Читать книгу Где трава зеленая… - Лорен Вайсбергер, Lauren Weisberger - Страница 8

Глава 6
Лето в цветах

Оглавление

Макс захлопнула ноутбук. Сколько можно пялиться в новости на разных сайтах! Мало того что ее отца арестовали на глазах у всего мира и она навсегда останется девчонкой, отец которой дал взятку, чтобы ее приняли в колледж, так еще единственной ее фотографией, гуляющей в Интернете, оказался мерзопакостный портрет с выпускного. Разве кому-то интересно, что на первой странице ее канала в разделе «Знакомьтесь, Макс» красуется великолепная, высокохудожественная фотография, а на странице в Инстаграме есть целая серия тщательно отредактированных снимков, представляющих ее в лучшем свете? Она видела этот ужас даже с закрытыми глазами. Дурацкий милфордский блейзер, тщательно уложенные по маминому настоянию волосы, розовая помада, которая выглядит на фото гораздо ярче, чем в жизни. Черт, кто это вообще? Эта девушка совсем непохожа на нее настоящую, с непокорными кудрями, растрепанными бровями и тремя новыми сережками в левом ухе. Снимок гуляет по соцсетям, любой тролль с доступом в Интернет может сказать о ней все, что угодно, а ничего хорошего о ней не скажешь. Да она и сама себе кажется пустым, эгоистичным снобом, потому что беспокоится о фотографии, когда рушится ее жизнь. В семнадцать лет!..

Неожиданно нахлынули слезы. Как справиться с ненавистью к родному отцу?

Звякнул телефон. Бринн прислала фото своего щенка, кинг-чарльз-спаниеля, которого родители купили ей в качестве утешения и одновременно взятки, когда увезли перед выпускным годом школы в Гонконг. В то время Макс удивлялась, как мама и папа Бринн могли принять столь ужасное решение, однако последние двадцать четыре часа показали, что спорить с родителями себе дороже: они всегда сильнее.

«Ми-ми-ми-лашка. Он так вырос», – написала Макс.

«По-прежнему писает родителям в кровать. Я его люблю», – ответила Бринн.

Макс нагнулась и заглянула под кровать. Куки яростно зарычал.

«Тебе хорошо, твоя собака не кусается».

«Зато я хожу по улицам и не понимаю, что мне говорят. Я три года учила мандаринский, но не могу и двух слов связать».

«Круто, наверное, взять перерыв после школы и путешествовать по миру?»

«Ага, и жить в микроскопической квартирке вместе с родителями и двумя младшими братьями, без друзей, без парней и без личной жизни в этом диком, странном городе. Думаю, мне сейчас хуже, чем тебе».

«На случай, если ты забыла: мой отец провел целый день в ТЮРЬМЕ, потому что дал взятку, чтобы меня приняли в колледж».

Наступила пауза, затем появилось три точки.

«Ты выиграла».

Макс ухмыльнулась и отправила снимок Куки с оскаленными зубами.

«Когда его отпустят? Как в телевизоре? Ты платишь залог, и человека отпускают домой?» – поинтересовалась Бринн.

Макс поставила три вопросительных знака и добавила: «Очевидно, да. Он только что пришел. Ссорятся с мамой».

«Семейный ужин будет?»

«А как же?»

«Скучаю по отварным протеинам и паровым овощам твоей мамы».

«Если бы могла выйти из квартиры, убежала бы куда глаза глядят. Кругом папарацци».

«Зато прославилась!»

Макс хрюкнула.

«Меня все ненавидят и считают чудовищем. Кто поверит, что я ничего не знала?»

В дверь постучали, и у Макс екнуло сердце. Мама открыла дверь, не дожидаясь ответа. Несмотря на катастрофу, она будто сошла с гребаного каталога.

– Привет, солнышко. Папа уже принял душ. Он проголодался, и мы собираемся ужинать. – Мать критически поморщилась, взглянув на пропотевший после тренировки спортивный костюм. – Ты тоже сходи в душ перед ужином.

Макс хотела, но теперь, когда ее поучали, как ребенка, не собиралась и близко подходить к ванной.

– Нет, давайте ужинать. Что ты заказала? Пожалуйста, скажи, что салат.

– Хватит уже, Макс, – опустила глаза Пейтон.

– Я пошутила.

Мать вздохнула и закрыла дверь.

Макс встала с кровати. Как заставить себя выйти на кухню и увидеть отца? Что ему сказать? Она весь день проигрывала в голове различные сценарии, убеждая себя, что все это ужасное недоразумение, хотя умом понимала, что нужно принять очевидное. В конце концов, ФБР незачем врать. Но это же папа. Он чувствовал себя обязанным познакомиться с ее друзьями и лишь после этого отпускал к ним домой. Готовил ей завтраки, всегда помогал с домашним заданием и, сгорая от стыда, читал унизительную, но трогательную лекцию о месячных и еще одну – о том, что заниматься сексом можно только с тем, кого любишь. Он признавался, что тоже экспериментировал с выпивкой и покуривал травку в старших классах, и хотя не поощрял такое поведение, но соглашался закрыть глаза на пиво или косячок, если Макс пообещает никогда не принимать таблетки. Никакие. Ни при каких обстоятельствах. Таблетки непредсказуемы, опасны, ужасны, и папа много раз требовал с нее клятву, что она никогда, ни за что не возьмет в рот таблетку неизвестного происхождения.

Не может быть, чтобы папа, который всегда твердил, что надо помогать людям, быть доброй и все такое, пошел и сделал что-то незаконное. И не просто незаконное, а то, что разрушит ее жизнь и их отношения. Невозможно. Все эти годы именно мама сходила с ума с поступлением, советовала, по каким предметам пройти углубленные курсы и куда записаться волонтером, подавала идеи, как проявить лидерские качества. Макс ее раскусила. Она видела, что корни маминой одержимости Лигой плюща кроются в ее собственном чувстве незащищенности, когда та училась в старших классах. Родители уделяли больше внимания старшей дочери, Скай, которая в итоге поступила в Амхерст, а Пейтон считали милой, но туповатой любительницей вечеринок. А отец всегда защищал Макс перед мамой. Макс очень способная, у нее разносторонние интересы, и это гораздо важнее, чем галочки в резюме. Существуют сотни отличных школ, где она может получить прекрасное образование и великолепный опыт. Университеты Лиги плюща, конечно, престижны, но на них свет клином не сошелся. Он миллион раз говорил, что вполне представляет ее студенткой небольшого гуманитарного колледжа где-нибудь на северо-востоке, в университете Чикаго или Бостона, или в хорошей киношколе в Лос-Анджелесе. Неужели все это время он врал? Неужели он, как и мама, верил, что учиться стоит только в одном из восьми колледжей, если считать Дьюк, Массачусетский технологический и Станфорд? Неужели он настолько в это верил, что решил заплатить своей альма-матер, чтобы Макс туда приняли?

– Макс, иди скорее, пока не остыло! – крикнула из кухни мама.

Она сделала глубокий вдох, вышла на кухню и села на свое обычное место.

– Я уже здесь.

Несмотря на душ, отец выглядел усталым и осунувшимся. И грустным.

– Привет, малышка, – сказал он, накрыв ее руку своей.

Макс отобрала руку и потянулась за миской с салатом, стараясь не замечать папиного уязвленного выражения лица. Кроме салата, на столе стояла миска с брокколи, приготовленной на пару, небольшое блюдо со спаржей и ломтиками лимона и три кусочка курицы гриль, каждый не больше карточной колоды.

– Голову даю на отсечение, в кутузке тебя кормили лучше, – не выдержала Макс.

– Макензи! – строго сказала мама, а отец усмехнулся.

– Скажем так: цельнозерновые макароны там не в почете.

Айзек намекал на старую шутку, понятную только им. Всякий раз, когда отец приходил звать ее на ужин, Макс спрашивала, что в меню. Как-то раз, несколько месяцев назад, когда Макс сражалась с очень трудным заданием по химии, папа вошел в ее комнату и прикрыл за собой дверь.

– Да, я сделал салат, иначе мама потребовала бы развода. Так называемая «курица по-пармски» приготовлена на гриле и без сыра, а в соусе маринара нет ни грамма сахара. Тем не менее все это подается с лингвини, и они, – понизил он голос до шепота, – не цельнозерновые. Повторяю: лингвини настоящие. Никому не говори, ладно?

Макс подавила вздох. Господи, неужели папа не понимает, что это предательство? Спросить напрямик, зачем он это сделал? Потребовать объяснений, как он мог совершить столь чудовищную глупость?

Она уже открыла рот, как вдруг мать произнесла напряженным, но бодрым голосом:

– Передать не могу, как восхитительно было увидеть такое безумное количество пионов. Их, наверное, доставили с Гавайев самолетом в то же утро.

Пейтон обладала сверхспособностью: умела перевести любой разговор в безвредное и бессодержательное русло. В конце концов, ей за это платили, и, видит бог, она отличный профессионал.

– Мы понятия не имеем, о чем ты, – не поднимая головы, бесстрастно произнесла Макс.

– Помните торжественный завтрак, на котором меня пригласили произнести речь на прошлой неделе? В пользу детской грамотности? – спросила Пейтон.

Никто не ответил, и она продолжила:

– Страшно представить, сколько все это стоило! Благотворительное событие. Вот что меня всегда удивляет. Я понимаю: без роскоши и размаха невозможно привлечь крупных доноров, и все-таки! Одни цветы для украшения зала стоили сотни тысяч долларов. Эти деньги можно было потратить на то, чтобы научить детей читать, а не украшать мероприятие, организованное для того, чтобы научить детей читать.

Макс и Айзек молчали. Макс жевала безвкусную курицу.

– Значит, сижу я за столом, слушаю, как читает Салман Рушди: не каждый день такое услышишь, правда? – и не могу даже сосредоточиться на его словах из-за этих безумных пионов, которые благоухают у меня под носом!

– Цветы? Летом? Поразительно! – сказала Макс, подняв голову от тарелки.

Отец подмигнул, но Макс сделала вид, что не заметила. Точно так же он подмигнул на прошлой неделе, когда она вынырнула из подземки в Финансовом районе и протянула ему бутылочку шоколадного «Ю-ху».

– Гадость какая, – сказал он, открутил крышку и сделал большой глоток.

– Мерзость. Сплошная химия, – подхватила Макс и в несколько глотков опустошила бутылку.

– Рак в бутылке, – согласился Айзек, допив свою и подмигнув дочери. – Не говори маме.

– Понимаю, – кивнула Макс. – Некоторые мужчины изменяют своим женам с другими женщинами, а некоторые – с вредной едой.

Они проскочили в подземку и побежали к поезду, только что подъехавшему на станцию.

– Как прошла встреча? – спросила Макс, когда они сели.

– Все хорошо. Вот посмотри.

Он достал сложенный лист бумаги и разгладил на колене.

– Вот мой план. Что думаешь?

Айзек нашел три места для рыбалки, и они собирались разведать все три, но самые большие надежды он возлагал на первое: Белт-Паркуэй Променад.

– У нас много дел на это лето, крошка, – сказал он чуть дрогнувшим голосом.

Макс шутливо ткнула его в плечо.

– Я же не навсегда уезжаю из дома. Просто в колледж. Я вернусь. Так легко ты от меня не избавишься.

Он печально улыбнулся:

– Знаю. И все же это начало твоей настоящей жизни. Взрослой жизни. Конечно, ты будешь приезжать в гости, только все уже будет по-другому.

Макс посмотрела ему в глаза. Поезд несся в темноту, мигая лампочками дневного света.

– Ты плачешь, папочка? Я буду в каком-то часе езды! Ты сможешь приехать ко мне когда захочешь.

– Я просто… горжусь тобой. Тем, какая ты выросла. Тебе очень понравится в колледже. Я знаю, ты сомневалась в своем выборе, но Принстон просто невероятен! Ты получишь все, о чем только можно мечтать.

– Да, я тоже так думаю. Я переписывалась с девочкой со второго курса, которая сейчас проходит «Введение в цифровое искусство и культуру»: она говорит, что это потрясающе интересно. Она занимается анализом женственности в цифровую эпоху, изучая аккаунты в Инстаграме. Круто, да?

– Невероятно. Уверен, тебе там понравится. Не будет больше никаких школьных глупостей, кто кого пригласил или не пригласил на вечеринку, и подобной чепухи. Ты встретишь много удивительных людей разного происхождения, воспитания, образа мыслей… – Он вздохнул. – Я бы с радостью пережил все это снова.

– Прекрати, папа! Сессии, экзамены, бессонные ночи над учебниками? Ты шутишь!

– Нисколечко.

– Что, так ужасно быть старым?

Отец рассмеялся.

– В плане обучения – да. Здорово, конечно, когда никто тебе не указывает: иди куда хочешь, делай что хочешь, – но за первый семестр первого курса я узнал больше, чем за двадцать пять лет после колледжа. Конечно, ты можешь читать, заниматься самообразованием и расти в профессиональном плане, только… как бы это объяснить… Учеба ради учебы: ради чистого удовольствия от получения знаний, – такого со мной больше не случалось. – Он пожал плечами. – Может, это мое личное ощущение, но думаю, многие мои и мамины друзья подписались бы под этими словами. Просто становится не до учебы, появляются другие приоритеты: дети, работа, ипотека и все такое.

Макс задумалась. Она считала обоих родителей неглупыми, с достаточно активной жизненной позицией. При этом она отдавала себе отчет, что ни папа, ни мама не понимают всей глубины социальных изменений, отличающих ее поколение. Они все еще не верили, когда Макс рассказывала, что такой-то объявил о нетрадиционной ориентации, а такая-то заявила, что относит себя к трансгендерным персонам, и в этом нет ничего ужасного. До них не доходило, что небинарные люди могут иметь местоименные предпочтения. Они не понимали, что многие друзья Макс, а возможно, и она сама, рассматривают сексуальность как нечто изменчивое, происходящее в континууме, а не точку, зафиксированную на линии. Черт, родители наверняка испугались бы, если бы Макс решила выйти замуж не за еврея, хотя она никогда не встречала менее религиозных людей. А еще называют себя либералами! Ньюйоркцы! Тем не менее, когда дело касалось политики, текущих событий, новостей, – родители могли показать себя с лучшей стороны. Каждое утро им приходила куча газет, отец постоянно читал романы, мать знала поименно сенаторов каждого штата и большинство представителей. Но сейчас отец говорил о другом: чистое, систематическое получение знаний свелось к поверхностному просматриванию заголовков и информации в телефонах. Оба как будто невыносимо устали. Интересно, так со всеми родителями? Или только с ними?

На телефоне появилось уведомление. Открыв его, Макс увидела, что за час, который прошел с момента публикации последнего видео, у нее появилось сто тридцать новых подписчиков.

– Глянь, пап! – Она протянула отцу телефон и указала на число. – Смотри, сколько у меня подписчиков. Безумие, да?

– Восемь тысяч человек? Ты ведь не со всеми из них знакома?

– Почти ни с кем, – рассмеялась Макс. – То есть мне кажется, что я их знаю, мы переписываемся, но кроме нескольких друзей в городе, вас с мамой и еще пары случайных знакомых, я никого из них лично не знаю.

– Невероятно, Макс. Ты поразительно талантлива. Не терпится увидеть, что ты сделаешь со своими талантами.

– Я подумываю о реалити-шоу. Какой-нибудь треш о свиданиях? Еще я слышала, что большие деньги можно сделать на порно…

Отец схватился за сердце, и она рассмеялась.

– Мне дурно становится уже от того, что моя милая дочурка произносит это слово.

Макс просунула руку отцу под мышку и положила голову ему на плечо, чего не делала целую вечность.

– Я люблю тебя, папочка. Обещаю, что не стану связываться с порно.

Он поцеловал дочь в макушку и сжал ее руку.

– Знаю, милая. Просто между нами: если бы ты это сделала, я бы тебя убил.

Поезд подъехал к остановке, двери открылись.

– Наша остановка, – сказала Макс, вскочила и протянула отцу руку. – Пойдем, старичок. Разведаем хорошие места…

– Макс? Ты меня слышишь?

Голос отца вернул ее к действительности, и Макс, обнаружив, что сидит напротив него за столом, зло сощурилась.

– Значит, ты мне врал на прошлой неделе? Ну конечно! Как ты мог петь песни о моем прекрасном будущем, зная, что я попаду в колледж только благодаря взятке?

Несколько секунд все молчали, затем мама взяла вилку и сказала:

– Милая, мы понимаем, что ситуация… напряженная. Но это временно.

– Правда? Мне так не кажется. – Макс уставилась на отца. – Поверить не могу, что ты это сделал. Кто угодно, только не ты!

Отец изменился в лице.

– Это просто недоразумение, – вмешалась мать, – и поверь, скоро все разъяснится. Никто не нарушал никаких законов.

– Недоразумение? – Макс перевела взгляд на мать. – Ты хочешь сказать, что папа не пытался купить мне место в Принстоне? И ФБР все это придумало?

Родители посмотрели друг на друга. Оба молчали.

– Значит, получается, – сказала Макс, – что он разрушил мою жизнь – а заодно и вашу, – обеспечив мне место в школе, куда я вообще не хотела поступать! Ха! Восхитительно, папа!

– Принстон – прекрасная школа, – спокойно произнесла Пейтон, отложив вилку.

– Какая, на хрен, разница? – взвизгнула Макс.

– Давайте немного успокоимся, а? – сухо произнес Айзек. – Мы все сейчас на нервах. Макс, милая, пожалуйста, не кричи на маму. А ты, Пейтон, хотя бы на время перестань рассуждать о радостях Принстона.

Он вновь повернулся к дочери.

– Я понимаю, что тебе пришлось пережить. Это ужасно. Но пойми, пожалуйста: порой кажется, что наступил конец света (я полдня провел в тюремной камере и знаю, что говорю), а на самом деле это не так. Клянусь тебе, все наладится.

Макс горько рассмеялась.

– Наладится? Интересно как? Меня выгонят из Принстона, и я наконец смогу поступить куда хочу? – сказала она, даже не предполагая, что это может произойти, пока слова не слетели с ее губ.

Родители опешили.

– Милая, ты умна и талантлива, у тебя большое будущее, – рассудительно произнес отец. – Мы все преодолеем, обещаю.

Мать кивнула. Макс уставилась в тарелку.

– Спасибо, папа, дальше я сама. Все эти дурацкие россказни о преодолении трудностей восхитительны, но думаю, ты уже сделал больше чем достаточно. С меня хватит, – сказала она, встала и, не дожидаясь ответа, убежала в свою комнату.

Где трава зеленая…

Подняться наверх