пишет письма

По всем законам этикета

Или когда свободным слогом

Он с вами сладостно и нежно

Ведет влюбленный разговор.

Я не намерена, Марсела,

Чинить препятствий вашей свадьбе,

Когда тому настанет время,

Но и себя мне должно помнить,

Не поступаясь личной честью

И древним именем моим.

Поэтому совсем не дело,

Чтоб вы встречались в этом доме.

Хочу дать выход раздраженью.

Но так как все об этом знают,

Ты можешь, только посекретней,

С ним продолжать свою любовь,

А я, при случае, всецело

Берусь обоим вам помочь.

Ведь Теодоро мне известен,

Он вырос в доме у меня.

К тебе же, милая Марсела,

Мою привязанность ты знаешь

И родственное отношенье.

У ваших ног созданье ваше.

Иди.

Целую их смиренно.

Пусть все уйдут.

Ну, что же было?

Был гнев, но для меня полезный.

Она узнала твой секрет?

Причем узнала, что он честный.

Я столько раз невольно замечала,

Как Теодоро мил, красив, умен,

Что если бы он знатным был рожден,

Я бы его иначе отличала.

Сильней любви в природе нет начала.

Но честь моя – верховный мой закон;

Я чту мой сан, и не допустит он,

Чтоб я подобным мыслям отвечала.

Но зависть остается в глубине.

Чужим добром нетрудно соблазниться,

А тут оно заманчиво вдвойне.

О, если бы судьбе преобразиться,

Так, чтобы он подняться мог ко мне,

Или чтоб я могла к нему спуститься!

Я эту ночь провел без сна.

Немудрено, что вы не спали:

Ведь вы же начисто пропали,

Коли дознается она.

Я говорил вам: «Обождите,

Пусть ляжет спать». Вы не хотели.

Любовь стремится прямо к цели.

Стреляете – и не глядите.

Кто ловок, попадет всегда.

Кто ловок, различает ясно,

Что пустяки, а что опасно.

Так я открыт?

И нет и да;

Прямых, конечно, нет улик,

Но в подозрение вы великом.

Когда за нами с громким криком

Погнался Фабьо, – лишний миг,

И я в него вонзил бы шпагу.

Ведь как я ловко запустил

В светильню шляпой!

Он застыл

И дальше не ступил ни шагу.

Когда бы он пошел вперед,

Он пал бы мертвым и не пикнул.

Я на ходу светильне крикнул:

«Скажи, что был чужой народ».

Она ответила: «Ты лжец».

Тогда я шляпу снял – и хлоп,

В отместку ей.

Я лягу в гроб

Сегодня.

Вам всегда конец,

Влюбленным! В вечном сокрушенье,

А сам упитан и румян.

Но что же делать мне, Тристан,

В таком опасном положенье?

Да перестать любить Марселу.

Графиня наша так горда,

Что стоит ей узнать – беда!

И хитрость не поможет делу:

Сюда вам не вернуться вновь.

Забыть! Какой совет жестокий!

Берите у меня уроки,

И вы забудете любовь.

Что за безумье! Никогда!

Все можно одолеть искусством.

Хотите знать, как с вашим чувством

Покончить раз и навсегда?

Во-первых, нужно безотложно

Принять решенье позабыть

И твердо знать, что воскресить

Волненья сердца невозможно;

Затем, что, если дать надежде

Хотя б лазейку, с новой силой

Проснется слабость к вашей милой,

И все останется, как прежде.

Скажите, почему не может

Мужчина женщину забыть?

Да потому, что тянет нить

И что его надежда гложет.

Он должен возыметь решенье

О ней не думать никогда

И этим раз и навсегда

Остановить воображенье.

Ведь вы видали на часах:

Когда раскрутится цепочка,

Колесики замрут – и точка.

Вот точно так же и в сердцах

Мы наблюдаем остановку,

Когда надежду раскрутить.

Но память нас начнет язвить,

Что час – придумывать уловку,

И чувство будет с каждым разом

Все ярче оживать, поверь.

Да, чувство – это хищный зверь,

Вцепившийся когтями в разум,

Как говорит стихотворенье

Того – испанского – поэта;

Но есть приемчик и на это,

Чтоб истребить воображенье.

Как?

Вспоминая недостатки,

Не прелести. Чтоб позабыть,

Старайтесь в памяти носить

Ее изъян, и самый гадкий.

В вас не должна рождать тоски

Нарядно-стройная персона,

Когда она на вас с балкона

Глядит, взмостясь на каблучки.

Все это так, архитектура.

Один мудрец учил народ,

Что половиной всех красот

Портным обязана натура.

Представьте вашу чаровницу,

Чтоб обольщенье побороть,

Как истязающего плоть,

Которого везут в больницу.

Ее себе рисуйте так,

А не в фалборочках и складках;

Поверьте, мысль о недостатках

Целительней, чем всякий злак.

Ведь ежели припомнишь вид

Иного мерзкого предмета,

На целый месяц пакость эта

Вам отбивает аппетит.

Вот и старайтесь вновь и вновь

Припоминать ее изъяны;

Утихнет боль сердечной раны,

И улетучится любовь.

Какой невежественный лекарь!

Какое грубое знахарство!

Чего и ждать, когда лекарство

Изготовлял такой аптекарь!

Твоя стряпня – для деревенщин.

Ты – коновал и шарлатан,

Мужик и неуч. Я, Тристан,

Себе не так рисую женщин.

Нет, для меня они кристальны,

Они прозрачны, как стекло.

Стекло, и ломкое зело,

Как учит опыт нас печальный.

Когда вам трудно одному,

Я вам помочь берусь свободно;

Мое лекарство превосходно

Мне послужило самому.

Однажды – чтоб меня повесить! –

Я был влюблен, вот с этой рожей,

В охапку лжи с атласной кожей,

Лет от рожденья – пятью десять.

Сверх прочих тысяч недостатков

Она владела животом,

Где б уместился, и притом

Оставив место для придатков,

Любой архив, какой угодно;

В нее, друг друга не тесня,

Как в деревянного коня,

Сто греков влезли бы свободно.

Слыхали вы – в одном селе

Стоял орешник вековой,

Где обитал мастеровой

С женой и детками в дупле,

И то просторно было слишком.

Вот так же приютить могло

И это пузо, как дупло,

Ткача со всем его домишком.

Ее забыть хотел я страстно

(Давно уж время подошло).

И что же? Память, как назло,

Мне подносила ежечасно

То снег, то мел, то мрамор хрупкий,

Левкои, лилии, жасмин

И преогромный балдахин,

Носивший имя нижней юбки.

Я чах на одиноком ложе.

Но я решил не пасть в борьбе

И начал рисовать себе

Все то, что на нее похоже:

Корзины рыночных торговок,

Баулы с почтой, сундуки,

Вьюки, дорожные мешки,

Где и тюфяк, и подголовок.

И словно бы я молвил: сгинь! –

Любовь преобразилась в злобу,

И я забыл сию утробу

На веки вечные – аминь!

А ведь у этой душегубки

Любая складка (я не вру!)

Могла укрыть в своем жиру

Четыре пестика для ступки.

Но где же я изъян найду?

В Марселе места нет изъяну.

Я забывать ее не стану.

Что ж, кличьте на себя беду

И шествуйте стезей гордыни.

Но ведь она же так мила!

Вам от любви сгореть дотла

Милее милостей графини.

А, Теодоро здесь?

Она!

Я к вам.

Я ваш слуга, сеньора.

По оглашенье приговора

Мы вылетаем в три окна.

Меня одна моя подруга,

Боясь не справиться сама,

Просила черновик письма

Составить ей. Плоха услуга,

Когда я ровно ничего

В делах любви не понимаю,

А вы напишете, я знаю,

Гораздо лучше моего.

Прочтите, вот.

Когда вы сами

Писали вашею рукой,

Была бы дерзкой и пустой

Попытка состязаться с вами.

Не глядя, я прошу, сеньора,

Послать письмо таким, как есть.

Прочтите.

Я готов прочесть,

Но не для строгого разбора,

А чтоб узнать любовный слог;

Я в нем вовек не упражнялся.

Вовек?

Любить я не решался,

Осилить робости не мог.

Я из застенчивых людей.

Вы потому и на прогулках

Крадетесь в темных закоулках,

Плащом закрывшись до бровей?

Закрывшись? Я? Где и когда?

Вас встретил в облике таком

Сегодня ночью мажордом,

Но он узнал вас без труда.

Ах, это мы на склоне дня

Шутили с Фабьо; мы подчас

Заводим тысячи проказ.

Читайте.

Или то меня

Чернит завистник неизвестный.

Или ревнует кто-нибудь.

Читайте.

Я хочу взглянуть,

Как блещет гений ваш чудесный.

«Зажечься страстью, видя страсть чужую,

И ревновать, еще не полюбив, –

Хоть бог любви хитер и прихотлив,

Он редко хитрость измышлял такую.

Я потому люблю, что я ревную,

Терзаясь тем, что рок несправедлив:

Ведь я красивей, а, меня забыв,

Он нежным счастьем наградил другую.

Я в страхе и в сомненье дни влачу,

Ревную без любви, но ясно знаю:

Хочу любить, любви в ответ хочу.

Не защищаюсь и не уступаю;

Быть понятой мечтаю и молчу.

Поймет ли кто? Себя я понимаю».

Что скажете?

Что если здесь

Все это передано верно,

То лучше написать нельзя.

Но только я в недоуменье:

Я не слыхал, чтобы любовь

Могла от ревности зажечься.

Родится ревность от любви.

Я думаю, что даме этой

Приятно было с ним встречаться,

Но страсть не загоралась в сердце;

И, лишь когда она узнала,

Что он другую любит, ревность

Зажгла в ней и любовь и страсть.

Возможно это?

Да, конечно.

Но и для ревности, сеньора,

Уже имелось побужденье,

И то была любовь; причина

Не может проистечь от следствий,

Она рождает их сама.

Не знаю; только дама эта

Не больше чем весьма охотно

Встречалась с этим человеком;

Но чуть увидела она,

Что он другую любит нежно,

Толпа неистовых желаний

Пресекла ей дорогу чести,

Похитив у ее души

Все те благие помышленья,

С которыми она жила.

Письмо написано прелестно.

Я состязаться не дерзну.

Попробуйте.

Нет, я не смею.

И все-таки я вас прошу.

Сеньора, вы хотите этим

Изобличить мою ничтожность.

Я жду. Вернитесь поскорее.

Иду.

Поди сюда, Тристан!

Спешу услышать повеленья,

Хоть и стыжусь своих штанов;

Ваш секретарь, мой благодетель,

Уже давненько на мели.

А плохо, если кавальеро

Лакея держит замухрышкой:

Лакей – и зеркало, и свечка,

И балдахин для господина,

И это забывать невместно.

Мудрец сказал: когда сеньор

Сидит верхом, то мы – ступени,

Затем что до его лица

По нашему восходят телу.

Он в средствах, видимо, стеснен.

Что ж, он играет?

Вот уж если б!

Ведь кто играет, тот всегда

Возьмет свое то с тех, то с этих.

Бывало, всякий царь учился

Какому-нибудь рукоделью,

Чтоб, если на войне иль в море

Он потеряет королевство,

Уметь чем прокормить себя.

Счастливец тот, кто с малолетства

Обучен хорошо играть!

Игра, когда сидишь без денег,

Есть благородное искусство

Легко добыть на прокормленье.

Иной великий живописец,

Упорно изощряя гений,

Портрет напишет, как живой,

Чтобы услышать от невежды,

Что он не стоит трех эскудо;

А игроку сказать лишь этак:

«Иду!» – и если повезло,

Глядишь – и взял все сто процентов.

Он, словом, не игрок?

Он робок.

Он вместо этого, наверно,

Любовью занят.

Он? Любовью?

Вот шутка! Это лед чистейший.

Однако человек, как он,

Изящный, холостой, любезный,

Не может не таить в душе

Какого-нибудь увлеченья.

Мне вверены ячмень и сено,

Я не ношу записок нежных.

Весь день он тут, у вас на службе,

Ему и времени-то нету.

А вечером он не выходит?

Я не хожу с ним: изувечен –

Нога разбита у меня.

Как так, Тристан?

Могу ответить,

Как плохо вышедшие замуж,

Когда у них лицо пестреет

От синяков, что расписала

На нем супружеская ревность:

Скатился с лестницы, сеньора.

Скатился?

И весьма почтенно:

Все ребрами пересчитал

Ступеньки.

Что же, и за дело,

Тристан. С чего это ты вдруг

В светильню шляпой вздумал метить?

А ну тебя! Вот черт возьми!

Ей вся история известна.

Что ж ты молчишь?

Стараюсь вспомнить

Когда, бишь, я упал… Да, верно:

Сегодня ночью здесь кружили

Нетопыри, в окно влетели;

Я шляпой начал в них кидать;

Один пронесся мимо света,

И я, швырнув в него, попал

В светильню и при этом деле

Сорвался с лестницы и вниз

По всем проехался ступеням.

Придумано великолепно.

А знаешь, старые рецепты

Считают кровь нетопырей

Испытанным и верным средством

Для выведения волос.

Пущу им кровь: тогда, поверь мне,

Хватая случай за вихры,

Ты промахнешься, мой любезный.

Ей-богу, дело вышло скверно.

Бывает, мы в светильню метим,

А попадаем мы в тюрьму.

Я все-таки в большом волненье!

Пожаловал маркиз Рикардо!

Скорее пододвиньте кресла.

С тревогой в сердце, с мукой безответной,

Которая всегда в груди живет

У тех, кто к цели близится заветной,

Меня любовь, Диана, к вам влечет.

Я снова здесь, хотя, быть может, тщетной

Мою мечту соперник назовет,

Который, грезой сладостной обвеян,

Не столь вам предан, сколь самонадеян.

Вы так красивы, что, взглянув на вас,

Я убежден, что вы благополучны.

У женщины – как опыт учит нас –

Здоровье с красотою неразлучны.

Вы свежестью так радуете глаз,

Что лишь невежда, лишь глупец докучный,

Который до рассудка не дорос,

Вам о здоровье задал бы вопрос.

Итак, что вы благополучны, зная

По вашим восхитительным чертам,

Хочу узнать, сеньора дорогая,

Насколько я благополучен сам.

Сеньор маркиз! Вы лишний раз, блистая,

Образчик вкуса подаете нам.

Но стоит ли такого славословья

Обычный вид покоя и здоровья?

А что до вас, – мне кажется, не я

Благополучию вашему хозяин.

Вы знаете, верна любовь моя,

И образ ваш в душе моей изваян.

Давно согласна ваша вся семья,

Чтоб наш союз был нерушимо спаян,

И неизвестен только ваш ответ.

Лишь он решит, я счастлив или нет.

Когда бы я, взамен моих владений,

Которыми я славен и богат,

Владел землей от взморий, чуждых тени,

До алых царств, где клонится закат,

И золотом, кумиром поколений,

И перлами, которые струят

Ресницы звезд, и кладами востока,

Пути морей взбраздившими широко,

Я положил бы их у ваших ног.

Не сомневайтесь; вдохновленный вами,

Мой дерзкий путь бесстрашно бы пролег

Туда, где день не озарен лучами;

Я бы попрал, средь бури и тревог,

Пустыни волн дубовыми стопами,

Чтобы достигнуть до полярных скал.

Куда вовек смельчак не проникал.

Я уважаю ваше благородство,

Я верю вам, признанью сердца вняв.

У наших мыслей есть, быть может, сходство.

Но я не знаю, как посмотрит граф.

Ему в одном дарю я превосходство:

Граф Федерико ловок и лукав.

Но я надеюсь: суд ваш будет правый,

Вы ослепите этот взгляд лукавый.

Пусть ваша милость взглянет и решит.

Вы заняты, а я ничьих доселе

Не крал минут.

Нас время не теснит.

Я в Рим пишу письмо.

Всего тяжеле

В почтовый день растянутый визит.

Вы очень милы.

Если б в самом деле!

Ну, Сельо, что ты скажешь?

Что она

Ваш страстный пыл вознаградит сполна.

Написали?

Да, причем

Вышло плохо, – видно сразу.

Я работал по приказу.

Покажите.

Вот.

Прочтем.

«Кто любит вслед чужой любви, тот жаден,

В нем завистью зажжен сердечный пыл;

Кто сам себе блаженство не сулил,

К чужому счастью остается хладен.

Но если наш возлюбленный украден

Соперницей – скрывать любовь нет сил;

Как кровь к лицу из потаенных жил,

Призыв к устам стремится, беспощаден.

Но я молчу, чтоб низость высоту

Не оскорбила. Я остановился,

Не преступив заветную черту.

И без того довольно я открылся;

Забыть о счастье я мудрей сочту,

Иначе могут счесть, что я забылся».

Вы, право, всех затмите скоро!

Вы надо мной смеетесь?

Нет.

Скажите правду.

Мой ответ:

Вы победили, Теодоро.

Увы, я вижу – есть причина,

Чтоб я забыл покой и сон:

Слугу не терпят, если он

Кой в чем искусней господина.

Один король сказал вельможе:

«Я озабочен, и весьма.

Я сочинил проект письма;

Прошу вас, сочините тоже.

Что будет лучше, я пошлю».

Вельможа бедный постарался,

И текст письма ему удался,

Как не удался королю.

Увидев, что его письму

Властитель отдал предпочтенье,

Он погрузился в размышленье,

Шагая к дому своему.

«Бежим скорей, – сказал он сыну, –

Меня ужасный ждет конец».

Сын попросил, чтобы отец

Хотя бы объяснил причину.

«Король узнал, – сказал вельможа, –

Что я искуснее, чем он».

Вот я, сеньора, и смущен:

Моя история похожа.

О нет, и если приз назначен

Бесспорно вашему письму,

То это только потому,

Что этот отклик так удачен.

Похвал назад я не беру,

Но я при этом не сказала,

Что я отныне потеряла

Доверье к моему перу.

Хотя, как женщина, конечно,

Я рассуждаю наобум,

И мой несовершенный ум

Судить не может безупречно.

Но вот плохое выраженье:

«Молчу, чтоб низость высоту

Не оскорбила». Я прочту

Вам небольшое наставленье:

Любовью оскорбить нельзя,

Кто б ни был тот, кто грезит счастьем;

Нас оскорбляют безучастьем.

Любовь – опасная стезя.

Мы помним участь Фаэтона

И крыл Икара тщетный взмах:

Один на золотых конях

С крутого сброшен небосклона,

Другого солнце опалило

И свергло на морское дно.

Будь солнце женщиной, оно

Едва ли так бы поступило.

Любовь – упорство до конца;

Ища вниманья знатной дамы,

Усердны будьте и упрямы:

Не камни – женские сердца.

Письмо я уношу с собой;

Мне перечесть его охота.

Но в нем нелепостям нет счета.

А я не вижу ни одной.

Вы так добры! О, если б вечно

Взамен я ваше мог хранить!

Ну что ж… Хоть лучше, может быть,

Порвать его.

Порвать?

Конечно.

То невеликая потеря,

Теряют больше иногда.

Ушла. Казалось – так горда!

Смотрю, глазам своим не веря.

Так неожиданно и смело

В любви признаться, как она!

Но нет, такая мысль смешна,

И здесь совсем не в этом дело.

Хотя бывало ли когда,

Чтоб с этих строгих уст слетало:

«В такой потере горя мало,

Теряют больше иногда»?

«Теряют больше…» Боже мой,

Понятно, кто: ее подруга!

Нет, глупость, жалкая потуга,

И речь идет о ней самой.

И все же нет! Она умна,

Честолюбива, осторожна;

Такая странность невозможна;

Она к другому рождена.

Ей служат первые сеньоры

Неаполя, я не гожусь

В ее рабы. Нет, я боюсь,

Что здесь опасней разговоры.

Узнав мою любовь к Марселе,

Она, играя и дразня,

Хотела высмеять меня…

Но что за страхи, в самом деле?

У тех, кто шутит, никогда

Так густо не краснеют щеки.

А этот взгляд и вздох глубокий:

«Теряют больше иногда»?

Как роза, рдея изнутри

И вся блестя росою зыбкой,

Глядит с пурпуровой улыбкой

На слезы утренней зари,

Она в меня вперяла взгляд,

Залившись огненным румянцем.

Так пламенеющим багрянцем

Ланиты яблока горят.

Так как мне все же рассудить?

Признаться, рассуждая строго,

Для шутки – это слишком много,

Для правды – мало, может быть.

Остановись, мое мечтанье!

Каким величьем бредишь ты!..

Нет, нет, единой красоты

Меня влечет очарованье.

На свете нет такой прекрасной,

Такой разумной, как она.

Ты здесь один?

И нам дана

Минута встречи безопасной.

Но для тебя, моя Марсела,

Со смертью я вступил бы в бой.

Я, чтоб увидеться с тобой,

Сто жизней отдала бы смело.

Всю ночь одна я просидела,

Как птица, ожидая дня;

И я шептала, взор склоня,

Когда за гранью небосклона

Заря будила Аполлона:

«Мой Аполлон, ты ждешь меня!»

Вчера здесь все ходило кругом:

Графиня позабыла сон,

И был строжайший учинен

Допрос прислужницам и слугам.

Моим завистливым подругам,

Чтобы мою затронуть честь,

Был случай все сказать как есть.

Когда ты вместе с кем на службе,

Не верь его сердечной дружбе:

Всё в этой дружбе – ложь и лесть

Так с нашим кончено секретом.

Диана, раз она – луна,

Мешать любовникам должна

И озарять их тайны светом.

Но обернулось все при этом

Для нас удачно, и весьма.

Я подтвердила ей сама,

Что наша свадьба будет скоро,

И не таила, Теодоро,

Что от тебя я без ума.

Попутно я превознесла

Твой нрав, и слог, и дарованья;

Она в порыве состраданья

Была душевна и мила,

Удачным выбор мой нашла,

Удачней всякого другого,

И тотчас же дала мне слово,

Что поскорей поженит нас:

Так умилил ее рассказ

О муках сердца молодого.

Я думала – она взбесится,

Поставит вверх ногами дом,

И мы с тобою пропадем,

И остальным не схорониться.

Но кровь великих в ней струится,

И ум высокий в ней живет;

Он дал себе во всем отчет

И оценил твои заслуги.

Поистине, блаженны слуги

У рассудительных господ!

Тебе графиня обещала

Нас поженить?

Я ей родня.

Она и жалует меня.

И как я с самого начала

Не понял своего провала!

Так глупо разыграть тупицу!

Взять и поверить в небылицу!

Графине, ей – меня любить!

Чтоб этот ястреб вздумал бить

Такую низменную птицу!

Ты что бормочешь шепотком?

Она меня сейчас видала,

Но даже слова не сказала

Про то, что я вчера тайком

Бежал, укутанный плащом,

Как вор, проникший на чердак.

Она себя держала так,

Чтоб совершенных преступлений

Не облагать законной пеней

Тяжеле, чем законный брак.

Графиня подтвердить хотела,

Что нет для любящих сердец

Уместней кары, чем венец.

И лучше нет развязки дела.

Так ты согласен?

Да, Марсела.

Чем ты скрепишь?

Кольцом объятий:

Они – автографы симпатий

И росчерки пера любви,

И поцелуй, с огнем в крови,

Скрепляет лучше всех печатей.

Вы исправляетесь, я вижу,

И это мне весьма приятно.

Наставник должен быть доволен,

Что он потратил труд недаром.

Не беспокойтесь, я прошу вас.