Читать книгу Седьмая функция языка - Лоран Бине - Страница 31

– Эти ребята что-то ищут. Вопрос только в том, Хамед, почему не нашли.

Байяр пожевывает сигарету, Симон играет со скрепками.

Барта сбила машина, Саида отравили, дилера запытали, квартиру перевернули вверх дном, и Хамед решил, что пора идти в полицию, поскольку он сказал о Ролане Барте не все: когда они встречались в последний раз, Барт оставил ему один документ. По кабинетам разносится стук пишущих машинок. Набережная Орфевр гудит в полицейских и административных заботах.

Нет, те, кто обыскивал квартиру, документ не нашли. Нет, он не у него.

Почему же он так уверен, что его не забрали? Потому что его не было в комнате. И не могло быть: он его сжег.

Ясно.

Он его прочел? Да. Может ли он сказать, о чем там речь? В общем, да, наверное. О чем? Молчание.

Барт попросил заучить документ наизусть, а затем уничтожить. Видимо, южный акцент представлялся ему мнемотическим средством, облегчающим запоминание. Хамед сделал это, потому что, хотя Барт был старым и некрасивым, с пузом и двойным подбородком, ему по-любому нравился этот дедок, превращавшийся в грустного мальчишку, когда рассказывал о своей маме, и было лестно, что в кои-то веки уважаемый профессор поручает ему дело не орально-генитального свойства; еще Барт пообещал ему три тысячи франков.

Вопрос Байяра: «Вы можете зачитать нам этот текст?» Молчание. Симон перестал собирать колье из скрепок. Снаружи продолжается хор пишущих машинок.

Байяр предлагает жиголо сигарету, тот берет – срабатывает характе́рный инстинкт, хоть он и не курит черный табак.

Хамед выпускает дым и продолжает молчать.

Байяр подчеркивает, что Хамед явно владеет важной информацией, которая привела к смерти по крайней мере трех человек, и, пока она не предана огласке, его жизнь под угрозой. Хамед возражает: напротив, пока эта информация остается только у него в голове, убить его не могут. Тайна – залог его жизни. Байяр показывает фотографии дилера, которого пытали в туалете «Адамантиума». Хамед долго рассматривает снимки. Потом откидывается на спинку стула и начинает декламировать: «Блажен, кто странствовал подобно Одиссею, / В Колхиду парус вел за золотым руном…»[124] Байяр вопросительно смотрит на Симона, тот объясняет, что это стихотворение Дю Белле. «Когда же те места я посетить сумею, / Где каждый камешек мне с детских лет знаком…» Хамед говорит, что выучил стихи в школе и до сих пор помнит: видно, что он горд своей памятью. Байяр сообщает, что может задержать Хамеда на сутки. Да пожалуйста, – отвечает Хамед. Байяр затягивается очередным «Житаном», прикурив от предыдущего хабарика, и продумывает план действий. Домой Хамеду возвращаться нельзя. Есть надежное место переночевать? Да, он может пойти к своему другу Слиману, это у бульвара Барбес. Придется на какое-то время исчезнуть, не ходить в привычные места, не открывать дверь незнакомым людям, на улице быть внимательным, почаще оглядываться, короче, затихариться. Байяр просит Симона подвезти жиголо на машине. Интуиция подсказывает ему, что тот скорее доверится человеку молодому и не из полиции, чем легавому в летах; к тому же, в отличие от полицейских из романов и фильмов, он ведет другие дела, так что не может сто процентов своего времени посвящать этому расследованию, и не важно, что Жискар назвал его приоритетным, а Байяр за Жискара голосовал.

Он отдает необходимые указания, чтобы им выделили машину. Прежде чем их отпустить, спрашивает Хамеда, говорит ли ему о чем-нибудь имя София, но Хамед отвечает, что никакой Софии не знает. Служащий в форме, у которого недостает пальца на руке, ведет их в гараж и вручает ключи от R16 без опознавательных знаков. Симон подписывает бланк, Хамед усаживается на пассажирское сиденье, и они выезжают из здания на набережной Орфевр в сторону Шатле. За ними трогается черный DS, который спокойно ждал, припарковавшись вторым рядом, и ни один из дежурных полицейских этим не обеспокоился. На перекрестке Хамед говорит Симону (со своим легким южным акцентом): «Ого! „Фуйехо“». «Фуэго» синего цвета.

Симон пересекает остров Сите, минуя Дворец правосудия, и приближается к Шатле. Он спрашивает Хамеда, зачем тот отправился в Париж, на север. Хамед объясняет, что в Марселе педикам плохо, в Париже лучше, хоть это и не панацея (Симон отмечает про себя, что Хамед знает слово «панацея»), здесь на педиков не так косо смотрят, а быть педиком в провинции еще хуже, чем быть арабом. И потом, в Париже полно педиков, у которых полно бабла, и здесь веселее. Симон пересекает на желтый перекресток с улицей Риволи, DS проскакивает следом на красный, чтобы не оторваться. Зато синий «Фуэго» останавливается. Симон рассказывает Хамеду, что преподает Барта на факультете и мимоходом спрашивает: «О чем там, в этом тексте?» Хамед просит сигарету и отвечает: «По чесноку, не знаю».

Симон задается вопросом, не водит ли Хамед их за нос, однако парень говорит, что зазубрил текст, не пытаясь врубиться в смысл. Предполагалось, что в случае чего он должен кое-куда отправиться и изложить заученное одному конкретному человеку, но больше никому. Симон спрашивает, почему Хамед этого не сделал. Хамед спрашивает, почему Симон думает, что он этого не сделал. Симон говорит, что, по его мнению, сделав это, Хамед не пошел бы в полицию. Хамед признаётся: нет, он этого не сделал, потому что место слишком далеко, этот человек живет не во Франции, а у него мало денег. Три тысячи франков, которые дал ему Барт, Хамед предпочел потратить иначе.

В зеркале заднего вида Симон замечает, что DS по-прежнему висит на хвосте. Мимо «Страсбур – Сен-Дени» он проезжает на красный свет, DS тоже проезжает на красный. Он сбрасывает скорость, сбрасывает и DS. Он останавливается вторым рядом, чтобы проверить, что будет. DS останавливается за ним. Симон чувствует, как у него начинает колотиться сердце. Он спрашивает Хамеда, чем тот хочет заняться позже, когда у него будет достаточно денег – если однажды они появятся. Хамед не сразу понимает, почему Симон остановился, но вопросов не задает и отвечает, что хотел бы купить судно и катать туристов, потому что любит море, а когда был маленьким, рыбачил вместе с отцом в окрестных бухтах (но это было еще до того, как отец выставил его за дверь). Симон резко стартует, визжа шинами, и видит в зеркало, как гидравлическая подвеска приподнимает большой черный «ситроен», отрывая его от асфальта. Хамед оглядывается, замечает DS, вспоминает машину, которую видел у своего дома и у Бастилии, где была вечеринка, и понимает, что за ним несколько недель следят и десять раз могли убить, но это не значит, что не убьют на одиннадцатый, – он хватается за поручень над дверью и произносит только: «Бери вправо».

Симон гонит, не раздумывая, и оказывается на небольшой улочке, параллельной бульвару Мажанта; больше всего напрягает то, что автомобиль за спиной, как теперь ясно, даже не пытается остаться вне поля зрения и начинает приближаться с непонятными намерениями, – тогда Симон бьет по тормозам, и DS въезжает в R16.

Несколько секунд обе машины стоят без движения, одна за другой, словно потеряли сознание, и прохожие тоже стоят как вкопанные, потрясенные происшествием. Затем он видит руку, которая появляется из DS, и блестящий металлический предмет, понимает, что это оружие, втыкает передачу, промахивается и не попадает в первую, отчего слышен страшный треск, и R16 выпрыгивает вперед. Рука исчезает, DS, в свою очередь, трогается.

Симон проскакивает все светофоры и без конца сигналит: кажется, будто сирена взорвала Десятый округ, возвещая о неминуемой бомбардировке или наступлении первой среды месяца[125], а DS сидит на хвосте, точно истребитель, зафиксировавший прицел на вражеском самолете. Симон задевает 505-й «пежо», с отскока попадает в какой-то грузовичок, вылетает на тротуар, чуть не сбивает пару прохожих и выруливает на площадь Республики. Сзади, как змея, скользит между препятствиями DS. Симон петляет в потоке, стараясь не наехать на пешеходов, и кричит Хамеду: «Текст! Рассказывай!» Но Хамед не может сосредоточиться, он намертво вцепился в поручень над дверью и как будто набрал в рот воды.

Симон объезжает площадь по кругу, пытаясь все обдумать. Он понятия не имеет, где окружной комиссариат, но вспоминает бал 14 июля в казарме пожарной части недалеко от Бастилии, в Марэ, устремляется дальше по бульвару Фий-дю-Кальвер и орет на Хамеда: «Ну давай, о чем там? Как называется?» Хамед, белый, как смерть, выдавливает из себя: «Седьмая функция языка». Да, сейчас он начнет говорить, но в этот момент DS успевает поравняться с R16, стекло со стороны пассажира опускается, Симон видит усача, наставившего на него пистолет, и за миг до нажатия на курок тормозит со всей силы, так что в момент выстрела вторая машина оказывается впереди, но сзади его ударяет «Пежо 404», поэтому R16 сам летит вперед, чтобы вновь поравняться с DS, и тогда Симон изо всех сил выкручивает руль влево, швырнув черный автомобиль на встречку, где тот чудом не сталкивается с синим «Фуэго», движущимся в противоположном направлении, шмыгает в проезд у Зимнего цирка и исчезает на рю Амело, идущей в параллель с бульваром Бомарше, продолжающим Фий-дю-Кальвер.

Симон и Хамед думают, что избавились от преследователей, но Симон продолжает ехать к Бастилии, ему не приходит в голову затеряться в переулках квартала, и когда Хамед начинает механически произносить текст: «Существует функция, независимая от различных факторов, неотъемлемых от вербальной коммуникации… и определенным образом их объединяющая. Функция, которую мы назовем…» – в этот самый момент DS выскакивает на перекресток с поперечной улицы, ударяет R16 в бок, и машина летит в дерево под оглушительный визг стали и стекла.

Симон и Хамед еще не пришли в себя, когда из дымящейся «богини» выскакивает усач, вооруженный пистолетом и зонтом, подбегает к «рено» и рвет на себя полуотвалившуюся пассажирскую дверь. Держа пистолет на вытянутой руке, целится в лицо Хамеду, жмет на курок, но ничего не происходит, пистолет заклинило, он жмет снова – клац, клац – глухо; тогда он, как копье, выставляет вперед свой закрытый зонт и хочет всадить его Хамеду в бок, но тот успевает рукой отвести острие, и укол приходится в плечо, следует пронзительный крик боли, страх переходит в ярость, и жиголо одним движением выхватывает орудие из рук усача, отстегивает ремень, бросается на обидчика и втыкает ему зонт прямо в грудь.

Тем временем другой усач подошел со стороны водителя. Симон видит его и пытается вылезти из «рено», но дверь не поддается, он заперт в салоне, и когда второй усач направляет на него дуло, цепенеет от ужаса, глядя в черное отверстие, откуда сейчас вылетит пуля и пробьет ему голову, в которой успевает мелькнуть: «внезапный взблеск – и ночь…»[126], как вдруг раздается рев мотора, и усач, сбитый синим «Фуэго», взлетает и шмякается на мостовую. Из «Фуэго» выходят два японца.

Симон выбирается из машины со стороны пассажира, на карачках спешит к упавшему на тело первого усача Хамеду, переворачивает его и… слава богу, тот еще шевелится. Один из двух японцев приподнимает голову молодого жиголо, получившего укол, щупает пульс и произносит: пуазон (яд), но Симон слышит сначала пуассон (рыба) и вспоминает, как Барт анализировал японскую кухню, потом переводит взгляд на Хамеда (кожа желтая, белки желтые, тело в конвульсиях), и до него доходит – он кричит, чтобы вызвали «скорую», а Хамед пытается что-то ему сказать, с трудом приподнимается, Симон наклоняется к нему, спрашивает про функцию, только Хамед уже не способен повторить текст, в голове все смешалось – детство в марсельской нищете, Париж, приятели, соития, купальни, Саид, Барт, Слиман, кино, круассаны в «Ла Куполь», атласные блики на маслянистых телах, с которыми он соприкасался, и все же перед самой смертью, когда вдали уже слышны сирены, он успевает прошептать одно слово: не то «эхо…», не то «эко…»