Читать книгу В петле времени - Лора Кейли - Страница 4

Впервые за десять лет Бенджамин Морис спал с женщиной. То есть рядом с женщиной, точнее, около кровати, на которой спала она. А он был рядом, на полу, рядом с её рукой, которая то и дело спадала ему на лицо. Как-то ночью рука нащупала его нос и забралась обратно, а потом опять сползла. Бенджамин мог бы убрать руку, но как-то смущался, всё же рука, всё же женская, всё же временно, подумал он. Ничего он так не боялся, как живых женщин, ему было бы спокойнее спать среди мёртвых, где-нибудь в морге или на кладбище, где он только не спал, но никогда ему не было так некомфортно, как сейчас.

Ещё неудобнее было Саманте. Она ворочалась до полуночи. Таких матрасов она сроду не видела, на таких кроватях она никогда не спала. Что-то под нею скрипело и проваливалось. После нескольких часов возни Саманте почудилось, что скрипела уже она сама. Наутро каждый из них проснулся разбитым. Морис посмотрел на разбитые часы, вспомнил, что они не идут, потянулся за пультом и снова посмотрел на циферблат, стрелки показывали семь двадцать, часы шли. Он ещё с минуту смотрел, как секундная обгоняет все остальные, переступая с чёрточки на чёрточку, с цифры на цифру, увеличивая счёт.

Саманта вышла из ванной комнаты.

– Мне нужно заехать домой, забрать кое-какие вещи, – сказала она.

– Который сейчас час? – спросил он.

– Семь двадцать.

– Семь двадцать, – повторил Морис.

– Что-то не так?

– Часы пошли.

– Это плохо?

– Нет, но вчера они остановились…

– У меня здесь даже зубной щётки нет.

– Может, они и не останавливались…

– И пижаму нужно забрать, я привезу сюда пару чемоданов?

– Конечно.

– А кто здесь готовит? – она посмотрела на кухню.

– Я.

– Вы умеете?

– Нет.

– И я не умею.

Они замолчали. Саманта привыкала к мысли, что ей нужно будет жить здесь, а Моррис, что здесь нужно будет жить с ней, и с её чемоданами. «Хорошо, что не с кошками, – подумал Морис, – хорошо, что не с детьми». Он не любил ни кошек, ни детей. Он даже думать не хотел, что в тех чемоданах. А в них, наверное, женские вещи с приторными ароматами, побрякушки, заколочки… Заколочки, вспомнил он. Ах да, успокоился Морис, он же встал этой ночью и спрятал заколку в верхний ящик стола.

– Значит так, вы готовы? – засобирался он.

– К чему?

– Едем к вам за вещами. Точнее, вы за вещами, а я осмотрю дом.

Когда-то, когда Саманта была совсем юной и жила не здесь, за ней ухаживал парнишка с соседней улицы. Каждый вечер он заезжал за Самантой. Они смотрели кино в машине, и целовались в машине, вот в такой вот машине, в которой она сидела сейчас.

– Я и не знала, что их ещё выпускают, – осмотрела она неброскую панель.

– А их и не выпускают, – смутился Морис.

А дальше они и не знали о чём говорить. До дома Саманты доехали за пятнадцать минут. «Хорошо, что быстро, – подумал Морис, – ничего нет хуже тягучей молчаливой неловкости». Она как жвачка, которую тянешь, тянешь, а потом запихиваешь всю эту тягомотину в рот, надеясь выдуть хоть какой-то пузырь. Нужно хоть что-то выдавить из слов, беспорядочных, случайных; пузырь из бессмысленных предложений. Морис не любил пузырей, он не жевал жвачки, он привык говорить чётко по делу, иначе никак.

Дом был всё тот же, белый с колоннами. Морис медленно к нему подходил. Никак он не мог заставить себя зайти за порог. Вот зайдёт он, а там опять она – мёртвая, на белом стуле, в халате из шёлка… Она стояла посреди холла, живая, звала его.

– Вы так и будете стоять на пороге, детектив? – улыбалась Саманта.

Морис переступил.

Однозначно он был здесь тогда, однозначно это не было сном. И он не знал, что бы это всё значило. Его раздражало это незнание, как любое незнание, потому он докапывался до истины быстрее других. Ему нужна была правда, голая, истерзанная, грязная, но правда, и не было ничего важнее неё.

Всё тот же светлый холл, всё те же узоры от спутанных клёнов рисовало солнце на белом полу. Кудрявые, волнистые, они плясали на кафеле, живым театром игривых теней. Саманта открыла витражные двери, запустила запахи летнего сада: сладкие лилии, хвойный розмарин. Плавно, размеренно наполняли они своей душистостью дом, проникая призрачно в стены, в мебель, в каждого, кто был здесь. Разморило и Мориса, ударило в голову, он пошатнулся, но устоял. «Стол, гарнитур, два белых стула. Чего-то здесь не хватает, но чего?»

– Вы хотели осмотреть дом, – напомнила Саманта.

– Я его уже осмотрел, – глядел он на розовые кроны, меж зелёных округлых кустов.

– Осмотрели? Когда?

– Сейчас, я осмотрел сейчас.

– Вам нехорошо?

Вид и без того хилого инспектора Саманте показался ненормально болезненным. Он был так бледен, что, поставь с ним рядом восковую куклу, и та была бы живей. Этот невысокий сутулый человек совсем не походил на детектива. Он походил скорее на учителя рисования или истории, помятого, неуклюжего в этих самых брюках, на таких же подтяжках; он ходил бы по классу, отмеряя шаги, думая и присматриваясь, наблюдая за каждым предметом как за шкодливым учеником. Каждый предмет мог что-то да значить, каждый мог заговорить. И Морис вроде как прислушивался к ним. Он подошёл к телефонному аппарату, снял трубку и нажал на кнопку последнего вызова. Аппарат испускал гудки, совершая соединение.

«Ресторан «Джордано», служба доставки», – раздалось на том конце провода.

«Извините», – сказал Морис и повесил трубку.

– Последним местом, куда вы звонили, был ресторан?

– Да, я заказала еду на дом.

– А потом пошли в полицию?

– Да.

– А почему не позвонили?

– Я боялась, что он узнает, что я позвонила в полицию.

– У вас есть какие-нибудь предположения, мисс? Вы кому-нибудь перешли дорогу, сейчас или когда-то? Подставили, подсыпали стекла в туфли на каком-нибудь из конкурсов красоты?

– Я никогда не участвовала в конкурсах красоты, – Саманта рассмеялась. Красная помада её пухлых губ придавала красивой улыбке ещё больше света.

– Почему вы смеётесь?

– Вы очень забавный, мистер Морис.

– Я забавный? – он покосился на неё с таким прищуром, что она рассмеялась ещё заливистей.

– Простите, я не хотела вас обидеть, я так давно не смеялась, уже год как.

– Я не обижаюсь, мисс, вам идёт смех, я вот не умею смеяться.

– Нет?

– Нет.

– Такого не бывает.

– Бывает, серьёзно вам говорю, я только улыбаюсь, вот так, – инспектор оголил свои редкие коротковатые зубы, Саманта не выдержала и, смеясь, села на лестницу.

– Что? Что такое? – присел он рядом.

– Ничего, – отходила она от смеха – ничего, мистер Морис. Вы так непохожи на всех других.

– На каких других, мисс Стюарт?

– На всех других, на тех, кто был, – она замолчала и продолжила: – Кому-то нужны были мои деньги, вы знаете, я богата.

– Я догадался, мисс.

– Да, это заметно, – она оглядела хрустальные люстры на потолке.

– Кому-то нужна была моя внешность.

– Вы очень красивы, мисс, не стоит осуждать тех, кто заметил это.

– Но никто не замечал ничего другого.

– Я понимаю. Людей привлекает красота, это нормально, моя жена изменила мне с красавцем.

– О господи…

– И это нормально.

– Как вы можете так говорить?

– У меня есть зеркало, мисс, – инспектор скривил лицо в натужной ухмылке, встал со ступеней и пошёл на второй этаж.

– Неправда, – догнала его Саманта. – Вы очень милый.

– Спасибо, мисс, – смутился Морис. – Так вы говорили, что не смеялись уже давно.

– Моего отца не стало год назад, сэр, – сказала она, чуть помолчав.

– Сочувствую. Что-то криминальное?

– Нет, сердечный приступ.

– Мне очень жаль, – Морис замедлил шаг.

– Но я не верю в это, – повернулась она к нему.

– В приступ? Сейчас такое время, мисс. В моём доме за последний год было два сердечных приступа.

– Я понимаю, но мне не дали даже результатов вскрытия, я и не знаю, было ли оно.

– Кто не дал? – остановился инспектор у входа в спальню.

– Его друзья.

– Друзья?

– Да.

– У вашего отца было много друзей?

– Он называл их партнёрами, потом они перестали приходить.

– Они приходили сюда?

– Нет, мы жили в Висконсине, – она запнулась и продолжила: – Папа прервал общение с ними, и мы переехали сюда, а через три года он умер.

– Они поссорились, мисс?

– Я не знаю.

– Вы говорили с отцом о его друзьях?

– Нет, он не разрешал говорить.

– Не разрешал? – не понял Морис.

– Да, он всякий раз прерывал разговор.

– Кто-нибудь осматривал его вещи после смерти?

– Я пыталась что-то найти, но ничего в его кабинете не было.

– Где его кабинет?

– Здесь.

– В доме? – удивился детектив.

– Да. Пройдёмте, это на третьем этаже.

– Здесь есть третий этаж?

– Он дополнительный, только с левого крыла. В одну комнату.

– Что сказал человек, который угрожал вам, мисс, что он сказал вам по телефону?

Саманта остановилась и посмотрела на Мориса.

– Время пришло.

– «Время пришло», это не насторожило вас?

– Я была так испугана, что…

– Я понимаю-понимаю, но воры не говорят «время пришло».

– Да, вы правы.

Она остановилась возле неприметной двери, вдавленной в стену.

– Это здесь, – Саманта открыла дверь и указала на узкую лестницу, ведущую наверх.

«Как я раньше не заметил этой лестницы», – подумал Морис.

Небольшие деревянные ступени осторожно вели за собой. Морис шёл за высокими каблуками лакированных чёрных туфель, они сверкали переливистым глянцем, вознося на себе, как на троне, белые тонкие щиколотки, стройные игривые икры, до середины прикрытые юбкой, будто волной. Справа налево приливала волна, шаг за шагом вниз уходили ступени.

– Вот и кабинет, – сказала Саманта, открывая дверь на третьем этаже, запуская в неё инспектора.

«Вот и кабинет», – осмотрел помещение Морис.

Высокие потолки подпирали массивные балки, они будто держали мансардную крышу, не давая ей упасть. Небольшое окно освещало комнату, письменный стол стоял у окна, над ним нависали книжные полки, книжные шкафы подпирали стены, нагружённые, словно портовые грузчики, книгами до самых верхов. Возле дивана был спрятан камин, скромный камин для такого нескромного дома, он, казалось, был лишним, он, похоже, был тумбой и не более чем.

– Папа не разжигал его, – сказала Саманта, поймав взгляд Мориса, – что-то с дымоходом.

На камине-тумбе стояли: подсвечник в виде трёх слонов, пепельница в виде черепахи, фото Саманты в красивой рамке и стеклянная статуэтка в виде женской фигуры на небольшом постаменте. Морис взял статуэтку и вытер пыль с позолоченного шильда.

– За лучшую женскую роль второго плана, – прочитал он. – Ваш отец тоже был актёром? – вернул он статуэтку на место.

– Нет, что вы, – улыбнулась Саманта, – он юрист, отец занимался какими-то финансовыми делами, бумагами, договорами…

– А награды здесь при чём?

– Папа вёл дела многих известных людей, он защищал их.

Саманта взяла стройную фигурку и стряхнула с неё пыль.

– Когда-то я тоже хотела стать актрисой, – она вытянула статуэтку перед собой и посмотрела ей в лицо, словно бросая вызов, приглашая на бой, будто заранее зная, что проиграет его, – но любое упоминание об актёрстве приводило его в ужас.

Она поставила статуэтку на место.

– Я думаю, вы справились бы, вы очень красивы, мисс.

– Спасибо, но об этом не могло идти и речи. Всех актёров он называл шутами, а актрис беспринципными, – она замялась и покраснела, – беспринципными легкомысленными женщинами. Если можно так сказать.

– Он говорил чуть жёстче? – Морис попытался поймать смущённый взгляд Саманты.

– Да, намного жёстче.

– Понятно. Значит, ваш отец принимал актрис, вёл их дела, но ненавидел их?

– Скорее презирал.

– А они? Как они разговаривали с вашим отцом?

– Уважительно.

– Уважительно? – переспросил Морис.

– Да, – кивнула она.

– Они могли выбрать любого юриста, но выбрали того, кто презирал их, и разговаривали с ним уважительно?

– Может, они не знали, как отец относился к ним?

– Может, и не знали, мисс, вы правы. А что было с личной жизнью вашего отца, как его, простите, мистер… – Морис взял выгоревшую визитку со стола, – Кларк Стюарт.

– Мамы не стало, когда мне не было и двух лет.

– Сочувствую, мисс.

– Мне было хорошо с отцом, он делал всё для меня.

– А, простите, женщины у него были?

– Наверное, были, – задумалась Саманта. – Отец был красив, но я не видела ни одной.

– За всю жизнь? – удивился Морис.

– Да, мы жили только вдвоём.

– А как же актрисы, у него не было связи с кем-то из них?

– Я не знаю, он был очень скрытен в этом плане.

– Дела каких актрис он вёл? – Морис посмотрел на ящик стола, потом на Саманту. – Можно?

– Да, конечно.

Морис открыл его. В ящике было несколько тонких папок с бумагами. Он бегло просматривал всё.

– Так чьи дела он вёл?

– Я не знаю, я сама бы хотела знать… Он никогда не называл имён и пресекал любые разговоры о них.

– Они были у вас дома?

– Нет, ни разу.

– Отец часто не был дома? Где он работал? – Морис перебирал бумаги в папках.

– В основном дома, в Висконсине, но, когда мы переехали сюда, в этот дом, он, как бы вам сказать, вышел на пенсию. И избавился от всех дел.

– Вышел на пенсию? – Морис закрыл очередную папку. – Сколько ему было лет, когда он перестал работать?

– Пятьдесят два.

– Разве это возраст?

– Я знаю… Последние годы он был напряжён…

– Ничего, – он грохнул папки на стол, – здесь одни шаблоны договоров, никаких имён.

– Да, отец ничего не оставил. Он отошёл от дел, избавился от всех документов, а через три года…

– Вы жили здесь с отцом три года?

– Да, сэр.

– А через три года его не стало, и теперь хотят убрать и вас. Кем были его друзья?

– Он называл их компаньонами, – сказала она.

– Они были юристами?

– Не думаю.

– Они были знакомы с актрисами, с которыми он работал? – Морис чувствовал, что здесь что-то не так.

– Да, думаю, да.

– Хорошо, мисс, я разберусь. Вы разрешите, я осмотрю кабинет?

– Конечно.

– У вашего отца не осталось каких-то очень личных вещей? – детектив ещё раз осмотрелся по сторонам.

– Всё, что есть, всё здесь.

– Как его похоронили?

– Его кремировали.

– Так хотел ваш отец?

– Его друзья так сказали, что он так хотел. – Она вздохнула так глубоко, что, казалось, ей не хватало воздуха.

– Вы видели раньше этих друзей?

– Нет, сэр. Они были так вежливы, организовали всё. А я была не в том состоянии…

– Я понимаю, мисс, понимаю.

Морис ещё раз посмотрел на статуэтку.

– Погодите-ка, – он взял её в руки и осмотрел со всех сторон, – а кому была вручена эта статуэтка?

– На ней нет имени, – сказала Саманта, – я уже смотрела. Только год, вот здесь.

– Две тысячи второй, – прочитал Морис, – вы не против, если я возьму её с собой?

– Конечно, сэр. Я хотела собрать свои вещи.

– Да-да, а я ещё раз осмотрю кабинет.

Они вернулись домой только к вечеру, с пятью чемоданами и ворохом ненужных вещей.