Читать книгу История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3 - Луи-Адольф Тьер - Страница 2

После сражения в Талавере и потери моста Арсобиспо англичане и испанцы стремительно отступили с Тахо на Гвадиану. При всей неопределенности исхода сражения оно имело для них последствия проигранного, ибо привело к объединению французских сил вокруг Мадрида и не оставило иного выхода, кроме как поспешно отступить на юг Иберийского полуострова, оставив раненых, больных и даже часть снаряжения. Испанцы ушли в Андалусию, укрывшись за Сьерра-Морена. Артур Уэлсли занял позицию в Эстремадуре, в окрестностях Бадахоса. Жалуясь оттуда, по своему обыкновению, на слабое содействие испанцев и в особенности на их небрежение в снабжении его продовольствием (будто они должны были кормить его войска, когда не умели прокормить и свои собственные), расположившись в краю, обильном злаками и богатом скотом, с возможностью безопасного отступления в Португалию, и решив более не заходить легкомысленно вглубь полуострова, Уэлсли объяснял свое бездействие удручающей жарой и советовал испанцам избегать крупных сражений, занять выгодную позицию на Сьерра-Морена, хорошенько охранять Андалусию, дожидаться воздействия погоды, всегда противодействующей захватчику в Испании, и научиться, наконец, править своими армиями и дисциплинировать их.

Его здравые советы, которые было легче давать, нежели им следовать, не могли принести испанцам большой пользы. Не принимая обидные упреки сэра Уэлсли на свой счет, они адресовали их центральной хунте, которую было принято тогда винить за всё происходящее, но не за всё плохое и хорошее, а только за плохое.

Несчастной хунте приходилось выслушивать поучения не только от всех партий, думавших не так, как она, но и от провинциальных хунт, ревновавших к верховной власти. И провинциальная хунта Севильи, которой надоело верховенство хунты центральной, и гордая своей мнимой неодолимостью хунта Валенсии, и хунта Бадахоса, вторившая удалившимся на ее территорию англичанам, осыпали центральную хунту всякого рода оскорблениями и что ни день требовали созыва Кортесов, которые сделались новым спасительным средством, обещавшим исцеление от всех болезней. Устав от своей печальной и опасной роли и чувствуя невозможность держаться дольше, центральная хунта пожелала, чтобы ее сменили подлинные представители нации, и в начале 1810 года объявила о созыве Кортесов, оставив на будущее определение способа, места и точного времени их созыва, в зависимости от военных обстоятельств. Признав в то же время потребность в более концентрированной власти, хунта учредила исполнительную комиссию из шести членов, наделив ее полномочиями правительства, а за собой оставила законодательные функции. В числе членов этой комиссии оказался и маркиз Ла Романа, беспокойный персонаж, вечно обещавший великие свершения и совершивший лишь побег из Дании со своей дивизией. Он был переведен из Старой Кастилии в Андалусию для реорганизации войск этой части полуострова.

Испанские войска были разделены в то время на три армии: армию левого фланга, включавшую войска, отстаивавшие Старую Кастилию, королевство Леон, Астурию и Галисию у генералов Келлермана и Боне и маршала Нея; армию центра, которая охраняла Эстремадуру, Ла-Манчу и Андалусию, проиграла сражения в Медельине, Сьюдад-Реале и Альмонасиде и считала себя победившей в сражении у Талаверы, потому что англичане хорошо обороняли свою позицию; наконец, армию правого фланга, включавшую войска, которые под командованием генералов Рединга и Блейка в течение всего 1809 года пытались отбить Каталонию у генерала Сен-Сира, а Арагон – у генерала Сюше.

Новая исполнительная комиссия требовала увеличить армию центра, чтобы вернуться в Ла-Манчу и отвоевать Мадрид у короля Жозефа, который собрал вокруг себя корпуса маршалов Виктора, Мортье и Сульта и генералов Себастиани и Дессоля и мог действовать теперь силами 80 тысяч лучших в мире солдат. Напрасно Уэлсли советовал избегать больших сражений до тех пор, когда можно будет выставить против французов хорошо организованные войска, новые вожди испанского правительства не особенно считались с его мнением и энергично занимались организацией новой армии центра. Для ее формирования они соединили войска, которые под командованием Грегорио де Ла Куэсты сражались в Талавере, те, что под командованием Венегаса проиграли сражение в Альмонасиде, и войска, составлявшие в ту минуту армии Эстремадуры и Ла-Манчи. К ним присоединили подразделение валенсийцев, а в качестве снаряжения использовали всё, что ежедневно получали от англичан. Так рассчитывали получить армию в 50–60 тысяч человек, с прекрасной кавалерией и лучшей в Испании артиллерией. Командовать ею назначалось поначалу де Ла Куэсте, но хунта его не любила и, когда он несколько раз попросился в отставку, ибо имел обыкновение вечно грозить своим уходом, поймала генерала на слове и назначила на его место генерала Эгуйю, единственное достоинство которого состояло в том, что последние сражения проиграл не он.

Наступление против войск, собранных Жозефом вокруг Мадрида, предполагали начать после того, как спадет жара, а тем временем требовали, чтобы армии левого и правого флангов действовали в тылах французов и вынудили их отвести войска к северу и оголить Мадрид.

В это же время весьма серьезные события происходили как в Каталонии и Арагоне, так и в Старой Кастилии. В Каталонии генерал Сен-Сир весь 1809 год боролся с каталонцами и с войсками генерала Рединга, которые в конце концов отбросил в Таррагону. Затем он передвинулся на Барселону, чтобы навести порядок, доставить продовольствие и забрать пленных, захваченных в четырех сражениях. Пленных он отвел к границе, а затем приступил к осаде Хероны, проведение которой Наполеон несколько легкомысленно предписал ему в качестве несложной задачи, призванной увенчать его славные заслуги.

Генералу Вердье было поручено руководить наступательными операциями, а Сен-Сир оставил за собой миссию прикрывать их. Даже после взятия Сарагосы еще не было известно, что осады в Испании представляют собой крупные военные операции, гораздо более трудные, чем сражения, и что даже самый искусный командующий с величайшим трудом может одолеть испанские крепости.

Сен-Сир, оставив Вердье все силы, какие только мог, и забрав только 12 тысяч человек, ловко захватил равнину Вик, довольно значительные запасы продовольствия для себя и для генерала Вердье, а затем расположился на позиции, позволявшей остановить армии, которые неминуемо должны были прислать на помощь Хероне.

Когда прибыла, наконец, долгожданная тяжелая артиллерия, Вердье начал подкопные работы. Город Херона, расположенный на берегу реки Тер у подножия защищенных высот, окруженный регулярными укреплениями, наполненный фанатичным населением, обороняемый гарнизоном в 7 тысяч человек и героическим комендантом доном Альваресом де Кастро, намеревался обессмертить себя героическим сопротивлением и, как мы увидим, сдержал слово.

Поскольку генерал Сансон, руководивший инженерными операциями, решил начинать с захвата высот, траншею открыли перед фортом Монжуик и после долгой прокладки ходов проделали, наконец, брешь. К сожалению, поскольку осада проводилась без подобающей точности, приступ был проведен лишь через несколько дней, и неприятель успел подготовиться к энергичной обороне. Французские войска, остановленные доблестью осажденных и воздвигнутыми за брешью препятствиями, были оттеснены, что чрезвычайно воодушевило жителей города.

После неудачной атаки на форт Монжуик направление атаки показалось выбранным неверно, его переменили и предприняли новые подкопные работы в сторону другого бастиона. Легко догадаться, сколько времени, крови и бессмысленных усилий стоили эти перемены. При виде происходящего усердие солдат остывало, а фанатизм жителей возрастал. Наконец, когда прорыв через брешь снова стал возможен, испанцы оставили форт Монжуик, почувствовав, что на сей раз не сумеют его отстоять. Форт стал, наконец, французским завоеванием, но после срока, который равнялся по продолжительности величайшим осадам.

Уставшие за время предварительных операций солдаты атаковали саму крепость, спустившись на берега Тера и расположившись под навесным огнем с высот, оставшихся в распоряжении неприятеля. Была предпринята новая осада городской стены, и, когда брешь, наконец, стала проходимой, было решено идти на приступ. Дон Альварес де Кастро, возглавив свой гарнизон, за спиной которого стояли все жители, поклялся скорее умереть, нежели сдаться, и преградить французам путь хоть горами трупов, за отсутствием разрушенных их пушками стен. Атака была начата с большой силой, отбита и с ожесточением возобновлена под огнем из крепости и с высот, под звон колоколов и крики фанатичного населения. Несколько раз доблестным французским солдатам удавалось вскарабкаться на стену, но всякий раз их ожидала там яростная толпа. Женщины, священники и дети выходили вместе с солдатами к залитой кровью и объятой пламенем бреши, и в конце концов атакующим пришлось отступить перед благородным исступлением испанского патриотизма. Это был уже второй неудачный штурм за время осады. Ничего подобного с французами не случалось после Сен-Жан-д’Акра. Пришлось отказаться от прямых атак и перейти к блокаде, которой, впрочем, казалось теперь достаточно, ибо героическое население Хероны пожирали тиф и голод, унося жизни последних защитников. Смертельная болезнь настигла даже коменданта.

Единственным условием победы стало теперь перекрытие всех путей снабжения города, а это была забота генерала Сен-Сира. Без всякого почтения обнажая необдуманность приказов, приходивших из Парижа, генерал навлек на себя опалу, которую нетрудно было предвидеть. Его заменил один из старых товарищей Наполеона по оружию маршал Ожеро, оставшийся без должности после Эйлау и горячо просивший вернуть его на службу. Однако после пылких прошений о назначении маршал не особенно торопился приступить к исполнению обязанностей, и Сен-Сиру приходилось в труднейшей обстановке продолжать командовать армией, которая перестала ему принадлежать.

В это время генерал Блейк, знавший, что Херона может пасть вследствие голода, собрал все остатки каталонских и арагонских армий и выдвинулся к ней с конвоем в тысячу голов вьючного скота. Сен-Сир тотчас расположился на Барселонской дороге, чтобы противостоять каталонцам в самой уязвимой части линии блокады. Вердье остался защищать берега Тера и подступы к городской стене. Целых три дня простояли армии друг перед другом, погрузившись в плотный туман, через который слышны были человеческие голоса, но никого не было видно. Но пока генерал Сен-Сир удерживал невидимого неприятеля, дивизию Лекки из осадного корпуса внезапно атаковали, и испанскому генералу удалось доставить в Херону не только конвой с продовольствием, но и подкрепление в четыре тысячи человек – помощь более опасную, нежели полезную, ибо осажденным недоставало не рук, а пропитания.

Несчастный де Кастро, ресурсы которого в результате этой операции вовсе не увеличились, тайно отправил генералу Блейку просьбу о новой помощи, и тот попытался вновь провести в крепость конвой, невзирая на опасность, ибо вся Каталония просила о спасении Хероны любой ценой. Окольными дорогами ему удалось приблизиться к крепости с огромными запасами продовольствия. Но на сей раз Сен-Сир, доверяя лишь себе, спрятал свои силы так, чтобы подпустить конвой и сопровождавшие его войска к самым воротам Хероны. Внезапно появившись, его колонны преградили путь конвою, одновременно атаковав неприятеля с фланга и с тыла, захватили несколько тысяч богато навьюченных животных и вдобавок взяли несколько тысяч пленных. Несчастные осажденные с высоты стен видели, как продовольствие, в котором они так нуждались, перешло в лагерь осаждавших, и вскоре, будучи выкошены лихорадкой, тифом и голодом и лишившись своего коменданта, они сдались 11 декабря, после более чем шести месяцев осады, оставив о ней в истории бессмертную память. Генерал Сен-Сир, отбывший после того, как оттеснил корпус Блейка, не имел чести принять капитуляцию, хотя вся заслуга победы принадлежала ему. Он даже был предан суду за то, что отбыл слишком рано, а маршал Ожеро, прибывший, лишь чтобы присутствовать при открытии ворот, получил от Наполеона горячие поздравления. Так императорское правительство начинало вести себя подобно всем ослабевшим и ослепленным правительствам, которые льстящих им фаворитов предпочитают верным служителям, докучающим им независимостью своих мнений.

Таковы были события в Каталонии в конце 1809 года. Эта большая провинция, безутешная после взятия Хероны, но не покорившаяся, не могла предпринять ничего значительного в течение зимы 1809–1810 годов. События в Арагоне также имели серьезные последствия. После капитуляции Сарагосы 5-й корпус маршала Мортье передвинулся на Тахо, а 3-й корпус, изнуренный тяжелейшей осадой Сарагосы, остался в Арагоне и получил нового командующего – разумного, умелого и твердого генерала Сюше. Этот генерал, искусный и в руководстве военными операциями, и в управлении армиями, что редко встречалось у соратников Наполеона, более привычных к подчинению, нежели к командованию, в одинаковой степени умел добиваться любви солдат и уважения населения, несмотря на неизбежные страдания. Его корпус состоял из трех старых пехотных полков, 14-го и 44-го линейных и 5-го легкого, четырех новых полков, 114-го, 115-го, 116-го и 117–го линейных, трех полков польской пехоты, 13-го кирасирского (единственное подразделение этого рода войск, оказавшееся в Испании), небольшой легкой кавалерии и, наконец, прекрасной артиллерии.

Сюше постарался вернуть в сердца своих солдат чувство долга и покорность войне, отвращение к которой поселилось в них после осады Сарагосы. Дав им отдохнуть некоторое время, он вновь повел их прямо на врага. Когда генерал Блейк, командовавший армией правого фланга, задумал воспользоваться отбытием 5-го корпуса, чтобы напасть на Арагон и отвоевать Сарагосу, Сюше решил не дожидаться его нападения и вышел ему навстречу к Альканьису. Но вскоре французский генерал заметил, что усталость, отвращение и дезорганизация оставили на его войсках гораздо более глубокий отпечаток, чем он поначалу предполагал, и, видя их вялое поведение на поле боя, был вынужден отвести своих солдат назад. К счастью, Блейк не воспользовался преимуществом, так что Сюше успел сосредоточить силы у Сарагосы, пополнить полки новобранцами из Наварры, реорганизовать их, обмундировать с помощью местных ресурсов, облегчить страдания солдат, воодушевить и вернуть им, наконец, уверенность в себе и боевой дух. Он дождался армии Блейка, принял сражение на удачно выбранной оборонительной позиции, а когда первоначальный пыл испанцев выдохся, перешел от обороны к атаке, оттеснил их в ужасные овраги и нанес значительный урон. Уже будучи уверен в своих войсках, он преследовал испанскую армию до Бельчите, где она вновь решилась сражаться, энергично атаковал и захватил всю артиллерию и несколько тысяч пленных.

С этого дня генералу Блейку пришлось отказаться от мысли отбить Арагонский край у генерала Сюше, и тому приходилось иметь дело только с герильясами и крепостями. Именно ему и маршалу Ожеро предстояло, до начала вторжения в королевство Валенсию, осадить Лериду, Мекиненсу, Тортосу и Таррагону, а осада Хероны дает представление о том, во что выливались осады в этих краях.

Став хозяином Сарагосы и плодородного Арагонского края, Сюше постарался успокоить страну, возродить в ней порядок, удалить от нее герильясов, извлечь необходимые армии ресурсы с наименьшим ущербом для жителей и, наконец, подготовить осадное снаряжение, необходимое для покорения крепостей. Зная по опыту, что содержание армии победителей в богатом краю хоть и тяжело, но может не стать разорительным, если для получения всего необходимого используют не грубые руки солдат, а осторожную руку умной и честной администрации, генерал Сюше призвал бывших членов правительства провинции и рассказал им о нуждах армии, о своем желании уберечь население и о твердом решении вернуть жителям всё возможное благополучие, если они помогут его благим намерениям. По его речам и мягкому и умному лицу в Сюше признали человека честного и умелого, который, будучи обязан завоевать испанцев, не хотел их угнетать, и приняли решение помочь ему всеми доступными средствами.

Сарагоса считала, что своим героическим сопротивлением заплатила долг независимости Испании, и она действительно его заплатила. К тому же все непримиримые и пылкие борцы были либо уничтожены, либо разбежались, а оставшиеся жители требовали дорого доставшего им покоя. Такие настроения весьма содействовали намерениям генерала Сюше, и Сарагоса за несколько месяцев восстала из праха. Генерал восстановил прежние налоги, прежних сборщиков, прежние власти, приказал, с согласия членов провинциальной администрации, чтобы все поступления направлялись в кассу провинции, оставлял в ней наибольшую часть для нужд страны, а излишек забирал для потребностей армии, дав обещание (которое в точности сдержал) уважать людей и собственность. Не оставляя армию в убытке, он пошел на некоторые расходы, весьма искусно польстив народному духу. Вместо того чтобы продать серебряную утварь церкви Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар, предмет всеобщего почитания, он ее вернул; выделил некоторые средства на восстановление Арагонского канала и на ремонт наиболее поврежденных войной зданий; в то же время Сюше собрал и отремонтировал тяжелую артиллерию, как привезенную с собой, так и найденную в Испании, и тем самым подготовил средства для осады Лериды и Мекиненсы, которые необходимо было захватить, прежде чем Каталонская армия подойдет к Тортосе и Таррагоне.

Полному умиротворению Арагона мешали только герильясы. Пока центральная хунта из Севильи пыталась руководить организацией регулярных армий, которые вечно терпели поражения, стихийно формировались нерегулярные войска; их никто не создавал, не кормил и не направлял, они будто сами вырастали из-под земли и, ведомые инстинктом, действовали по обстоятельствам. Они ни в чем не нуждались, потому что кормились собственными руками, и напротив, вынуждали французов терпеть нужду во всем, внезапно появлялись там, где их меньше всего ждали, разбегались, если враг был силен, и вновь возникали, если обнаруживали его рассредоточенным для охраны постов или сопровождения конвоев; отказывались от борьбы с крупными соединениями, но уничтожали одного за другим отдельных солдат и, поскольку человечность не была ни достоинством испанской нации, ни долгом коварно захваченного народа, не упускали случая вырезать до последнего раненых, больных и сопровождавших их солдат. Одной такой системы военных действий, неутомимо поддерживаемых, со временем хватило бы для уничтожения и самой многочисленной и доблестной армии, ибо последняя не всегда и даже редко бывает объединена в крупные подразделения: значительная часть ее состава на линии операций постоянно используется для поиска продовольствия, сопровождения боеприпасов, конвоирования больных, раненых и новобранцев. Когда ее подразделения уничтожаются одно за другим, она подобна дереву, которому обрубают корни и которое неминуемо засохнет и погибнет после некоторого периода увядания.

Герильясы, и прежде доставлявшие французам немало беспокойства, умножились до бесконечности после разгрома регулярных испанских войск, и близка была минута, когда в стране останутся только одна организованная армия (армия англичан) и тысячи отрядов, которые невозможно ни пересчитать, ни обозначить. Так что невозможно было уже сказать, кто больше содействует обороне полуострова: дававшая сражения английская армия или тысячи летучих отрядов, которые их не давали, но отнимали у французов плоды побед и делали губительными результаты поражений.

В то время как центр Арагона покорился оружию и политике генерала Сюше, всю периферию прекрасной провинции за несколько месяцев наводнили дерзкие и порой многочисленные отряды. Выходец из Лериды Реновалес обосновался в долине на юге Пиренеев, в неприступном и весьма почитаемом в этих краях монастыре Сан-Хуан-де-ла-Пенья. В центре Наварры некий девятнадцатилетний студент по имени Мина, которому вскоре назначалось прославиться в его собственных трудах и трудах его дяди, встал во главе нескольких сотен людей и полностью перекрыл дорогу из Памплоны в Сарагосу, обрезав коммуникации Арагонской армии. На юге провинции бывший офицер Вильякампа, собрав остатки двух полков и горстку фанатичных крестьян, контролировал окрестности Калатаюда. По соседству в горах действовал полковник Рамон Гайян, занимавший с тремя тысячами человек монастырь Нуэстра-Сеньора-дель-Агила. Оба сообщались с не менее знаменитым партизаном Эмпесинадо, который опустошал дорогу из Сарагосы в Мадрид через Калатаюд, Сигуэнсу и Гвадалахару. Таким образом окружили провинцию Арагон, которая, будучи умиротворена в центре, оставалась неспокойной по всему периметру.

Разогнав регулярную армию Блейка и восстановив порядок в управлении провинцией, генерал Сюше принялся воевать с отрядами повстанцев. Генералу Ариспу он поручил поймать Мину. После ожесточенного преследования генерал, в конце концов, настиг молодого герильяса и, не расстреляв его, как приказывали из Парижа, отправил во Францию, где пленнику предстояло заточение в Венсенне. Но едва Мину захватили, как дядя молодого человека, ревнуя к славе племянника, собрал остатки его отряда и начал нападать на Наварру. Сюше направил на город Хаку экспедицию и отбил у Реновалеса монастырь Сан-Хуан-де-ла-Пенья. Таким образом, не вполне очистив Пиренеи, удалось очистить большую Наваррскую дорогу. На юге провинции на некоторое время удалось обезвредить отряд бесстрашного и неутомимого Вильякампы и отобрать у него Ориуэлу. Другое французское подразделение захватило монастырь Нуэстра-Сеньора-дель-Агила и разогнало отряд Рамона Гайяна. В результате этих удачных операций дороги на Валенсию и Мадрид освободили, и можно было надеяться, что после захвата Лериды и Мекиненсы, а после того – Тортосы и Таррагоны, Арагон, а может быть и Каталония, будут усмирены.

Но на подобный успех, достигнутый благодаря административному и военному таланту генерала Сюше, невозможно было надеяться в Бискайе, в обеих Кастилиях и в королевстве Леон. Генералы Тувено в Бискайе, Боне в Астурии, Келлерман в Старой Кастилии сбились с ног, тщетно гоняясь за герильясами, и уже не знали, что делать. Отряды в этих краях были многочисленны. Они передвигались пешком по горам и верхом по равнинам, объединялись для крупных экспедиций и разделялись, уходя от преследования, а порой всходили на борт английских кораблей, когда их теснили вплотную, и затем высаживались на других берегах. Их преступления были ужасны, а набеги – опустошительны. Они безжалостно вырезали раненых и больных и перехватывали депеши, раскрывавшие планы французов; постоянно держали в неизвестности французские армии и привносили фатальные задержки в передачу приказов; похищали деньги и вынуждали жить в постоянной тревоге как французских, так и поступивших к ним на службу испанских агентов; препятствовали всякого рода снабжению, захватывая лошадей, мулов и погонщиков; делали невозможным пополнение армий, вынуждая маршевые батальоны и эскадроны оставаться на севере или расходовать силы в бесплодной гонке, прежде чем соединиться с полками, которые им назначалось пополнить.

Со временем, применив упорство, уничтожив регулярные армии, изгнав англичан и тем самым отняв у испанцев всякую серьезную надежду на помощь, постаравшись правильно управлять страной, покорившись необходимости значительных расходов для облегчение ей бремени войны, можно было добиться успеха. Если бы вслед за тем настал всеобщий мир, дело Людовика XIV восторжествовало бы второй раз, при обстоятельствах по меньшей мере столь же трудных, как те, с которыми столкнулся Филипп V[1], но главным условием успеха было привлечение к этому делу всех ресурсов Франции и всего гения Наполеона.

Труднее всего было, из-за природы местности и отчаяния населения, подчинить северные провинции. Помимо герильясов, нужно было победить регулярную армию герцога дель Парке, называвшуюся армией левого фланга, которой прежде командовал маркиз Ла Романа. Эта армия включала в себя войска Галисии, Астурии и Леона, которыми пренебрег Сульт при уходе в Португалию, которые потеснил, но не уничтожил Ней и которым он был вынужден отдать Старую Кастилию, чтобы передвинуться на Тахо, когда ему приказали соединиться с другими маршалами в тылах британской армии. После сражения в Талавере Ней вернулся в Париж для объяснения с Наполеоном по всем спорным предметам, которые рассорили его с Сультом. Его корпус (6-й), уменьшившийся из-за усталости и осенних болезней солдат до 9 тысяч человек, в конце октября 1809 года предстал перед армией герцога дель Парке, насчитывавшей около 30 тысяч. Получив от хунты очередной приказ возобновить наступательные операции и даже двигаться на Мадрид с реорганизованной армией центра, дель Парке выдвинулся к Тамамесу, пытаясь хоть как-то содействовать выполнению амбициозных планов севильского правительства. Воспользовавшись примером англичан, он предусмотрительно занял позицию на гряде труднодоступных высот, с которых пехота метким навесным огнем могла остановить и самые храбрые войска, если бы их не вели с величайшей осмотрительностью.

Генерал Маршан, исполненный отваги своего командира и привыкший не считать испанцев, выдвинулся на Тамамес 18 октября и без колебаний атаковал позицию неприятеля тремя колоннами. Перед занятой испанцами позицией находилось несколько пушечных орудий, прикрываемых кавалерией. Французские кавалеристы в мгновение ока захватили эту артиллерию, порубив канониров, в то время как один из пехотных батальонов выдвинулся вперед, принял испанскую кавалерию на штыки и рассеял ее ружейным огнем. Но после этой легкой победы нужно было штурмовать саму позицию. Два полка на французском левом фланге, 6-й легкий и 69-й линейный, попытавшись вскарабкаться на высоты под огнем пятнадцати тысяч человек, воодушевленных своей позицией, тотчас понесли значительные потери и были отведены назад Маршаном, опасавшимся потерять в дерзкой атаке слишком много людей. Его попятному движению последовала вся линия, и непоколебимый 6-й корпус впервые оказался остановленным испанцами. Огонь был таков, что французы не смогли сохранить отнятую у неприятеля артиллерию, ибо все тащившие ее лошади были убиты.

Это незначительное поражение весьма воодушевило испанцев и подтолкнуло их к исполнению плана наступательной кампании. Впрочем, ничего более удачного, чем их массовое приближение, случиться и не могло, ибо, измученные мелкими боями, французы одерживали победы только в больших сражениях. Центральное правительство, и без того весьма расположенное, несмотря на советы генерала Уэлсли, вновь выдвинуть армию центра, после боя в Тамамесе без колебаний отдало приказ двигаться на Мадрид, чего горячо желали очень многие из тех, кто после ухода из столицы оказался заперт в Андалусии. Сочтя генерала Эгуйю слишком робким, центральная хунта заменила его доном Хуаном де Арейсагой, молодым офицером, отличившимся при Альканьисе в бою с войсками генерала Сюше. Деятельный и энергичный новый командир, считавший виноватыми в неудачах испанских армий отдельных офицеров, заменил некоторых из них более молодыми и привыкшими к тяготам нынешней войны. Его реформаторский дух всячески приветствовался и внушал надежду на скорое вступление в Мадрид, несмотря на презрительные предостережения генерала Уэлсли. Центральное правительство заявляло, что коль скоро англичане не желают действовать, оно прекрасно обойдется без них, и доходило в своей уверенности до того, что обсуждало, какие меры будут приняты после водворения в Мадриде.

Собрав на Сьерра-Морена войска Эстремадуры, которыми прежде командовал Ла Куэста, войска Ла-Манчи, которыми командовал Венегас, и подразделение валенсийцев, дон Хуан де Арейсага прошел в течение ноября через Ла-Манчу и вышел к Тахо выше Аранхуэса в окрестностях Таранкона. Под его командованием состояло пятьдесят с лишним тысяч пехотинцев, несколько более привыкших держаться на линии, чем другие солдаты Испании, восемьдесят орудий с отличной обслугой и семь-восемь тысяч добрых всадников. Вдобавок эту так называемую армию центра воодушевляла свойственная испанцам самоуверенность. В Мадриде о приближении испанцев также узнали с радостью и приготовились достойно их встретить.

Сульт, ставший начальником штаба Испанской армии после отъезда Журдана и обязанный руководить движением корпусов, поначалу никак не мог разгадать намерений испанского генерала, распознать которые было весьма непросто. Располагая большой частью войск за верховьями Тахо у Аранхуэса, маршал был в состоянии противостоять неприятелю на любых направлениях и мог не спешить с решением. Расположение его сил было следующим. Шестой корпус под командованием Маршана возвратился в Старую Кастилию, где, как мы видели, схватился с герцогом дель Парке в бою у Тамамеса. Второй корпус, которым командовал прежде сам Сульт, а теперь генерал Оделе, находился в Оропесе, за мостами Альмараса и Арсобиспо, наблюдая за дорогой в Эстремадуру. Пятый корпус Мортье располагался в Талавере и был готов поддержать 2-й. Четвертый корпус, которым прежде командовал Лефевр, а теперь Себастиани, был расставлен между Толедо и Оканьей. Первый корпус, которым по-прежнему командовал Виктор, находился перед Аранхуэсом, по ту сторону Тахо, охраняя равнины Ла-Манчи до Мадридехоса. Дивизия Дессоля и королевская гвардия Жозефа занимали Мадрид. Располагая 2-м, 5-м, 4-м и 1-м корпусами, Сульт мог собрать не менее 60 тысяч человек превосходных войск, и это было вдвое больше необходимого, чтобы разогнать любые регулярные армии Испании. При невозможности угадать планы неприятеля, который на самом деле их не имел, Сульт отдал соответствующие распоряжения, чтобы подготовиться ко всем возможным случаям. Он передвинул 2-й корпус от Оропесы к Талавере, с приказом не сводить глаз с дороги из Эстремадуры, по которой могли появиться англичане. Он отвел 5-й корпус от Талаверы к Толедо и сосредоточил 4-й корпус между Аранхуэсом и Оканьей. Первый корпус, стоявший за Аранхуэсом посреди Ла-Манчи, был отведен к Тахо. При таком расположении можно было за два марша соединить три корпуса из четырех, чтобы они действовали сообща в одном пункте.

К 15 ноября, когда неприятель полностью перешел с Севильской дороги на дорогу в Валенсию и, казалось, направлялся на левый фланг французов, Сульт передвинул 1-й корпус к Санта-Крус-де-ла-Сарсе и приказал генералу Себастиани начинать движение в том же направлении. Однако генерал Арейсага побоялся оказаться отрезанным от дороги на Севилью и отброшенным на Валенсию, что оголило бы Андалусию; поэтому он переменил направление и, двигаясь левым флангом, переместился на правый фланг французов к Оканье перед Аранхуэсом. Сульт, внимательно следивший за движениями неприятеля, отвел 4-й корпус слева направо и приказал Себастиани перейти Тахо у Аранхуэса по мосту, называемому Реина. Он подтянул 5-й корпус от Толедо к Аранхуэсу и, желая обеспечить единство командования, перевел 4-й и 5-й корпуса под командование Мортье и предписал им двигаться днем на Оканью. Виктору с 1-м корпусом он предписал перейти Тахо, к левому флангу Себастиани и Мортье, что представляло несколько несогласованное и не имеющее смысла, но не опасное перед лицом неприятеля движение. Сам Сульт отбыл из Мадрида вместе с королем Жозефом, его испанской гвардией и остатками дивизии Дессоля.

После полудня 18 ноября Себастиани подошел к Тахо с 5-м, 16-м и 20-м полками драгун Мило; еще два полка были посланы в разведку. Генерал по мосту Реина перешел реку со своей кавалерией, оставив позади пехоту, бывшую еще на марше. Когда от берегов Тахо отходят по дороге Ла-Манчи, приходится взбираться по довольно крутым склонам на край обширного плато, которое простирается, почти не прерываясь, от Оканьи до Сьерра-Морена и составляет так называемое плоскогорье Ла-Манча. Подойдя к дальнему краю плоскогорья, Себастиани заметил испанскую кавалерию, прикрывавшую основную часть армии Арейсаги. Это войско представляло силу примерно в 4 тысячи хорошо снаряженных и вооруженных всадников. Располагая только 800–900 драгунами, Себастиани оказался в весьма неприятном положении. К счастью, Мортье, прибывший в ту минуту в Аранхуэс, поспешил ему помочь и прислал 10-й егерский полк и польских улан. Себастиани получил в свое распоряжение около 1500 всадников.

Генерал Пари, командовавший 10-м егерским полком и польскими уланами, немедленно вышел на плато и произвел левым флангом наступательное движение на испанскую кавалерию, дабы захватить ее с фланга. До сих пор кавалерия выказывала твердость, но при виде угрозы с правого фланга попыталась развернуть часть своей линии. Генерал Мило, пользуясь случаем, атаковал ее в лоб с драгунами, в то время как Пари атаковал с фланга. В одно мгновение вся испанская кавалерия, поначалу столь внушительная, была опрокинута. Польские уланы уничтожили один полк почти целиком. Четыре-пять сотен всадников были убиты, ранены или захвачены. Французам достались около пятисот прекрасных лошадей. К несчастью, генерал Пари, лично участвовавший в атаке, получил смертельное ранение. Этот блестящий подвиг стал добрым предзнаменованием в отношении сражения следующего дня, приготовления к которому уже можно было заметить. В самом деле, за разорванным теперь занавесом испанской кавалерии различали основную часть армии Арейсаги, который двигался из Санта-Круса на Оканью, чтобы дать там сражение.

Девятнадцатого ноября маршал Мортье, главнокомандующий объединенными 4-м и 5-м корпусами, составил диспозиции для сражения. Генерал Себастиани, как и накануне, получил руководство кавалерией. Генерал Леваль должен был командовать поляками и германцами 4-го корпуса, генерал Жирар – 1-й дивизией 5-го корпуса, единственной оказавшейся на линии, ибо вторая была еще в Толедо. Генерал Дессоль получил под свое командование, помимо части собственной дивизии, французские полки 4-го корпуса. Королевская гвардия держалась в резерве позади. Войска составляли в целом примерно 24 тысячи человек, которых было более чем достаточно, чтобы опрокинуть 50–55 тысяч генерала Арейсаги.

Городок Оканья, вокруг которого сосредоточилась испанская армия, расположен на краю возвышенного, пространного и почти ровного плоскогорья Ла-Манча. Единственный овраг, который отходит от плато к Тахо, тянется вокруг города, представляя собой его природное укрепление, которым и прикрывались испанцы. Овраг начинался на левом фланге французов, образуя поначалу почти незаметную складку местности, затем проходил перед центром и на правом фланге упирался в Тахо, постепенно превращаясь во всё более глубокую и обрывистую впадину. На другую сторону этого природного препятствия и нужно было идти побеждать испанскую армию. Маршал Мортье рассудил, что удобнее будет напасть на испанцев левым флангом, атаковав их правый фланг там, где легко перейти едва наметившийся овраг. Возглавить атаку он поручил генералу Левалю, который вел за собой поляков и германцев, дав ему в поддержку превосходные полки генерала Жирара. В центре Мортье поставил генерала Дессоля, чтобы тот вел обстрел через овраг и занимал таким образом испанцев с фронта. Вся кавалерия должна была следовать движению левого фланга, перейти овраг у его начала и обрушиться на испанскую армию, после того как ее прорвет пехота. Сражение, по всей видимости, должно было воспроизвести состоявшийся накануне бой. Сульту, прибывшему вместе с королем Жозефом во время выполнения этих движений, оставалось только подтвердить приказы Мортье.

В одиннадцать часов утра генерал Леваль, храбро атаковав правый фланг неприятельской армии, перешел овраг у его начала и предстал перед испанцами плотной колонной. Генерал Арейсага, разгадав намерение французов, передвинул на свой правый фланг всю артиллерию и лучшие войска. Артиллерия накрыла снарядами поляков и германцев, но не поколебала их. Однако испанская пехота, приблизившись к складке местности, через которую переходили французы, и ведя плотный ружейный огонь, добилась некоторых перебоев в движении рядов союзников. Генерал Леваль получил тяжелое ранение, двое его адъютантов были убиты; многие орудия вышли из строя. Тогда Мортье приказал генералу Жирару немедленно вступить в бой, пройдя через промежутки в первой линии. Тотчас построив колонной 34-й, 40-й и 64-й пехотные полки и выставив 88-й против испанской кавалерии, Жирар перешел овраг, затем прошел через бреши в строю поляков и германцев с замечательным самообладанием, под огнем неприятельской артиллерии, и решительно атаковал испанцев. Под его натиском испанцы начали уступать участок, отходя на Оканью. Полки 5-го корпуса продолжали атаку, и вскоре в неприятельской армии возник некоторый беспорядок.

В ту же минуту генерал Дессоль, до сих пор ограничивавшийся обстрелом через овраг, глубина которого в этом месте представляла препятствие, уже без колебаний начал переходить через него. Он совершил спуск, затем подъем и внезапно дебушировал на Оканью, которой ему удалось завладеть. Тем временем на противоположном крыле французская кавалерия ринулась галопом на испанскую конницу, прикрывавшую обозы у дороги из Санта-Круса в Оканью, опрокинула ее и устремилась в гущу прорванной и разбегавшейся пехоты. Вскоре повсюду воцарилась чудовищная неразбериха. Поскольку испанцы на сей раз пытались держаться стойко, их стало возможно догнать, окружить и захватить. За несколько минут под саблями и штыками французских солдат пали четыре-пять тысяч испанцев. Французам достались 46 орудий, 32 знамени и 15 тысяч пленных. Кроме того, было собрано множество обозов и не менее 2500–3000 верховых и тягловых лошадей.

На бой, проведенный с великим самообладанием и мощью, хватило трех часов. Испанская армия могла считаться уничтоженной, ибо потеряла не менее 20 тысяч из 50 тысяч человек, и это еще не было окончательным результатом. На следующий день французы беспощадно преследовали остатки испанской армии. Менее враждебные к французам, нежели крестьяне других краев, крестьяне Ла-Манчи, не хотевшие, чтобы война поселилась у них дома, сами указывали французской кавалерии дороги, по которым уходили беглецы. Было собрано еще 5–6 тысяч пленных, что довело количество потерь дона Хуана де Арейсаги до 25–26 тысяч. За несколько дней всю армию разогнали, и в Сьерра-Морена вернулись только разрозненные кучки солдат, почти без артиллерии и кавалерии. Помимо огромного морального воздействия победы, французская армия приобрела множество обозов и несколько тысяч превосходных лошадей, в которых крайне нуждалась. Через Мадрид провели около 20 тысяч пленных, которых без промедления направили во Францию. Победе недоставало только одного: она была одержана не над англичанами.

Волнение в Севилье было, естественно, весьма велико. Дурные вести самым тревожным образом сменяли одна другую. В это самое время стало известно, что капитулировала Херона; что генерал Келлерман, соединившись с генералом Маршаном, отомстил за неудачу при Тамамесе и потеснил герцога дель Парке в бою при Альба-де-Тормесе; что Австрия подписала с Францией мир; что Наполеон вернулся в Париж победителем и направляет форсированными маршами на полуостров многочисленные войска; что англичане, как никогда осуждая опрометчивость последней кампании, уходят в Португалию. После стольких ударов хунта решила искать безопасного пристанища в самой глубине полуострова, за лагунами, прикрывающими Кадис, собраться в начале 1810 года на острове Леон и подготовить там созыв Кортесов к 1 марта.

Итак, несмотря на огромные трудности войны в Испании и все превратности 1809 года из-за скверного использования великолепных войск, собравшихся на Иберийском полуострове, можно сказать, что кампания заканчивалась с преимуществом и даже с блеском. Позволительно было надеяться на благополучное и, может быть, скорое окончание этой долгой и жестокой войны, при условии, что в 1810 году французы сумеют с пользой использовать подготовленные Наполеоном войска и он сам уделит достаточное внимание испанским делам, не позволив себе отвлечься от цели другими предприятиями.

Но, как обыкновенно и случается, замешательство и недовольство царили не только в лагере побежденных; довольно терзаний, обид и беспокойств испытывали и в Мадриде, при дворе ныне победившего короля. У Жозефа в Испании было не меньше тревог и споров с его могущественным братом, чем у Луи в Голландии, и если он не настолько же был ими взволнован, то лишь потому, что при меньшей энергии и чувствительности обладал бо́льшим здравомыслием и осмотрительностью. Можно заметить, что ссора Луи с Наполеоном повторялась в несколько иной форме и в Испании, и Наполеон не сильно выигрывал, используя братьев как орудия своего владычества, ибо помимо собственной воли они становились представителями интересов, которые он хотел принести в жертву своим замыслам. В лице Луи возмутился независимый и расчетливый дух голландцев, в лице Жозефа восставали страдания несчастной Испании. Приходилось опасаться, как бы не признаваемая в обеих странах сама природа вещей не восстала вскоре с мстительной энергией, весьма мягкими выразителями которой были не подозревавшие о том, как, впрочем, и сам Наполеон, его братья.

Как бы то ни было, Жозеф утешался в ту минуту победой при Оканье и взятием Хероны. Получив от андалусских эмиссаров заверение, что юг Испании устал от партийных раздоров и только и мечтает ему отдаться, Жозеф затаил надежду на близкое окончание тягот. Наполеон же льстил себя надеждой, что близятся к концу его собственные жертвы, ибо ожидал решающего результата от великих достижений 1809 года. Надежда умеряла отчаяние одного и повелительный гнев другого, и оба думали только о том, как сделать предстоящую кампанию наиболее плодотворной.

Жозеф намеревался начать кампанию с экспедиции в Андалусию. Его испанские министры, наслушавшись заверений севильцев о том, что Андалусия устала от правления хунты и готова сдаться новой монархии, воображали, что она сдастся без сопротивления, а Жозеф, благодаря своему искусству завоевывать сердца, станет единственным покорителем прекрасной провинции; что Гренада, Валенсия, а там и Кадис вскоре последуют примеру Севильи; что таким образом под прямой властью испанского короля окажется почти весь юг Испании и Жозеф сможет обрести там финансовые ресурсы, а благодаря этим ресурсам и отдаленности обретет и некоторую независимость от брата; словом, что он станет королем Испании в Андалусии и так свершится триумф его миролюбивой системы, его личности и его монархии. Жозеф, которого нетрудно было убедить в таком положении вещей, настоятельно просил у Парижа разрешения предпринять покорение Андалусии. Маршал Сульт, считавший это предприятие столь же легким, особенно после того, как англичане удалились в Португалию, и желавший этой победой изгладить память об Опорто, отстаивал перед Наполеоном идею экспедиции в Андалусию, и Жозеф, дабы поощрить его, вел себя по отношению к нему как покорный и преданный помощник.

Наполеон, однако, колебался, что было ему несвойственно, когда речь шла о военных решениях. Он понимал выгоду обладания Андалусией и, быть может, благодаря притягательности ее примера, королевствами Валенсии, Мурсии и Гренады, что подчиняло ему разом весь юг Иберийского полуострова. Но его великое чутье подсказывало ему, что главным его врагом в Испании являются англичане; что прежде всего нужно постараться победить их и вынудить погрузиться на корабли; что после их ухода с Иберийского полуострова будет нетрудно обрушиться из Португалии, куда пришлось бы за ними идти, и на Андалусию, где у оставшихся без помощи испанцев не хватит ни сил, ни мужества для сопротивления; что если они и попытаются защищаться еще некоторое время, их оборона долго не продержится, ибо изгнание англичан неизбежно приведет к всеобщему миру, а после заключения всеобщего мира страсти испанцев станут подобны пламени, которое быстро угасает, лишившись горючего.

Двигаться незамедлительно и прежде всего на англичан – таков был наилучший и с политической, и с военной точек зрения план, и именно с этой целью Наполеон подготовил неодолимую массу сил. К несчастью, он дал себя отвлечь от этого спасительного плана заверением, что Ла-Манча и Андалусия будут захвачены без единого выстрела, после чего начнется беспрепятственный марш, который доставит ему все богатства Гренады и Севильи и даже Кадис и отнимет у англичан возможность водвориться в его порту. Наполеон еще не предвидел, сколь велик будет расход войск в Андалусии, когда они растянутся по этой испепеляющей местности. Он счел экспедицию в Андалусию лишь короткой прогулкой для прекрасных войск, располагавшихся вокруг Мадрида, прогулкой, которая позволит без промедления передвинуться от Севильи к Лиссабону, и согласился на экспедицию в Андалусию, не подозревая о последствиях этого рокового решения. Как мы знаем, он подготовил для Испании около 120 тысяч человек подкреплений и думал довести их численность до 150 тысяч.

Разрешая Андалусскую экспедицию, которую Жозеф должен был совершить с 70-ю тысячами старых солдат, Наполеон рассчитывал, что не менее 30 тысяч из них по окончании экспедиции можно будет отделить и передвинуть к Алентежу; что если эти 30 тысяч двинутся на Лиссабон по левому берегу Тахо, в то время как Массена двинется туда же по правому берегу с 60 тысячами человек Нея и Жюно, 15 тысячами гвардии, 10 тысячами всадников Монбрена, не говоря о резерве Друо, то англичане не выстоят перед столь подавляющей массой сил, их погрузка на корабли будет неизбежной и кампания 1810 года станет, быть может, последней в Испанской войне. Еще не зная из жестокого опыта, что творит с армиями климат Иберийского полуострова, можно было питать такие надежды даже при великой проницательности Наполеона!

Поэтому, не отказавшись от своей главной цели, каковой было изгнание англичан, Наполеон разрешил Андалусскую экспедицию, пока в Кастилии будут собираться части большой Португальской армии, которой назначалось двигаться на Лиссабон под водительством знаменитого Массена.

Согласившись на Андалусскую экспедицию, Наполеон предписал Жозефу ряд мер предосторожности в этой операции. Он приказал ему двигаться с тремя корпусами, 4-м корпусом Себастиани, 5-м корпусом Мортье и 1-м корпусом Виктора, оставив в резерве дивизию Дессоля. Что до 2-го корпуса, перешедшему от Сульта к Оделе, а совсем недавно – к генералу Ренье, ему было предписано оставаться на Тахо перед Алькантарой для наблюдения за англичанами, планы которых после отступления в Португалию оставались неизвестными. С этими тремя корпусами и старыми драгунскими дивизиями Жозеф располагал примерно 60 тысячами человек, а вместе с резервом генерала Дессоля, охранявшим его тылы, и наблюдательным корпусом генерала Ренье, следившим за правым флангом, его силы составляли не менее 80 тысяч человек. Этого было более чем достаточно, при состоянии сил испанцев, для захвата Эстремадуры, Андалусии и королевств Гренады и Мурсии. Удержание этих провинций было другой задачей, о которой в ту минуту пока не думали.

Отправив эти инструкции, Наполеон предписал генералу Сюше потратить время, которое Жозеф использует на покорение Андалусии, на взятие Лериды и Мекиненсы. Получая для выполнения этой задачи поддержку Ожеро, Сюше, в свою очередь, должен был помочь тому захватить Тортосу и Таррагону, а затем двинуться на Валенсию, где должно было завершиться покорение юга, начатое Жозефом. Маршал Ней в это время должен был организовывать в Старой Кастилии свой корпус, преследовать повстанцев Леона, оказывать помощь генералу Боне в Астурии, подготавливать осады Сьюдад-Родриго и Альмейды, с которых предстояло начать Португальскую кампанию, и за такого рода неутомительной деятельностью дожидаться, когда полностью соберутся все составные части португальской армии.

Получив разрешение на экспедицию в Андалусию, Жозеф испытал подлинную радость и устроил пышные сборы, подобные сборам Людовика XIV, двинувшегося на Фландрию со всем своим двором. Он взял с собой четырех министров, двенадцать государственных советников, множество придворных и бессчетное количество слуг. Он выступил в январе и две недели спустя подошел к ущельям Сьерра-Морена. Маршал Сульт, руководивший операциями, направил 4-й корпус по дороге из Валенсии на Сан-Клементе, дабы обойти слева главное ущелье Деспенья-Перрос, ведущее к Байлену. Пятый корпус он направил по большой Севильской дороге в само ущелье, а 1-й корпус – через Альмаден, дабы обойти ущелье справа и спуститься на Гвадалквивир между Байленом и Кордовой.

Хотя власть Жозефа над корпусами, не приданными непосредственно ему, была ненадежна, Сульт от его имени предписал генералу Сюше отказаться от осады Лериды и выдвигаться на Валенсию, дабы прикрыть левый фланг Андалусской армии. Направив приказ такого же рода маршалу Нею, он рекомендовал ему без промедления начинать осаду Сьюдад-Родриго, дабы привлечь англичан к северу Португалии и очистить правый фланг Андалусской армии, которую он защищал всеми способами, будто она подвергалась величайшим опасностям.

Приняв эти меры, выдвинулись на Сьерра-Морена с намерением атаковать 19 или 20 января 1810 года. Генерал Арейсага по-прежнему командовал испанской армией, наполовину уничтоженной в Оканье и рассеявшейся по многочисленным отрогам Сьерра-Морена. Генерал Ла Романа, которому поручалось реорганизовать эту армию, многое обещал и почти ничего не сделал. Она насчитывала от силы 25 тысяч человек, деморализованных и лишенных всего самого необходимого. Арейсага выстроил три дивизии этой армии перед проходами Альмадена, Деспенья-Перроса и Вилья-Маурике. Одна дивизия, присланная из Старой Кастилии под командованием герцога Альбукерке, перешла Тахо под Алькантарой и двигалась на Севилью, чтобы прикрыть столицу.

Восемнадцатого января маршал Виктор выступил из Альмадена на Сьерра-Морена по дороге, весьма неудобной для артиллерии, а 20-го двинулся через горы, намереваясь дебушировать на Кордову и обойти таким образом ущелье Деспенья-Перрос. На своем пути он встречал лишь разбегавшиеся войска, которые стремительно отступали к Кордове, не удерживаясь ни в одном пункте. Мортье 20-го подошел к ущелью Деспенья-Перрос, которое выводит на Каролину и Байлен. Заметив его приближение, испанцы взорвали несколько мин, которые отнюдь не сделали дорогу непроходимой, и стали отступать с высоты на высоту, стреляя издали и безрезультатно. Следуя за ними, маршал вышел к Каролине и Байлену, куда и вступил, захватив несколько пушечных орудий и тысячу пленных. Генерал Себастиани, дебушировав из Вилья-Маурике на перешеек Сан-Эстебан, встретил там чуть большее сопротивление, благодаря чему, однако, смог и добиться более значительных результатов, ибо захватил три тысячи человек, знамена и пушки. К вечеру 20 января вся французская армия соединилась на Гвадалквивире, и страшные места, овеянные столь ужасной славой, остались позади.

Войска, столь скверно защищавшие под командованием генерала Арейсаги ущелья Сан-Эстебан и Деспенья-Перрос, поспешно отступили на Хаэн, чтобы прикрыть Гренаду. Другие части, которые из Альмадена отошли на Кордову, отступили не к Севилье, от которой испанцы не ждали большого сопротивления, а к Кадису, где они надеялись обрести надежное убежище за лагунами острова Леон под защитой английского флота. Французская армия частично последовала в этих же направлениях. Четвертый корпус генерала Себастиани, образующий левый фланг французов, преследовал до Хаэна обе дивизии, отступившие в Гренаду, дабы отнять у них это королевство и порт Малагу. Пятый корпус Мортье, образующий центр, от Гвадалквивира повернул вправо и соединился с 1-м корпусом Виктора, который спустился на Кордову. Из Кордовы они направились к Севилье, откуда к французской армии долетали тысячи призывов, суливших немедленную капитуляцию. Подойдя к Кармоне, близ Севильи, в ней и остановились, ибо Жозеф не желал брать города штурмом, ожидая результата тайных сношений, завязанных в Севилье О’Фарриллом, Азанзой и Уркихо.

Однако время ожидания мирного результата можно было использовать с большей пользой. Вместо того чтобы бездеятельно пребывать в Кармоне, следовало оставить Севилью справа и двигаться прямо на Кадис, дабы перехватить войска, снаряжение и, главное, членов правительства, которые намеревались там укрыться. Обладание Кадисом было гораздо важнее обладания Севильей, ибо французы наверняка могли опрокинуть стены Севильи с помощью пушек, но вряд ли преодолели бы лагуны, отделяющие Кадис от твердого берега Испании, и лишь внезапное нападение могло обеспечить французским войскам обладание этим важным городом, если и был какой-то шанс ускорить его покорение.

Жозеф предложил направить одно подразделение на Кадис, дабы перехватить всех, кто туда двигался, и оставить перед Севильей только 1-й корпус. Конечно, было бы лучше передвинуться на Кадис всей массой, нежели разделяться перед двумя важными пунктами провинции, но само по себе это предложение было лучше предложения не посылать в Кадис никого. Его поддержали многие генералы, но оспорил маршал Сульт. Он возразил, что армия и без того ослаблена отправкой Себастиани в Гренаду и не следует ослаблять ее еще больше, отправляя подразделение в Кадис, так как после взятия Севильи Кадис падет сам собой. Авторитет маршала вынудил Жозефа отказаться от предложения, и, вместо того чтобы протянуть одну руку к Кадису и перехватить хотя бы тех, кто туда отправился, а другую простереть над Севильей, чтобы завладеть столицей, теперь думали об одной Севилье и тотчас двинули к ней объединенные корпуса Мортье и Виктора.

Приближение французов вызвало в Севилье чрезвычайное волнение. Центральная хунта, в предвидении того, что должно было случиться, декретом постановила переместиться в Кадис и предоставила исключительную заботу охранять Севилью исполнительной комиссии. При виде того, как члены центральной хунты уезжают один за другим в минуту угрозы новой столице монархии, народ восстал, провозгласил местную хунту хунтой обороны и выпустил из тюрьмы графа Монтихо и дона Франциско Палафокса, чтобы они отстояли у французов столицу Андалусии. В провинциальную хунту включили генералов Ла Роману и Эгуйю и, возбудив ярость уличных толп, звоня в колокола и шумно затаскивая пушки на род земляного укрепления, возведенного вокруг Севильи, решили, что привели ее в состояние обороны. В извинение тех, кто действовал подобным образом, следует сказать, что у них не было возможности сделать большее.

Во время этих бесплодных волнений в виду Севильи показался 29-й корпус Виктора. Звонили все колокола, народ, собравшийся на валах и крышах домов, испускал яростные крики, несколько пушек подтащили к земляной насыпи, окружавшей город. Но не такими средствами можно было остановить французов. Виктор потребовал капитуляции и объявил, что если ворота не откроют тотчас же, он будет атаковать и уничтожит всех, кто окажет сопротивление. Угрозы в соединении с тайным сообщением с городом возымели свое действие и привели к началу переговоров, во время которых большинство главных действующих лиц, во главе с маркизом Ла Романой, ускользнули из Севильи. Тогда провинциальная хунта согласилась сдать столицу Андалусии, и 1 февраля ее ворота распахнулись перед армией Жозефа, который вступил в город под барабанный бой и с развернутыми знаменами.

Город был почти пуст. Высшие классы сбежали в Кадис, соседние провинции или в Португалию. Монашество также постаралось скрыться от победителей, а народ, в первом движении страха, разбежался по окрестностям. Но французы не учинили беспорядков и, забрав только для своих нужд продовольствие, никого и ничего не трогали. Жозеф, поспешив применить свою систему, обещал полное прощение всем, кто вернется, приласкал духовенство, весьма склонное к возвращению, и за несколько дней вернул народ, гнев которого прошел вместе со страхом и которому не хотелось терпеть голод и холод в окружающих полях. В Севилье нашлось продовольствие, боеприпасы, артиллерия и довольно значительные ценности в виде табака и руды из Альмаденских копей. Именно в таких ресурсах имелась великая нужда, и ими поспешили воспользоваться.

Следовало еще выяснить, станет ли покорение Севильи столь верным залогом капитуляции Кадиса, как утверждал Сульт. Движения французских армейских корпусов должны были вскоре известить об этом.

Пятый корпус, направленный на Эстремадуру, разогнал по дороге несколько подразделений Ла Романы и захватил довольно значительную добычу в обозах и деньгах у многочисленных беглецов, искавших убежища за крепкими стенами Бадахоса. Прибыв к воротам Бадахоса, Мортье потребовал капитуляции крепости. Однако укрепления Бадахоса были значительны, находились в хорошем состоянии и были заняты мощным гарнизоном, городские припасы были обильны и легко пополнялись, а население, возросшее за счет испанцев, укрывшихся в его стенах вместе со всеми своими ценностями, требовало не сдаваться французам. Комендант от имени маркиза Ла Романы отвечал, что крепость намерена защищаться и окажет сопротивление, какого следует ожидать от природной силы и энергии тех, кто ею командует. Не располагая снаряжением, необходимым для осады, Мортье занял сильную позицию на Гвадиане и связался со 2-м корпусом, стоявшим поначалу на Тахо, а затем передвинувшимся к Трухильо.

Корпус генерала Себастиани, преследуя остатки войска Арейсаги, последовательно вступил в Хаэн, Гренаду и затем показался перед Малагой, где народ в ярости грозил бурным сопротивлением. Но внезапная атака авангарда легкой кавалерии и пехоты усмирила ярость толпы и привела к быстрой капитуляции этого важного морского порта. Четвертый корпус мог надеяться на довольно мирное водворение в королевстве Гренада.

К сожалению, в Кадисе события приняли не столь благоприятный оборот. Местная повстанческая хунта занялась обороной крепости и, польщенная тем, что Кадис стал местопребыванием правительства, обошлась с центральной хунтой не так дурно, как жители Севильи. Она предоставила ей всё необходимое для заседаний и любезно встретила гражданских и военных лиц, искавших прибежища в стенах города. К многочисленным политическим беженцам присоединились герцог Альбукерке с его дивизией и войска, отступившие из Альмадена на Кордову, а от Кордовы на остров Леон. Не пустив англичан во внутренний рейд, хунта Кадиса открыла им рейд внешний и приняла в крепости четыре тысячи английских солдат.

При подобных ресурсах Кадис и не думал о капитуляции. В нем бурлили самые неистовые страсти, и политическое движение, прервавшееся в Севилье из-за прихода французов, теперь продолжалось с удвоенной силой в Кадисе, под прикрытием почти непреодолимых природных и военных препятствий.

Первым результатом этого движения должен был стать и стал роспуск центральной хунты, которая, убедившись в дальнейшей невозможности сохранить власть, поспешила ей покориться. Под всеобщие аплодисменты жителей и беженцев хунта без промедления объявила о созыве Кортесов, постановила его форму и назначила королевское регентство для совершения исполнительной власти. Регентство включало пять членов: епископа Оренсе, фанатика с посредственными способностями; генерала Кастаньоса, человека ловкого и разумного, но более способного обходить трудности, нежели их разрешать; государственного советника Сааведру, чиновника с немалым опытом управления; знаменитого моряка дона Антонио Эсканьо и дона Мигеля де Лардисабаля из американских колоний, призванного представлять в правительстве заокеанские провинции.

Таково было положение дел, когда 1-й корпус маршала Виктора подошел к каналу Санти-Петри через три-четыре дня после вступления французов в Севилью. Если бы он появился перед Кадисом с внушительными силами, когда правительство и армия находились еще в Севилье, быть может, ему удалось бы захватить крепость врасплох и предрешить ее капитуляцию. Но после того как в Кадисе успели собраться члены всех властей, многочисленные войска и самые горячие головы Испании, после того как подоспели англичане, рассчитывать на капитуляцию было безумием. Следовало готовиться к долгой и трудной осаде.

Эта великая морская крепость, древний центр морского могущества Испании, располагается в устье Гвадалквивира. Скала, поднимаясь над морем на несколько сотен футов, завершается обширным плато, покрытым многочисленными и богатыми жилищами, и, соединяясь песчаной косой с обширными лагунами, которые окаймляют южный берег Испании, образует сам город Кадис. Заключенная между Кадисом и лагунами морская поверхность образует внутренний рейд. Среди лагун, одни из которых возделаны, а другие покрыты солончаками, возвышается знаменитый арсенал, сообщающийся с рейдом через несколько больших каналов. Широкий и глубокий канал, протянувшись от Пуэрто-Реаля до форта Санти-Петри, окружает лагуны и очерчивает границу, за которой находится остров Леон. Так, чтобы захватить остров и сам Кадис, нужно было переправиться через канал Санти-Петри на виду у неприятельской армии и многочисленных флотилий испанцев и англичан; затем продвинуться через лагуны, пересекая множество весьма удобных для обороны рвов; захватить одно за другим строения городка на той стороне канала; и наконец двинуться по земляной косе к Кадису, захватывая укрепления, которыми она покрыта.

Правда, из нескольких выступающих пунктов побережья, как, например, из Трокадеро, можно было посылать на Кадис зажигательные снаряды и, вероятно, избавить себя от прямой и регулярной атаки. Но эта трудная и опасная операция требовала предварительного проведения многих других. Сначала требовалось захватить Трокадеро и восстановить форт Матагорду, откуда возможен обстрел Кадиса, затем расположить вдоль канала Санти-Петри ряд небольших укрепленных лагерей, дабы стала возможной осада острова Леон. Артиллерию, необходимую для оснащения этих укреплений, нужно было везти из Севильи и даже отчасти отлить в арсенале этого города, потому что та, что там уже имелась, была не очень большого калибра. Наконец, требовалось строительство флотилии – для переправы через канал Санти-Петри и пересечения внутреннего рейда в минуту решающей атаки, а также чтобы держать в отдалении неприятельские флотилии, которые не преминут появиться, чтобы мешать работам осаждавших и обстреливать укрепления. В Пуэрто-Реаль, Пуэрто-Санта-Мария и в бухте (в ее части по эту сторону канала) имелись элементы флотилии, хотя испанцы при приближении французов и перевели все суда с внутреннего рейда на внешний, полностью недосягаемый для огня. Помимо начального материала для флотилии, французы располагали и полностью организованным персоналом для нее в лице гвардейских моряков. Но чтобы собрать столь разнообразные средства нападения, требовалось время.

Теперь, когда французские войска рассредоточились по огромному краю от Мурсии до Гренады, от Гренады до Кадиса, от Кадиса до Севильи и от Севильи до Бадахоса, всех поразило одно соображение: этой прекрасной армии, вдвое превосходящей силы, необходимые для захвата юга Испании, едва ли окажется достаточно, чтобы его сохранить. Маршалу Виктору с 20 тысячами едва хватало людей для окружения острова Леон и сдерживания его гарнизона, более многочисленного, но, к счастью, менее храброго, чем его 1-й корпус; у него было довольно войск для подготовки осады, но не довольно для ее исполнения. Пятому корпусу маршала Мортье, вынужденному оставить гарнизон в Севилье и наблюдательный корпус перед Бадахосом, грозили большие трудности при исполнении двойной задачи. Четвертый корпус Себастиани, вынужденный удерживать Малагу, оккупировать Гренаду и противостоять повстанцам Мурсии, опиравшимся на валенсийцев, не располагал ни одним лишним солдатом. Дивизии Дессоля, оставленной в проходах Сьерра-Морена для защиты коммуникаций, также предстояло быть задействованной полностью, ибо надлежало охранять, помимо ущелий Сьерра-Морена, Хаэн, контролирующий Гренадскую дорогу, и равнины Ла-Манчи, за которыми лежал Мадрид. Но и в Мадриде, где остались лишь немногие испанцы и больные, требовался французский гарнизон. Дивизия Дессоля обязана была его обеспечить и, оказавшись разделенной между двумя задачами, не справилась бы, вероятно, ни с одной. Наконец, 2-й корпус генерала Ренье, расположенный на Тахо между Альмарасом, Трухильо и Алькантарой, невозможно было отозвать, не проявив неосмотрительности, ибо именно таким путем англичане в предыдущем году передвинулись из Абрантеса на Талаверу.

И получалось, что многочисленная и прекрасная армия, самая доблестная армия Империи численностью около 80 тысяч человек, оказалась разбросана по Гренаде, Андалусии и Эстремадуре так, что ни в одном месте не обладала достаточной силой и, конечно же, не могла оказать никакой помощи армии, которая собиралась действовать в Португалии против англичан! Надежда на возможность передвинуть отдельные ее части к Лиссабону, склонившая Наполеона к согласию на Андалусскую экспедицию, должна была улетучиться и уступить место опасению, что сил окажется недостаточно даже для сохранения Андалусии.

Новое регентство, руководившее восстанием из глубины лагун Кадиса, приказало маркизу Ла Романе принять командование войсками Эстремадуры, стоявшими лагерем вокруг Бадахоса. Генерала Блейка призвали из Каталонии (где заменили его генералом О’Доннеллом) и поставили во главе армии центра, остатки которой нашли прибежище в королевстве Мурсии. Блейк должен был собрать их и совместно с гарнизоном Кадиса направлять экспедиции на Гренаду, Севилью и куда только сможет, дабы поддержать герильясов Ронды.

Следует еще добавить, что двойная диверсия на крыльях французской армии, состоявшая в выдвижении Нея на Сьюдад-Родриго и Сюше на Валенсию, потерпела неудачу. Отданный Нею необдуманный приказ напасть на важную крепость Сьюдад-Родриго без осадной артиллерии и по соседству с англичанами, которые передвинулись на север Португалии, мог привести только к пустой браваде. Маршал Ней только послал несколько ядер в стены крепости и затем предъявил ультиматум коменданту, ответившему на подобный вызов, как он того и заслуживал. Ней вернулся в Саламанку. Сюше, сочтя, что приказ выдвигаться на Валенсию согласован с Наполеоном и перевешивает приказ осадить Лериду, Мекиненсу и Тортосу, показался перед Валенсией. Он даже захватил предместье Грао и обстрелял город ядрами. Но сопротивление, оказанное валенсийцами, невозможно было одолеть без тяжелой артиллерии, и генералу пришлось отступить в Арагон.

Тем не менее в Андалусии нечего было опасаться с той армией, которую там собрали, и всё зло, хоть и великое, сводилось к обездвиживанию 80 тысяч опытных солдат. Французы полностью контролировали край, который был покорен и платил подати. Жозеф переезжал из города в город, и поскольку любопытство собирало вокруг него толпы, а усталость от войны доставляла новых приверженцев, придворные льстецы называли его поездку по стране триумфальной, а трезвомыслящие люди считали не имевшей никакого значения. Льстецы наперебой твердили, что король мягкостью и добротой добьется большего, чем Наполеон с его ужасными солдатами, и что если предоставить дело Жозефу, он скоро подчинит Испанию; при этом забывали, что их окружали 80 тысяч тех самых ужасных солдат, которые обеспечивали Жозефу возможность испытать свои чары на народе Андалусии. Король был доволен, и маршал Сульт полагал, что он немало прибавил в весе, что, несомненно, было нелишним перед суровым судом Наполеона.

Но пока они поздравляли друг друга с успехом Андалусской экспедиции, из Парижа грянул гром, обративший радость Жозефа в горькую печаль. Экспедиция в Андалусию заняла первые месяцы 1810 года, и в это самое время происходили серьезные распри с Голландией. Наполеон был недоволен не только королем Луи, но и королем Жеромом из-за Ганновера и невыполнения финансовых условий, связанных с уступкой этого края. Устав терпеть непрерывные затруднения из-за своих братьев, не желая признавать, что они лишь пассивные проводники сопротивления самой природы вещей, он горячо гневался на них, и не только за их ошибки, но и за свои собственные, ибо кто, как не он сам, желая повсюду добиться невозможного, породил в конечном счете все препятствия, с которыми теперь сталкивался на каждом шагу? Получив в таком раздраженном расположении духа множество донесений о речах, которые велись при дворе Жозефа, о системе, значимость которой там раздували, и в особенности о щедрости, выказанной в отношении некоторых фаворитов, Наполеон принял весьма жесткие меры, которые никак не облегчали положение Жозефа в Испании. Прежде всего, он крайне не одобрил, что генерала Сюше отвлекли от осады Лериды и направили без тяжелой артиллерии на Валенсию, что вынудило французскую армию дважды показываться впустую под стенами этого города. Он осудил Жозефа, осудил самого генерала и запретил ему впредь подчиняться каким-либо иным приказам, кроме тех, что исходят из Парижа. Он равным образом не одобрил приказа маршалу Нею неосмотрительно выдвигаться на Сьюдад-Родриго, и в этой ошибке также обвинил Мадридский главный штаб. Но это было еще не самое неприятное.

Одаривание деньгами фаворитов в то время, когда повсюду недостает ресурсов, – вот что не понравилось Наполеону превыше всего. «Поскольку нашлись средства для подачек бездельникам и интриганам, – сказал он, – должны были найтись средства и для содержания солдат, которые проливают кровь за короля Жозефа; а поскольку их нужды удовлетворять не хотят, я удовлетворю их сам». И после таких слов Наполеон превратил четыре провинции слева от Эбро – Каталонию, Арагон, Наварру и Бискайю – в военные губернаторства. Он постановил, что власть в этих губернаторствах – как гражданскую, так и военную – будут осуществлять генерал-губернаторы, которые будут собирать все финансовые поступления в армейскую кассу, а с мадридской властью иметь лишь отношения внешней почтительности, но никаких отношений подчинения или финансовых. Только ему одному командующие корпусами Ожеро, Сюше, Рейль и Тувено должны были давать отчет в своих действиях и от него одного получать инструкции. Обеспечив себе таким образом военное обладание территориями слева от Эбро, Наполеон тайно написал каждому из этих генералов, чтобы сообщить свой подлинный замысел, состоявший в присоединении левого берега Эбро к Франции, в возмещение жертв, на которые ему пришлось пойти, чтобы обеспечить испанскую корону Жозефу. Не желая еще, однако, объявлять о таком плане, Наполеон предписал и им молчать о нем; но в случае получения ими из Мадрида приказов, противоположных парижским, он разрешал объявить, что они получили запрет на подчинение испанскому правительству и приказание подчиняться только правительству французскому.

Подобное решение было весьма опасным не только для Испании, но и для Европы. Казалось, что Наполеон – ненасытный в мире, как и в войне, – когда не завоевывал мечом, хотел завоевать декретами. Он недавно присоединил к Империи Тоскану, римские земли, Голландию. Он подумывал сделать то же в отношении Вале и ганзейских городов. Добавление к этим приобретениям еще и территории до Эбро как будто прямо заявляло, что ничто не может ускользнуть от жадности французского императора и любая земля, на которую падет его свирепый взгляд, станет потерянной для ее обладателя, даже если таковым окажется его брат!

План присоединения четырех провинций невозможно было долго сохранять в тайне. Одного учреждения военных губернаторств в этих провинциях хватило бы, чтобы обнажить подлинный замысел Наполеона, и никто, как мы вскоре увидим, на этот счет не ошибся. К тому же Наполеон не остановился на этой мере. Он принял и другие, ограничившие королевскую власть Жозефа до самых ворот Мадрида. Помимо упомянутых губернаторств, он разделил действующие армии на три группы: Южную, Центральную и Португальскую. Во главе армии Юга он поставил Сульта, поведение которого в Опорто, поразмыслив, решил не расследовать, и вверил ему 1-й, 4-й и 5-й корпуса, занимавшие Гренаду, Андалусию и Эстремадуру. Центральную армию он составил из одной только дивизии Дессоля, добавив к ней батальоны депо, в основном находившиеся в Мадриде, и вверил ее Жозефу. Португальская армия формировалась из всех войск, уже собранных или только собиравшихся на севере, чтобы выдвигаться на Лиссабон под командованием Массена. Каждый из генералов, командовавший действующими армиями и обладавший реальной властью, должен был подчиняться только французскому правительству, то есть самому Наполеону, который уже присвоил себе звание Верховного главнокомандующего испанских армий и назначил принца Бертье начальником своего Главного штаба.

Таким образом, Жозеф не мог ничего приказывать генерал-губернаторам провинций Эбро и командующим трех действующих армий. Он имел право отдавать приказы только Центральной армии в качестве ее командующего, но она была самой малочисленной, имела незначительную задачу и состояла из 20–25 тысяч человек. Невозможно было сделать власть короля Жозефа более ограниченной и более номинальной, и это был, конечно, не лучший способ возвысить его в глазах испанцев. Более того, предписания относительно финансов оказались столь же суровы, как и предписания относительно военной иерархии. Все сборы в провинциях Эбро приписывались оккупировавшим их армиям. Действующим армиям следовало обеспечивать себе пропитание за счет страны, где они воевали, но поскольку они могли не найти наличных денег для жалованья, Наполеон согласился присылать в Испанию ежемесячно два миллиона. Теперь Жозеф был ограничен не только в отношении командования войсками, но и в отношении доходов, имея право только на то, что поступало прямо в Мадрид: налог на ввоз товаров в столицу. Ненависть, которую питали к нему испанцы, не из-за него самого, но из-за иностранного вторжения, представителем какового он являлся, могла превратиться в чувство еще более страшное – в презрение.

Жозеф получил эти известия в Севилье и был ими потрясен. После столь тяжкого удара он не захотел более оставаться там, ибо его присутствие уже не могло оказывать на его новых подданных ожидаемого воздействия. К тому же в Андалусии он оказался лишенным всякой власти, ибо главнокомандующим Южной армии сделался маршал Сульт. Жозефу также требовалось приблизиться к Франции, дабы переговорить с братом и объяснить ему возможные последствия последних мер, принятых в Париже. Поэтому он отбыл вместе со своими министрами, оставив абсолютным властителем Андалусии Сульта, весьма довольного тем, что он наконец избавился от номинального монарха, который теперь только стеснял его, монарха реального. Так, 80 тысяч лучших в Испании солдат оказались парализованы ради того, чтобы сделать королем Андалусии не Жозефа, а маршала Сульта!

Жозеф быстро и без всякой помпы проехал через Андалусию, по которой еще недавно совершал свои триумфальные прогулки. Тотчас по возвращении в столицу он поручил своей жене, находившейся в Париже, и собиравшимся туда министрам Азанзе и Эрвасу вступить в переговоры с его братом и дать ему понять, что потеря провинций Эбро обрушит на него ненависть и презрение испанцев и что лучше удалить его с Иберийского полуострова вовсе, нежели оставлять на таких условиях.

Наполеон принял испанских министров без суровости, но с некоторым пренебрежением, самым презрительным образом отозвавшись о политике Жозефа, который вообразил себе, что одними деньгами, без солдат, усмирит непреклонную испанскую нацию, хотя ей если и можно протянуть руку, то только после того, как сразишь ее. Он выказал непреклонность в отношении финансов, объявил, что не в силах справиться с военными расходами, и если войскам не платят, ему придется их отозвать, а поскольку Жозеф не умеет или не хочет извлечь из Испании имеющиеся там средства, ему придется это сделать руками своих генералов; что он собирается зорко следить за ними и обяжет переводить в кассы Жозефа всё, что будет превосходить нужды армий; что Жозефу остаются почти усмиренные Новая Кастилия, Ла-Манча и Толедо; что он ничего не может добавить к двум миллионам, которые обещал присылать из Франции, и уже не может изменить порядок командования войсками; что нужны лишь две большие армии, Южная и Португальская, чтобы содействовать изгнанию англичан, и он один способен ими руководить, а потому, оставив еще и армию Центра, он уступил всё возможное, вверив ее Жозефу, который может располагать ею по своему усмотрению; что, в конце концов, командующие армиями обладают властью лишь в отношении военных операций и содержания армий, а во всем остальном они просто гости короля Испании и обязаны чтить его как короля и брата императора.

Относительно провинций Эбро, где он учредил губернаторства, Наполеон не стал скрывать плана дальнейшего их присоединения к Франции в возмещение его расходов; однако добавил, что присоединение будет оплачено компенсацией, а таковой может стать присоединение к Испании Португалии, но прежде чем присоединить, ее нужно завоевать, а для этого нужно выгнать из нее англичан, после чего добиться от них мира, что не так-то просто. Повторив эти речи несколько раз в различных ситуациях, Наполеон удержал при себе министров брата и, казалось, отложил решение всех трудных вопросов до окончания кампании 1810 года, которая, возможно, завершив войну, положит конец и недоумениям Жозефа. Испанские министры остались в Париже, дабы вести переговоры и пользоваться любым случаем повлиять на несгибаемую волю Наполеона.

Пока же Наполеон обещал им добавить некоторые войска к армии Центра, после чего занялся окончательным решением хода операций на 1810 год. Он совершил настоящую ошибку, не атаковав англичан сразу же, в феврале или марте, всеми имевшимися тогда силами, ибо на юге Испании сезон военных операций начинался очень рано. Но располагавшиеся прежде вокруг Мадрида 80 тысяч солдат теперь были разбросаны между Байленом, Гренадой, Севильей, Кадисом и Бадахосом, и для доукомплектования Португальской армии следовало дожидаться прибытия всех направленных в нее войск. Теперь предстояла уже не весенняя, а осенняя кампания, ибо летом, особенно на юге полуострова, жара делает военные операции невозможными. Оставалось плодотворно использовать май, июнь, июль и август.

Принужденный к более медленной войне, Наполеон задумал сделать ее методической и начать вторжение в Португалию с осады крепостей. Уже было решено, что Сюше осадит Лериду и Мекиненсу, а Ожеро, прежде чем снова двигаться на Валенсию, осадит Тортосу и Таррагону. Наполеон решил, что Сульт, не оставляя попыток захватить Кадис, попытается захватить и Бадахос; что Массена, в свою очередь, пока будет завершаться формирование его армии, завершит осады Сьюдад-Родриго и Альмейды, которые являлись ключами к Португалии со стороны Кастилии. В сентябре, после захвата этих опорных пунктов, планировалось начать общее наступление на Лиссабон: Массена выдвинется по правому берегу Тахо, а Сульт – по левому. По новому плану всё лето отводилось осадам.

Сюше приступил к выполнению поставленной перед ним задачи еще в апреле. Десятого числа он расположил свою штаб-квартиру в Монсоне, где заранее собрал осадное снаряжение: тяжелую артиллерию, фашины, туры и орудия всякого рода. Его корпус, возросший в результате прибытия последних подкреплений до 30 с лишним тысяч человек, мог выставить на линию не более 24 тысяч солдат. Оставив около 10 тысяч человек для охраны Арагона, он с 14 тысячами направился на Лериду и осадил ее с обоих берегов Сегре. Этих сил было довольно для штурма крепости, но приходилось опасаться, что их окажется недостаточно, если придется прикрывать осаду от весьма вероятных нападений извне. Правда, Наполеон приказывал Ожеро и Сюше воспользоваться соседством друг друга для взаимопомощи. Ожеро должен был прикрывать осады Лериды и Мекиненсы, пока Сюше их будет осуществлять, а Сюше, в свою очередь, мог прикрыть осады Тортосы и Таррагоны, в то время как Ожеро посвятит им свои силы.

К несчастью, армия Каталонии разрывалась меж тысячью разных забот, то прикрывая французскую границу, на которую каждодневно покушались летучие отряды, то вынужденная мчаться в Барселону, чтобы защитить этот город или доставить ему продовольствие, то призываемая на помощь в осаде Остальрика, и зачастую не успевала справляться с этими задачами, поскольку хотела исполнить их все сразу. Тут требовались редкостные изобретательность и энергия, а старый Ожеро, преемник Сен-Сира, не был таким уж одаренным человеком. В ту минуту он находился перед Остальриком, далеко от Лериды. Поэтому Сюше прибыл к крепости один, но ничуть не волнуясь, ибо умел вовремя разделять свои силы между осадой и изгнанием армии, которая могла прийти его побеспокоить, и надеялся справиться с вверенной ему двойной задачей.

Крепость Лерида известна в истории, со времен Цезаря и до великого Конде она играла в войнах важную роль. Великий Конде, как все знают, не смог ее одолеть; герцогу Орлеанскому во время войны за наследство это удалось. Ныне можно было потерпеть неудачу в этом предприятии, хотя в нем и не было ничего чрезвычайного. Крепость располагалась на правом берегу реки Сегре, несущей в себе воды по крайней мере с половины Пиренейских гор. Город, построенный у подножия скалы, увенчанной укрепленным замком, стоит между скалой и Сегре, спереди частично защищен водами реки, и со всех сторон – навесным огнем из замка. Скала, на которой высится замок, отвесна почти со всех сторон, и только с юго-западной стороны на нее можно забраться по пологому склону, выходящему из города; однако ближе к вершине склон делается более отвесным и представляет отдельные выступы, на которых построены форт Гардени и редуты Сан-Фернандо и Пилар, так что та сторона, с которой открывается доступ к замку, сама защищена добротными укреплениями. Итак, нужно было под огнем из замка захватить город, а затем и сам замок, форсировав преграждавшие к нему путь укрепления.

В городе находились 18 тысяч фанатично настроенных жителей, а также гарнизон в 7–8 тысяч человек под командованием молодого и энергичного Хайме Гарсии Конде, отличившегося во время осады Хероны. У осажденных имелось достаточно продовольствия и боеприпасов, даже для долгой осады.

Сведущий офицер инженерной части Аксо решил атаковать город между рекой и замком Гардени с северо-восточной и самой населенной его стороны, чтобы подвергнуть мужество населения суровому испытанию. Правда, таким образом французы оказывались под огнем из замка, но природа участка облегчала рытье траншей, ибо при быстром приближении огонь должен был стать столь отвесным, что представлял уже гораздо меньшую опасность. К тому же при атаке с этой стороны войска не оставляли за собой форт Гардени, расположенный на противоположном склоне.

В то время как французы собирались открыть траншею, Сюше узнал из перехваченного письма, что испанский генерал О’Доннелл спешит на помощь Лериде с арагонскими и каталонскими войсками. Сюше не стал торопиться выступать ему навстречу, не желая отходить от Лериды ни слишком рано, ни слишком далеко: располагая мостами через Сегре, он мог за несколько часов перейти реку и выдвинуть свои силы навстречу неприятелю, оставив перед крепостью арьергард, достаточный для сдерживания гарнизона.

Двадцать второго апреля стало известно, что генерал О’Доннелл близко и подошел уже на расстояние одного марша. Он двигался из Каталонии по левому берегу Сегре, тогда как город и осадные войска находились на правом. Сюше принял такие диспозиции, чтобы противостоять и внешнему и внутреннему неприятелю. Генерал Арисп остался у городского моста, по которому гарнизон мог сообщаться с идущей на помощь армией, и должен был сдерживать и гарнизон, и корпус О’Доннелла. Мюнье, расположенный чуть выше на Сегре, должен был тотчас перейти через реку и, когда неприятель приблизится к мосту, охраняемому Ариспом, атаковать его с фланга.

На рассвете генерал О’Доннелл показался на краю равнины Маргалеф, простирающейся влево от Сегре, и тотчас вступил в дело. Его войско возглавлял авангард из легкой пехоты и кавалерии, а сам он двигался справа и слева от дороги двумя колоннами общей численностью в десять тысяч человек. Это были лучшие войска Каталонии и Арагона. Едва заслышав огонь аванпостов, генерал Арисп вскочил на коня и с 4-м гусарским и двумя ротами 115-го и 117-го линейных без колебаний атаковал неприятельский авангард и опрокинул его далеко на равнину. Достигнутое преимущество позволило ему вернуться к городу, дабы сдержать гарнизон, который уже начал дебушировать с моста через Сегре под радостные крики жителей. Арисп со 117-м линейным атаковали гарнизон в штыки, оттеснили его на мост и вынудили вернуться в крепость.

Пока шли эти быстрые бои, дивизия Мюнье перешла через Сегре и выдвинулась на поле сражения. Генерал атаковал обе испанские дивизии во фланг, пройдя через равнину Маргалеф самым коротким путем, по диагонали. Его пехоте предшествовал 13-й кирасирский, единственный полк тяжелой кавалерии, служивший в Испании, численностью двенадцать сотен всадников, под командованием превосходного офицера полковника Эгремона. Когда противник оказался в пределах досягаемости, кирасиры построились в боевые порядки, поставив пушки на крыльях и угрожая флангу испанской армии. После артиллерийского обстрела, когда неприятельская кавалерия выдвинулась вперед, чтобы прикрыть свою пехоту, кирасиры атаковали ее галопом и опрокинули. Валлонские гвардейцы тотчас встали в каре, чтобы защитить, в свою очередь, кавалерию. Но кирасиры продолжили атаку и прорвали и опрокинули всех, кто пытался подражать примеру валлонских гвардейцев. Через несколько минут вынудили сложить оружие почти шесть тысяч человек. Остатки неприятельского войска со всех ног бежали к дорогам Каталонии, а французам досталось множество пушек, знамен и обозов.

После такой блестящей победы можно было не опасаться, что кто-то помешает осаде. Траншею открыли 29 апреля. Подкопные работы были трудны, но не из-за твердости почвы, а из-за разлившихся в окрестностях вод Сегре, дождливой весны и весьма неприятного артиллерийского обстрела из замка. В нескольких каналах устроили плотины, чтобы отвести воду от траншей, и, как могли, укрывались от огня из замка. Подкопные работы велись в направлении бастионов под названием Кармен и Мадлен. Когда 6 мая все батареи были поставлены и оснащены, начали обстрел. Французская артиллерия вела его поначалу очень живо, но сильно страдала от артиллерии замка: несколько орудий оказались разбиты. Атакующие вынуждены были приостановить огонь, поставить новые батареи и изменить направление огня старых. Одну из них поставили на левом берегу Сегре, дабы обстреливать городской мост и – рикошетом – атакуемые бастионы. Новые работы поглотили дни с 8 по 12 мая, а затем обстрел возобновили, на сей раз с полным успехом: полностью подавили артиллерию со стен крепости, а артиллерия замка делалась менее опасной по мере приближения к замку. Наконец, французы смогли приступить к пробитию бреши, чтобы сделать возможным штурм.

Генерал Сюше и полковник Аксо намеревались добиться одновременного падения города и замка, направляя осаду таким образом, чтобы оттеснить население в замок, где люди смогут продержаться не более нескольких дней. Для этого нужно было завладеть фортом Гардени или хотя бы его внешними укреплениями.

Вечером 12-го Сюше направил три отборные колонны в атаку на редуты Пилар и Сан-Фернандо и укрепление, которое связывало их с Гардени. Все три укрепления удалось захватить штурмом, и хотя сам форт Гардени не попал в руки французов, цель была достигнута, ибо окружающие укрепления не могли более служить убежищем населению. При этих действиях французы потеряли сотню, а неприятель – около четырех сотен человек.

Тринадцатого мая главнокомандующий и полковник Аксо решили штурмовать крепость. Бреши в бастионах (Кармен и Мадлен) были уже достаточно широки, оставалось только их захватить. Двум колоннам назначалось идти на приступ одновременно. Слева у реки одна колонна собиралась атаковать бастион Кармен, а генерал Арисп, форсировав мост через Сегре, должен был напасть на его защитников с фланга; справа другая колонна должна была атаковать бастион Мадлен, в то время как роте саперов надлежало рушить ворота, дабы впустить армию. Сюше и Аксо, во главе резервов, держались в траншеях, готовые передвинуться туда, где в них будет нужда.

На закате по сигналу четырех бомб обе колонны ринулись из траншей в бреши и прорвались в них, несмотря на ужасающий огонь в лоб и с фланга. Они вступили в город, который за бастионами оказался забаррикадированным. Колонны выдвинулись по главной улице и уничтожили одно за другим заграждения, возведенные позади бастиона Мадлен. Со стороны бастиона Кармен успех был таким же. Генерал Арисп захватил мост через Сегре, и тогда, прорвавшись в город со всех сторон, французские колонны оттеснили население вперемешку с гарнизоном к подъему, ведущему в замок. Перепуганные жители бросались вслед за гарнизоном и в сам замок и искали убежища даже во рвах. Всю ночь Сюше забрасывал снарядами, бомбами и гранатами этот тесный участок, заполненный людьми, испускавшими страшные крики, – ужасающая сцена, которой нельзя было избежать, ибо, только доведя до отчаяния несчастных жителей, набившихся в замок, атакующие могли добиться окончания осады.

Какова бы ни была преданность коменданта и гарнизона, они не могли ни приютить и прокормить всё население, ни позволить ему погибнуть под взрывами бомб и снарядов. В полдень 14 мая комендант Гарсия Конде вывесил белый флаг. Гарнизон сдался в плен, оказав французам всё возможное сопротивление.

Эта прекрасная осада доставила, помимо важнейшей крепости Арагона, 7 тысяч пленных, 133 орудия, большое количество патронов, пороха и ружей и склады с прекрасными запасами. Неприятель потерял около 1200 человек, французы – 700 человек убитыми и ранеными. Взятие Лериды произвело сильное впечатление на эту часть Испании и поубавило веры жителей в непоколебимость их стен, обретенную после сопротивления Хероны.

Вскоре Наполеон, недовольный маршалом Ожеро, заменил его Макдональдом, который был очень крепок на поле боя, но мало годился для таких военных действий, где нужны были молодость, активность и изобретательность в средствах. Предоставив Сюше ведение дальнейших осад, в которых тот, как оказалось, был мастер, Наполеон придал ему половину армии Каталонии и поручил после взятия крепостей Арагона покорить и крепости Каталонии, Таррагону и Тортосу, первая из которых располагалась на морском побережье, а другая – в устье Эбро. Маршал Макдональд должен был действовать между Барселоной, Остальриком, Хероной и границей, придвигаясь к тем пунктам, где сможет содействовать великим осадам, вверенным Сюше.

В то время как в Арагоне происходили эти события, Наполеон наконец заставил Массена покинуть Париж и отправиться в Саламанку. Маршал Массена, испытанный двадцатью годами войн, уже ощущал на себе последствия столь длительных тягот. Наделенный политическим чутьем, равным его военным талантам, он не нуждался в кровавом и славном уроке Эсслинга, чтобы понять, что нынешним правлением перейден предел всяческого благоразумия, и французы огромными шагами движутся к катастрофе. Поучаствовав во всякого рода войнах в Калабрии, Италии, Германии и Польше, он не ждал ничего хорошего и от войны, что упорно велась в Испании, и не испытывал никакого желания компрометировать свою высокую славу на военном театре, где, казалось, встречались одновременно все возможные трудности, какие Наполеон возбудил против своей фортуны. Поэтому Массена выказывал величайшее нежелание возглавлять Португальскую кампанию. Будучи вынужден объясниться с Наполеоном, он сослался на трудности операции, недостаточность средств, пошатнувшееся здоровье и ослабевший вместе со здоровьем боевой дух, на неудобство командования подчиненными, которые считали себя ему ровней и не привыкли подчиняться никому, кроме Наполеона.

С обольстительной и властной фамильярностью, которую он умел применять в отношении старых товарищей по оружию, Наполеон приласкал старого солдата, напомнил ему о его славе и мощи, вошедших в поговорку, сказал ему всё, что мы любим выслушивать, даже в это не веря: что в последней кампании он выглядел как никогда молодым и крепким, что армия полнится его именем, что всем его подчиненным хватает ума не считать себя ему ровней; что климат Португалии целителен для его здоровья; что он уже отдохнул и отдохнет еще, ибо до начала наступательных операций три-четыре месяца уйдут на осады; что под его командованием будет не менее 80 тысяч человек с великолепным снаряжением; что его сил будет более чем достаточно против 30 тысяч англичан, как бы им ни помогали климат и португальские повстанцы; что это последнее усилие и, доверяя ему эту операцию, император оставляет ему и последнюю славу, которую следует, возможно, стяжать, ибо за ней, скорее всего, последует мир; что он станет одновременно самым славным и самым популярным из всех солдат Франции, завоевав морской мир, единственно желанный, потому его одного французы еще не добились. Все эти доводы, сопровождаемые тысячью ласковых и дружеских слов, увлекли, но не убедили старого Массена, который не мог ни в чем отказать самому щедрому из властителей, будучи несколько месяцев тому назад назначен принцем Эсслингским и осыпан почестями и богатствами. С грустью проницательного человека, который сдается из благодарности и послушания, но не питает иллюзий, он подчинился.

Волей-неволей приняв командование Португальской армией, Массена отправился в Саламанку, где его прибытия со страхом ожидали повстанцы, с доверием – солдаты, и с некоторым неудовольствием – двое главных его заместителей, Жюно и Ней. Жюно был главнокомандующим Португальской армией, почти королем, и возвращение туда в качестве подчиненного весьма ущемляло его гордость. Ней, против воли служивший под началом Сульта, которого ставил ниже себя, под началом Массена, признанного первым человеком во французской армии, готовился служить с меньшей досадой; но надеялся на честь лично схватиться с англичанами и испытал мучительное разочарование, узнав, что призван командовать в качестве заместителя. Он не выказал всего неудовольствия, которое ощущал, но скрытые чувства легко выходят наружу, особенно у пламенных душ. Ней и Жюно вскоре должны были представить тому свидетельства.

Массена пришлось столкнуться с огромными трудностями. Наполеон подготовил множество корпусов, соединение которых составило бы внушительную силу, но они еще не были организованы в армию. Не было ни штаба, ни интендантства, ни госпиталей, ни транспортных средств, ни общего артиллерийского парка, ни осадной артиллерии. Для сбора необходимого снаряжения требовались наличные деньги, потому что даже если безжалостно забирать имущество у населения, у него можно найти зерно, вино и скот, но нельзя найти пушек, мортир, лафетов, орудий и фургонов. Однако Наполеон не желал более посылать в Испанию средства, дабы вынудить генералов раздобывать их самостоятельно. Кроме того, устав от этой войны, скрытно пожиравшей силы Империи и начинавшей внушать ему отвращение, Наполеон более не уделял ей достаточного внимания. Всю корреспонденцию он приказал просматривать Бертье, отвечал на нее также через посредство этого трудолюбивого человека, и приказы, неспешно формировавшиеся на основе анализа корреспонденции и передаваемые через посредника, становились только отзвуком его воли, ослабленным многочисленным эхом. Потому и исполнялись редко и не полностью.

Печальный результат такого положения вещей и обнаружил Массена по прибытии в Саламанку. Конечно, некоторые порции снаряжения и некоторое количество мулов, лошадей и фургонов, присланных из Франции после подписания мира с Австрией, были получены, но их перехватывали по пути и использовали для повседневных нужд еще до вступления в кампанию. Конвои со снаряжением – если они не охранялись внушительными силами – перехватывали как никогда многочисленные и дерзкие банды повстанцев, и это были далеко не все трудности, которые предстояло преодолеть маршалу Массена. Неудовлетворение насущных нужд породило в армии множество злоупотреблений, которые командиры, из усталости или сообщничества, в конце концов перестали пресекать. Солдаты, а порой и офицеры забирали у крестьян скот и хлеб не для прокорма, что всегда извинительно в военное время, но для перепродажи, чтобы раздобыть немного денег. Они предавались и контрабанде, пропуская за мзду стада мулов, груженных колониальными продуктами, и доходили даже до того, что продавали свободу испанским пленным, позволяя им убегать за плату.

Помимо общего плачевного положения, каждый корпус имел собственные нужды. В Старой Кастилии могли действовать незамедлительно только 6-й корпус Нея и 8-й Жюно, да еще последний был растянут до Леона, то есть на расстояние 30–40 лье. Второй корпус генерала Ренье оставался на Тахо, по другую сторону Гвадаррамы, и должен был присоединиться к Португальской армии только после проведения осад. Однако силы этих корпусов не соответствовали надеждам и обещаниям Наполеона. Корпус Нея, который после присоединения дивизии Луазона должен был составлять 30 тысяч человек, насчитывал только 25 тысяч, настолько сокращалась численность войск при одном только вступлении в Испанию. Восьмой корпус, поначалу составлявший 40 тысяч человек, затем, после отправки множества подразделений в другие корпуса, теперь насчитывал не более 21 тысячи. Совсем недавно у Жюно забрали еще одну дивизию для охраны коммуникаций, каковая мера весьма усилила неудовольствие генерала. Третий и четвертый драгунские эскадроны, прибывшие частично, в соединении с первым и вторым эскадронами доставили генералу Монбрену резерв в 4 тысячи превосходных всадников, что доводило численный состав армии, которой Массена мог располагать незамедлительно, до примерно 52 тысяч человек. Правда, она должна была увеличиться за счет позднейшего присоединения 2-го корпуса. После всего перенесенного в Португалии при маршале Сульте и позже на Тахо этот корпус насчитывал не более 15 тысяч человек, остававшихся уже несколько месяцев без жалованья и почти голых, но столь же крепких и опытных, как солдаты Нея, и готовых, хоть и без удовольствия, к самым трудным военным операциям. Таким образом, призвав генерала Ренье, главнокомандующий мог собрать не более 66 тысяч человек, однако летние болезни, предстоящие осады, необходимость оставлять гарнизоны в завоеванных крепостях должны были уменьшить эту цифру на 15 тысяч и свести Португальскую армию к общей численности в 50 тысяч солдат.

Массена предвидел великие несчастья и писал Наполеону печальные, но глубоко разумные письма, такие, какие и надлежало писать одному из самых проницательных и опытных военачальников того времени. Он говорил правду без приуменьшений и преувеличений и требовал присылки недостающего, не обещая успеха, настолько трудна, как он считал, будет война не с объединенными силами португальцев и англичан, а с климатом и бесплодностью Португалии.

Ему прислали выбранного им самим интенданта, главного управляющего Ламбера, превосходного артиллерийского офицера генерала Эбле, отличного военного инженера генерала Лазовски и, наконец, начальника главного штаба генерала Фририона, который был предан Массена, умен, точен и смел. С их помощью и при содействии коменданта Саламанки генерала Тьебо маршал Массена принялся создавать то, чего не существовало, и исправлять то, что пришло в упадок. Для начала он приказал перевести контрибуции, которые корпуса накладывали на занимаемые ими провинции, в центральную кассу армии. Командиры корпусов уступили не без сопротивления, но Массена настоял на своем. Он поторопил присылку из Парижа некоторых средств для выплаты задолженностей по жалованью, а затем, с помощью раздобытых ресурсов, создал в Саламанке генеральные склады. Он подтянул к себе мулов, закупленных на юге Франции для нужд Португальской армии, приказал установить на осадные лафеты всю тяжелую артиллерию, какую удалось собрать, ускорил ее перевозку к Сьюдад-Родриго и присоединил к ней орудия и боеприпасы.

Крепость Сьюдад-Родриго, находившаяся в трех-четырех маршах от Саламанки, располагалась среди огромной безводной и пустынной равнины шириной в двадцать-тридцать лье: туда всё нужно было брать с собой. Массена отправил, что смог, для обеспечения собиравшихся там войск Нея. Массена приказал им приблизиться к крепости, построить там печи и бараки для продовольствия и боеприпасов, словом, завести всё необходимое для осады. Поскольку англичане, после вступления французов в Андалусию покинувшие испанскую Эстремадуру и ушедшие на север Португалии, могли попытаться помешать этим операциям, Массена предписал Жюно покинуть Леон и Бенавенте и передвинуться в направлении между Ледесмой и Саморой, дабы в случае необходимости иметь возможность сосредоточиться на правом фланге Нея. Благодаря этим приказам, за исполнением которых он следил с несвойственной ему бдительностью, Массена начал собирать в Саламанке снаряжение для внушительной армии, а вокруг Сьюдад-Родриго – всё то, чего требовала крупная осада.

Португальская кампания должна была начаться с осады Сьюдад-Родриго, и по этому поводу между Массена и его заместителями возникли первые разногласия. Англичане располагались в Визеу, в трех маршах от границы. Об их численности доходили различные сведения, армию оценивали в 20–40 тысяч человек, потому что смешивали англичан с португальцами, но никто не приписывал самим англичанам более 24 тысяч. Соседство с ними возбуждало пламенную смелость Нея. Он находил очень долгим и скучным выполнение осад Сьюдад-Родриго и Альмейды, расходование благородного рвения своих солдат ради посредственного результата – взятия крепостей, обладание которыми могло, конечно, убавить неудобств на дороге в Португалию, но не стало бы большим подспорьем в партизанской войне, угрожавшей французским тылам. Ней думал, что, напротив, сразу передвинув 6-й и 8-й корпуса и кавалерию Монбрена, то есть примерно 50 тысяч человек, на англичан и неожиданно атаковав их, французы имели все шансы разбить их, а после разгрома англичан крепости пали бы, вероятно, сами собой. Так французские войска достигли бы цели войны почти в первые же ее минуты.

Ней предложил главнокомандующему свой план, защищал его со свойственным ему жаром и одновременно написал Жюно, прося помочь ему убедить Массена. Пылкий Жюно присоединил свои настойчивые требования к требованиям Нея, нетерпение которого разделял, но ничего не добился. По странности ситуации главнокомандующий был вынужден не согласиться со своими заместителями, разделяя при этом их мнение, ибо сражения предпочитал осадам, обладая гением в первых и недостаточным терпением во вторых. Но приказы Наполеона были категоричны. Они предписывали до начала всяких наступательных операций захватить крепости Сьюдад-Родриго и Алмейду, некогда выстроенные для противостояния друг другу, а теперь обе направленные против общего врага, и не выдвигаться в Португалию прежде окончания великой жары и присоединения конвоя с запасом провианта для армии на две-три недели. Такие точные инструкции не оставляли места колебаниям, и какой бы план ни задумывался, надлежало исполнять приказы повелителя, чья власть была абсолютна, а познания не имели себе равных.

Однако все они были неправы в том, что подчинились приказам Наполеона вынужденно и неохотно. Несомненно, если бы английский генерал намеревался дождаться их в Визеу, они должны были без колебаний двигаться к нему, ибо разгром англичан в самом начале кампании стал бы великолепным результатом. Однако замыслы английского генерала целиком и полностью оправдывали предписания Наполеона.

Артур Уэлсли в результате своих последних операций приобрел огромное доверие британского правительства и даже публики. Когда все узнали, что их новый генерал Артур Уэлсли не изгнан с Иберийского полуострова, а напротив, сам изгнал из Португалии маршала Сульта, потом осмелился прийти к самой Талавере и дать сражение у врат Мадрида, после чего спокойно ушел от соединенных французских армий в Эстремадуру, люди поверили в него. На голову сэра Уэлсли посыпались неслыханные почести: ему пожаловали титул лорда Веллингтона и значительные денежные вознаграждения, и чтобы облегчить ему деятельность, послали его брата Генри Уэлсли к центральной хунте Севильи в качестве посла Великобритании. Другой его брат, маркиз Уэлсли, был государственным секретарем по иностранным делам. Однако ни оказанные стране услуги, ни великая слава, которую он начал обретать, не защищали его ни от нападок оппозиции, хотевшей мира, ни от возражений правительства, которое не переставало опасаться разгрома. Заключение Францией мира с Австрией удвоило страхи правительства: министры были уверены, что теперь на Иберийский полуостров прибудет лучшая армия Наполеона и ее лучший генерал, то есть он сам. При этой мысли вся Англия трепетала от страха за лорда Веллингтона и за армию, которой он командовал.

Вдвойне обеспокоенная миром с Австрией, публика надоедала кабинету, а кабинет надоедал лорду Веллингтону выражением своих постоянных страхов. Его умоляли быть осторожным и, отнюдь не расточая средства пропорционально опасности, выделяли ему деньги скупо, из опасений чрезмерно поощрить его в пребывании на полуострове. Бесстрашный генерал страдал, но был еще не достаточно могуществен, чтобы дерзнуть выказать свои чувства кабинету и парламенту. С редкостной проницательностью он судил о ходе вещей на полуострове лучше, чем сам Наполеон, не потому, что равнялся тому умом, вовсе нет, но потому, что находился на месте событий и не впадал в иллюзии, которые угодно было строить Наполеону, вступившему на неверный путь. Он оценил силу сопротивления, противопоставленного французам национальной ненавистью, климатом и расстояниями, увидел истощение их сил в глубине полуострова и несвязность их операций под руководством разделившихся генералов и осознавал малую вероятность прибытия Наполеона на столь отдаленный военный театр. Веллингтон был убежден в том, что огромное здание величественной Империи подточено со всех сторон; что Наполеон, несомненно, может завладеть большей частью Иберийского полуострова, но не сможет покорить Гибралтар, Кадис и Лиссабон, защищенные расстоянием и морем; что если Англия продолжит из этих крайних пунктов возбуждать и поддерживать своей помощью ненависть португальцев и испанцев, то изнуряющая Империю война будет возобновляться бесконечно; что Европа рано или поздно взбунтуется против ига Наполеона, а ему придется бороться с ней армиями, уже наполовину уничтоженными бесконечной и жестокой войной. Это мнение делало величайшую честь политической прозорливости Веллингтона, и он придерживался его с уверенностью ума и упорством характера, достойными восхищения.

Но всё зависело от сопротивления, какое можно будет оказать французам, будучи прижатыми (как того следовало ожидать) к оконечностям полуострова, и Веллингтон с великим вниманием искал и с редкостной зоркостью обнаружил почти неприступную позицию, с которой и надеялся бросить вызов всем усилиям французских армий. Позицией, которую он обессмертил, был Торриш-Ведраш близ Лиссабона. Между Тахо и морем Веллингтон заметил полуостров шириной в 6–7 и длиной в 12–15 лье, который легко было перегородить линией почти неодолимых укреплений. Тогда стали бы недосягаемы и Лиссабон, и большой рейд столицы, и флот погрузки, и продовольствие, и боеприпасы армии. Выбрав позицию, генерал сам наметил инженерам совокупность укреплений, которые хотел возвести, предоставив им заботу о деталях. Не открыв никому своего плана и не опасаясь обнародования в лиссабонской прессе, тогда совершенно ничтожной, он собрал (о чем Европа осталась в полном неведении) несколько тысяч португальских крестьян, которые под руководством английских инженеров стали возводить знаменитые линии Торриш-Ведраша. О строительстве едва знали и в английской армии, принимая его за обычные оборонительные работы, которые было естественно выполнять вокруг Лиссабона. Для оснащения многочисленных редутов, возводившихся поперек полуострова, было подготовлено более шестисот португальских и английских орудий.

Затем Веллингтон постарался увеличить свои силы соразмерно своему глубокому и сложному плану. В 1810 году английская армия под его началом насчитывала около 30 тысяч человек; кроме того, несколько тысяч английских солдат удерживали гарнизоны в Гибралтаре и Кадисе. Но генерал сумел приумножить силы. Португалия, которой оплачивали армию в 30 тысяч человек, доставляла на самом деле только 20 тысяч. К ним прибавили неплохо снаряженное ополчение, которое могло оказывать существенную помощь, потому что в его ряды ввели всех португальских офицеров, место которых в регулярной армии заняли англичане. Оно составило не менее 30 тысяч человек. Наконец, последним ресурсом стало своего рода народное ополчение, созванное идальго в захваченных провинциях, которое можно было использовать для партизанской войны в тылах французов. Таким образом, Веллингтон получил в свое распоряжение, не считая народных ополченцев, приблизительно 80 тысяч англичан и португальцев, из которых 50 тысяч были вполне способны сражаться на линии, а 30 тысяч годились для использования на оборонительной позиции.

Французы могли вторгнуться в Португалию либо с севера, дебушировав из Галисии на Опорто, либо с востока, передвинувшись из Саламанки на Коимбру, либо с юга, направившись из Бадахоса на Элваш и пройдя через Алентежу. Их сосредоточение вокруг Саламанки и вблизи Сьюдад-Родриго указывало, что базой операций станет Сьюдад-Родриго и что действовать они будут с востока. Войска маршала Мортье, собранные вокруг Бадахоса, могли бы посеять в том сомнения, если бы были более многочисленны и активны. Но сила собранных в Саламанке корпусов и развернутая перед Сьюдад-Родриго активность не оставляли никакого сомнения насчет истинного направления действий французов и доказывали, что они двинутся из Саламанки на Коимбру, следуя по той дороге, на которой испанцы построили Сьюдад-Родриго, а португальцы – Алмейду, чтобы противостоять друг другу.

Поэтому Веллингтон с основными своими силами, то есть с 20 тысячами англичан и 15 тысячами португальцев, расположился в Визеу, при входе в долину Мондегу. Не вполне полагаясь на бездействие французов на юге, между Бадахосом и Элвашем, он разместил там своего лучшего помощника, генерала Хилла, с 6 тысячами англичан и 10 тысячами португальцев. Посередине, на обоих склонах Эштрелы, представляющей собой продолжение Гвадаррамы, генерал расставил ополченцев для связи между двумя главными корпусами. Внутренняя дорога с севера на юг, из Коимбры в Абрантес, строительства которой он потребовал от португальцев, позволяла Веллингтону быстро сосредоточить свои силы при необходимости отступить к Лиссабону.

Не предполагая скорого начала военных действий, он оставил кавалерию на Тахо. С позиции Визеу он намеревался наблюдать за движениями французов, но не дожидаться их, если они захотят дать сражение; отступать до тех пор, пока не встретит сильную позицию и не изнурит французов длиной пути, и тогда разбить их, ничего не предпринимая ради спасения испанских или португальских крепостей или избавления провинций союзников от разорения неприятелем. Победа в войне любой ценой стала его непоколебимым решением. Генерал даже отдал жестокие приказы, предписав португальцам под страхом смерти следовать за ним, когда он будет отступать, и при отступлении разрушать всё и уничтожать продовольствие: он объявил, что сам сожжет то, что не уничтожат они.

Таким образом, план французов взять Сьюдад-Родриго и Алмейду, создать там большие склады и выступать только с запасом продовольствия, навьюченным на мулов, был единственно верным, ибо Веллингтон, со своей стороны, намеревался не принимать сражений и отступать, предоставив французам в погоне за ним умирать с голоду. Еще более разумным этот план делало предписание приступить к осаде Сьюдад-Родриго только после того, как будут собраны все необходимые средства – не только продовольствие, но и орудия, тяжелая артиллерия, боеприпасы. Однако чтобы не начинать наступательную кампанию в конце лета, уже нельзя было оттягивать осаду; поэтому Массена в первых числах июня разрешил Нею окружить крепости и приблизил к нему корпус Жюно на случай, если англичане попытаются помешать операциям. Но, с его опытом и чутьем, Массена прекрасно распознал оборонительную систему противника и был убежден, что Веллингтон не захочет давать сражения на участке противника, там, где у французов оставались средства для жизни. Поэтому, хоть он и принял меры предосторожности на случай появления англичан, но в него не верил и, когда Ней отправился осаждать Сьюдад-Родриго, остался в Саламанке, дабы подготовить армейские склады и отправить осадным войскам артиллерию, боеприпасы и орудия, которые им потребуются.

В начале июня Ней осадил Сьюдад-Родриго. Эта крепость расположена на Агеде, стекающей с гор Сьерра-де-Гата и впадающей в Дуэро. Вода в реке сильно поднялась тогда из-за дождей. Город стоял на высоте, почти отвесной со стороны Агеды, омывавшей его с юга, и был хорошо защищен крутизной русла. С восточной и северной сторон склоны были довольно пологими, что делало город уязвимым, поэтому здесь издавна построили множество укреплений. На юго-востоке располагалось предместье Сан-Франциско с большим укрепленным монастырем. На северо-западе находился другой большой монастырь, Санта-Крус, тоже отлично укрепленный и способный противостоять пушкам.

Гарнизоном командовал превосходный комендант, старый, но опытный и энергичный генерал Эррасти. Зная о приготовлениях французов, он загодя принял все необходимые меры предосторожности: укрыл в блиндажах продовольствие и боеприпасы, которыми крепость была обильно снабжена, и присыпал землей многие здания, дабы предохранить их от бомб. Он располагал гарнизоном в 4 тысячи человек и фанатично настроенным населением в 6 тысяч, к которому добавились богатые местные собственники, перебравшиеся в крепость со своим движимым имуществом и предоставившие прекрасный батальон ополченцев в 800 человек. Крепость располагала многочисленной артиллерией с хорошей обслугой. Словом, Сьюдад-Родриго был готов к длительному и мощному сопротивлению.

Командующий инженерной частью генерал Лазовски еще не прибыл, а поскольку генерал артиллерии Эбле задерживался в Саламанке, где готовил тяжелое снаряжение, Ней, чтобы начать осаду, прибег к услугам инженеров и артиллеристов своего корпуса. Посоветовавшись с ними, он выбрал направление атаки, решив начинать работы на северной стороне, где находились только рукотворные оборонительные сооружения, которые можно было сокрушить с помощью пушек. С южной стороны крепость была, как мы сказали, неприступна из-за крутых берегов Агеды, но там имелся каменный мост через реку и никак не укрепленное предместье Пуэнте. Ней перебросил через Агеду, несколько выше города, два моста для нужд армии, выдвинул на другой берег кавалерию с одной пехотной бригадой и приказал захватить предместье Пуэнте и каменный мост, чтобы окружить город полностью и лишить его возможности сообщения с англичанами.

После предварительных операций маршал отдал приказ начинать подкопные работы. К северу от крепости находилось широкое плато под названием Тесо, с которого пушки французов могли обстреливать обе крепостные стены: и новую с бастионами, и старую с башнями. Таким образом, возникала возможность проделать брешь в обеих стенах даже с такого большого расстояния и появилась надежда несколько сократить осадные работы, сделав брешь проходимой и захватив крепость дерзкой атакой.

В ночь в 15 на 16 июня в пятистах метрах от крепости открыли траншею протяженностью 1300 метров. Неприятель обнаружил работы, только когда французские солдаты достаточно глубоко зарылись в землю и укрылись. Однако атакующие всё же потеряли 80 человек – 10 убитыми и 70 ранеными. В последующие дни они продолжали активно продвигаться, ведя траншею вправо к монастырю Санта-Крус и влево к монастырю и предместью Сан-Франциско. Неприятель пытался помешать работам неоднократными вылазками, но они не имели успеха.

Гораздо больше неприятностей, чем неприятельские вылазки, причинял дождь, продолжавшийся весь май и первые две недели июня. Даже на возвышенном участке Тесо траншеи совершенно заливало водой, и приходилось прорывать каналы для ее отвода под огнем испанцев. Из-за дурного состояния дорог задерживалось прибытие тяжелых орудий, и французским солдатам приходилось работать без защиты артиллерии. Ней сформировал на время осады шесть рот из лучших армейских стрелков и рассадил их перед траншеями в большие ямы, вырытые для их укрытия. В каждую яму помещалось по три человека с суточным запасом провианта и патронов. Из своих укрытий тиральеры вели такой огонь по неприятельским канонирам, что весьма уменьшили для солдат неудобства работы под огнем вражеской артиллерии.

Когда подкопные работы достаточно продвинулись и место для батарей было подготовлено, начали размещать артиллерию, часть которой уже прибыла (пушки 12-го и 16-го калибра), однако пушки 24-го калибра задерживались. В это же время Ней и офицеры инженерной части решили захватить монастырь Санта-Крус, который своей позицией стеснял правый фланг атаки французов. В ночь на 21 июня три сотни гренадеров двумя колоннами бросились на монастырь. Первая, возглавляемая капитаном инженерной части Мальценом и двадцатью саперами с мешками пороха, должна была прорваться через заднюю дверь, тогда как вторая колонна, ведомая пехотным капитаном Франсуа, намеревалась атаковать в лоб. В темноте обе колонны смело выдвинулись вперед. С помощью мешков с порохом капитан Мальцен взорвал первую дверь, а затем и вторую и соединился с капитаном Франсуа, атаковавшим монастырь спереди. Обе колонны проникли внутрь и преследовали испанцев, которые при виде взломанных дверей бежали в дальние и верхние части здания. Капитан инженерной части Трессар под градом пуль заложил у подножия одной из стен бочку с порохом, которая произвела взрыв чудовищной силы, но не смогла пробить брешь. Не имея других средств, капитан Трессар попытался устроить поджог. Последовала ужасающая сцена: часть испанцев погибла в пламени, остальные затушили пожар и всё же удержались под этими дымящимися обломками. В результате атаки французы получили половину монастыря, а испанцы удержали за собой другую. Стало очевидно, что упорство солдат не способно заменить пушки и проломить стены, поэтому завершение захвата отложили до той минуты, когда возможным станет пробить брешь.

Между тем вечером 24 июня в лагерь осаждавших прибыл главнокомандующий. Осмотрев и одобрив траншеи, он потребовал скорейшей установки батарей, дабы можно было тотчас приступить к пробитию бреши. На следующий день начался обстрел крепости. Сорок шесть орудий нанесли довольно существенный ущерб укреплениям испанцев. В крепости взорвалось несколько складов боеприпасов, загорелось несколько домов, верхушки двух стен обрушились во рвы. Однако артиллерия крепости вела ответный огонь и даже причинила нападавшим некоторый ущерб, разбив несколько орудий и выведя из строя немало артиллеристов. Огонь продолжался и 26-го, и в этот день французы решили избавиться от монастыря Санта-Крус, который хоть и был частично захвачен, продолжал стеснять их правый фланг. Монастырь попытались захватить окончательно: три сотни гренадеров бросились в отверстие, проделанное саперами, и изгнали из монастыря испанцев, которым пришлось наконец уйти за ограду крепости.

Огонь французов в это время не прекращался. Однако Массена находил его недостаточно плотным и, будучи недоволен офицерами 6-го корпуса, приказал принять командование артиллерией генералу Эбле. Генерал внес в расположение батарей некоторые изменения, в результате чего огонь стал более разрушительным, и 28-го обе стены, по которым били издали с позиции Тесо, представляли собой только горы обломков, заполнявших ров. Оттуда, где находились французские солдаты, обе бреши казались проходимыми. Массена решил без промедления начинать штурм, ибо скопление войск на бесплодном участке подвергало опасности здоровье солдат, а англичане, несмотря на малую вероятность наступления, перешли реку Коа, параллельную Агеде, и приблизились на угрожающее расстояние. У генерала Эррасти потребовали сдаться. Но поскольку брешь была пробита издали, прежде чем подкопы успели довести до края рва, контрэскарп (так называется стена рва, противоположная крепости) оставался цел. Таким образом, согласно правилам военного искусства, оборона крепости должна была продолжаться. Генерал Эррасти, стремившийся – не из фанатизма, а из воинской чести – полностью исполнить свой долг, выдвинул этот довод, отвергнув требование Массена, и отправил посланца к Веллингтону, моля его прийти на помощь.

Неожиданное сопротивление доставило Массена сильное неудовольствие. В нетерпении он выбрал в 8-м корпусе заслуженного офицера, полковника Валазе, уже отличившегося при осаде Асторги, и поручил ему руководить продолжением работ, дабы как можно скорее подобраться к столь желанному краю рва. Валазе просил 12 дней, Массена требовал, чтобы дело закончили за 4–8 дней, ибо начинало уже недоставать продовольствия и 6-й корпус был переведен на половину рациона.

Напрасно посланцы генерала Эррасти просили Веллингтона оказать помощь Сьюдад-Родриго, напрасно сам Ла Романа пришел из Бадахоса просить его помешать операциям французов, тот отвечал, что не может спасти испанскую крепость, не давая сражения, а он решил не рисковать судьбой английской армии ради сохранения почти потерянной крепости. Его жестокий ответ, хоть и опиравшийся на весьма здравые доводы, привел испанцев в отчаяние и исполнил их гневом против холодного эгоизма англичан.

Выполнение новых подкопов все-таки потребовало 10–12 дней работы, и, несмотря на все усилия полковника Валазе, французы смогли подобраться к краю рва только 6 июля. Хотя генерал Симон захватил в штыковой атаке предместье и монастырь Сан-Франциско, чтобы освободить левый фланг траншей, крепость казалось непоколебимой, и к контрэскарпу пришлось подбираться долгими зигзагами, под непрекращающимся огнем. Восьмого июля туда заложили мину в 400 килограммов, обрушили стену в ров, и вскоре брешь сделалась проходимой с обеих сторон.

Утром 9 июля главнокомандующий приготовился к штурму. Он приказал артиллерии продолжать обстрел, дабы еще больше разровнять бреши и подавить артиллерию крепости. С четырех часов утра французские батареи, количество которых довели до двенадцати, изрыгали на несчастный город Сьюдад-Родриго град ядер, бомб и снарядов. Неприятель отвечал поначалу довольно живо, но вскоре его артиллерия, разбитая фронтальным и рикошетным огнем французов, была вынуждена замолчать. Обе бреши, расширенные во всех направлениях, представляли собой уже только груды обломков, через которые солдаты могли пробраться без труда. Между тремя и четырьмя часами пополудни, когда инженеры объявили о полной проходимости бреши, Массена приказал начинать штурм. Ней построил две отборные колонны под командованием генералов Симона и Луазона и разместил их в траншеях. По сигналу Нея обе колонны бросились к подножию первой бреши, но, в то время как они готовились пройти в нее, белый флаг, знак капитуляции, появился во второй бреши. Седовласый старец, генерал Эррасти, вышел для переговоров. Он обсудил с Неем условия капитуляции прямо на руинах крепостных стен. Ней пожал ему руку как храбрецу, воздал честь за превосходную оборону и решил, что испанские офицеры сохранят свои шпаги, а солдаты – свои ранцы. Условия были приняты, и французские войска вступили в крепость. Генерал Луазон со штурмовыми колоннами прошел через брешь. Остальная часть 6-го корпуса вступила в город через ворота, немедленно открытые войскам.

Самое время было завершиться этой долгой осаде, ибо французским солдатам начинало недоставать необходимого. В Сьюдад-Родриго обнаружилось гораздо меньше ресурсов, чем рассчитывали. Однако там нашли муку, солонину, напитки, словом, питание для армии на несколько дней. Захватили более сотни орудий, множество патронов, пороха, английских ружей и 3500 пленных. Гарнизон потерял около 500 человек. Французам осада обошлась не менее чем в 1200 человек, в том числе 200 убитыми и 1000 ранеными, многие из которых получили весьма опасные ранения, как почти всегда случается во время осад.

Первый акт Португальской кампании завершился благополучно. Взяв Сьюдад-Родриго, следовало атаковать Алмейду. Сьюдад-Родриго пал 9 июля; невозможно было начинать наступательные операции прежде окончания жары, то есть прежде начала сентября. Таким образом, для осады Алмейды оставались июль и август месяцы, и Массена решил возвратиться в Саламанку, дабы завершить формирование складов, собрать транспортные средства и создать более полный парк тяжелой артиллерии, нежели тот, каким французы пользовались при осаде Сьюдад-Родриго. По слухам, Алмейда была укреплена и вооружена еще лучше, чем Сьюдад-Родриго, и Массена хотел начинать осаду лишь после того, как будут собраны все средства для ее быстрейшего проведения.

Прежде чем покинуть Сьюдад-Родриго он приказал починить проломы в стенах и привести крепость в состояние обороны. В городе оставались самые богатые жители местности, нашедшие убежище в его стенах. Массена обложил их контрибуцией в 500 тысяч франков, в которых срочно нуждался для уплаты расходов артиллерии и инженеров. По возвращении в Саламанку ему удалось собрать зерно, быков, мулов и ослов, и он мог надеяться вступить в Португалию с запасом продовольствия на три недели, частью на спинах солдат, частью на вьючных животных, оставив в крепостях Сьюдад-Родриго и Алмейде запасы на несколько месяцев. Кроме того, Массена собрал шестьдесят орудий тяжелой артиллерии и направил их из Сьюдад-Родриго на Алмейду. К этому времени созрело зерно, он раздобыл серпы и приказал 6-му и 8-му корпусам приступать к жатве. Этот род занятий был по нраву солдатам и мог обеспечить им некоторое изобилие, ибо в том году урожай в Испании оказался прекрасным.

Приступили к окружению Алмейды. Маршал Ней выдвинулся с 6-м и 8-м корпусами, чтобы оттеснить англичан на Коа, речку, которая, как и Агеда, стекает с гор Сьерра-де-Гата в Дуэро, проходя на расстоянии пушечного выстрела от Алмейды. Алмейда находилась на правом берегу Коа, следовательно, на стороне французов. Веллингтон располагался в Алверке, на склоне высот, ограждавших долину Мондегу, и оттуда холодно наблюдал за происходящим. На правом берегу Коа находился только авангард его легких войск, в шесть тысяч пехотинцев и тысячу всадников, под командованием генерала Кроуфорда. Главнокомандующий предписал Нею прогнать этот авангард и тотчас предупредить его, если англичане выкажут готовность сопротивляться, ибо это совсем не соответствовало их линии поведения. Поскольку близилась минута наступательных операций, он предписал Ренье перейти Тахо со 2-м корпусом и занять позицию на обратном склоне горной цепи. Он приказал ему выставить аванпосты на выходе из ущелий, у Алфайатеша и Сабугала, оставаясь еще и в Кории для наблюдения за долиной Тахо.

Жара и последняя осада утомили 6-й корпус, в результате многие солдаты лежали в госпиталях. Ней решил дать армии передохнуть в прохладной гористой местности, затем к осени осадить Алмейду, а после взятия Алмейды выступить против английской армии. Однако главнокомандующий, предоставив ему двухнедельный отдых в июле, потребовал, чтобы Алмейда была взята в августе, дабы перейти в наступление в сентябре, и приказал начать осаду Алмейду.

Как мы увидим, Ней исполнил полученные приказы с редкостной энергией. Он вынудил английский авангард стремительно отступить и оттеснил его к самому форту Консепсьон, расположенному по пути из Сьюдад-Родриго в Алмейду, на вершине плато, нависающего над дорогой. Двадцать четвертого июля Ней приблизился к Алмейде с кавалерией Монбрена и пехотой дивизии Луазона, плотно тесня генерала Кроуфорда, располагавшегося, как мы сказали, на Коа с 5–6 тысячами пехотинцев и тысячей всадников. Генерал отступал ломаной линией, опираясь правым флангом на Коа, а левым на Алмейду, под прикрытием огня из крепости. Ней, который приходил в неистовство при виде англичан, предполагал сначала отрезать их от Алмейды, а затем сбросить в глубокий овраг Коа. Он атаковал левый фланг неприятеля силами легкой кавалерией Монбрена, одного драгунского полка и роты тиральеров, сформированной во время последней осады, а центр и правый фланг – силами пехоты Луазона.

Хотя англичане и не великие ходоки, они сумели, тем не менее, ускорить шаг на несколько часов и, не теряя времени, приблизились к мосту через Коа, стараясь держаться под прикрытием огня из крепости. Ней преследовал их так же быстро, как они отступали. Кавалерия Монбрена и тиральеры атаковали их прямо под огнем пушек Алмейды и вынудили отойти, в то время как Луазон, прорвав пехоту, отбросил их на мост. Французы убили и захватили в плен не менее 700–800 солдат, что было для англичан весьма чувствительной потерей. После этого блестящего боя Алмейду осадили и приступили к устройству расположений для 6-го корпуса. Ней приказал построить бараки для войск, а затем отправил солдат на жатву. Хлеб был превосходным, скота перевезли достаточно, пропитание армии обеспечили в должной мере.

Алмейда представляла собой правильный пятиугольник, великолепно укрепленный, полностью вооруженный и заполненный гарнизоном в 5000 португальцев. Крепость стояла на каменистой почве, в которой очень трудно рыть траншеи, поэтому для прикрытия требовалось множество мешков с землей, фашин и туров. В первой половине августа занимались жатвой, собирали необходимое снаряжение и ждали прибытия тяжелой артиллерии. Пятнадцатого числа открыли траншею. По прибытии Массена местом атаки был выбран южный фронт и бастион Сан-Педро, казавшийся наименее защищенным. В последующие дни траншею углубили и продолжили вправо и влево, дабы занять позиции, с которых будет вестись рикошетный обстрел атакуемого бастиона. Подкопные работы стоили людей и времени, ибо французы были плохо прикрыты, а артиллерию решили использовать лишь тогда, когда смогут развернуть сразу все батареи. Как в Сьюдад-Родриго, подкопы прикрывали тиральеры, обстреливавшие неприятельских канониров. Работа продвигалась медленно, ибо приходилось иметь дело со скалистой породой и постоянно прибегать к минированию. Открыв первую параллель по всей длине, тотчас дебушировали из нее зигзагом, открыли вторую параллель и подвели ее вплотную к бастиону Сан-Педро, ни единого раза не выстрелив из пушек.

Одновременно с подкопными работами были сооружены одиннадцать батарей из 64-х орудий большого калибра, привезенных из Сьюдад-Родриго и Саламанки. Утром 26 августа, когда артиллерию подготовили полностью, Массена приказал открыть огонь. Снаряды, со всех сторон падавшие на маленькую крепость, причинили большие разрушения. Многие здания загорелись. К ночи один удачно запущенный снаряд, попав в пороховой склад, находившийся в самом центре города, вызвал чудовищный взрыв. Часть домов обрушилась, и погибло почти пятьсот человек – солдат гарнизона и жителей. Некоторые орудия свалились во рвы, и обрушилась часть крепостной стены. Траншеи засыпало землей, мелкими камнями и всевозможными обломками, так что понадобились бы довольно большие работы по их расчистке.

На следующий день, когда рассвело, последствия катастрофы предстали во всем масштабе. Массена, верно оценив, какой беспорядок должен был царить в крепости, потребовал капитуляции, написав коменданту, что после имевшего место происшествия дальнейшее сопротивление бесполезно. Комендант пустился в переговоры и обсуждение условий. В одиннадцать часов вечера капитуляция была принята на продиктованных французами условиях.

Двадцать восьмого августа 6-й корпус, прославивший себя как первой, так и второй осадой, вступил в Алмейду, начав, таким образом, вторжение в Португалию двумя славными подвигами. В крепости захватили около 5 тысяч человек, довольно большие запасы продовольствия и прекрасную артиллерию.

Первая часть плана кампании, состоявшая в захвате пограничных крепостей, была успешно выполнена. Французские войска располагали надежной базой операций, при условии, однако, что сумеют снабдить захваченные крепости всем необходимым, устроить в них госпитали и склады и оставить в них силы, достаточные для прикрытия коммуникаций.

Настал сентябрь. Массена намеревался перейти границу до 15-го. Наполеон, поздравив его с взятием Сьюдад-Родриго и Алмейды, потребовал как можно скорее начинать наступление на англичан. «Их не более 25 тысяч, – писал он. – Численность ваших солдат должна составлять около 60 тысяч; разве смогут 25 тысяч англичан противостоять 60 тысячам французов под вашим командованием? Колебания означали бы скандальную слабость, которой не до́лжно опасаться со стороны такого генерала, как герцог Риволи и принц Эсслингский». Массена не нуждался в том, чтобы его уговаривали атаковать англичан, но с болью видел заблуждения Наполеона насчет силы обеих армий, и смутно предчувствовал, что станет первой жертвой этих заблуждений, после чего ею станет и сам Наполеон, чего никто тогда не предвидел, за исключением, может быть, британского генерала.

К сожалению, Массена не располагал тем, что имел в виду Наполеон, а англичане были гораздо сильнее, чем он думал. Корпуса Ренье, Нея и Жюно, которые составляли не 80 тысяч человек, как думали в Париже, а 66 тысяч, смогли собрать при вступлении в Португалию не более 50 тысяч. В самом деле, осады стоили корпусу Нея не менее 2 тысяч человек. Дождливая погода, быстро сменившись удушающей жарой, лишила корпус Нея и в особенности корпус Жюно, состоявший из молодых солдат, не менее 7–8 тысяч человек. В Сьюдад-Родриго и Алмейде пришлось оставить гарнизоны в 1800 и 1200 человек, что составляло еще 3 тысячи. Наконец, нужны были какие-то войска в тылу, и главнокомандующий, несмотря на нежелание рассеивать силы, решил оставить генералу Гарданну тысячу драгун и две тысячи пехотинцев, чтобы расчищать дороги между крепостями, завершить формирование складов, которыми важно было располагать в тылах, и собирать людей, выписывавшихся из госпиталей.

По всем этим причинам Массена мог выступить не более чем с 50 тысячами человек. Таких сил было недостаточно против Веллингтона, который подтянул генерала Хилла к Абрантесу, как только заметил движение генерала Ренье к Сьерра-де-Гата, и располагал теперь 50 тысячами превосходных солдат. Против оборонительных позиций, которые встречаются в Португалии на каждом шагу и которые Веллингтон умел так хорошо выбирать и защищать, французским войскам понадобилось бы по крайней мере на треть больше людей, чтобы сражаться с равными шансами на успех. При отступлении армия Веллингтона только росла бы, за счет присоединения португальцев, испанцев из Бадахоса и прибытия в Лиссабон подкреплений из Кадиса. Под стенами Лиссабона он должен был располагать, таким образом, помимо линий Торриш-Ведраша, о существовании которых французы ничего не знали, силой примерно в 80 тысяч человек. Но насколько уменьшится по прибытии к этим линиям армия Массена, вынужденная всё нести с собой, выдержать по пути немало боев и даже, вероятно, серьезное сражение? Не было бы преувеличением считать, что войска сократятся до 40 тысяч умирающих с голода солдат, которые окажутся перед 80 тысячами англичан, испанцев и португальцев, снабженных всем необходимым и закрепившихся на какой-нибудь сильной оборонительной позиции, опирающейся на море и британские эскадры. И это было еще не всё. Массена собирался подойти к Лиссабону по левому берегу Тахо, который между Абрантесом и Лиссабоном представляет собой огромную реку, и оказаться без каких-либо средств переправы через нее, тогда как морское снаряжение англичан позволяло им располагать обоими берегами. Если бы 25–30 тысяч французов выдвинулись из Андалусии с мостовым снаряжением из Алькантары и присоединились к Массена под Абрантесом, чтобы он получил, таким образом, 70 тысяч солдат вместо 50 тысяч, тогда у него появились бы шансы на победу.

Готовый подчиниться, Массена, тем не менее, вновь написал Наполеону, что у него недостаточно сил против англичан; что дороги ужасны; что он не найдет никакого продовольствия; что едва он выступит, все коммуникации будут прерваны; что едва ли будет возможно сообщение из Саламанки со Сьюдад-Родриго; что он не выстоит перед англичанами, которые будут всем обеспечены и весьма возрастут численно, в то время как численность его собственной армии сократится; что у него нет никаких шансов на успех, если ему не пришлют подкрепления, которое доставит не только людей, но и продовольствие, боеприпасы и тягловых лошадей. К сожалению, Массена, недавно осыпанный милостями и боявшийся показаться слишком робким в глазах повелителя, совершил ошибку, которую нередко совершают даже самые независимые люди при не терпящих возражений хозяевах: согласился исполнить безрассудную миссию и выдвинулся вперед.

Несмотря на полученные письма, Наполеон настоял на своем, уже давно привыкнув, что генералы преувеличивают ресурсы неприятеля и приуменьшают свои собственные, оценивая на основе ложных донесений численность английской армии не более чем в 25 тысяч человек, ни во что не ставя испанцев и португальцев и потому считая, что 50 тысяч французов легко одолеют 25 тысяч англичан. Он не знал о существовании линий Торриш-Ведраша, не представлял, какими ресурсами послужат неприятелю расстояния, погода и бесплодность местности, и усвоил с некоторых пор привычку, свойственную, казалось бы, только посредственности: верить в исполнение всего, чего он желает. На все возражения Наполеон отвечал, что нужно выступать и не щадить англичан при встрече. Поэтому Массена решил выступать, надеясь, что ему пришлют подкрепление, а фортуна и мужество ему не изменят.

Завершив последние приготовления, армия Массена начала выдвижение утром 16 сентября. Перед тем как сесть на коня, он послал к императору своего адъютанта, чтобы настоятельно просить скорейшей помощи людьми и снаряжением, и затем без промедления пустился в путь. Армия перешла границу Португалии тремя колоннами. Корпус Ренье (2-й), переведенный с южного склона Эштрелы на северный, должен был присоединиться к армии в Селорику и сформировать левый фланг. Ней с 6-м корпусом, двигаясь в Селорику прямым путем, формировал центр. Жюно с 8-м корпусом, формируя правый фланг, должен был пройти через Пиньел и держаться несколько позади, охраняя сопровождавший армию огромный конвой быков, мулов и ослов, который вез всё самое необходимое, хлеб и патроны.

Первые же шаги по этому гиблому краю подтвердили все опасения. Его считали безводным, ибо многие солдаты здесь уже побывали, но он оказался еще и разорен огнем и железом. Деревни повсюду пустовали, мельницы не работали. Всё, что не разрушили жители, уничтожили англичане. Тем не менее, если среди этой каменистой пустыни, иссушенной небом и сожженной людьми, не осталось ни зерна, ни скота, то остались картошка, фасоль и капуста отменного качества, которыми солдаты с удовольствием и наполняли свой суп.

Семнадцатого сентября Массена несколько замедлил движение 6-го корпуса, чтобы дать время подтянуться 2-му корпусу. Он остановил основную часть армии в Жункайше, на дороге в Визеу. Жюно поспевал с трудом и оставался еще позади с массой обозов.

Следовало решить, какой дорогой выдвигаться в долину реки Мондегу, несущей в океан воды северного склона Эштрелы. Мондегу, спустившись с Эштрелы, смешалась бы с Дуэро, если бы другая цепь, Сьерра-ду-Карамулу, не останавливала ее и не разворачивала к западу, направляя к океану через Коимбру. Эта река протекает между отрогами Эштрелы и менее отвесными склонами Сьерра-ду-Карамулу и заперта в своего рода округлом бассейне, из которого прорывается в Коимбру через узкий проход.

Справа ли, слева ли от Мондегу двинулся бы Массена в Коимбру, где его ожидали обильные ресурсы и большая дорога из Опорто в Лиссабон, ему пришлось бы преодолевать множество трудностей. Слева он должен был столкнуться с крутыми отрогами Эштрелы, справа – с высокими складками Сьерра-ду-Карамулу; в обоих случаях в глубине долины, у ее выхода к Коимбре, невозможно было обойти ущелье, которое англичане не преминули бы перекрыть. Поскольку препятствий было довольно с обеих сторон, Массена предпочел правый берег левому, потому что на менее крутых склонах Сьерра-ду-Карамулу был шанс найти возделанные земли и ресурсы для армии. Итак, в Селорику Массена перешел с левого берега Мондегу на правый и направился на Визеу, городок в 7–8 тысяч жителей.

Девятнадцатого сентября 2-й и 6-й корпуса прибыли в Визеу, всё население которого разбежалось, за исключением нескольких немощных стариков, не успевших уйти. Хотя англичане разорили все печи, мельницы и амбары, удалось всё же найти немало овощей и даже довольно много скота, и солдаты, думавшие прежде, что придется питаться только тем, что они донесут в своих ранцах, приободрились.

Тяжелее всего приходилось артиллерии и корпусу, сопровождавшему обозы. Дороги были почти непроходимы, и после трехдневного марша лошади казались изнуренными, а артиллерийские повозки пришли в самое плачевное состояние. Массена не спешил, ибо, при всем желании догнать англичан, предпочитал встретиться с ними на открытой местности, и потому предоставил армии двухдневный отдых, чтобы дождаться присоединения 8-го корпуса и починить артиллерийские повозки.

Поскольку Ней, неуживчивый как со старшими по званию, так и с младшими, поссорился со старым генералом Луазоном, Массена составил для последнего дивизию авангарда из легких войск и приказал ей двигаться во главе колонны, рядом с кавалерией Монбрена. Он приказал им обоим выдвинуться вперед, в то время как армия будет отдыхать в Визеу, поручив восстановить разрушенные англичанами мосты через речки Дао и Криз, сбегавшие со Сьерра-ду-Карамулу в Мондегу. Монбрен и Луазон потратили два дня на починку мостов и переход через речки, давая на каждом шагу небольшие арьергардные бои, в которых преимущество было на их стороне.

Двадцать пятого корпус Ренье слева и корпус Нея в центре переправились через Криз. Жюно ушел из Визеу вправо. Монбрен и Луазон передвинулись к реке Мортао, последней, которую нужно было перейти, чтобы оказаться в долине Мондегу, и на этот раз столкнулись с более упорным сопротивлением англичан, однако вынудили их отступить и оставить обрывистые берега реки.

Прибыв в долину, французские войска оказались в глубине впадины, в которой протекает Мондегу и из которой она вырывается через узкую горловину к Коимбре. Именно здесь, видимо, англичане и собирались разбить их, ибо и на том и на другом берегу располагали одинаково сильными позициями. Если бы французы перешли на левый берег Мондегу, то столкнулись бы с одним из отрогов Эштрелы, почти непреодолимым препятствием. Оставшись на правом берегу, нужно было двигаться через Сьерра-ду-Карамулу (получившую название Сьерра-де-Алкоба в этой местности), менее возвышенную, но также труднопреодолимую преграду. Две почти параллельные дороги позволяли пересечь эту горную цепь, чтобы спуститься затем на Коимбру и выйти на большую дорогу из Опорто в Лиссабон. И на той и на другой дороге виднелись многочисленные посты англичан, а выше, на покрытых кустарником, оливами и соснами вершинах, можно было заметить войска, которые, казалось, двигались с французского левого фланга на правый. Была ли то английская армия, желавшая отстаивать Португалию на высотах, или только сильные арьергарды, намеревавшиеся преградить французам путь, чтобы задержать их продвижение и успеть уйти из Коимбры?

Судя по тому, что можно было заметить, оба предположения оставались пока одинаково правдоподобными. Ренье и Ней, обменявшись впечатлениями, пришли к единому мнению. Каковы бы ни были намерения англичан, они не казались прочно расположившимися на участке, и потому следовало атаковать их без промедления. Если они отступали, их следовало резко потеснить, а если намеревались сражаться – то форсировать их позицию прежде, чем они успеют прочно на ней закрепиться. Ней и Ренье были правы. К несчастью, Массена еще не прибыл на место. Он приехал только вечером, то ли оттого, что его движение замедлила усталость, то ли потому, что подтягивал хвост своей армии, состоявший из весьма обременительных обозов. Не осмелившись в его отсутствие завязывать сражение, Ней и Ренье дождались его прибытия, а когда он прибыл, времени хватило только на разведку, с тем чтобы обсудить позицию на следующий день.

Разведав позицию неприятеля, главнокомандующий пришел к тому же мнению, что и его заместители, и решил, что англичане готовятся дать на этом участке сражение. Избежать его было трудно, ибо перед французами были только две дороги через Сьерра-де-Алкоба, если только не поискать прохода справа, в том месте, где Сьерра-де-Алкоба переходит в Сьерра-ду-Карамулу. Тут и в самом деле виднелось некоторое понижение участка, но местные жители, расспрошенные, несомненно, небрежно, утверждали, что в той стороне нет дорог. Французам не оставалось выбора: надо было либо захватить позицию, либо отступить. Мнения, между тем, разделились. Ней, который накануне хотел сражаться, теперь был другого мнения. Он сказал, что атаковать англичан следовало сразу и прежде, чем они укрепятся на своей позиции, а теперь слишком поздно, и лучше сразу отступить, чем проиграть сражение в этих ужасных ущельях и отступать с победившими англичанами за спиной.

Массена горячо отверг предложение отступить, которое Нею легко было делать, потому что он не нес за него ответственности. Он сказал, что подобный совет не достоин маршала, и высказался за сражение. Ренье поддержал Массена. Он заявил, что после тщательного осмотра позиции считает, что может ее захватить.

Массена назначил сражение на следующий день. Поскольку Ренье счел для себя возможным захватить позицию, именно ему надлежало атаковать ее первым. Решили, что ранним утром он попытается прорваться по левой дороге из Сан-Антонио, в то время как Ней попытается прорваться по правой из Мойры. Жюно, прибывший поздно вечером, останется в арьергарде, чтобы прикрыть отступление в том случае, если атакующие потерпят неудачу. Кавалерия Монбрена встанет в боевые порядки у подножия высот, чтобы рубить англичан, если они попытаются спуститься, а артиллерию, которую невозможно было тащить с собой, расставят на нескольких холмах, откуда она сможет обстреливать врага ядрами. Сам Массена должен был находиться посередине, между двумя атакующими колоннами, чтобы отдавать приказы, которых потребует ход сражения.

Французские генералы не ошибались, предположив, что Веллингтон решил дать сражение на высотах. Английский генерал и в самом деле, несмотря на привычную осторожность, не хотел возвращаться к своим линиям беглецом и решил дать оборонительное сражение, когда найдет позицию, против которой неукротимая храбрость французов окажется бессильной, что позволит ему отступить спокойно и укрепит боевой дух его войск. Именно такую позицию Веллингтон нашел на Сьерра-де-Алкоба.

К вечеру 26-го почти вся англо-португальская армия в 50 тысяч человек собралась на плато Сьерра-де-Алкоба. На самом краю плато, против Мондегу, Веллингтон расположил португальское подразделение, возглавляемое генералом Хиллом. Ближе к своему левому и французскому правому флангу он поставил дивизию Хилла (2-ю) и дивизию Лита (5-ю), частично перекрывавшую дорогу из Сан-Антонио, откуда должен был атаковать генерал Ренье. Дивизия Пиктона (3-я) завершала перекрытие прохода. Далее располагалась дивизия Спенсера (1-я), которая заняла промежуточную позицию между дорогой из Сан-Антонио и дорогой из Мойры и могла выйти и к той и к другой. Здесь Сьерра-де-Алкоба поворачивала и соединялась со Сьерра-ду-Карамулу, образуя изогнутую линию в направлении монастыря Буссако, куда вела дорога из Мойры. Эту последнюю позицию занимал Кроуфорд с легкими войсками англичан и основными силами португальцев, так что дорога из Мойры попадала под огонь и генерала Спенсера, и генерала Кроуфорда. Наконец, дивизия Коула (4-я) формировала крайний левый фланг английской армии у подножья Сьерра-ду-Карамулу. Веллингтон, который, как и Массена, полагал, что дальше проходимой дороги нет, отправил туда для наблюдения лишь небольшой отряд легкой кавалерии под водительством партизана Трента. Над Сьерра-ду-Карамулу господствовало плато шириной 100–200 туазов, весьма каменистое, но на котором хватало места, чтобы развернуть линии. Веллингтон расположил на нем сильные резервы пехоты и артиллерии, дабы неожиданно обрушиться на войска, достаточно храбрые, чтобы взобраться на вершину позиции. Таким образом, в Буссако он расположился еще более прочно, чем в Талавере, и с некоторым беспокойством, но без волнения, ждал сражения.

Французы, видимые со всех сторон и едва видевшие противника, не волновались по поводу грозных препятствий, нагроможденных на их пути. Их было почти пятьдесят тысяч, как и англичан, и, чувствуя превосходство над неприятелем, находившимся на равнине, они полагали, что смогут храбростью компенсировать трудность участка, который предстояло захватить. На рассвете 27-го корпуса Ренье и Нея выстроились перед Сан-Антонио и Мойрой, готовые штурмовать горы; артиллерия заняла позиции на холмах; кавалерия и 8-й корпус выстроились в боевые порядки на равнине, чтобы собрать армию, если она будет оттеснена. Массена занял место в центре линии на высоком пригорке, откуда мог с трудом различить оба пункта атаки.

На рассвете Ренье, как и обещал, первым двинулся на неприятеля. Его войско возглавляла дивизия Мерля, ведомая капитаном Шарле, накануне тщательно разведавшим участок. За ней следовала бригада Фуа из дивизии Оделе. Густой туман защищал обе колонны.

Проследовав некоторое время по дороге из Сан-Антонио, дивизия Мерля развернулась вправо и начала карабкаться на гору, пробираясь через покрывавшие ее деревья и густой кустарник. Второй легкий и 36-й линейный, ведомые генералом Саррю, и 4-й легкий, ведомый генералом Грендоржем, мучительно взбирались наверх, цепляясь за растительность, в то время как 31-й и 17-й легкие и 70-й линейный дивизии Оделе, формировавшие бригаду Фуа, продолжали колонной двигаться по дороге. После часового подъема дивизия Мерля добралась до вершины, задыхаясь и валясь с ног от усталости. Тотчас оказавшись на краю плато, она атаковала 8-й португальский полк, опрокинула его и захватила артиллерию. Но здесь же оказалась и вся дивизия Пиктона, опиравшаяся с одной стороны на дивизию Лита, с другой – на мощную батарею и дивизию Спенсера. Едва дивизия Мерля попыталась развернуть строй, как с фланга ее накрыла картечью артиллерия, а с фронта – ружейный огонь солдат Пиктона, стрелявших с пятнадцати шагов. Под этим смертоносным огнем пали, получив смертельные раны, генерал Грендорж, возглавлявший 4-й легкий полк, и полковник того же полка Дегравье, а также многие младшие офицеры и солдаты. Был тяжело ранен генерал Мерль.

Генерал Пиктон, чувствуя поддержку и справа и слева, выдвинул вперед 88-й и 45-й полки и атаковал в штыки застигнутых врасплох французских солдат, еще задыхавшихся от тяжелого подъема и лишившихся почти всех командиров. Он оттеснил их к самому краю плато, но в эту минуту 31-й полк дивизии Оделе, возглавлявший бригаду Фуа, дебушировал на левый фланг дивизии Мерля и поспешил поддержать ее. Однако, прежде чем он успел построиться, его накрыло картечным и ружейным огнем, и полк, лишившись своего полковника Деменье, был оттеснен к самому выходу с дороги. Солдаты, остановившиеся у самого края откоса, вели смертоносный стрелковый огонь по англичанам, не позволяя сбросить себя вниз и давая время подтянуться бригаде Фуа. Та появилась, наконец, на плато, вместе с присоединившимся 31-м полком. Но в эту минуту Веллингтон двинул на левый французский фланг дивизию Лита, а на правый – дивизию Спенсера с артиллерийскими резервами, направив силы всех 15 тысяч своих превосходно отдохнувших и закрепившихся на прочной позиции солдат на 7–8 тысяч французов, задыхавшихся после подъема, едва державшихся на краю обрыва и лишенных поддержки артиллерии. Изрешетив их картечью, Веллингтон приказал пехоте атаковать в штыки. Атакованные ужасающим огнем, оттесненные на наклонный участок вдвое превосходящими силами, французские солдаты были опрокинуты и отступили, унося на руках тяжело раненого генерала Фуа.

В это время вступил в бой и Ней, к сожалению, довольно поздно, что объяснялось отдаленностью Мойры, служившей ему отправным пунктом. Его колонну возглавляла дивизия Луазона, сопровождаемая на некотором расстоянии плотной колонной дивизии Маршана. Дивизия Мерме осталась в резерве.

После горячей перестрелки Ней бросил войска на позицию. Две бригады Луазона сошли с дороги и стали карабкаться на гору, в то время как Маршан продолжал движение по дороге. С той стороны к горному склону лепилась деревушка Сул, вытянувшаяся вдоль дороги. Генерал Симон бросился в нее с 26-м линейным полком и Южным легионом, выгнал оттуда португальцев, захватил их пушки и превратил ее в опорный пункт для подъема к вершине. Несколько правее бригада Ферре, состоявшая из 32-го легкого и 66-го и 82-го линейных, мучительно взбиралась по тому же склону, без помех, но и без поддержки из деревни. Обе бригады упорно лезли вверх, цепляясь за камни и деревья, и уже добрались под огнем португальцев до вершины, как вдруг их почти в упор накрыла картечью артиллерия генерала Кроуфорда. В ту же минуту Кроуфорд бросил легкую дивизию и португальскую бригаду Колмана в штыковую атаку и опрокинул французские полки, прежде чем они успели построиться и оказать какое-либо сопротивление. Бригада Симона остановилась в Суле, потеряв своего раненого генерала, попавшего в руки неприятеля. Бригада Феррея, не сумев зацепиться, оказалась отброшена к подножию горы. В эту минуту дивизия Маршана, дошедшая до места, откуда дивизия Луазона повернула на Сул, оказалась под перекрестным огнем со всех высот. Под градом пуль португальцев и англичан дивизия дрогнула и, вместо того чтобы кинуться атакующим шагом к Буссако, свернула влево и прижалась к почти отвесному склону. Возможность энергичной атакой захватить парк монастыря была упущена.

Вести измученные войска в новую атаку, чтобы пытаться остановить побеждавшего неприятеля, было уже поздно. Если бы Массена командовал простой дивизией, он, вероятно, возобновил бы атаку и, быть может, одолел все препятствия своим беспримерным упорством, но как главнокомандующий он рассудил, что довольно потерь в 4500 человек убитыми и ранеными в результате одной бесплодной атаки, и, не теряя надежды прогнать англичан, решился взяться за дело иначе.

Он призвал своих заместителей, которым мог бы высказать не одно замечание по поводу состоявшегося боя. Генерал Ренье сдержал слово и сделал, что мог, но Ней атаковал слишком поздно и не выказал такой храбрости, как в Эльхингене. Однако Массена ни в чем не упрекнул их и выслушал с невозмутимым хладнокровием, каковое сохранял в трудном положении. Ренье рассказал о своем поведении, и оно было безупречно. Ней объявил, что сделал всё возможное, возложил вину за неудачу на недостаточность средств экспедиции и заявил, что разумнее всего повернуть обратно и дождаться между Алмейдой и Сьюдад-Родриго новых подкреплений. Массена не стал ни перекладывать вину за неудачу на своих заместителей, ни выражать огорчение в пустых рассуждениях о том, что следовало делать, лишь отверг свысока всякую мысль о возвращении. Приказав воссоединить войска у подножия горы, собрать раненых и приготовиться к маршу, он удалился для принятия решения. Подобные минуты были триумфом его сильной души. Массена думал, что англичане тоже понесли значительные потери и наверняка не осмелятся спускаться с высот на равнину, где могут столкнуться не только с по-прежнему решительно настроенной пехотой французов, но и с кавалерией и артиллерией, с которыми не имели дела на вершине (и он думал правильно, ибо англичане, хоть и победили, но опасались новой атаки и не решались покинуть позицию). Он думал также, что справа, на низкой гряде, через которую Сьерра-де-Алкоба соединяется со Сьерра-ду-Карамулу, наверняка должен быть какой-то проход; что местные жители обязательно должны были проложить там какую-то дорогу, а он слишком легко поверил словам первых встречных. И Массена отправил на правый фланг армии Монбрена и полковника Сен-Круа с драгунами, чтобы они попытались найти этот проход. Приняв решение, он терпеливо стал дожидаться результата.

Генерал Монбрен и полковник Сен-Круа помчались к холмам между двумя горами, исследовали их изгибы и обнаружили дорогу, которая была не хуже и не лучше прочих португальских дорог и к тому же годилась для провоза артиллерии. Чтобы узнать, куда ведет дорога, они доехали почти до вершины холмов, откуда виднелись равнина Коимбры и большая Лиссабонская дорога, и повстречали там крестьянина, который рассказал, что дорога спускается к самой равнине и соединяется с большой дорогой Коимбры рядом, у местечка под названием Сардао. Монбрен и Сен-Круа находились в ту минуту у деревушки Боялву, расположенной уже за перевалом и не занятой англичанами. Они оставили в ней драгунский полк с артиллерией, расставили рядом три полка с приказом оборонять деревню любой ценой, и галопом спустились к Сардао, дабы удостовериться в том, что крестьянин сказал правду; убедились в правдивости его слов и спешно вернулись к Массена с известием о счастливом открытии.

Массена получил известие на следующий день после сражения, то есть в полдень 28-го. Сдерживаемые присутствием французской армии и обеспокоенные ее намерениями, англичане не трогались с места и казались парализованными, будто победу одержали не они. Массена, не теряя времени, приказал Жюно, чей корпус остался цел и невредим и располагался ближе всех к дороге на Боялву, с наступлением темноты тихо сниматься с лагеря и двигаться вслед за драгунами Монбрена по вновь обнаруженной дороге, чтобы занять равнину по ту сторону гор. Нею он предписал следовать за Жюно, колонне обозов с тремя тысячами раненых – следовать за Неем, а корпусу Ренье – замыкать движение. Оставшиеся драгуны Монбрена формировали последний арьергард.

Вечером 28-го, с наступлением полной темноты, французы бесшумно снялись с лагеря. Жюно двигался всю ночь, без помех добрался до Боялву, где встретил драгун, которых неприятель и не думал беспокоить, и на рассвете 29-го спустился на равнину Коимбры, которая сделалась для французских войск в ту минуту чем-то вроде земли обетованной. Ней последовал за Жюно и днем 29-го весь его корпус уже миновал Боялву, а к концу дня той же дорогой двинулся Ренье, и его движения не заметил ни один английский патруль. Драгуны постепенно подобрали всех отставших и раненых, так что не потерялся ни один человек.

Только вечером 29-го английский генерал обнаружил, наконец, движение французской армии. Он два дня оставался в неподвижности на своей позиции, раздумывая, чем занят противник, и не пытаясь выяснить его намерений с помощью разведки. Ответ он узнал только тогда, когда шлемы французских драгун заполнили своим блеском равнину Коимбры. Победив вечером 27-го, Веллингтон был некоторым образом побежден 29-го, и теперь ему приходилось готовиться к бегству из Коимбры. Он поспешил сняться с лагеря и торопливо пройти через Коимбру, заставляя жителей покидать город и разрушать всё, что они не могут унести с собой. Монбрен и Сен-Круа безжалостно преследовали английских и португальских беглецов, порубив немалое их количество.

Такова была первая встреча французской армии под командованием Массена с английскими войсками. Маршала часто обвиняли в том, что он дал сражение без достаточных шансов на победу и бессмысленно загубил жизни множества солдат, и до некоторой степени обвинители были правы. Но при этом они забывали, что без смертного боя при Буссако, который удержал напуганных англичан на позиции, Массена не смог бы спокойно произвести фланговое движение на Боялву, посредством которого и добился падения позиции противника. Конечно, дорогу справа было бы лучше разведать заранее, не дожидаясь поражения, вынудившего искать ее любой ценой; найдя же ее, следовало провести в Буссако простую отвлекающую атаку, дабы обмануть англичан, в то время как основная часть армии будет двигаться на Боялву. Так можно было занять Веллингтона без великого кровопролития, опередить его на равнине Коимбры и там сразиться с ним на открытом участке, где все шансы на победу были бы на стороне французов. Так или иначе, хотя Массена и не добился желаемого результата в день сражения, он получил его на следующий день. Английский же генерал, располагавшийся на участке давно, обладавший сведениями о местности и занимавший позицию на высотах, откуда просматривался весь край, допустил серьезный промах, ибо по виду участка и расположению деревень мог догадаться о существовании дороги из долины Мондегу на равнину Коимбры в месте соединения Алкобы и Карамулу. А поскольку на войне наказание за ошибку нередко следует в тот же день, он за несколько часов потерял плоды своей победы и был вынужден оставить Португалию до самого Лиссабона. Но только до Лиссабона, как мы вскоре увидим из продолжения рассказа.

Вступив в Коимбру, французы обнаружили, что бо́льшая часть населения разбежалась, а богатые жители, погрузив всё самое ценное на суда, уплыли по Мондегу к морю. Большинство домов были разорены англичанами, но не жителями, которые не имели ни малейшего желания уничтожать свои запасы ради того, чтобы уморить голодом французов. Массена не хотел ничего разрушать и приказал всем генералам чтить чужую собственность, но голодных солдат, привыкших к тому, что португальцы сами разоряют свои жилища, удержать было трудно. Заходя в опустевшие или уже разграбленные дома, видя рассыпанное зерно и пробитые бочки с вином, они без всяких угрызений довершали разорение, начатое самими хозяевами или их союзниками. Город был слишком велик, чтобы за несколько часов англичанам удалось вывезти и уничтожить все припасы: в домах и на складах нашлось много продуктов. К сожалению, генерал Жюно не озаботился подавлением беспорядков, и склады были бессмысленно разграблены.

Заметив, что при соблюдении осторожности в Португалии можно найти продовольствие и, главное, заинтересовать португальцев в том, чтобы они его не уничтожали, Массена сделал гневный выговор своим заместителям, в особенности Жюно, и этим выговором отнюдь не прибавил любви к себе. Однако он постарался остановить разорение, ободрить жителей и вернуть их в Коимбру. Наведя в городе некоторый порядок, он решил оставить в нем самую большую свою ценность – около трех тысяч раненых, подобранных на поле битвы в Буссако. Он приказал подготовить просторный госпиталь, снабженный всем необходимым, оставил в нем несколько армейских врачей и охрану в сотню гвардейских моряков, приданных Португальской экспедиции. Такой охраны было довольно, чтобы обезопасить госпиталь от посягательств жителей, но не хватило бы для обороны города от нападения извне. Чтобы предотвратить такую опасность, понадобилось бы не менее трех тысяч человек. Однако Массена уже потерял более четырех тысяч человек убитыми и ранеными в Буссако, и почти тысячу человек заболевшими в пути из Алмейды. Поэтому по прибытии в Коимбру у него оставалось лишь 45 тысяч солдат. Он предпочел довериться жителям города в отношении раненых, нежели рисковать проиграть сражение из-за недостатка сил.

Массена собрал главных жителей Коимбры, поручил им своих раненых, обещал оплатить уход за ними бережным отношением к стране и пригрозил суровой карой, если с вверенными их человечности немощными солдатами случится какое-нибудь несчастье.

Покончив с делами в городе за три дня, Массена продолжил путь на Лиссабон. Он сформировал новый авангард под командованием Монбрена из всей легкой кавалерии и части драгун, а из другой части драгун – арьергард под командованием генерала Трельяра. Подкрепив авангард легкой пехотой, он послал его в погоню за англичанами, дабы помешать разорению местности при отступлении. И в самом деле, придя из Коимбры в Кондейшу, Массена обнаружил припасы, не тронутые англичанами, которые удалось спасти. Однако и здесь Жюно позволил своим солдатам разграбить их, что навлекло на него новые выговоры главнокомандующего. Шестого октября авангард вступил в Лейрию, плотно тесня неприятеля, однако содержавшиеся в городе припасы спасти не удалось. Вся армия прибыла в Лейрию на следующий день.

Восьмого числа авангард пересек высоты, спустился к Тахо, вновь столкнулся с англичанами и, следуя за ними, подобрал несколько бочонков с порохом. На следующий день французы передвинулись на Аленкер, где захватили сотню англичан и столько же вывели из строя. Десятого октября авангард вступил в Вила-Нова, где обнаружил обильные припасы всякого рода, и преследовал до подножия высот Альяндры арьергарды генералов Кроуфорда и Хилла, которые исчезли за укреплениями внушительного вида.

Вся армия постепенно подтянулась на следующий день и заняла позиции перед Альяндрой и Собралом, напротив укреплений, за которыми скрылась накануне английская армия. В какую бы сторону ни переносился взгляд, повсюду он натыкался на увенчанные редутами высоты: они виднелись и на склоне, спускавшемся к Тахо, и на противоположном склоне, и у самого моря. Разумеется, до французов доходили слухи, что англичане построили перед Лиссабоном укрепления, но армия не знала, каковы они, и совершенно не предполагала, что они окажутся столь мощны и смогут надолго ее задержать. Редкие жители Альяндры, Собрала и Торриш-Ведраша рассказали, что первая линия редутов вооружена несколькими сотнями пушек, что есть и вторая, еще более мощная линия, которую можно взять только штурмом, и что есть еще третья линия, прикрывавшая порт с английскими кораблями, готовыми в любую минуту принять Веллингтона и его солдат. Для французских солдат, которые не впали в уныние после Буссако и были убеждены в своем превосходстве над англичанами, стало весьма неприятным сюрпризом то, что неприятель вдруг ускользнул от них и спрятался в укрытии столь грозного вида! Впрочем, будучи уверены и в себе, и в Массена, и в скором прибытии подкреплений, они видели в этом препятствии лишь временную трудность, которую вскоре одолеют, пролив кровь, чего никогда не страшились. Но препятствие было куда более труднопреодолимым, чем они полагали.

Настало время рассказать о знаменитых линиях Торриш-Ведраша, поскольку выше мы указывали только их назначение, местоположение и название. Как уже было сказано, в октябре предыдущего года Веллингтон задумал создать укрепленные и по возможности неодолимые позиции на оконечности Иберийского полуострова, на которых он мог бы противостоять соединенным силам французов в ожидании близившегося, по его мнению, заката Империи. Высокий мыс, выступавший меж океаном и разлившимся Тахо (называемым здесь Соломенным морем), показался ему самым подходящим для его плана участком. Прежде всего – поскольку линии укреплений, которыми Веллингтон предполагал перегородить мыс, должны были располагаться за несколько лье до Лиссабона, а потому связывавшие их дороги не могли проходить через город, – генерал надеялся получить полную независимость от жителей столицы, самых мятежных и переменчивых на всем Иберийском полуострове и весьма редко желавших того же, чего хотел он. К примеру, английский генерал не желал, чтобы однажды его обязали дать сражение с целью положить конец страданиям блокады, или чтобы мятежная чернь помешала ему поднять якоря, если безопасность его армии потребует срочной погрузки. По этим причинам он не хотел зависеть от лиссабонских жителей или беспокоиться об их выживании, поскольку был решительно настроен прокормить прежде всего свою армию, затем армию португальскую, весьма ему полезную, и наконец, крестьян, которых он завербовал в качестве рабочих. Эти совершенно им разоренные крестьяне, превосходившие численностью вместе взятые английскую и португальскую армии, эти крестьяне, крепкие и терпеливые руки которых помогали ему, стали предметом его расчетливых забот. Не позволив им скапливаться на лиссабонских улицах, где они подвергались опасности заразы, голода или бунта, Веллингтон держал их на свежем воздухе внутри своих линий, где их занимала работа и кормил английский флот. Вот каков был план этих укреплений.

В девяти-десяти лье перед Лиссабоном, между Альяндрой на Тахо и Торриш-Ведрашем у океана, генерал создал первую линию, перерезавшую мыс не менее чем в двенадцати лье от его оконечности. Первая линия состояла из следующих укреплений. Высоты Альяндры, с одной стороны отвесно спускавшиеся к Тахо, а с другой поднимавшиеся к Собралу, образовывали на пространстве четырех-пяти лье почти неприступные уступы, омываемые на всем их протяжении речкой Аррудой. Дорогу, проходившую меж подножием этих высот и Тахо и ведущую в Лиссабон, перекрыли баррикадами с множеством пушек. На подъеме от этого места до Собрала с помощью кирки сделали обрывистыми склоны всех пологих холмов, а лощины полностью перекрыли редутами и засеками. На главных вершинах возвели форты, оснащенные тяжелой артиллерией и издалека контролирующие все подступы, на которых мог появиться неприятель.

В самом Собрале, располагавшемся на плато, где местность была не такой пересеченной, построили множество мощных укреплений, а на возвышенности Монте-Аграсу даже возвели настоящую цитадель, одолеть которую можно было только регулярной осадой. Дальше до самого моря тянулась другая цепь высот, омываемых речкой Сизамбро, протекавшей через Торриш-Ведраш. Тут, как и в Альяндре, с помощью мотыги усилили крутизну холмов, перекрыли горловины засеками и редутами, увенчали вершины связанными меж собой фортами и сделали почти непроходимым русло Сизамбро, устроив плотины.

Одни фортификационные сооружения были открытыми с горжи (таких было меньше), другие закрытыми. Все они имели земляной гласис, ров, эскарпы сухой кладки, деревянные склады для продовольствия и боеприпасов. Некоторые были вооружены шестью орудиями; были и такие, где находилось по 50 орудий, от 6—8-го до 16—24-го калибров. Орудия были установлены на позиционные лафеты, чтобы ими не мог воспользоваться неприятель в случае отступления с первой линии на вторую. Артиллерию эту изъяли из богатого арсенала Лиссабона, а для доставки ее на место использовали всех местных быков. Гарнизоны были постоянными, и некоторые доходили до тысячи человек. Между всеми сооружениями были проложены широкие и удобные дороги, чтобы можно было с чрезвычайной быстротой подводить подкрепления. Позаимствованная у флота система сигналов (телеграф только зарождался) за несколько минут могла оповестить центр линии о том, что происходит на ее оконечностях. У самого входа на линию, то есть перед Собралом, очертили даже нечто вроде поля сражения, подготовленного заранее, чтобы английская армия могла выйти к самой легкодоступной части линии и присоединить свои силы к обстрелу из окружающих укреплений. В фортификациях расположили португальских солдат, присоединив к ним три тысячи канониров, а также португальцев, тщательно обученных манипулированию пушками и меткой стрельбе. Английская армия, вместе с наиболее маневренными частями армии португальской, занимала главные лагеря, расположенные близ предполагаемых пунктов атаки.

Генерал Хилл, при отступлении следовавший берегом Тахо, занимал позицию за высотами Альяндры; легкая дивизия генерала Кроуфорда располагалась между Альяндрой и плато Собрала. Генерал Пиктон, следовавший морской дорогой, занимал берега Сизамбро и высоты за ними до Торриш-Ведраша. Генерал Лит охранял сам вход в укрепленный лагерь, располагая для поддержки дивизиями Спенсера, Коула и Кэмпбелла.

Ла Романа привел около 8 тысяч испанцев, превосходных в оборонительной роли, к которой их предназначали. Таким образом, английский генерал располагал 30 тысячами англичан, 30 с лишним тысячами португальцев и 8 тысячами испанцев, что составляло 70 тысяч человек регулярных войск; кроме того, в его распоряжении имелись многочисленные ополченцы и крестьянское население, которых, конечно, нужно было кормить, но которые не покладая рук трудились над новыми укреплениями.

Следует добавить, что на расстоянии трех-четырех лье за первой линией разворачивалась вторая, также перегораживавшая мыс от Тахо до океана на протяжении 7–8 лье. Единственное доступное место на этой линии, проход Буселаш, был превращен в настоящую западню для любого, кто попытается в него зайти. Наконец, на самой оконечности мыса находилось последнее убежище, род главного опорного пункта, огражденного полукругом обрывистых скал, ощетинившихся пушками и неприступных с суши, за которыми укрывалась надежная якорная стоянка всего английского флота. В случае захвата первых двух линий укреплений, этот последний опорный пункт должен был продержаться еще несколько дней, то есть время, необходимое для погрузки войск и ухода их от преследования победившего неприятеля.

Такова была колоссальная система оборонительных линий, достойная задумавшей их нации и неприятеля, напор которого она должна была остановить. Тысячи рабочих под руководством английских инженеров и под присмотром двух линейных португальских полков трудились над ними более года. Почти законченные к приходу англичан, они были окончательно завершены лишь несколько месяцев спустя и насчитывали не менее 152 редутов и около 700 орудий в батареях. Пришлось срубить около пятидесяти тысяч олив, которые вместе с виноградом являлись основной сельскохозяйственной культурой страны. Крестьянам, предоставлявшим рабочие руки, довольно хорошо платили, но владельцам срубленных деревьев заплатили совсем мало. Англичане полагали, что можно и разорить Португалию ради того, чтобы отстоять ее у французов, и их защита, по-видимому, нанесла ей больший ущерб, чем нанесло бы вторжение последних.

Таково было непредвиденное препятствие, перед которым остановились главнокомандующий Массена и его армия. О существовании линий никто не подозревал до тех пор, пока не увидели их собственными глазами, и чтобы оценить всю их мощь, понадобилась многодневная разведка. Двенадцатого октября корпус Жюно прибыл на плато Собрал; 13-го Массена, желая оценить положение и намерения неприятеля, приказал этому корпусу атаковать деревню Собрал, находившуюся вне линий, у истоков Арруды и Сизамбро. Англичане энергично отстаивали деревню, но только ради чести оружия, ибо она находилась не внутри укрепленного лагеря, который они были заинтересованы защищать любой ценой. Войска Жюно захватили деревню в штыковой атаке и убили около двух сотен неприятельских солдат. Со стороны французов потери были почти такими же. Но едва они попытались, завладев Собралом, продвинуться дальше, как открытый из всех фортов ожесточенный огонь указал им на линию неприятельских укреплений, их силу и связанность. Усомниться в существовании обширного укрепленного лагеря, занявшего весь Лиссабонский мыс от места впадения Арруды в Тахо до океанского устья Сизамбро, было невозможно.

Прежде чем принять решение, Массена приказал войскам занять выжидательную позицию. Жюно расположился в Собрале и на окрестных холмах, напротив английских аванпостов, Ренье – рядом с Тахо в Вила-Нова, Ней – у Аленкера. Поскольку англичанам у врат Лиссабона не подчинялись так, как в оккупированных ими северных провинциях, и к тому же им пришлось проходить через местность поспешно, они не смогли ни уничтожить, ни заставить уничтожить ресурсы одной из самых богатых во всей Португалии провинции. Можно было провести в ней несколько недель и обдумать дальнейшее движение. Массена лично осмотрел позиции англичан на обоих склонах, потратив несколько дней на разведку.

Шестнадцатого октября английские офицеры, отчетливо разглядев знаменитого маршала, находившегося под одной из неприятельских батарей, которую он изучал в подзорную трубу, положив последнюю на садовую изгородь, испытали в отношении его чувство, достойное цивилизованных наций, когда они вынуждены воевать. Они могли бы изрешетить ядрами штаб главнокомандующего и, вероятно, поразить его самого, открыв огонь из всех орудий. Но они произвели единственный выстрел, дабы уведомить его об опасности, и так метко, что опрокинули стенку, служившую опорой его подзорной трубе. Массена понял любезное предупреждение, поприветствовал батарею и, вскочив на коня, удалился из зоны поражения. Он увидел достаточно, чтобы более не сомневаться в мощи воздвигнутых на его пути укреплений. Опрошенные окрестные крестьяне единодушно утверждали, что за первой линией укреплений имеется вторая, а затем и третья, все три оснащены семьюстами орудиями и охраняются по меньшей мере 70 тысячами солдат регулярных войск, не считая ополченцев и крестьян-беженцев. То был не просто укрепленный лагерь, который можно захватить решительной и дерзкой атакой, то была цепь природных препятствий, усиленных с помощью военного искусства и связанных между собой фортификациями с закрытой горжей, которые невозможно захватить с наскока или неожиданно.

Всё взвесив, Массена признал позицию неприступной, по крайней мере в настоящую минуту, и его суждение доказывает, что энергичность в нем не исключала осторожности. Он уже не располагал 50 тысячами человек, с которыми вступил в Португалию. Атака под Буссако стоила ему 4500 убитыми и ранеными, марш обошелся еще в 2 тысячи заболевших и покалеченных. Правда, некоторые легкораненые уже вернулись в строй, а больные должны были вскоре поправиться, по крайней мере частично; после возвращения в строй тех и других можно было рассчитывать примерно на 45 тысяч дееспособных солдат. Конечно, войска были превосходны и готовы к любым испытаниям, однако что могли они сделать против 70 тысяч неприятельских солдат, которые, разумеется, не выстояли бы перед ними на равнине, но на оборонительных позициях стоили лучших войск в мире?

Чтобы захватить эти линии, нужно было располагать 90—100 тысячами человек, 20 тысяч из которых передвинуть на левый берег Тахо, а 70–80 – на правый, атаковать не только на обоих берегах, но и на обоих склонах правого берега, смутить врага одновременностью атак, вынудить его разделить свои силы, при необходимости захватить посредством регулярной осады некоторые из основных укреплений, взять штурмом вход на линию, а в случае неудачи оказаться достаточно сильным, чтобы не опасаться завтрашнего дня. Но если бы Массена, обладая лишь одним берегом Тахо, атаковал линии с 45 тысячами человек, он неизбежно потерял бы не менее 10 тысяч солдат убитыми и ранеными и потерпел бы неудачу. Как стал бы он уходить от осмелевшего в результате победы врага среди враждебного населения по разоренной стране, где не нашел бы ни отдыха, ни хлеба? Вероятно, он смог бы вернуться в Алмейду, но потеряв почти всю свою армию, и его завоевательная кампания обернулась бы настоящим разгромом. Добавим, что Массена, вынужденный везти с собой и продовольствие, и оружие, обладал достаточным количеством боеприпасов для одного, но не для двух сражений. Если бы он израсходовал боеприпасы при атаке линий, у него не осталось бы ничего для защиты при отступлении.

И потому, несомненно, от немедленной атаки линий Торриш-Ведраша следовало отказаться. Это не значило, что их нельзя атаковать позднее и что в ожидании на берегах Тахо между Абрантесом, Сантаремом и Альяндрой нечего было делать. Прежде всего, оставаясь на месте, французы блокировали бы англичан и держали их в постоянной нерешительности, которую не замедлило бы разделить и их правительство; при долгой блокаде французская армия получила бы и второй результат, лишив средств к существованию не только самих англичан, но и огромное население Лиссабона. Как ни пренебрежительно Веллингтон относился к народным движениям, он не смог бы противостоять голодному народу, требовавшему либо пищи, либо прекращения осады; и если бы побежденный голодом народ открыл ворота Лиссабона на левом берегу, линии Торриш-Ведраша вскоре пали бы сами собой. Поэтому французам было так важно остаться перед английскими линиями, но остаться надолго и, стараясь сразить голодом англичан, не начать умирать от голода самим. А для этого следовало занять оба берега Тахо и перекрыть неприятелю все пути подвоза продовольствия, обеспечив самих себя припасами плодородной провинции Алентежу.