Читать книгу Соблазнить негодяя - Лорен Хит - Страница 4

Сидя за туалетным столиком, Мерси смотрела на свое отражение в зеркале. Сегодня это было несколько сложнее делать, чем вчера. Этим вечером она должна быть готова к тому, что ее в любую секунду могут позвать.

Она заранее была готова остаться… Только потому, что отец не принял бы никакого другого исхода их приезда сюда. Она собрала сундук, и его погрузили на карету. Если бы ей не разрешили остаться, отец просто-напросто высадил бы ее на обочине, а сам поехал бы своей дорогой. Ее и Джона. Как он может не любить Джона, это невинное дитя, попавшее в сети обмана?

Мерси старалась не думать об этом, пока присланная герцогиней горничная пыталась совладать с ее непокорными волосами. Они гораздо лучше себя вели, когда были туго стянуты, но умелые руки горничной привели их в порядок.

Когда герцог и его мать поручились, что с ней ничего не случится, и пообещали вернуть ей доброе имя, отец ушел, как будто вопрос был исчерпан. Но это было не так. Далеко не так. Хотя в этом доме она чувствовала себя в безопасности и, что важнее, Джону здесь ничего не грозило. Мерси видела, как герцогиня смотрела на мальчика. Она его уже полюбила. Джона очень легко было полюбить.

Это качество ему передалось от отца. Хотя Мерси и не могла отрицать, что теперь тот был совсем не похож на самоуверенного молодого человека, которого она встретила в полевом госпитале. Но она тоже изменилась. Джон заставил ее снова стать такой, какой она была раньше. После того, через что она прошла, после того, что видела, Мерси не думала, что когда-нибудь снова сможет улыбаться.

Однако он заставил ее улыбаться. Поначалу совсем чуть-чуть, незаметно, но с каждым днем, когда она наблюдала за тем, как растет Джон, когда прижимала его к себе, когда видела, с каким удивлением он глядит на мир вокруг себя, ее улыбка становилась все шире. Со временем он станет еще более любопытным, и ей хотелось пройти через все вместе с ним. Ей хотелось научить его лазать по деревьям, хоть это отнюдь не женское занятие. Ей хотелось увидеть, как он впервые сядет на лошадь. Хотелось наблюдать, как он будет становиться мужчиной, с которым нужно считаться. Таким же, как его отец.

Когда горничная наконец справилась с ее волосами, Мерси осторожно надела бледно-зеленое платье. Вот уже два года она носила только черное. Ей это казалось важным, как будто этот мрачный цвет мог подчеркнуть значимость ее занятия. Но сегодня было гораздо важнее обратить на себя внимание майора Лайонса, сделать все, что в ее силах, чтобы он принял ее в свою жизнь. Ради Джона.

Зеленый цвет всегда ей шел и прекрасно сочетался с рыжими волосами. Медно-рыжие, они выделяли ее среди остальных медсестер, когда она заходила в палату к раненым. Они начали называть ее Рыжий ангел.

К стыду Мерси, присоединиться к мисс Н. ее подтолкнуло не только желание помогать раненым. Никаких видов на замужество у нее не было, и она по простоте душевной подумала, понадеялась, что там сможет кому-нибудь понравиться. Ей даже представлялось, как она будет вытирать лоб какому-нибудь раненому солдату, как их взгляды романтически встретятся и между ними тут же вспыхнет любовная искра.

Но совсем не о любви думает человек, когда его тошнит, трясет в лихорадке, когда он не в состоянии управлять даже самыми простыми функциями организма. Ему не до романтики, когда он теряет руку или ногу и воет от боли. Нежные слова шептала только она, чтобы успокоить, когда раны и болезни пробуждали в человеке его звериную сущность, прежде чем обратить в ничто. Она заставляла себя сдерживать слезы, потому что знала: как только они потекут, их уже будет не остановить. Она любила каждого мужчину в своем отделении, но это было не то чувство, которое описывают в романах и воспевают в сонетах.

То была любовь, рожденная признательностью за самоотверженное служение родине, желанием облегчить страдания, утешить. Путешествие свое Мерси начала как юная идеалистка, ищущая приключений и мужского внимания. Но очень скоро она уже думала только о служении высшей цели, и в конце концов ее собственные желания перестали иметь значение, а то, чем она являлась, перестало существовать, и женщина, почти ей незнакомая, поселилась в ее оболочке. А потом настала ночь, когда ее мир рухнул…

Она снова посмотрела на себя в зеркало, пока горничная расправляла рукава платья и юбки. Нужно все рассказать Стивену Лайонсу. Но в этом случае она рискует потерять Джона.

– Спасибо, пока все, – сказала Мерси горничной, отпуская ее.

Когда девушка ушла, она подошла к детской кроватке, которую где-то раздобыла герцогиня. Джон лежал в ней, посасывая во сне кулачок. Нужно было позвать кормилицу, которую она наняла в Париже и которая сопровождала ее повсюду, куда бы она ни отправилась с Джоном. Жанетт приехала с ней и отцом в карете и, пока они разговаривали с герцогом и его матерью, пила чай в кухне. Когда стало понятно, что майор Лайонс хочет, чтобы Мерси осталась, Жанетт отвели одну из комнат для прислуги. Ребенок и муж Жанетт умерли от холеры. Она без сожаления покинула Францию, и Мерси была благодарна ей за помощь, потому что сама еще не умела как следует обращаться с маленькими детьми, но не хотела расставаться с Джоном.

Он не давал ей расклеиться, спасал от ночных кошмаров. Мерси понимала, что несправедливо возлагать подобную роль на невинное дитя, но ей была невыносима мысль о том, что она больше никогда не обнимет его, не увидит его сладкого личика, не погладит мягкие щечки.

Если брак со Стивеном Лайонсом позволит ей остаться с Джоном, она сделает все, чтобы этот брак состоялся.

Даже если это будет означать, что она никогда не сможет раскрыть правду о Джоне, даже если за это ей придется целую вечность гореть в адском пламени.

Она готова была пойти на любую жертву. На любую!

Стивен постоянно чувствовал себя так, словно просыпался после грандиозной попойки. Несмотря на то что теперь он пил гораздо меньше, чем когда-либо, голова его вела себя так, будто он пил спиртное галлонами.

Даже сейчас, рано утром, мысли его как будто застилал туман. Сидя в мягком кожаном кресле в библиотеке брата, он тер висок и кривился от боли, когда пальцы случайно попадали на шрам, начинавшийся сразу под ним. Стивен, конечно, понимал, что, если бы даже не забыл саму войну, вряд ли он был настолько сосредоточен на собственном благополучии, чтобы помнить происхождение каждой своей раны, но тогда они, по крайней мере, приобрели бы какой-то смысл. Однако вместо последних двух лет в его сознании зияла дыра.

– Мать довольна, что ты вспомнил мисс Доусон, – сказал Айнсли, садясь напротив Стивена и вытягивая свои длинные ноги. У них не было возможности остаться наедине с той минуты, когда он сообщил матери и брату о прибытии нежданных гостей. – Раз ты вспомнил ее, все остальное тоже скоро вспомнишь.

Если бы!

– К сожалению, мать так и не научилась понимать, когда я говорю правду. Как, по-твоему, почему мне удалось так долго пользоваться ее благосклонностью?

Айнсли, как всегда, не выдал своих чувств. Если он и удивился, это никак не отразилось на его лице.

– Я боялся этого. Что ты хочешь…

– Скрыть правду?

Айнсли оставил без внимания едкое замечание. Стивен находил его невозмутимость весьма раздражающей. Впрочем, в последнее время его многое стало раздражать. Он приехал в имение брата, чтобы залечить раны, набраться сил, но считал, что его здоровье уже не улучшится. Ему хотелось двигаться дальше, поехать в Лондон, снять дом, вернуться к знакомой жизни. Тогда все будет так, словно ничего не произошло, несмотря на то что какие-то воспоминания стерлись из его памяти. Мисс Доусон была для него незнакомкой, но и сам для себя он был незнакомцем.

– Если ты ее не помнишь, почему считаешь, что она не лжет? – спросил Айнсли. – Что, если она просто решила воспользоваться… твоим положением?

Все так старательно обходили стороной его недостаток, как будто боялись называть его тем, чем он являлся на самом деле, – признаком умственного расстройства. Пожалуй, ему следовало быть благодарным им за то, что они не упрятали его в психушку. А если эта его забывчивость – только начало? Кто знает, во что она разовьется?

Пальцами, которые, вероятно, когда-то ласкали мисс Доусон, он потер лоб.

– Никто об этом не знает, кроме семьи и моего врача. Я просил сохранить это в тайне и надеюсь, что мою просьбу выполнили. Так что она сюда приехала в полной уверенности, что я ее помню. Обманывать ей не имело смысла. Ее ложь сразу была бы разоблачена. К тому же, я думаю, она считала, что я умер.

– Да, она, похоже, не ожидала увидеть тебя живым, но это не подтверждение того, что ребенок твой. Может быть, она явилась сюда, полагая, что никто не сможет опровергнуть ее заявление.

– Какой ты подозрительный! Мне она не показалась похожей на мошенницу.

– Ты так решил, проведя с ней полчаса? Ты рассказал ей правду о себе, когда вы гуляли по саду?

Он переместил взгляд на брата. Среди друзей и знакомых Стивена ни у кого не было старшего брата графа и младшего герцога. Мать его не теряла времени даром и после того, как первый ее муж умер, оставив ее одну с двумя сыновьями и без средств к существованию, очень скоро обзавелась вторым мужем. Не имея привычки откладывать важные дела на потом, она вскоре родила второму мужу наследника. Рэнсом Сеймур, герцог Айнсли, всегда казался старше своих лет. Его постоянное желание быть ответственным и уравновешенным человеком несколько утомляло Стивена, особенно когда он был в игривом настроении, хотя эта его любовь к играм и стала причиной нынешнего затруднительного положения. Интересно, мисс Доусон стоила того? Ему казалось, что да. Наверняка в минуту страсти, нависая над нею и глядя сверху в ее глаза цвета виски, мужчина должен испытывать просто неземные чувства.

– Она родила мне ребенка, Айнсли. Как мне ей сказать, что я совершенно ее не помню? Она и так пережила унижение.

– Похоже, участие в войне сделало из тебя достойного человека.

– Но какой ценой…

Утрата воспоминаний не давала ему покоя. Нога в последнее время болела невыносимо. Иногда ему казалось, что эта боль сделает то, чего не удалось врагу, – прикончит его. В голове постоянно стоял туман. Стивен ощущал себя обузой для семьи, и больше всего ему хотелось выздороветь, чтобы зажить своей собственной, независимой жизнью.

– Я сказал бы, что ты скорее забудешь ужасы войны, чем хорошенькое личико.

Стивен обжег бы брата взглядом, но это усилило бы боль в голове. К тому же Айнсли был не из тех, кого можно устрашить взглядом.

– Я забыл не какие-то фрагменты последних двух лет. Я забыл все, происходившее в этот период.

– И все равно… забыть даму…

– Я мог спать с дюжиной дам – скорее всего, так и было, – но ни одну из них я не могу вспомнить. – Он не мог вспомнить лица ни одной женщины и ни одного мужчины, с которыми имел дело за последние два года. Ни солдат из своего полка, ни врагов. Но ведь он должен был запомнить хотя бы лица тех, кого убивал! Меньше всего ему хотелось вспоминать мертвецов, но он был бы согласен даже на это, лишь бы вспомнить хоть что-нибудь.

– И что ты с ней намерен делать? – спросил Айнсли, возвращая его мысли к мисс Доусон.

– Понятия не имею.

– Если мальчишка твой…

– Ты в этом сомневаешься?

Айнсли выпрямился, подался вперед и уперся локтями в колени, держа кончиками пальцев стакан портвейна.

– Она не была бы первой женщиной, которая… выбирает отца ребенку ради положения в обществе.

Стивен перестал тереть лоб и прижал пальцы к виску.

– Она не показалась мне неразборчивой в связях. Она сказала, что мы провели вместе всего одну ночь.

Ему оставалось только гадать, была ли она такой же, как те бесчисленные женщины, которых он знал до нее. Для него соблазнить и уложить в свою постель женщину было все равно что объездить лошадь. В Лондоне он весьма гордился своими амурными подвигами и не задумывался ни о чем, кроме удовольствия. Он соревновался с Вестклиффом в будуарах, стремясь получить славу лучшего любовника, чем старший брат.

Или же мисс Доусон была чем-то бóльшим? Была ли их любовь такой захватывающей, что она отдалась ему из страха, что та ночь могла стать единственной отпущенной им, поскольку утром он мог погибнуть?

А теперь их разделила эта проклятая неловкость. Если верно последнее предположение, для нее эта ситуация еще ужаснее. Конечно же, она рассчитывала на более пылкую встречу.

В любом случае он чувствовал себя свиньей.

– Что настораживает еще больше.

– Или доказывает, что, кроме меня, у нее никого не было.

– Теперь, когда ребенок уже родился, брак не смоет с нее пятно.

– Но скрасит грех. Она выйдет за отца мальчика. Вдовушкам это понравится.

– Если ты на ней женишься, это не сделает ребенка законным.

– Зато акт парламента сделает. Как же мне повезло, что у меня два брата в Палате лордов!

Айнсли обратил на него свой дьявольски проницательный взгляд.

– Почему тебе так хочется нацепить эти кандалы, несмотря на то что я стараюсь помешать этому?

Стивен запрокинул голову и посмотрел на фрески на потолке. Лесные нимфы и соблазнительные красавицы с обнаженными руками… Покой, которого ему так не хватало. Его терзало то, чего он не мог выудить из самых дальних закоулков своего разума. Но если вспомнить все, что произошло за эти два года, уменьшатся ли его мучения? Или же, наоборот, сделаются вовсе невыносимыми? Если верить всему, что он читал и слышал, не помнить этой войны было истинным благословением. Врачи называют это «амнезия». Нет ничего необычного в том, что человек забывает неприятное. Как будто Стивену не хватало решимости посмотреть в лицо пережитому когда-то ужасу. Его терзала мысль, что он оказался трусом, который только рад отсутствию воспоминаний.

– Не знаю, почему меня на это потянуло, – наконец ответил он брату. – О браке я до сих пор не задумывался.

– Вот поэтому-то меня и озадачило твое согласие безропотно принять это как судьбу.

– Мать говорит, ребенок похож на меня.

– Я в своей жизни видел множество детей, и все они выглядят одинаково. Розовые щеки, губы бантиком, раскосые глаза.

– Ты с возрастом становишься циником.

– Становлюсь похожим на старших братьев.

– Можешь похвастаться успехами в спальне? – спросил Стивен, охваченный отчаянным желанием отвлечь разговор от своей персоны, пока не лопнул череп.

Айнсли лишь ядовито улыбнулся:

– Ты пытаешься сменить тему.

– Да, я…

Тут открылась дверь, они повернули головы и увидели, что в комнату вошли мать и мисс Доусон. Стивен тут же поднялся, но слишком быстро. Ногу пронзила острая боль, и он чуть не потерял равновесие. Чтобы не упасть, он схватился за спинку кресла, надеясь, что внимание мисс Доусон в это мгновение было направлено на книги или какую-нибудь картину, а не на него. Если она и заметила его жалкую беспомощность, то виду не подала. Мать, напротив, казалось, готова была разрыдаться, но, к счастью, довольно быстро взяла себя в руки. Она знала, что он не любит, когда она проявляет чрезмерную материнскую заботу.

Впрочем, заботы какой-нибудь хорошенькой горничной у него не вызывали такого неприятия.

Только он не был с женщиной с того дня, когда очнулся в проклятой выгребной яме, которую называли госпиталем. Не так давно природа снова начала брать свое, но какая женщина захочет калеку, в которого он превратился?

– Все хорошо, – пробормотал он, отталкивая заботливо протянутую Айнсли руку, которую только сейчас заметил. – Все хорошо.

Только все было не так уж и хорошо. Мерси Доусон он не назвал бы красавицей, и все же в ней появилось что-то притягательное. Как будто за время, пошедшее с того момента, как он оставил ее в гостиной, предупредив семью, что мисс Доусон останется, и до своего появления в библиотеке она обрела покой и душевную гармонию. То, чего он желал так отчаянно, ей далось безо всякого труда.

– Мисс Доусон, – начал Айнсли, выступив вперед и слегка поклонившись. – Позвольте заметить, вы очаровательно выглядите. Судя по всему, вы нашли все, что вам нужно.

– Да, благодарю вас, ваша светлость. Не знаю, каким чудом ваша матушка сумела за столь короткое время раздобыть колыбель, Джону в ней очень уютно. Он никогда не спал так крепко.

Имя сына слетело с ее языка, как сладкая колыбельная песня, мягко и успокаивающе. Стивен подумал о том, как его имя могло звучать в ее устах в момент страсти. Это будет несложно узнать сегодня же вечером. Он велел слугам устроить ее в том же крыле, где находилась и его комната. Да, это не очень благородно с его стороны, но они взрослые люди, и к тому же ее репутация уже и так порядком подмочена. Да и потом, здесь, в имении брата, кому какое дело до этого? Любовника его матери тоже особенно не скрывали, хоть и не выставляли напоказ. Айнсли точно не осудит его за то, что он ищет удовольствие там, где может. Слуги знают, что распространение сплетен обернется для них увольнением и что герцог скор на расправу.

– Благодарить за это нужно моего старшего брата, графа Вестклиффа. Этим летом у него появился наследник, и герцогиня настояла на том, чтобы у нас все было готово на тот случай, если малыша привезут к нам. Она его балует.

– И я не могу баловать одного внука и не баловать другого, – вставила герцогиня.

Стивен удивился: как это раньше ему не пришло в голову, что если ребенок действительно его, то, выходит, у его матери появился еще один внук? От этой мысли он почувствовал себя ужасно старым.

Щеки мисс Доусон порозовели, как будто она тоже об этом подумала. Стивен заметил, что ему начинает нравиться, когда на ее лице проступает румянец. И выглядела она на самом деле прекрасно. Теперь на ней было чуть более нарядное платье, с круглым вырезом, который открывал шею и частично плечи, но лишь слегка обнажал ложбинку между грудями. Видел ли он ее в этом платье прежде? Высказывался ли о нем? Или же оно новое и она ждет от него оценки? Похоже, она и впрямь чего-то ждала. Возможно, что он что-то скажет, а не будет молча стоять как истукан.

– Мисс Доусон, не желаете ли немного вина перед обедом?

Она, похоже, удивилась и расстроилась. Может быть, нужно было подойти к ней и поцеловать руку? Может быть, раньше он не мог оторвать от нее своих рук? Будь на ее месте любая другая женщина, его не мучили бы эти вопросы. Но незнание женщины, которую он должен был знать, порождало массу трудностей. Особенно из-за того, что он не хотел, чтобы она об этом догадалась.

Нелепость какая-то! Если они были близки, она его поймет. Работая в госпитале, она наверняка сталкивалась с людьми, с которыми происходило то же самое. Но видеть жалость в этих глазах цвета виски ему было невыносимо. Он мог не помнить эту женщину, но присущую ему гордость он не собирался терять.

– Разве что немного. Спасибо, – наконец отозвалась она.

Он заставил себя не припадать на правую ногу, когда пошел к бару.

– Лео присоединится к нам сегодня вечером?

– Непременно, – ответила герцогиня и пояснила мисс Доусон: – Лео – замечательный, талантливый художник. Я попросила его написать наши семейные портреты. Думаю, он и вас захочет написать маслом.

Однако не владение кистью, а совсем другие таланты этого молодого человека удерживали мать рядом с ним. Стивен был рад, что у матери такой любовник, который ценит ее и дает возможность чувствовать себя любимой. Быть может, то, что она сама жила отнюдь не праведной жизнью, и заставляло ее привечать мисс Доусон и не осуждать ее.

– Это, пожалуй, несколько преждевременно, – неуверенно произнесла мисс Доусон. – Я же не член семьи.

– Что вы, конечно же вы одна из нас, милая девочка. Если не по закону, то по совести, – заверила ее герцогиня.

«Интересно, – подумал Стивен, – догадывается ли мисс Доусон о том, что мать очень решительный человек?» Слова «поражение» герцогиня не знала.

Тросточка застучала непривычно громко, когда он пересекал комнату. Мисс Доусон встретила его на полпути. Она взяла стакан из его руки, и их пальцы на миг соприкоснулись, отчего теплая волна прокатилась через все тело Стивена и опустилась в пах, заставив его напрячься от желания. Так у них всегда было раньше? Она, похоже, немного смешалась, но не испугалась, как будто подобные прикосновения были ей привычны. Хотя кто знает?

Она не по-женски решительно отхлебнула вина, закашлялась, прикрыв рот рукой. На глазах у нее выступили слезы.

– Простите…

– Возможно, будет лучше не пить, а понемногу потягивать.

– Да, да, конечно. Вино великолепное. Спасибо.

И они посмотрели друг на друга так, будто в комнате больше никого не было. Он заметил, что у нее слегка вздернутый носик. Возле уголка рта виднелась крошечная родинка, а ресницы у нее были такие длинные, что ему сразу представилось, как они порхали над его лицом, когда они целовались. Брови ее разделяла неразглаживающаяся складка, как будто она постоянно хмурилась. Наверняка так и было, когда она выхаживала раненых солдат в госпитале. Жаль, что он не знал ее три года назад – сейчас он мог бы определить, какие перемены в ней произошли.

И что переменилось в ней по его вине? Впервые в жизни он пожалел, что не держал свои чертовы брюки застегнутыми. Но как же ему хотелось помнить каждый миг внутри нее!

Размышления его были прерваны появлением последнего участника обеда.

Без грома фанфар, но все же сумев привлечь к себе всеобщее внимание, в библиотеку вошел Лео. До знакомства с ним Стивен не встречал других людей, которые жили бы с такой досужей неторопливостью и беззаботностью, как Лео. Никто не упоминал его фамилии, все называли его просто Лео.

– Мисс Доусон, – заговорила герцогиня, уводя ее от Стивена к его явному неудовольствию, – позвольте представить вам художника, о котором я недавно говорила. Это Лео.

– Очень приятно, мистер Лео.

– Просто Лео, – лениво произнес тот, взял ее руку и поднес к губам.

Стивен почувствовал, что его рука, не сжимавшая рукоять трости, сжалась в кулак. Ему захотелось отдернуть руку мисс Доусон от губ Лео. Что это на него нашло? Никогда раньше он не ревновал своих женщин, потому что всегда мог без труда найти замену любой. У него были любовницы, а не возлюбленные. Он никогда не тратил силы на то, чтобы женщина доставляла удовольствие только ему, потому что очень быстро начинал скучать. Он предпочитал разнообразие.

– Ваш приезд стал настоящим праздником для герцогини, – пробормотал Лео. – Что не может не радовать меня. Спасибо, что приехали.

Айнсли бросил на Стивена саркастический взгляд. Их мать радовалась, потому что, как ей казалось, Стивен начал постепенно приходить в себя. Придется улучить минутку и открыть ей правду. Не впервой ему разочаровывать ее.

– Должен признаться, меня гложет любопытство. Прежде чем спуститься, я взглянул на малыша. Он – само очарование, – промолвил Лео.

– Спасибо. Но это не моя заслуга. Он весь в отца.

– Да, сходство поразительное.

– Лео – мастер подмечать особенности человеческой внешности. Он настоящий художник. Если Лео видит сходство, можно не сомневаться, что оно есть, – сообщила герцогиня. В голосе ее была слышна нескрываемая гордость за невероятный талант любовника, как будто талант этот позволял ему снимать для нее звезды с неба.

Айнсли, стоявший рядом со Стивеном, тихонько застонал и прошептал:

– Это она для меня сказала.

– Чтобы развеять твои сомнения насчет отцовства мальчика? – уточнил Стивен.

Айнсли пожал плечами:

– Мать умеет настоять на своем.

– Вам нравится ваше занятие? – спросила мисс Доусон у Лео, и в ее глазах блеснули искорки, отчего кулаки Стивена снова сжались.

Она что, флиртует? Почему она так свободно держится с художником, тогда как с ним довольно скованна? Да что же, черт возьми, за отношения у них были?

– Очень нравится. – Лео, дотронувшись пальцем до ее подбородка, легонько повернул ее голову так, чтобы она смотрела на потолок в дальнем углу. – Мне хочется написать ваш портрет, мисс Доусон.

– Если только этим все ограничится, – буркнул Стивен.

– Стивен! – укоризненно произнесла герцогиня.

Лео усмехнулся.

– Зачем мне желать чего-то еще? У меня уже есть женщина, которую я люблю. Большего мне не нужно.

– О, Лео! – Герцогиня явно хотела упрекнуть и его, но в ее голосе прозвучали удовольствие и игривость женщины вдвое младше ее. – Не пора ли к столу?

– Да, конечно, – сказал Стивен.

Он взял у мисс Доусон стакан и, изловчившись, поставил его на ближайший столик. Повернувшись, он увидел, что Айнсли уже положил ее руку на свою, согнутую в локте, и повел ее из комнаты, что-то нашептывая на ушко.

Внутри у Стивена все сжалось. Он знал, что брат никогда не разболтает чужого секрета, не расскажет ей об истинной глубине ран Стивена, и все же ему было неприятно видеть их вместе. Так же, как ему было неприятно то, что его оставили одного. С некоторых пор одиночество стало его раздражать.

У него появилось предчувствие, что обед будет ему не в радость.

Герцогиня распределила места за столом так, что Мерси оказалась между герцогом, восседавшим во главе стола, и художником, который сидел рядом с герцогиней, занимавшей противоположный от герцога край. Пальцы художника то и дело скользили по руке герцогини, и не случайно, – в этом Мерси нисколько не сомневалась. То когда он брал вино, то когда подзывал слугу. Постепенно попытки скрыть близость сошли на нет, и Лео просто переплел свои пальцы с ее пальцами и гладил ее руку, когда подавали блюда, вкуснее которых Мерси ничего не пробовала.

Мерси поняла, что Лео, говоря, что влюблен, имел в виду герцогиню, отчего ей стало одновременно и радостно, и горько. Она почувствовала себя глупо оттого, что не догадалась об этом раньше, но еще ей захотелось услышать подобное признание от майора Лайонса.

Не то чтобы оно могло когда-нибудь прозвучать. Даже в госпитале, когда им случалось на пару минут остаться наедине, они всего лишь разговаривали, не более того. Он ни разу не попытался поцеловать ее. Она убеждала себя, что его сдерживало уважение к ней, хотя подозревала, что виной тому была ее простоватая внешность. Или рост, который иногда заставлял мужчин чувствовать себя рядом с ней неловко. Или жуткий цвет волос. А может быть, он видел, насколько она была предана делу, которым занималась.

Как минимум три сестры, хихикая, рассказывали о том, что целовались с ним. Одна получила от него гораздо больше. О, он не был святым! И она не могла винить его в том, что он искал удовольствий, когда каждый день его могла ждать смерть в бою. Да и ее нравственные ориентиры дали сбой. Она ловила каждое его слово, радовалась любому знаку внимания, молилась о том, чтобы их отношения переросли в нечто большее.

Крым не был похож на Англию. Там не было чаепитий, балов и пожилых компаньонок, сопровождающих юных невинных леди. Да и невинных леди там не было. Тонкокожие и особо чувствительные там не задерживались. Раны необходимо было перевязывать, а они не всегда были в удобных местах. Мужчин нужно было мыть, поворачивать, кормить. Они требовали ухода и днем и ночью. И каждый из них нуждался в ласковом прикосновении, в добром слове.

Она вспомнила день, когда он проводил ее до дома, где жили сестры. По дороге они заговорили о литературе, и он заявил, что считает романы Джейн Остен ерундой. Мерси встала на защиту писательницы, которая писала о любви и человеческих пороках.

В конце концов Мерси спросила: «Если, по-вашему, ее книги ерунда, почему, скажите на милость, вы их читаете?»

Он подмигнул ей и ответил: «Потому что они нравятся женщинам, и это помогает поддерживать разговор».

Теперь же, сидя напротив нее, он наблюдал за ней, и в его глазах все отчетливее проявлялось замешательство, и ей подумалось: не начал ли он вспоминать подробности их связи? От этого предположения у нее слегка покраснели щеки.

В алом военном кителе он казался Мерси совершенно неотразимым, а теперь она вынуждена была признать, что в вечернем наряде он нравится ей еще больше. Белоснежные рубашка и бабочка казались ослепительными на фоне черного костюма. Он позаботился о прическе, заметила она, и волосы частично прикрывали шрам на его лице, чтобы он был менее заметен. Наверное, она не должна была его винить за слишком пристальное внимание к этому шраму, но, по ее мнению, он был чем-то вроде почетного знака, свидетельствующего о мужестве, и этот знак был важнее любого ордена.

Волосы, вьющиеся на концах, были длиннее, чем раньше. Джон унаследовал кудрявость от отца. Правда, его волосы были светлее отцовских. «Интересно, – подумала она, – потемнеют ли они с годами, приобретут ли такой же оттенок, как у майора Лайонса?» Наверное, да. Глаза у него уже стали такими же голубыми, как у отца, но, к счастью, сохранили невинность, которую майор Лайон утратил.

Зажженные свечи на столе заставляли тени трепетать на его лице, подобно садовым нимфам, играющим среди цветов. Но ее причудливые фантазии мало соответствовали твердым, простым линиям его лица. Они были вырезаны главным скульптором из человеческой плоти, а потом закалились в жестокостях войны. Возле уголков глаз и губ кожу прорезáли глубокие морщинки, которых не было, когда она видела его в последний раз. Они говорили о стойкости, выносливости и пережитой боли. Он страдал, и она подозревала, что боль была не только физической. Душевные страдания истощили его.

Он заботился о своих людях. Как только его раны стали затягиваться, он начал ходить по отделениям госпиталя, навещая солдат почти так же часто, как сама мисс Найтингейл. Болезни отняли гораздо больше жизней, чем неприятельские пули или сабли, и он постоянно рисковал подхватить какую-нибудь хворь, потому что не ограничивался посещением только тех, кто был ранен в бою под его командованием. Его слова, сам его голос вселяли боевой дух даже в сломленных и подавленных. А он говорил, что их командиры разбили Наполеона, победят они и в Крыму.

Неудивительно, что все сестры были влюблены в него. Неудивительно, что их единственная встреча значила для нее так много. Она знала его как человека, у которого сердце размером с материк, а заботливости больше, чем воды в океане.

Однако, несмотря на то что между ними произошло, теперь она почти не сомневалась, что была всего лишь очередной женщиной, которая прошла через его объятия и которой он шептал ласковые слова. Сейчас он смотрел на нее как на незнакомку. Однако же она не собиралась выбрасывать их связь на свалку бессмысленных встреч. Ради Джона. Она будет продолжать думать, что то доброе, что есть в этом человеке, заслуживает ее неизменного и искреннего внимания.

– Вы скучали по Англии, когда были за границей, мисс Доусон? – спросил герцог, и она выбранила себя за то, что вздрогнула, когда густой голос неожиданно вторгся в ее мысли.

– Даже больше, чем ожидала.

– Зачем вы сделали это, мисс Доусон? – поинтересовалась герцогиня. – Зачем вам понадобилось следовать за мисс Найтингейл?

– Я сочла это достойным занятием, и я… У меня не было других дел, которые казались бы мне более важными.

У нее не было поклонников. Занимаясь хозяйством в отцовском доме, она почти разочаровалась в жизни. К своему стыду, теперь Мерси не могла не признать и того, что ее тянуло к приключениям. Такая простая причина. Но внезапно появился повод удовлетворить свою тягу – война. А вместе с ней – горе и страдания.

– Расскажите, каково это на самом деле, – попросила герцогиня.

– Нам обязательно об этом говорить? – отозвался майор Лайонс, прежде чем Мерси успела открыть рот. – Я уверен, мисс Доусон не меньше моего устала от разговоров о войне.

– Прости. Разумеется. Нет причины лишний раз вспоминать то, что вы пережили.

Мерси могла поклясться, что майор Лайонс задрожал. Во всяком случае, рука его дрожала, когда он поднял и осушил бокал с вином. Несколько странная реакция, но не стоит забывать, что он, несомненно, пережил намного больше ужасов, чем она.

Он побывал в самой гуще, в то время как она все время оставалась на краю и имела дело лишь с последствиями. Удовольствия мало, но ей не приходилось каждый день испытывать леденящий страх от риска быть убитой.

– Родить Джона было трудно?

– Господи боже, мама! – воскликнул майор Лайонс. – Неужели вы постепенно превратились в варвара, пока меня не было в Англии? Разве за обеденным столом о таком говорят? Да и вообще, к чему эти разговоры?

– Почему бы тебе самому не предложить тему для обсуждения? – произнесла герцогиня.

К немалому удивлению Мерси, глаза герцогини торжествующе засветились, и Мерси стало понятно, что она наверняка специально затронула эту тему, чтобы вывести сына из состояния мрачной задумчивости. Оставалось надеяться, что его молчаливость не являлась чем-то для него необычным и не была вызвана неожиданным появлением Мерси. Но что было странного в том, что его преследуют ужасы войны?

Каждый день для нее был борьбой. Если бы не Джон, она, наверное, иногда и не вставала бы с постели. Бывало, мысленно бродя по госпиталю, она чувствовала себя совершенно беспомощной и слабой. Джон всегда помогал ей отвлечься от этих гнетущих путешествий в прошлое, которое она не могла изменить.

Что отвлекало майора Лайонса от подобных призрачных прогулок по полю боя? Глядя, как он осушает очередной бокал вина, она подумала, что ответ может находиться на дне этого сосуда.

– Погода, – бросил он.

– Погода ужасная, – отозвалась герцогиня. – К тому же это скучно. Выбери что-нибудь другое.

Он прищурился и посмотрел сначала на мать, потом на Мерси, словно это она была каким-то образом виновата в том, что за столом воцарилась такая странная атмосфера. Несомненно, в этом он был прав.

– Вы играете на фортепиано, мисс Доусон? – спросил Лео.

Она тут же повернулась к нему, благодарная за этот простой вопрос, и усмехнулась. Краем глаза она заметила, что выражение лица майора Лайонса сделалось еще более убийственным. Господи, что же его мучает?

– Когда-то играла, но в последний раз мои пальцы касались клавиш несколько лет назад. – Майор Лайонс издал какой-то булькающий звук, как будто подавился вином. – Боюсь, что я уже совсем разучилась играть.

Лео улыбнулся.

– Я думаю, вы скромничаете. Пожалуй, нужно будет вас как-нибудь послушать. Знаете, я весьма силен в дуэтах и без труда смогу скрыть любые ваши оплошности.

– Зачем ставить ее в неудобное положение? – спросил майор Лайонс. – На ее долю и так достаточно унижений выпало.

Мерси обомлела. Желудок ее как будто сжался. Еда, которой она только что наслаждалась, запросилась обратно в тарелку.

– Стивен, как ты можешь?! – изумилась герцогиня. – Немедленно извинись.

– За то, что говорю правду? – Он поднялся так стремительно, что его стул едва не отлетел в сторону. Будь этот предмет мебели сделан не из такого крепкого, тяжелого дерева, заметила Мерси, он наверняка опрокинулся бы. – Вы все делаете вид, будто ничего не случилось. Но я причинил этой девушке самое настоящее зло. Свое доброе имя ей уже не вернуть. Теперь единственное ее спасение – выйти замуж за меня, и вы все прекрасно знаете, что это безумие.

Пока все ошеломленно молчали, он стремительно вышел из комнаты. Мерси захотелось догнать его, извиниться, признаться во всем. Она тоже ничего не поняла. Почему он думает, что, если она выйдет за него, это будет трагедией? Безумие? О чем это он?

Может быть, он страдает от ран, которые не видны?

Но ей было все равно. Ничто не могло заставить ее отказаться выйти за него, если он согласится взять ее в жены. Оставалось только убедить его сделать это.

Айнсли прокашлялся и сказал.

– Я должен извиниться за брата. После возвращения домой он немного не в себе.

– При всем уважении, ваша светлость, я думаю, он как раз в себе. Просто он уже не тот человек, которого вы знали до его отъезда. Да и разве мог он остаться прежним? Он прошел через такой ужас, которого, я надеюсь, вы и представить себе не можете. – Смутившись своей грубоватой откровенности, Мерси отложила салфетку и встала. Мужчины тут же сделали тоже самое. – Прошу меня простить. Мне нужно к Джону.

Она удивилась, как легко ложь слетела с ее языка. Ей ужасно захотелось выбежать из комнаты, но она заставила себя выйти спокойно, как леди, а не как невоспитанная девчонка. Ей нужно было произвести хорошее впечатление на этих людей, но в ту минуту она могла думать только об одном: где его искать?

В библиотеке. Он стоял у окна, всматриваясь в ночь, со стаканом в руке. Графин со спиртным стоял рядом. Сердце ее заколотилось, и ей показалось, что шаги ее зазвучали как-то особенно громко, когда она пересекла просторную комнату и остановилась рядом с ним. На лице его мука боролась с яростью. За столом он смотрел на нее так, что не оставалось сомнений: он вспомнил ее и знает о ее двуличности. Теперь он заберет у нее Джона. Нужно было с самого начала сказать ему правду. Оставалась надежда, что, если теперь быть с ним совершенно откровенной, ей будет позволено остаться с дорогим ее сердцу малышом.

– Майор Лайонс…

– Черт возьми, Мерси, если вспомнить, насколько близки мы были, я думаю, нам лучше называть друг друга по имени!

Чувство облегчения накатило на нее с такой силой, что она едва удержалась на ногах. Он не вспомнил обстоятельства той единственной ночи, которую они провели вместе! Значит, другая причина заставила его встать из-за стола. Невероятным усилием воли она заставила себя устоять на ногах.

– Я знаю, непросто слышать, когда другие вот так беспечно рассуждают о войне, – тихо произнесла она, охваченная желанием утешить его, заключив в объятия, как когда-то поступил он с ней. Но ее слишком страшила возможность встретить отпор. – И, несмотря на все старания корреспондентов, которые так страстно описывают невыносимые условия, в которые попадают наши солдаты, слова на бумаге – это совсем не то, что кровь на руках. Члены вашей семьи не были там. Они не могут знать, как вы страдали.

– Но вы были там, – ровным голосом проговорил он, глядя в темноту за окном. – Вы знаете.

Она кивнула. Врачи, сестры, солдаты – все они думали исключительно о физических ранах, о тех, которые можно увидеть, существование которых не вызывает сомнения, но Мерси была уверена, что есть и другие, невидимые раны, которые тоже нужно лечить. Скольких мужчин она знала, которые, казалось бы, шли на поправку, но умерли? Она вспомнила один случай, когда солдат жаловался на такую боль в руке, что не мог удержать ружье, хотя многочисленные обследования не обнаружили источника боли. Его объявили симулянтом и трусом, но Мерси была уверена в том, что он на самом деле испытывал боль. Человеческое тело – не часы, которые можно без труда открыть, чтобы изучить работу механизма. На ее глазах люди умирали даже от незначительных ран. Но еще она видела, как выживали буквально разорванные в клочья солдаты. Она была уверена, что нечто – либо душа, либо сердце, либо дух – придает телу способность восстанавливаться после страшных ран.

– Мне кажется, постоянный страх смерти не проходит даром, – продолжила она. – По-моему, борьба с испытаниями, которым мы подвергаем друг друга, влияет на нас, как ничто другое. Это подтачивает нас, хотя сами мы этого не замечаем. У меня бывало такое, что, если бы не Джон, я вообще не вставала бы с кровати.

Немного развернувшись, он прислонился спиной к оконной коробке. Наверняка острый край впивался в тело, но он, казалось, не обращал на это внимания. Или, быть может, ему было нужно это неудобство, чтобы сосредоточиться на настоящем, а не погрузиться в ужасы прошлого. Иногда она сама, просыпаясь, думала, что находится в Ускюдаре. Несмотря на то что она там сделала много добра, вернуться туда ей не хотелось даже во сне.

Под его пронзительным взглядом она почувствовала себя неуютно. Что он хотел в ней высмотреть?

– Почему вы оставили его? – спросил он. – Ребенка. Можно было найти ему хорошую семью.

– Потому что он ваш.

– Вы это говорите так, будто печетесь обо мне. Вам не кажется, что чувство, которое испытывали вы, которое испытывал я, было рождено обстоятельствами того места, где мы находились? Что все это было не по-настоящему.

– Это было по-настоящему. Господи боже мой, как бы мне хотелось, чтобы ничего этого не было! Крови. Грязи. Мужчин, в слезах зовущих матерей и жен. Ни один из ужасов этого страшного места не умаляет того, что я чувствовала – чувствую – к вам. Все это научило меня понимать, что жизнь невероятно хрупка, что никто не может поручиться за будущее и решения нужно принимать, основываясь на том, что мы знаем сейчас, в эту самую секунду.

Он поставил на стол стакан, а потом протянул руку и приложил ладонь к ее щеке, стерев пальцем слезинку, которую она даже не заметила. Движение это было таким знакомым, что у нее защемило сердце. Так он сделал и в Ускюдаре перед тем, как заключить ее в объятия, которые стали для нее безопасной гаванью.

– А что вы знаете сейчас?

– Что вы – самый удивительный человек из всех, кого я встречала.

Его большой палец замер.

– Вы знаете, что братья записали меня в армию, потому что считали бесхарактерным? Потому что больше всего на свете я ценил женщин.

– А женщины ценили вас больше, чем других мужчин.

Его глаза раскрылись чуть шире.

– Вряд ли во всем Ускюдаре была хоть одна сестра, которая не думала, что влюблена в вас. Вы обладаете способностью, улыбаясь женщине, заставлять ее думать, что так вы не будете улыбаться ни одной другой.

– Так это моя улыбка уложила вас в мою постель?

И снова надежда на то, что она для него нечто большее, нежели очередная покоренная женщина, разлетелась на острые осколки. Когда он прикасался к ней, когда она находилась настолько близко к нему, что могла заглянуть в голубые глубины его глаз и впитать их красоту, ей было очень просто забыть, что она для него ничего не значит. Да, она преклонялась перед ним за его силу, за бескорыстие, за готовность помочь, но явно неправильно поняла его отношение к ней. Посчитала себя чем-то бóльшим, чем была на самом деле. Но разве имеет значение, какое место занимает она в его сердце, если он так решительно проник в ее сердце?

Она медленно покачала головой, не в силах выдавить игривую улыбку, которую он явно ждал от нее. Могла ли она улыбаться, когда у нее разрывалась душа?

– Нет. Не улыбка.

Его вторая рука, такая же большая и сильная, как первая, поднялась. Взгляд пробежался по ее лицу и остановился на губах. Те затрепетали и приоткрылись. В его глазах Мерси увидела интерес, любопытство и… желание.

– Значит, поцелуй?

Прежде чем она успела сообщить ему, что он покорил ее не поцелуем, Стивен именно это и сделал. Его губы весьма откровенно приникли к ее устам. Она замерла, когда он протолкнул язык ей в рот и прошелся бархатом по шелку, а потом, когда его уверенность покорила ее, расслабилась. Он не принуждал, он приглашал. И она приняла приглашение. Его вкус был богатым и мощным, вино и виски, и он ввергал ее в темноту, такую же дурманящую, как ласки его языка. Он брал то, что хотел, но не грубо. Он заставлял дрожать каждый ее нерв, каждый дюйм ее тела трепетал, как будто он медленно гладил ее всю.

Тысячу раз она представляла себе, как его неистовая сила сметает ее, когда ходила по узкому проходу между рядами коек и помогала другим мужчинам, когда готовилась покинуть Ускюдар из-за скорого рождения Джона, когда плыла по разъяренному морю на корабле, когда ехала на поезде в Париж. Майор Стивен Лайонс никогда не покидал ее мыслей надолго.

И все же, несмотря на все свои фантазии, она оказалась не готова к его властному поцелую, обрушившемуся на нее с таким нетерпением и с такой жадностью. Она ответила на него с таким же неистовством. Жизнь коротка, возможностей не так много, и она мечтала об этой близости слишком долго, чтобы теперь скромничать. Она таяла в его объятиях, и ей показалось, что после долгого путешествия она вернулась домой, а может, в то место, где одна ночь с ним заставила ее ощутить, что жизнь наполнена смыслом. Когда его руки сомкнулись сильнее, прижимая ее еще крепче, она поняла, что всю жизнь прожила ради этого мгновения. Той далекой ночью, заглянув в его глаза, она увидела сострадание и доброту. Она знала о его мужестве, видела, как бескорыстно он предан своим людям.

Бесхарактерный человек? Если он и правда когда-нибудь был таким, наверняка эта его часть осталась на английских берегах, когда он сел на корабль, который повез его на восток.

Она боялась, что воспоминания о ней Стивен оставил в Ускюдаре, но он поцеловал ее так, словно хорошо знал ее рот. Ни одну его часть он не заставил ждать внимания. Его глухой стон окружил их эхом, и его поцелуй, который, как ей казалось, не мог стать более глубоким, сделался еще глубже. По ее телу разлился сильный жар. При других обстоятельствах она решила бы, что неожиданно заболела. Живот свело, между ног потеплело от предвкушения еще большего удовольствия и последующего финала.

Тяжело дыша, он оторвался от ее рта. Она едва не задохнулась, когда его горячие влажные губы добрались до ее уха и стали смаковать чувствительную точку под ним. Ей нужно было сказать, что не его поцелуй соблазнил ее раньше, но он не оставил ей сил даже на слова. Удивительно, что она все еще держалась на ногах. Если бы не его крепкие руки, она, наверное, лежала бы на полу шелковистым озерцом горячего желания.

Потом его губы вернулись к ее устам, уже ждавшим их. Она жаждала этого, жаждала любого его внимания. Поцелуя, прикосновения и… да, даже большего. Она зашла слишком далеко, слишком многим рискнула, пожертвовала своим добрым именем. Терять ей было нечего, но обрести она могла все. Она могла сказать ему, что любит его, потому что любила. Мужчина, которого она встретила так далеко отсюда, в чужеземной стороне, был достоин ее преданности.

Возможно, ее он не находил запоминающейся, но она знала, что его не забудет никогда.

Она услышала, как на паркетный пол упали заколки, и почувствовала, что волосы рассыпаются по плечам. Он запустил пальцы в их пряди…

Его рот оторвался от нее так неожиданно, что она вздрогнула. Лоб его в смятении наморщился, дыхание стало таким тяжелым, как будто он только что взбежал на гору. С ней происходило то же самое. Сердце ее то замирало, то едва не выскакивало из груди. Ей хотелось снова почувствовать его губы. Ей хотелось, чтобы он обнял ее еще крепче и выбросил ключ от комнаты.

– Ваши волосы… Они короткие.

Сейчас они были значительно длиннее, чем раньше, но далеко не такие длинные, как когда-то. Но какое это имеет значение? Эти бессмысленные слова вырвали ее из колодца чувственности, в который она провалилась.

– Паразиты. Было трудно уберечься от паразитов. Рядом с ранеными… Они еще не успели отрасти… Их нужно было обрезать…

Он так резко ее отпустил, что она пошатнулась. Да что же это она все об этих проклятых волосах? Нужно просто шагнуть к нему, пока чары не развеялись окончательно.

– Боже мой, я забылся, – промолвил он голосом, хрипловатым от неосуществленных желаний. – Прошу меня простить.

Прежде чем она успела сказать, что ему не за что просить прощения, он подхватил трость, прислоненную к стене и, не произнеся более ни слова, поспешил к двери. Хромота его была как никогда заметна.

Она сделала ему больно, вынудив поддерживать себя или прижимаясь? Или он с ней играет? Почему он ведет себя так, будто не знает, что никогда раньше не целовал ее? А может, он наконец возжелал ее так же, как желала его она?

Она смешалась, испугалась. Почему он повел себя так, будто совсем не знал ее?

– Стивен?

– Мне нужно идти.

И с этими словами он вышел из библиотеки.

Мерси какое-то время постояла, потом стала приводить себя в порядок. Взявшись за короткие пряди волос, она попыталась понять, почему он так всполошился, их увидев. В госпитале, когда она его выхаживала, они были еще короче. Он вел себя так, словно вообще ее не помнил. Слезы обожгли глаза. Неужели она абсолютно ничего для него не значила?

Где-то в отдалении хлопнула дверь. Она поспешила в том направлении, откуда донесся звук.

– Вы видели майора Лайонса? – спросила она первого встретившегося ей по дороге слугу.

– Да, сударыня. Он взял пальто и ушел.

К тому времени, когда она выбежала на порог, он в развевающемся пальто уже скакал галопом прочь от дома. Ей захотелось сидеть на лошади рядом с ним. Она, несчастное маленькое существо, хотела его и довольствовалась бы даже толикой его внимания, которое он так легко и щедро дарил другим женщинам.

Почему он избегает ее?