Читать книгу Гамаюн – птица сиреневых небес - Лора Олеева - Страница 6

Я так опешила, что не сразу успела вскочить с места, и догнала Таню только у двери.

– Да стой же ты!

Я хватаю ее за плечо, и вдруг меня пронзает ток такой силы, что я даже ойкаю и отдергиваю руку.

– Погоди, говорю!

Девочка поворачивает ко мне гордо вздыбленный подбородок, и я вижу, что у нее в глазах стоят слезы, а губы дрожат.

– Погоди, Таня, ну что ты вскочила, ты же еще не все мне рассказала. Я чувствую. Погоди, сядь и расскажи обо всем подробно.

Девочка колеблется, но я осторожно обнимаю ее рукой за плечо, веду назад, как упрямого бычка, и чуть ли не силой усаживаю в кресло.

– Все, все, давай не будем пороть горячку. Рассказывай все до конца, и не надо думать, что я тебе не верю или смеюсь над тобой.

Девочка сидит и явно решает, стоит ли ей и дальше раскрывать мне душу или поискать кого-нибудь посимпатичней.

– А можно еще воды? – наконец выдавливает она из себя.

– Может, тебе чая?

– Нет, лучше воды.

Ну воды, так воды. Любые капризы за ваш счет. Две тысячи я, понятное дело, уже в шкатулку спрятать успела. А что? Очень даже пригодятся. Мне б еще квартплату в этом месяце осилить. И так уже задолженность за четыре месяца. Или вы думаете, что я деньги лопатами тут гребу? А от девочки не убудет. У нее с Мамоной явно гораздо более близкие отношения, чем у меня. Взаимная любовь, можно сказать. А у меня неразделенная. Так что угощайся, моя милая, я б тебе не только воды или чая, но еще и кофе налила бы. Вон у меня в укромном уголке кофе-машина стоит.

– Ну давай, давай, рассказывай, – мягко подталкиваю я Таню к дальнейшим излияниям, подождав, пока стакан опустеет.

– Я только два случая вам расскажу, – еле слышно начинает девочка. – А там уж сами решайте, что мне делать.

– Хорошо, хорошо, я тебя внимательно слушаю.

– Короче… слушайте. Сейчас полная жесть будет, – и на меня смотрит.

Ой, моя милая, мало ты жести в жизни видела. Если бы ты, как я, в восемнадцать лет из дома ушла, тогда бы тебе эта жесть драгметаллом показалась. Киваю ей головой: давай, мол, стреляй изо всех орудий.

– Короче, собралась я в магазин пойти. Из квартиры вышла, лифт нажала и по карманам шарю – ключи ищу, чтоб дверь закрыть. Нету. Ругнулась, пошла назад искать их. Благо, квартира не защелкивается. Слышу – лифт приехал, остановился, постоял и вниз поехал. А мне куда без ключей? Я их смотрю везде в коридоре. Нигде нет. Обычно-то я их или под зеркало кладу или в кармане куртки держу. Сейчас лето, поэтому под зеркало кладу. А то куртки разные, и меняю часто. Короче, пока металась по квартире, слышу – бум! Грохот страшный, потом крики. Я дверь открыла, вышла на лестничную площадку. Народ из квартир повалил, вниз бежит, кричат что-то. Короче, лифт упал. – Таня побледнела, посмотрела на меня широко раскрытыми от страха глазами и докончила уже шепотом, – А в нем люди были. Пара пожилая. Оба насмерть. Они у нас на восьмом этаже жили.

Вот ведь блин! Я ж читала об этом происшествии буквально вчера. Мутная история. Меняли все лифты в старых домах. Но в том доме лифт неожиданно рухнул в шахту вместе с находящимися в нем людьми. Производитель клянется, что лифт был новый и исправный. Гарантия на сам лифт и на работы по установке есть. Отчего упал – никто понять не может. Журналист в одной из статей высказывал предположение, что виной всему была самовольная укладка плитки на пол. Это, мол, могло привести к излишней нагрузке. Но так или нет, кто ж знает? Теперь не один год суды будут идти, виноватого, а вернее, стрелочника искать будут. Но каково совпадение, а?

– Понимаете, я тогда в шоке была, – продолжает Таня. – Из МЧС приехали, полиция, «Скорая», телевидение. Всем приказали по квартирам расходиться. Я в полном обалдении вернулась и в коридорчике на пол присела. Вы понимаете? Ведь если бы я ключи не посеяла, я бы в том лифте оказалась.

Действительно, совпадение достаточно неприятное. Не знаю, как девчушка это пережила, но я бы на месте Тани еще бы день себя успокоительными отпаивала, а потом в церковь метнулась бы и все свечки на корню скупила.

– Но это еще не все, – глаза девочки болезненно сверкают в полутьме. – Вы понимаете, Ксандра, я посидела-посидела в коридоре, потом смотрю, а ключи-то на полочке под зеркалом лежат. Прямо перед глазами.

Черт! Вот ведь черт! То чашки, то ключи блуждающие. Есть, есть микроскопический шанс, что все это вздор, но…

– Это все? – невольно вырывается у меня с надеждой.

– Не все, – Таня поджимает губы, опускает глаза и теребит ручку сумки. – Я вам сейчас самый последний случай расскажу. Он со мной вчера произошел. Я после этого и стала искать… Ну, вам позвонила.

Понятно. Мой номер был последним в ее списке борцов с подступающим хаосом и безумием. Все остальные коллеги были надежно обеспечены хлебом насущным и связываться с малахольной малолеткой не захотели. Я тоже не сразу склонилась разумом к тому, чтобы встретиться с девочкой. Помню, как она лопотала по телефону что-то невразумительное, плакала, ругалась и настаивала на немедленном приеме. Это Таня сегодня маленько поуспокоилась, а вчера меня терзали смутные подозрения, что ее кукуха уже в Шереметьево посадочный талон получает. И интуиция настоятельно советовала мне отойти в сторону и прикинуться ветошью. Но… Эх, если бы не мое безденежье и мертвый сезон… А также же доброе сердце, будь оно неладно. Ну да ладно, все, что ни делается, к лучшему.

– Понятно, – великодушно прощаю я Тане ее сомнения относительно моей квалификации. – Так что вчера случилось?

– Полная хрень, – буркает девочка. – Шла себе вчера домой и никого не трогала. Уже к подъезду подходила, как вдруг звонок по телефону. И сразу в трубке орут: «Стой, Таня! Немедленно остановись! Стой!» Я, конечно, от испуга на месте, как вкопанная, застыла. Стала оглядываться, кто это тут мной командует. И вдруг… – губы девочки задрожали, – бутылка. Прямо мне под ноги упала. Как бомба разорвалась. Даже осколками забросало. Один в джинсы впился. А если бы я еще шаг сделала, то… – девочка прижимает руку к губам.

– Чья-то шутка? – неуверенно предполагаю я.

– Я тоже так подумала, – кивает головой Таня. – Посмотрела вверх, но этот урод уже окно закрыл, конечно. Так что фиг его знает, откуда бросали. Это у нас уже не в первый раз такое. В прошлом году какая-то дура подгузники из окна выбрасывала. Нет, ну вы представляете, что в голове надо иметь, чтобы такое проделывать? На собрании жильцов даже хотели камеры поставить, чтобы смотреть, откуда ноги растут. Но так все в песок и ушло.

Согласно киваю головой. Очень знакомая ситуация. Даже непонятно, как это происходит, но почти в каждом доме есть такая свинотища, которая портит всем жизнь. В материнском доме все время канализация забивалась. Общая, на выходе из дома. Вонь такая в подъезде стояла, что ужас. Подвал вообще в поля фильтрации с помесью коровника превратился. Сантехники устали чистить трубы в подвале и материли жильцов так, что все местные таксеры съезжались и выстраивались в ряд с ручкой и тетрадкой в клеточку. Для расширения кругозора, так сказать, и углубления образования. Короче, вся беда была от двух дур. Из которых одна прокладки, а другая наполнитель для кошачьего туалета в унитаз выбрасывала. Не знаю, как там у матери сейчас в доме. К счастью, мне уже ни холодно, ни жарко.

Когда я ушла из семьи и переехала в Москву, то стала снимать комнату. Даже не комнату, а койко-место. Хозяйка пяти разным людям квартиру сдавала. До МКАДа двадцать минут на маршрутке. До центра города часа полтора-два. Но я радовалась низкой цене и хоть какой-то крыше над головой. Сначала радовалась. А потом, как говорится, здравствуйте. Нет, те, что со мной снимали, все нормальные люди были. Без проблем. А вот у соседки над нами явно был сортир в голове. Она, знаете, что делала? Сор и мешки от пылесоса в окно вытряхивала. Придешь домой, а в комнате все грязью засыпано. Одно спасало – окно не открывать. Но на подлодке же тоже жить не фонтан. Я даже ходила к этой женщине, по-хорошему просила. А в ответ столько про себя нового услышала, что мне этих знаний до конца жизни хватит при бережном расходовании. И без толку ходила, главное. Как выбрасывала, так и выбрасывает. Вот честное слово, до сих пор руки трясутся, как вспомню. Веселые ребята, которые со мной снимали, но которым повезло жить в другой комнате, советовали пойти и ей под дверь этого… самого… наложить. Но как меня ни колбасило, воспитание не позволило опуститься до вендетты питекантропов.

Нет, ну вот почему всех этих чудаков на букву «м» в одном месте не собирают? Переселили бы их в одно гетто, и пусть они бы в этом паноптикуме друг другу на голову какали. А так получается, что целый дом нормальных людей от одного страдает…

– Ну бутылка, понятно, откуда взялась, – говорю я вслух. – Бросил кто-то. Один нехороший человек, по которому статья Уголовного кодекса плачет. Но звонил-то тебе кто?

– В этот-то и дело, – разводит руками девочка. – Я была в таком ступоре, что ничего сообразить не могла. Но когда в квартиру поднялась, до меня дошло, почему мне номер телефона знакомым показался.

– Так чей же номер?

– Это наш домашний номер. Мне из квартиры звонили.

Последние слова Таня добавляет шепотом и выжидающе таращится на меня. Ну приехали. Или приплыли. Что не меняет сути того, что залетели мы… в нехорошее место. Господи, Ксюха, тут не надо быть провидицей в этом… как его… шестом поколении, чтобы понять, что все очень и очень запущено. Тут даже третий глаз не нужен для ориентации в пространстве, задница и та ощущает большую жизненную каверзу.

– Тань, а дома точно никого не было? – спрашиваю чуть ли не жалобно, понимая, что ответ не обнадежит.

– Я никого не застала, – качает головой девочка. – Квартира была на сигнализации. Пароль знают только родители, бабушка и я.

– А бабушка не могла?..

– Нет, я ей сразу же позвонила. Она точно дома была.

– А голос в трубке чей был?

– Женский, – уверенно отвечает Таня. – И мне даже чуточку показалось, что я его узнала. Но не уверена. Разве за секунду сообразишь? А потом бутылка эта…

Ну вот что это? Мистификация? Реальное покушение на убийство? Но как? Упавшим лифтом? Полный бред. А чашка? Ключи? Я чувствую, что у меня начинают кипеть мозги.

– Тань, все это очень странно, и я с ходу ничего тебе не скажу. Во всем этом разобраться надо. Желательно спокойно.

– Но вы мне верите?

– Верю, верю, – говорю, уговаривая в этом то ли ее, то ли себя.

Таня чуть слышно выдыхает. Бедная девочка, еще бы: одной на себе все это тянуть. Тут точно свихнешься.

– А что мне делать-то теперь?

Хороший вопрос. Надеюсь, она не ожидает от меня прямо сейчас резких и решительных действий. Нет, правда, вот что она хочет, чтобы я сделала? Наказала распоясавшегося домового, пообещав ему дармовой вай-фай отключить? Или загадочного абонента из телефона путем трения, как джина, вызвала? Или сказала ей, проникновенно глядя в глаза: «Это элементарно, дорогая!» – и выложила имя убийцы песком на тарелочке с голубой каемочкой? Э нет, моя милая, даже Шерлок Холмс выезжал на место преступления. С фамильной лупой и с придатком в виде хромого армейского лекаря. А я тут вообще только примуса починяю. Благородное дело сыска не моя стезя.

– Сядь ко мне поближе, – говорю, – и руки мне свои дай.

Открывает широко глаза, но слушается. Чуть-чуть закатывает рукава.

– Это откуда у тебя?

На руке следы какие-то, давно зажившие, но до сих пор хорошо видные.

– Это с детства, – смущается. – Обожглась, когда маленькая была. Я не очень хорошо помню, но родители сказали. Даже в больнице тогда лежала. Больницу помню: было больно, страшно, и мама все не приходила.

– Понятно. Руки мне дай.

Вот единственное, что действительно у меня получается, так это ауру прочитывать. Особенно через тактильные ощущения.

Таня доверчиво протягивает мне свои руки. Кладу на стол и накрываю ее ладони своими. Закрываю глаза.

Я снова чуть не вскрикиваю и не отдергиваю руки, когда чужая сила обжигает меня. Энергия переливается через край, две стихии, как волны, бьются друг о друга. Одна теплая, легкая, и от нее кончики пальцев щекотно покалывает. Другая темная, вязкая, как расплавленный асфальт, но ледяная. От нее суставы тут же начинает сводить болью. Непреклонная, неторопливая. Такая действует медленно, но верно, засасывая в свой омут все живое. И энергия самой девочки: едва уловимая, сжавшаяся в жалкий клубок беззащитным воробушком, попавшим в эпицентр кровавого боя.

Отпускаю руки Тани, тяжело дышу, шевелю занемевшими кистями, прячу их под стол и потираю руки, стараясь вернуть им гибкость и подвижность.

– Что вы увидели?

Глаза распахнуты, как дверь в надежду. Молчу и собираюсь с мыслями. Рассказать все? А вдруг психанет?

– Танечка, понимаешь…

Блин, ну ведь совсем ребенок еще, кто же ее так? Девочка что-то считывает по моему лицу, потому что суровеет, и ее лицо становится старше и тверже. Она откидывается назад и прижимает к животу сумку, как будто надеясь этим защититься от кого-то. В глазах снова всплывают страх и боль, которые как будто только ждали этого момента, чтобы снова овладеть девочкой.

– Все так плохо? – пытается шутить она, но шутка падает на пол тяжелым стуком ружейной дроби.

– Таня, на тебя навели проклятие смерти, – не выдержав, признаюсь я и сжимаю руки.

Если честно, я такое в первый раз встречаю. Но хоть никогда раньше и не сталкивалась, ошибки быть не может. Слишком отчетливый след. Слишком сильное ощущение. Слишком ледяно стало в душе, когда почувствовала этот черный ветер, стремящийся только к одному – погасить слабо горящий огонек жизни.

– И что же мне делать? – Таня как будто даже ни на секунду не усомнилась в моих словах. Как будто шла и знала, что именно таким будет приговор.

Гляжу с болью на это юное лицо, обращенное ко мне с дикой надеждой на спасение. Жить. Во что бы то ни стало. Жить. Дышать. Держаться за эту проклятую землю всеми силами, всеми руками и ногами. Чувствовать. Любить. Страдать. Жить.

– Таня, мы во всем разберемся.

– Вы хотите денег? Сколько?

– Брось, – бросаю сердитый взгляд. – При чем тут деньги? Если бы это была просто обычная порча или что-нибудь в этом роде, тогда… Но тут посерьезнее. И одна я не справлюсь.

– А с кем?

– Не беспокойся. У меня есть друзья. Они помогут.

Смотрит так, как будто хочет душу во мне прожечь.

– Я вам не верю! Вы ничего не сможете сделать!

– Таня!

Вдруг срывается с места, и дверь за ней захлопывается. А я остаюсь сидеть одна в этой комнате, сразу же ставшей неуютной.