Читать книгу Охотники за каучуком - Луи Буссенар - Страница 3

Действительно, как заявил беглый, прозванный Шоколадом, два поспешно вооруженных судна вышли в погоню за беглецами.

Арабы, найдя труп убитого товарища, принялись кричать и подняли переполох на понтоне, служившем плавучей тюрьмой.

Обычно надзиратели не очень беспокоились из-за побега, но на этот раз, ввиду важности преступления, тотчас же распорядились вооружить и снарядить два судна, чтобы без промедления предпринять самый деятельный розыск преступников. Гребцы, вовсе не старательные и не ретивые, когда дело идет о преследовании беглых товарищей, зачастую даже являющиеся их пассивными соучастниками, на этот раз, при виде трупа одного из своих, вдруг почувствовали, что кровь сильнее солидарности каторжан, и обратились в дышащих злобой и местью преследователей.

В одно мгновение шлюпки были спущены, и надсмотрщики, вооружившись с головы до ног, с глухими фонарями, снабженными сильными рефлекторами, заняли свои места.

Для всякого, кому знаком Кайенский рейд, было ясно, что беглецы, уносимые приливом, могли только направиться к берегу и следовать вдоль него на протяжении между каналом Лосса и «Обысканным заливом».

В этом направлении обычно и производятся поиски беглецов. Проискав напрасно в продолжение чуть не часа во всех бухточках и заливчиках этой части берега и островков корнепусков, постепенно затопляемых приливом, представители власти и их подчиненные увидели наконец черный силуэт небольшой лодки, убегавшей изо всех сил.

Арабы тотчас же приналегли на весла и со свирепыми криками «Аруа, аруа!» погнались за ней; крики их далеко разносились по воде.

Еще более возбужденные, чем в начале погони, одержимые мыслью задержать убийцу, они работали веслами с удвоенной силой и мало-помалу стали нагонять беглецов.

Всего каких-нибудь двести метров отделяли их от лодки, поравнявшейся теперь с устьем канала, заметного во время разлива только по деревьям, торчащим из воды. Вдруг лодка беглецов повернула и сразу скрылась в непроницаемых зарослях корнепусков и всякой дикой растительности.

Беглые каторжники из берегового острога присоединились к поджидавшим их товарищам, бежавшим с «Форели», и сообщили им известия о погоне, грозившей погубить их смело задуманный план побега. Однако гроза каторги, многоопытный преступник, которого мы знаем под именем Луша, был человек чрезвычайно находчивый. У него сейчас же родился в голове новый план, правда, весьма опасный, но не для людей такого закала, как все эти каторжники.

– Все в воду! – скомандовал он подавленным шепотом. – А ты, Шоколад, пусти плыть по течению лодку, пусть ее несет!..

– Но я не умею плавать, – застонал Нотариус.

– Ну так оставайся в пироге, но, главное, не раскрывай клюва, не то я тебя переверну вместе с пирогой…

– Ну вот так! – продолжал Луш, когда беглецы, за исключением Нотариуса и его самого, очутились в воде. – Уцепившись руками за борта пироги, держитесь крепко и плывите одними ногами, а я буду управлять вами и проведу в такое место, куда эти гады не доберутся.

Легкая пирога, послушно повинуясь рулевому веслу в искусных руках опытного каторжника, точно призрак проскользнула среди перепутавшихся корней и ветвей корнепусков и в несколько минут оказалась как бы поглощенной массой густой зелени.

Теперь, чтобы добраться до этих людей, нужна была особо счастливая случайность. Их спасла собственная смелость.

В это самое время с залива донеслись крики ярости и досады: арабы и надзиратели наткнулись на лодку, уносимую течением, – и каторжники явственно расслышали проклятия и угрозы одного из преследователей.

– А-а… Эти негодяи нырнули в воду, как кайманы; но завтра на рассвете мы оцепим весь берег, и ни один из них не уйдет. Если они не подохнут в этом иле, то, клянусь чертом, мы их сцапаем в тот момент, когда они вздумают выбраться оттуда! Эй вы, поворачивайте назад, на понтон! На сегодня покончим с этой погоней.

– Не шевелись никто! – прошипел чуть слышно, но внятно Луш. – Дудки, знаю я их: они будут сторожить нас здесь до отлива!

Прошел час, другой, но сила воли отверженных людей ни на одну секунду не изменила им: они остались неподвижны, одни вскарабкавшись беззвучно в пирогу, другие, более сильные, уцепившись за корни и повиснув на них.

Прилив давно уже достиг своей полноты, и теперь вода начинала уже спадать. Там, где только что плескались короткие желтые волны, теперь образовалось отвратительное месиво, по которому проворно бегали бесчисленные маленькие крабы с голубоватыми спинками. Корнепуски точно выросли из воды, вздымаясь на своих узорчатых пьедесталах, из корней, все восемь беглецов очутились теперь на иле, возле своей севшей на мель пироги.

Близился рассвет. Цапли и фламинго, почувствовав, быть может, близость человека, зашевелились.

– Ну, друзья, за работу! – прошептал Луш, до этого времени не проронивший ни слова. – Возможно, что они обыщут всю отмель; хотя она и покрыта илом, но почва под ним твердая на глубине метра, и по ней можно свободно дойти до нас!

– Это верно, – подтвердил Шоколад, – по отмели пройти можно. Я это место знаю; я подбирал здесь водяных птиц, убитых охотниками, которые гостилина китобойной шлюпке в заливе!

– А этого необходимо избежать во что бы то ни стало, – продолжал Луш. – Надо скрыть под илом, в этом мягком студне, нашу пирогу. Мы спустим ее на воду, как только стемнеет, а сами залезем по уши в эту вонючую тюрю при малейшем подозрительном шуме, предварительно обмазав илом наши шляпы и лица, так чтобы можно было пройти мимо в двух шагах, не заметив нас. Смотри и ты, Маленький Черныш, измажь хорошенько свою черную рожу, а то она блестит, как полированный сапог! Кроме того, господа с нежной, чувствительной кожей, как у Нотариуса, этим самым предохранят себя от болезненных уколов насекомых и мошкары.

Тем временем разом рассвело, как это всегда бывает в экваториальных странах.

Из-за ужасного преступления, сопровождавшего побег, администрация острога приняла самые энергичные меры к розыску преступников. Весь многочисленный персонал острога, забрав имевшиеся на судах свободные шлюпки и заручившись содействием муниципальной полиции, принялся за дело.

Одни обыскивали во всех направлениях окрестности рейда, другие, пешие, обшаривали длинными баграми илистые отмели берегов, смело подвигаясь вперед по этой вязкой, размытой илистой почве, в которую они местами уходили по пояс. Поиски продолжались все утро, несмотря на то, что были сопряжены с серьезной опасностью и при том страшно утомительны.

Было истинным чудом, что беглецов все еще не разыскали: много раз охотники за людьми проходили так близко, что слышны были их шаги и голоса.

Запрятавшись по уши в зловонную тину, дрожа от страха за свою жизнь, мучимые голодом, иззябшие до костей от длительного пребывания в воде, продолжавшегося без малого двенадцать часов, эти несчастные испытывали адские муки. Но вскоре их страхи должны были возрасти еще более: приближалось время прилива. Издали уже начинал доноситься шум прибоя, который должен был изгнать беглецов из их илистого убежища, как внезапный разлив и наводнение выгоняют из берлог и нор диких лесных зверей.

Правда, и охотившиеся за ними люди тоже принуждены были отступить. Они при этом оцепили весь берег как со стороны суши, отрезав всякий доступ с отмели, так и со стороны моря или, вернее, залива. Люди же, находившиеся в лодках, теперь, благодаря приливу, могли подойти гораздо ближе, до самой зеленой чащи камышей, водорослей и корнепусков.

– Мне кажется, нас выкурят! – пробормотал угрюмо Шоколад, с трудом выбираясь из тины. – Придется пуститься вплавь, если не хочешь утонуть, стоя на месте; а как только мы поплывем, нас и сцапают, голубчиков!

– Не сразу! – отозвался Луш. – Пусть каждый из вас ухватится за корни как можно крепче, чтобы повиснуть на них в первую минуту, когда подойдет первый вал, и при том не высовываясь слишком заметно из воды. Мы провели уже двенадцать часов в тине, теперь проведем еще столько же в воде… Ну, живо!.. Ведь другого выбора нет!.. Эх! Вот счастье-то привалило! Этого я никак не ожидал.

– Что такое?

– А вот там видишь, на расстоянии не более ста метров впереди, на заливе между камышами и кустами, коричневая кровля… Это, наверное, рыболовная лодка Аннамита!

– Ну, так что же?

– Молчи! Ставь пирогу так, чтобы ее подняло волной, да не забудь про абордажные палаши… Ну, а теперь за мной, ползком к заливу… к рыболовной лодке!..

И все семеро каторжников, безобразно перемазанных илом и тиной, повинуясь команде своего предводителя, стали ползком пробираться в указанном направлении. Но вот набежал первый вал прилива и в один момент покрыл их; они с отчаянием уцепились за корни, перевели дух и снова направились дальше.

– Эй, – заметил один из них, – нас всего семеро вместе с Лушем!

– Это Нотариуса не хватает! – отозвался последний. – Ну, тем хуже для него! Остальные – вперед!

– Ах, вот он… Он ударился головой о корни; его оглушило, но я не хочу оставлять здесь беднягу! – сказал Шоколад, взваливая его себе на плечо.

Но вот набежал второй, затем третий вал; каторжники пустились уже вплавь и достигли края залива.

Луш не ошибся. Это действительно была крытая лодка с темно-коричневой крышей из листьев.

На носу стоял невозмутимо спокойный Аннамит, занятый починкою своих сетей.

Каторжник бесшумно нырнул у самой шампанки и затем, поднявшись на руках, поднес под самый нос азиата острие своего абордажного палаша.

– Ни звука, не то я тебя мигом выпотрошу!

Человек, к которому были обращены эти слова, с недоумением обернулся и залепетал:

– За что ты хочешь убить меня, господин Луш?..

– Заткни свою глотку! Нас здесь восемь человек беглых, спрячь нас в твоей скорлупе. Если надзиратели станут тебя спрашивать, не видал ли ты нас, ты скажешь, что не видал. Если ты только проронишь одно лишнее слово или подашь какой-нибудь знак, то помни, что прежде, чем нас задержат, я заставлю тебя проглотить мой палаш по самую рукоятку… Понял?

Аннамит утвердительно кивнул головой. Вслед за Лушем и остальные беглецы, мокрые и облепленные тиной и илом, один за другим взобрались на лодку. Шоколад волочил за ворот блузы бесчувственного Нотариуса, которого он не хотел покинуть.

В один момент все они зарылись под сети, циновки и всякое тряпье, валявшееся под навесом плавучего жилища Аннамита, среди груды рыболовных снастей и домашней утвари, – а рыбак как ни в чем не бывало продолжал чинить сети.

Весь этот маневр мог остаться незамеченным благодаря только тому, что лодка буквально врезалась всем своим корпусом в небольшую бухточку залива.

Теперь беглецам нечего было больше опасаться, кроме обыска на судне. Впоследствии же они узнали, что именно с этого и началась охота за ними. Не найдя на лодке ничего подозрительного, власти и их подчиненные не подумали даже, что беглые, умиравшие от голода, утоляли его теперь сырою рыбой из запасов Аннамита. Сами преследователи, измученные и усталые, возвращались на понтон с безуспешных поисков, считая, что разыскиваемые ими негодяи утонули.

Аннамит, также бывший ссыльный, переведенный теперь в разряд поселенцев с воспрещением покидать пределы колонии, не хотел да и не мог ни в чем отказать своим прежним товарищам по каторге.

Луш приказал ему, с наступлением ночи, отвязать свою лодку и подняться по «Обысканному заливу» вплоть до устья Мажури. Он покорно повиновался, добыл весла, и вскоре грузная и неповоротливая лодка, под усилием нескольких пар дюжих рук, бесшумно заскользила по тихим водам безлюдного канала.

Через два с половиной часа они достигли устья Мажури, которое в сущности представляет собой не что иное, как слияние Комтэ и Ораню.

Воспользовавшись тремя с половиной часами прилива (так как в Гвиане навигация на большой части реки возможна только во время прилива), они поднялись, не останавливаясь, вверх по реке, минуя батарею Трио, едва видную во мраке, и величественные холмы Ремир, где мирно жил в течение двадцати лет ссыльный Бимго-Варенн. Беглецы так усиленно работали веслами, что им удалось достигнуть холмов Рура повыше залива Гавриила, против которого находится пристань Ступана.

Когда наступил отлив, местность стала слишком населенной, они причалили к правому берегу и высадились здесь, получив от Аннамита целый груз свежей рыбы, несколько пригоршней соли, немного муки и огниво.

Снабдив их всем этим, рыбак, весьма довольный, что ему, наконец, удалось избавиться от своих опасных гостей, не медля ни минуты, пустился в обратный путь к «Обысканному заливу», пользуясь отливом.

Несмотря на довольно значительное отдаление от острога, беглецы, далеко не чувствуя себя в безопасности, спешили укрыться в непроницаемой чаще пальм, диких какаовых и других деревьев, росших на берегу.

Скоро предстоял рассвет, и, как говорил Луш, надо было потихоньку убираться подальше от местечка Рура.

– Потому что, видите ли, голубки, здесь имеется не только судья, который тревожит меня не более прошлогодней сливы, но и жандармская бригада, внушающая мне полное уважение… Я, знаете, не особенно впечатлителен, но признаюсь, вид белых шлемов и ботфортов жандармов «с большими саблями»[1] совершенно парализует меня.

– Ты прав, – проговорил Красный, – я того мнения, что страх перед жандармами есть начало всякой мудрости!..

– Мудрости невольной, между нами говоря! Но будь спокоен, мы наверстаем впоследствии наше вынужденное уважение к этим хижинам местных негров, которые так приятно было бы ограбить!

Беглецы с удвоенной осторожностью обошли деревню, все время скрываясь в чаще леса, и достигли первой возвышенности, образующей горный хребет, отделяющий селение Рура от Кав.

Этот маневр избавил их от всякой опасности. Они с трудом взобрались на гору по узкой каменистой тропе, круто ведущей вверх между двумя стенами громадных деревьев, образующих над их головами непроницаемый для света зеленый свод. Здесь нет надобности опасаться встреч, так как редко кто из людей отважится проникать в эти глухие места.

Пользуясь этим одиночеством и безлюдьем леса, беглецы, несмотря на страшную усталость, продолжали идти, не останавливаясь. К вечеру чуть не все пятьдесят километров, которые, по их рассчету, составляли расстояние между двумя селениями или местечками, остались позади. Усталые, изможденные и голодные, не имея ничего, кроме жалких остатков рыбы, уже испортившейся от жары, и нескольких щепоток крупы, они растянулись, как загнанные дикие звери, на берегу реки Кав и заснули тяжелым, мертвым сном.

Но утром голод взял верх над утомлением и разбудил их еще до рассвета. Они перешли вброд через реку, довольно мелкую в этом месте, обошли селение и продолжали идти вдоль канала, протянувшегося на двадцать километров до того места, где он упирается в Аппруаг. Здесь им предстояло переправиться через эту реку.

Но как ни велика была сила воли и выносливость этих людей, пятеро из них оказались совершенно не в состоянии двигаться дальше.

Кроме того, терзавший их голод привел их в уныние. Они были близки к тому, чтобы начать сожалеть об остроге и страшных, изнурительных работах каторги. Луш, бывший намного старше своих товарищей, сохранял по-прежнему и бодрость духа, и светлый ум, и непреклонную волю, но и его бренное тело было совершенно разбито.

Только Геркулес и Шоколад еще не израсходовали своих сил. Правда, это были настоящие колоссы, сшитые из мускулов, точно слитые из стали, словом, самые выразительные представители человеческого племени во всей его силе и красе. В то время, как Нотариус хныкал, подобно капризному ребенку, и говорил о том, что хочет отдаться в руки властей в Каве, а другие как будто безмолвно одобряли его, Луш снарядил двоих гигантов на поиски гвианских устриц, которые часто встречаются тысячами на корнях корнепусков.

Действительно, немного спустя они возвратились с огромными запасами этих устриц в своих блузах, превращенных в торбы внушительных размеров.

Несчастные набросились на эту снедь с невероятной жадностью. В данном случае количество возмещало качество, и в конце концов, как ни мало питательны эти моллюски, беглецы утолили мучительный голод. К ним возвратились бодрость и надежда, если не силы.

Минуя Кав, не было никакой возможности украсть какую-нибудь лодку или челн, а переправиться через Аппруаг необходимо было как можно скорее. Геркулес и Шоколад, как всегда неутомимые, отправились на поиски подходящих для сооружения плота материалов.

Совершенно случайно они наткнулись на место, где росли в громадном количестве полые деревья с гладкой белой корой, прозванные гвианцами «пушечными деревьями», и тотчас же принялись усердно срезать их своими палашами.

Тут же неподалеку росли густые заросли бамбука, из молодых побегов которого можно сделать связки.

В довершение удачи, «аи», или тихоход, поглощенный своим любимым занятием грызть кору и объедать листья деревьев, упал на землю вместе с деревом, с которым он не захотел расстаться. Одним ударом палаша животное было убито и, к превеликой радости беглецов, тут же разделено между ними по-братски и в несколько минут съедено сырым.

После трехчасового неустанного труда плот, собранный кое-как, был готов. На него поместили слабосильного Нотариуса и Луша с немудрым веслом, остальные, держась за плот, переправились вплавь. Господин Луш направлял плот так, чтобы максимально сократить переправу.

Местность была совершенно безлюдная, и плот, слегка сносимый течением, благополучно пристал к противоположному берегу.

– Ну, а сейчас, детки, весело воскликнул Луш, нам нельзя попусту терять времени. Самое трудное уже сделано, и теперь успех задуманного плана обеспечен… Прежде всего надо немедля разобрать этот плот, сослуживший нам добрую службу. Он может выдать нас! Разобрав его, пустим стволы вниз по течению, вода их унесет!.. Ну, вот, прекрасно! Теперь ты, Маленький Черныш, разденешься догола, как наш прародитель до грехопадения, но из уважения к твоей стыдливости я, в виде снисхождения, могу разрешить тебе выкроить из твоих холщовых шаровар подобие калимба[2]. В таком наряде если кто и встретит тебя, то примет за одного из местных жителей, но никто в этом маленьком черномазом не узнает беглого каторжника! Без дела не подходи к жилью, а только затем, чтобы стянуть что-нибудь: козленка, поросенка, курицу… или бычка. Только смотри не попадись! Ты, Мабул, отправишься с Шоколадом и постараешься набрать каких-нибудь съедобных плодов или убить какую-нибудь дичь. Кривой и Красный дождутся отлива и затем пойдут собирать устриц, когда спадет вода. Геркулес останется со мной и с Нотариусом, который будет глядеть на нас и жиреть! Ну, а теперь рысью марш, ангелы мои, и смотрите – не возвращайтесь с пустыми руками, а то мы все скоро проголодаемся. Что же касается тебя, Геркулес, толстая рожа, то отойдем немного в сторону; я должен сказать тебе кое-что!

– Ну чего ты от меня хочешь?.. С чего ты вздумал оставить меня здесь сидеть сложа руки, когда все остальные за работой?

– Оттого, что ты лучший из всех; мало того, ты – мой единственный друг, ты один, на которого я могу положиться и которому я доверяю! Мабул скотина, Маленький Черныш – простодушный негр, Кривой и Красный сделают всегда все, что мы захотим… но Шоколаду я не доверяю.

– Он – убийца, но он никогда не подличал!

– Я его недолюбливаю, тем более, что он, убийца, корчит аристократа по отношению к простым мошенникам. Я хотел сказать тебе, чтобы ты мне доверился и во всем слушался меня. Ты увидишь, как славно мы с тобой заживем и будем есть всласть.

– Неужели?

– Вот увидишь. Я уж сумею в нужный момент найти сорок кило мяса, без особых хлопот… так что будем сыты по горло.

– Как так?

– А ты потерпи! – сказал Луш, странно улыбаясь и искоса поглядывая на спящего Нотариуса. – Я веду за собой «скот на ногах», надо его только покормить до поры до времени, пока он не понадобится нам, а в случае нужды он будет у нас всегда под рукой!..