Читать книгу Зоосити - Лорен Бьюкес - Страница 6

Несмотря на раннее время – сейчас всего три часа, – в «Маказе» уже не протолкнуться. Вот что бывает, когда в округе не хватает нормальных мест, где можно отдохнуть. Пивнушек и церквей по соседству хватает, но «Мак» пользуется особой популярностью, и по-моему благодаря жареной курице по-лагосски и красивому виду. Бар находится на втором этаже бывшего торгового центра, оставшегося с тех пор, когда Хилл-броу еще считался шикарным районом. Когда-то здесь были дорогие отели, рестораны, модные уличные кафе и торговые центры, набитые до самой крыши предметами роскоши. Даже у Зоосити была Прошлая Жизнь.

Несколько лет назад много шумели о переделке и облагораживании района; дело закончилось тем, что к нам повадились «красные муравьи». Их так прозвали из-за красных шлемов. Они пытались выселить теперешних обитателей, самовольно захвативших квартиры в бывших шикарных домах. Довольные домовладельцы в предвкушении будущего расцвета замуровывали кирпичом входы в жилые башни… Но выселенные всегда находили способ вернуться. Предприимчивости нам не занимать. Иногда приходится кстати и дурная репутация…

Бар устроили в бывшей громадной витрине, выходящей на улицу. Раньше в витрине, как в универмаге «Мейси», вращались предметы роскоши и стильные аксессуары; помню, как-то под Рождество сюда впихнули даже «шевроле» с откидным верхом. За рулем сидел Санта-Клаус в темных очках и гавайской рубашке.

Для создания определенной атмосферы в «Маке» сохранили кусочки прошлого. В витрине стоят два манекена, мужской и женский. Мужской манекен без обеих рук, зато одет в аккуратные вельветовые брюки, ярко-зеленый свитер и мягкую шляпу с полями. У женского манекена лицо пошло пятнами; на нем изъеденное молью белое мини-платье и высокие сапоги-ботфорты. Оба манекена застыли в вызывающей позе – когда-то она считалась верхом крутизны. И все равно на фоне посетителей манекены выглядят шикарно. Завсегдатаи далеко не так хорошо одеваются.

Я сажаю Ленивца в небольшой загончик у входа. Он сразу же цепляется за ветку пластмассового дерева. Дерево украшено разноцветной гирляндой. Живых обитателей на нем хватает. Одутловатая Белка быстро запихивает в рот остатки шоколадного батончика, укоризненно верещит на Ленивца и скачет наверх, мимо занятой чисткой перьев Майны и африканского Бумсланга[3], безжизненным шлангом повисшего в развилке между ветвями.

– Держись от него подальше, приятель! – предупреждаю я. Разумеется, все животные среди себе подобных в основном придерживаются неписаного кодекса поведения, но… все же звери есть звери. И среди них встречаются придурки. В самом углу, в опилках, свернулся калачиком Мангуст. При нашем появлении он на секунду приоткрывает глаза и притворяется, что снова засыпает.

Бенуа и двое его приятелей, сосед по комнате Эммануил и мелкий гангстер Д’Найс, сидят в своем обычном углу, у стола для настольного футбола. Я беру у стойки бутылку тоника (как бы джин-тоник, только без джина) и подсаживаюсь к ним. Кондиционер, как обычно, сломан; их бутылки с пивом запотели. Мартышка-верветка Д’Найса сидит на столе среди пустых бутылок и играет с подставкой, украденной из отеля «Карлтон» примерно в 1987 году.

По телевизору гремит рэп; на фоне декорации, изображающей горящий город, раскачиваются потные тела. В огромных шаровых молниях высвечивается панорама Лас-Вегаса. Рэпера в леопардовой майке и цепях окружают девицы; к его ногам прильнула Гиена.

Животное показывают крупным планом; гиена скалится, обнажая желтые клыки. Девицы все больше распаляются – наверное, от страха. К счастью, пожар ненастоящий. Пламя лижет плоские вращающиеся животы танцовщиц, фонтаны искр высвечивают упругие попки, выпирающие из шортиков.

– Неужели он тоже зоо? – спрашиваю я, вместо приветствия, тыча в телевизор.

– Шутишь?! – Эммануил потрясен до глубины души. Он очень милый мальчик из Руанды; ему всего двадцать лет. Подрабатывает где придется. Животного у него нет, но кто сказал, что это обязательно? У нас в Зоосити царит толерантность. Так сказать, взаимные гарантии дошедших до ручки…

– Не смеши меня, Эммануил. Мне тридцать два года. Я больше не обязана знать каждого засранца!

– Зинзи, ты что?! Как можно не знать Стрелка?!

– Что это за кличка такая – Стрелок? Он что, бандит?

– Зинзи, ты делаешь мне больно. Твои слова меня жестоко ранят!

– Ах, Эммануил, ты еще не знаешь, как я умею ранить!

– Да, он самый настоящий зоо! – вскидывается Эммануил. – Ниггер получил пулю в голову и выжил, а теперь рассказывает, что он пережил, ясно? Пуля прошла навылет. Череп пришлось собирать буквально по кусочкам!

В разговор, размахивая пивной бутылкой, встревает Д’Найс:

– Представь себе, у гиены челюсти мощнее, чем у льва. Прокусывает череп насквозь, до самого костного мозга! – Увидев, что он пролил пиво, его Мартышка оживляется. Хватает подставку и очень осторожно сгибается над коричневой лужицей.

– В черепе нет костного мозга, – говорит Бенуа.

До меня доходит, что все трое уже под мухой.

– Да ладно, ты ведь понял, что я имею в виду, – бормочет Д’Найс.

Мартышка топчется в пивной лужице. Опускает туда лапку, подносит к глазам, долго рассматривает, дрожа от радостного предвкушения, и вылизывает ладонь розовым язычком. Да они все хорошо набрались!

– Слушай дальше! – говорит Эммануил. – Стрелок решил отомстить, понятно? В больнице его сделали киборгом – вживили в башку целую кучу металла. Вот он решает найти тех ниггеров, которые его подстрелили. Находит их в каком-то притоне в Южном Централе. Заходит прямо в парадную дверь. И – бабах! – Эммануил изображает, как Стрелок разносит своих врагов с помощью воображаемого пистолета, такого огромного, что держать его приходится обеими руками. – Всех замочил, всех восьмерых! Половина из них даже ничего понять не успела, а вторая половина только и успела потянуться за своими пушками; может, кто-то вскочил с места, но он все там разнес на хрен. И девки все разбежались – как были, в чем мать родила. Представляешь, бегут голые девки, все в крови, и визжат как резаные!

– По-моему, это кино я уже когда-то видела.

Улыбка сползает с лица Эммануила, и он становится похож на побитого щенка, которого пинком ноги сбрасывают в сточную канаву. Он жалобно вздыхает. На экране Стрелка с Гиеной сменяет молодежный дуэт. Молодые парень и девушка исполняют квайто[4]. Они очень красивые и агрессивные.

– Зинзи, прекрати изображать из себя злобную циничную старуху. – Судя по запаху, Бенуа успел принять три, а то и четыре бутылки пенного напитка. – Ты прости ее, Эммануил. Она твердолобая, ее не убедишь!

– Ха! Как будто ты меня пытаешься в чем-то убедить. Извини, Эммануил. Я не нарочно обидела твоего кумира. – Я дружески бью Эммануила кулаком в плечо. Эммануил сразу оживает. Чтобы доказать, что он меня простил, он делится со мной новыми подробностями богатой биографии Стрелка и уверяет, что все так и было. Я дожидаюсь, пока он выдыхается и умолкает, чтобы набрать воздуха в грудь, и с покровительственным видом кладу руку на плечо Бенуа: – У вас, ребята, важный разговор, или я могу его увести?

– Куда торопиться, Зи-зи?

Д’Найс относится к тем людям, которые обожают давать другим дурацкие клички, хотя их об этом никто не просит. А еще он сразу чует всякие сомнительные предприятия. Он, как всегда, в своей круглой шерстяной шапочке, а из-за вечно приоткрытого рта у него дурацкий вид. Но в дураках остаются те, кто клюет на его внешность и недооценивает его.

– Посиди, выпей с нами! – предлагает Д’Найс.

Я поднимаю бутылку тоника:

– Спасибо, Найси-Найс, у меня все с собой… – Вдруг я чувствую, как голова начинает гудеть. Как будто туда проникло мелкое насекомое и грызет, грызет… Мартышка внезапно напрягается, подается вперед, прищуривает пьяные глазки. Животное за работой. – А ну прекрати! – требую я.

– Что прекратить? – спрашивает Д’Найс с невинным видом, как будто не пытается меня прощупать. Но голова у меня перестает болеть, а Мартышка с разочарованным видом откидывается назад. Злобно косится на Д’Найса и снова начинает возиться в пивной лужице. – Как ты сегодня хорошо выглядишь, Зи-зи! – Д’Найс нарочно мне льстит, чтобы отвлечь внимание от себя. Эммануил не в курсе его уловок.

Д’Найс – настоящий гад. Его дар, его шави, заключается в том, что он высасывает из других радость – впитывает в себя чужие положительные эмоции, как губка. Естественно, если его спросить, в чем его талант, он соврет. Обычно Д’Найс говорит, что его шави – умение добывать нужные сведения. По-моему, он и это умеет. Он собирает информацию на улицах и продает за наличные всем, кто готов платить. Но сплетни он любит патологически, без всякой магии.

Можно подумать, энергетические вампиры и сами усваивают хотя бы часть высосанной из других радости. Д’Найс совсем не такой. Насколько я могу судить, Бенуа – его единственный друг; по крайней мере, единственный человек, который в трезвом виде терпит его дольше двадцати минут.

– Ты ведь меня знаешь, Д’Найс. Я зверюшка тусовочная… Кстати, о зверюшках. По-моему, твоя слегка перебрала.

Мартышка опрокидывает бутылку.

– Да пошла она! – отвечает Д’Найс, пытаясь выхватить бутылку, но прежде Мартышка успевает перевернуть ее, заодно повалив, как костяшки домино, три стакана и остатки моего тоника.

Эммануил с криком вскакивает, опрокинув стул, и хватает со стола бутылки, спасая пиво. Звенит разбитое стекло. Громко вопит Д’Найс – то обзывая Мартышку идиоткой, то требуя, чтобы ему немедленно дали тряпку вытереть лужу – и еще пива всем, за счет заведения! Потому что ничего бы не случилось, если бы стол не был шатким, как и вся здешняя дерьмовая мебель. Макази, хозяйка бара, с ним не согласна. Она зовет вышибалу Карлоса, лысого здоровяка-португальца. Эммануил поступает мудро: он исчезает – то ли в туалет, то ли купить еще пива.

Во всеобщем хаосе у нас с Бенуа появляется секунда, чтобы перекинуться парой слов.

– Как ты? – спрашивает он. Бенуа у меня очень чуткий, до него сразу доходят даже самые тонкие намеки. Если бы он еще лучше подбирал себе друзей… Но как говорится, никто не идеален.

– Бывают паршивые дни, но такого у меня еще не было.

– Что с миссис Лудицки?

– Умерла. Точнее, ее убили. Я уже почти дошла до нее, как вдруг связь… оборвалась. – Я снова чувствую внутри толчок – представьте себе инфаркт, который по ошибке спустился в кишечник.

– Так вот где ты пропада…

– Сидела в участке. Три часа меня допрашивали, но так ничего и не нарыли. Кстати, инспектор просит тебя в ближайшие дни зайти к ней и подробно рассказать, где я была сегодня утром и чем занималась.

Бенуа молчит, только рассеянно ощупывает пальцами шрамы от ожогов. На шее у него пластмассовый рубец, как у куклы Барби; рубец блестит под воротом рубашки.

– Извини, Бенуа. Понимаю, для тебя такие походы – только лишний геморрой. – Большим пальцем он медленно чертит круги на шее, поднимаясь к подбородку, и я теряю терпение. – В чем дело? У тебя документы не в порядке? Ты вроде говорил, что неделю назад их продлили… Ладно, не хочешь подтверждать мое алиби, попрошу какого-нибудь другого любовника!

Бенуа рассеянно улыбается. О других любовниках я вру очень убедительно. Но после того, как у меня появился Ленивец, я веду такую моногамную жизнь, что готова кинуться даже на банан, который используют в качестве учебного пособия, когда учат предохраняться от СПИДа.

– Мне сегодня позвонили, – наконец говорит Бенуа.

– Кто? – воинственно спрашиваю я, хотя уже все знаю. Я все знаю заранее.

– Перестань, Зинзи. Мне звонила жена.

У меня снова, во второй раз за день, возникает то же чувство. Сердечный приступ в кишках. В животе тянущая боль; все крутит и ноет. Ленивец в загоне поднимает голову и вопросительно верещит. Я едва заметно качаю головой.

– Замечательно, Бенуа! Ты, наверное… – Продолжить можно по-разному, но никакие слова не сумеют в полной мере описать тот коктейль, что бурлит у меня внутри, прожигая стенки желудка. Представьте себе смесь дешевого рома и серной кислоты. Ну кто мог подумать? Кто мог догадаться, что она спустя столько времени окажется жива? Во всяком случае, не я. Потому что я не ищу пропавших людей.

– Эй! Кто-то умер? – спрашивает Д’Найс, ставя на стол несколько бутылок с пивом и жестом приказывая Эммануилу раздать их. Одну придвигают мне.

– Не докуривай чужие бычки, – советую я. – Пальцы обожжешь!

– Бенуа сказал, что ему звонила жена? – Д’Найс хитро улыбается. Оказывается, о звонке известно всем, кроме меня! – Правда, отличная новость?

– Замечательная! – говорю я. Сердечный приступ поднялся на свое законное место и расцвел у меня в груди, как ядовитый цветок. – Изумительная! Но сейчас у меня дела. Бенуа, встретимся позже.

Я наклоняюсь поцеловать его. Губы у него сладкие, с дрожжевым привкусом. Неужели и с ним придется завязывать?