Читать книгу Только ты и я - Лор Ван Ренсбург - Страница 6

Элли

Осевший на зеркало влажный пар исчезает под моей рукой, и я вижу размытое отражение собственного лица на фоне темного прямоугольника распахнутой двери позади. Какое-то время я сомневалась, что мы сюда доберемся. В последнее время он казался слегка рассеянным, его взгляд блуждал, мысли убегали неизвестно куда. Мне даже показалось – я могу его потерять. Да и причины для сомнений у меня тоже были. Последняя из них, мелькнувшая в запотевшем зеркальце заднего вида, была одета в ярко-алую лыжную куртку и имела растрепанные светлые волосы. А еще раньше Стивен был странно холоден, а потом… потом эта ужасная ссора в галерее… Как близко мы подошли к тому, чтобы расстаться? При одной мысли об этом я испытываю в подвздошье сосущее чувство страха. Теперь все будет зависеть от того, как пройдет эта наша юбилейная поездка. Впрочем, я постараюсь, чтобы все было как надо.

Сырой воздух ванной комнаты наполняет меня ожиданием. Я сижу на унитазе и, согнув спину, упираюсь локтями в колени. То, о чем я так мечтала, все-таки происходит: я здесь, с ним. Только я и Стивен, и ни души вокруг… При мысли об этом у меня по спине бегут мурашки.

Я встаю, роняя на пол полотенце, в которое была завернута. Одеваюсь. Мои пальцы сражаются с пуговицами пижамы. Пижаму подарил мне на Рождество Стивен, хотя мы и договорились ничего друг другу не покупать.

Как-то вечером, когда мы засиделись в гостиной за бутылкой дорогого вина, я проболталась, что с самого детства, когда я впервые увидела фильм «Римские каникулы», мне очень нравятся мужские пижамы: Одри Хепберн в пижаме Грегори Пека меня буквально зачаровала. И вот, дня за два до Рождества, Стивен устроил мне сюрприз, преподнеся картонную коробку, в которой лежала точная копия знаменитой кинопижамы.

Подобное проявление внимания застало меня врасплох. На какое-то время я даже утратила дар речи. Мне было приятно, и в то же время я чувствовала себя обманутой. Ведь мы же договорились ничего друг другу не дарить! А главное – что теперь делать мне? Что вообще можно подарить мужчине, который живет на Сентрал-Парк-Уэст и даже в магазин надевает золотую «Омегу», словно это дешевые китайские кварцевые часы?

Как и следовало ожидать, не успела я примерить пижаму, как ему загорелось ее с меня снять. Стивен даже сказал – ему, мол, нравится, как знаменитая пижама смотрится на полу его спальни.

Короткий приступ сентиментальности проходит, и я снова сосредотачиваюсь на очередной пуговице, которая никак не лезет в петлю. «Ну давай же!.. Я все равно тебя застегну!»

Мысль о том, что сейчас он находится совсем рядом, за этой стеной, и что на много миль вокруг нет больше ни одного человека, наполняет меня волнением и… предвкушением. Торопливо покинув ванную комнату, я быстро пересекаю спальню, сопровождаемая его удивленным взглядом.

– В чем дело?

– Все в порядке, просто я решила заранее принести снизу стакан воды. А тебе что-нибудь нужно?

– Ничего, спасибо, – отвечает он, забираясь под одеяло. – Только поспеши, я жду.

Эти слова он сопровождает одной из своих обаятельнейших улыбок, которые неизменно влекут меня к нему, и мои пальцы соскальзывают с дверной ручки.

– Я быстро, – говорю я и, с трудом разорвав зрительный контакт, выскальзываю за дверь.

Коридор погружен в темноту, но я не включаю свет. На противоположной стене темнеют три двери. Я смотрю на них, и мне кажется: одна из них вот-вот отворится, а я понятия не имею, кто или что окажется с другой стороны. Понемногу мною овладевает желание запереть их как следует, хотя я твердо знаю – за ними нет ничего, кроме мебели, которая замерла, застыла вне времени в ожидании момента, когда нужно будет исполнить свое предназначение.

Я росла в разных домах. Их было много; я даже затрудняюсь сказать – сколько, но все это были не настоящие дома. Это были просто оболочки из дерева, гипсокартона и штукатурки – совсем как раковины моллюсков или раков-отшельников. Их пустые, гулкие комнаты только и ждали, чтобы мы сложили там наши вещи, наполнили их своими голосами и согрели своим теплом, но только до очередного переезда. Пожалуй, только один дом сумел незаметно просочиться ко мне в память, остаться там. Почему?.. Причина не имела отношения ни к самому дому, ни к городу, ни к прекрасному климату.

Нет, я вовсе не жалею обо всех наших бесчисленных переездах. Благодаря им – в том числе благодаря им – на папины похороны пришло, приехало, прилетело так много людей. Да и то сказать: на протяжении почти трех десятков лет он находил друзей и знакомых в самых разных уголках страны, которые в течение какого-то отрезка времени считал своим домом. У папы был этот талант, у меня – нет. «Притворяйся, пока не получится, Букашка!» – говорил он мне, и я старалась. Старалась, но…

Коридор передо мной дрожит и расплывается, и я несколько раз моргаю, чтобы отогнать печаль.

Затолкав воспоминания поглубже, я шагаю к лестнице. На площадке я останавливаюсь и рассматриваю перила из темного махагони, на которых лежит моя рука, потом наклоняюсь вперед, чувствуя, как врезается в живот твердое дерево. Высота здесь футов пятнадцать, если не больше, и клетчатый как шахматная доска пол внизу виден в полутьме как чередование светлых и темных пятен. Я приподнимаюсь на цыпочки и сдвигаюсь чуть дальше вперед, повисая над пустотой. Глубокий вдох наполняет меня тишиной и неподвижностью зимней ночи. Только он и я… Тяжесть этих слов давит на меня изнутри, и мои пятки снова касаются коврового покрытия. Чуть слышно скрипит подо мной толстая деревянная половица.

Вода с шумом вырывается из кухонного крана. Наполнив стакан, я выключаю воду и на несколько секунд замираю, слушая тишину, вбирая в себя давящий мрак. Окно кухни – черный квадрат, врезанный в серую стену. Тишина снаружи кажется зловещей, и я крепче прижимаю к груди стакан с водой. На Манхэттене такой тишины не бывает – там всегда шумно, светятся окна домов, вспыхивают фары машин, и со всех сторон доносятся звуки: шаги и голоса множества людей, которые живут на противоположной стороне улицы или в квартире наверху или рядом. Здесь ничего этого нет и в помине. На много миль вокруг нет ни одной живой души, и я ловлю себя на том, что воспоминания о других людях отдаляются и тают. Еще немного, и я начинаю чувствовать себя человеком, который, как в фильме-катастрофе, пережил ядерный апокалипсис на уединенной ферме в горах и не имеет ни малейшего представления о том, уцелел ли кроме него еще хоть кто-нибудь.

Мои глаза понемногу привыкают к темноте. Внезапно я замечаю какую-то тень, которая мелькает на опушке и сразу же скрывается за деревьями. По спине бежит холодок, руки покрываются гусиной кожей. Никаких звуков я, разумеется, не слышу – тройные стеклопакеты надежно ограждают нас от внешнего шума, но… Что это могло быть? Водятся ли в Мэриленде медведи? Или не медведи, а… волки? Койоты?

Между деревьями снова что-то движется, и я делаю шаг к окну. Опасность, которая чудится мне снаружи, притягивает меня к себе, и мне хочется дать ей имя, чтобы она сделалась менее страшной. Я вглядываюсь в частокол черных стволов, пока весь окружающий мир не перестает для меня существовать и я не остаюсь со своим страхом один на один.

Тяжелая рука опускается на мое плечо, и я, вскрикнув от неожиданности, подскакиваю чуть не на фут.

– Это всего лишь я.

– Господи, Стивен, как же ты меня напугал!

Он весело смеется над моим испугом.

– Тебя долго не было, вот я и решил посмотреть, где ты застряла.

– Я… мне показалось – я что-то видела там, в лесу! – Я снова поворачиваюсь к окну, но там ничего нет, только ветер взметает вверх вихри колючих снежинок.

– Наверное, енот рыщет в поисках поживы, – отвечает он и, сделав шаг к кухонной двери, берется за ручку. Нажимает. Дверь не открывается, она надежно заперта. Стивен удовлетворенно кивает и, вернувшись ко мне, обнимает за талию.

– Ну, пойдем. Пора в кроватку.

В спальне я беру в руки свою книгу и устраиваюсь под одеялом поудобнее. Но прежде чем я успеваю найти нужную страницу, Стивен выхватывает у меня книгу и аккуратно кладет на пол.

– Извините, мистер Достоевский, но здесь вы лишний.

– Странно слышать подобные вещи от профессора литературы.

Он целует меня. Сначала медленно, неторопливо, но чем дольше его губы задерживаются на моей коже, тем сильнее становится его желание. Сначала он целует меня в щеки, потом в шею, в плечи. Рука Стивена находит под одеялом мою руку и направляет ниже – совсем как тогда, когда мы оказались в постели в первый раз. В ту ночь он тоже направлял меня, обучал своему ритму, показывал, как ему приятнее. Помню, когда я прикоснулась к нему в первый раз, меня удивило его тело. Это не было тело преподавателя – оплывшее, одряблевшее после многих часов сидения за бумагами. Вместо складок кожи я нащупала выпуклые мускулы – твердые и гладкие, словно окатанные морскими волнами камни.

Тем временем его губы – и его внимание – концентрируются где-то между моей шеей и плечом. Горячее дыхание щекочет мне ухо, а пальцы быстро и без усилий расстегивают пуговицы моей пижамы. Стивен совершенно уверен, что мне хочется этого так же сильно, как ему.

Я отвечаю на его ласки, но совершенно машинально. На самом деле я продолжаю прислушиваться к темноте снаружи. Там, за задернутыми занавесками, мечется ветер – он завывает и стучит в стекло, словно сошедший с ума невидимка, требуя, чтобы его впустили, дали согреться, защитили от огромного ледяного мира, который содрогается сверху донизу, словно вот-вот готов похоронить все и вся под своими обломками. Слава богу, эти огромные окна достаточно прочны, чтобы сдержать непогоду.

А это значит, что и наружу они ничего не выпустят.

Последняя пуговица расстегнута, и Стивен спускает пижамную курточку с моих плеч. Я освобождаю руки из рукавов и обнимаю его. Его ладонь ложится на мою щеку, пальцы касаются шеи. Он улыбается и слегка нажимает мне на затылок, направляя меня туда, куда ему хочется.

Меня будит какой-то шум. Оторвав голову от подушки, я напряженно прислушиваюсь, пытаясь понять, действительно ли я что-то слышала или мне это только приснилось. По мере того как мои глаза привыкают к отсутствию освещения, из темноты выступают две двери: одна из них ведет в коридор, другая – в большой стенной шкаф.

Чуть слышный шорох повторяется, и мое воображение мигом набирает обороты, наполняя мою голову цитатами и образами из «Сияния» и «Призрака дома на холме» [6]. Проходит совсем немного времени, и я уже не сомневаюсь: стоит мне посмотреть наверх, и я увижу, как по потолку подкрадывается к нам кошмарная фигура с уродливо вывернутыми конечностями. Рядом спокойно дышит Стивен. Он крепко спит. Одной рукой он продолжает обнимать меня за плечи, но его объятия меня не успокаивают. Больше всего мне хочется, чтобы мне не пришлось его будить. Я бы хотела, чтобы он проснулся сам и, посмеявшись над моими глупыми страхами, поцеловал меня в макушку и сказал что-нибудь вроде «не бойся, милая, я ведь с тобой».

Но он не проснулся, и я снова уронила голову на подушку, удивляясь самой себе. В конце концов, я же не ребенок, чтобы бояться буки под кроватью. Да и дом этот не такой старый, чтобы в нем могли водиться привидения. Вот если бы мы заночевали в средневековой разваливающейся усадьбе, сложенной из замшелых каменных глыб, в комнатах с отстающими обоями и гнилыми стропилами, которые за века сделались свидетелями многих странных смертей, тогда, быть может, у меня и были бы основания бояться. Но не здесь, не в этом модерновом особняке из стали, стекла и бетона, построенном современным архитектором не больше десятка лет назад. С другой стороны, дома́ – они как люди, и у них в любом возрасте могут быть свои демоны.

Завернувшись в одеяло, я пытаюсь заснуть. Я считаю слонов и верблюдов, а сама думаю о том, что привидения могут появиться в любом доме вне зависимости от его возраста. Это мы, люди, приносим с собой своих призраков, которые остаются в наших жилищах, когда мы уезжаем, уходим надолго или навсегда.

Еще один скрип достиг моего слуха, но я только крепче зажмурила глаза. Наверное, это дом пытался сказать мне, что я ошиблась и что мне не стоило сюда приезжать.