Читать книгу Чёрный утёс - Лука Каримова, Лу Ка - Страница 8

Шестнадцать лет назад

Йоханес неотрывно глядел на русалку, боясь пошевелиться. Ему казалось, что стоит сделать крохотный шажок, как морская колдунья набросится на него, перегрызет горло, и старик-отец останется совсем один.

– Боишься? – Русалка провела ноготком по своим окровавленным губам, облизнулась и поманила рукой. – Подойди, я не могу как следует разглядеть тебя.

Напевный голос колдуньи будто оплел Йохана незримыми нитями, и он приблизился к ней. Мурены зашипели, расплескивая воду своими вертлявыми телами, та хлынула юноше на ноги, смыла кровь с песка и утянула надкушенное овечье сердце. Одна из мурен ловко перехватила мясо пастью, вторая попыталась вырвать. Их потасовку прервала вызванная колдуньей шумная волна: питомцы исчезли в пене, оставив на поверхности пузырьки воздуха.

– Негодницы, никак их не воспитаю, – проворковала колдунья, коснувшись плеча Йохана. Тот зачарованно глядел на нее. – Как твое имя, мой маленький пастушок?

– Йоханес, – прошептал-прохрипел он, склонив голову на бок и ощутив виском ледяную, немного влажную ладонь русалки. Мысли в голове путались. Один голос кричал ему: «Беги!» – другой: «Оставайся на месте».

Колдунья погладила юношу по щеке и одарила поцелуем.

– Люблю смелых, а ты еще и красив… – шепнула она Йохану на ухо, обдав рыбным смрадом.

Губы пастуха покалывало, на кончике языка ощущался солоноватый привкус. Русалка вдруг перестала казаться ужасным монстром и превратилась в привлекательную женщину с рыбьим хвостом, чья чешуя сверкала жидким серебром.

– Хочешь погладить?

Колдунья притянула его к себе, черные локоны упали на грудь Йоханеса, оставив на рубахе влажные следы. Дрожащими пальцами юноша коснулся бедра русалки, ощутил бархатистость чешуек и услышал стон.

– Я сделал тебе больно? – удрученно спросил он, но в ответ получил насмешливый взгляд.

– Нисколько, мой дорогой. Уже очень давно ни один человеческий мужчина не прикасался ко мне, я истосковалась по теплу. – Колдунья поддела шнурок его рубашки ногтем и распустила узелок.

От смущения у Йохана загорелись щеки, тело охватил жар, который русалка мгновенно остудила, стянув с него рубаху и запечатлев на груди поцелуи (от них остались крохотные багровые следы укусов). Холодные, немного склизкие руки колдуньи погладили юношеские плечи и плоский живот.

От напряжения в висках застучало, дыхание перехватило, Йохан едва устоял на ногах. Сильные руки колдуньи успели подхватить юношу и уложили на песок. Всего на миг Йоханес увидел настоящую женщину – с длинными ногами, нежной, румяной кожей. Черные тугие локоны накрывали лицо юноши, когда колдунья склонялась над ним и до боли кусала-целовала его губы. Запах крови усилился, смешавшись с сыростью и вскружив пастуху голову. Волны с шумом ударялись о камни грота, убаюкивая любовников.

– Приходи еще… – донесся до пастуха напев колдуньи, выскользнувшей из объятий засыпающего Йохана.

Он пробудился от холода. Осмотревшись, юноша приподнялся на локтях и вскрикнул от боли: бедра, грудь и руки покрывали успевшие подсохнуть порезы, оставленные русалочьими плавниками. Самой колдуньи в гроте не оказалось. Растворилась, будто смытая волной ракушка.

Подобрав разорванную одежду, Йохан тяжело вздохнул и вернулся к стаду. О мертвой овце он даже не горевал, соврав отцу, что та сорвалась с утеса.

* * *

Агнес успела схватить госпожу за руку, прежде чем та пошла ко дну. Поднатужившись, служанка вытянула девушку на пристань. Времени, чтобы позвать на помощь Бастиана, не было.

– Помоги отнести госпожу в спальню, – взмолилась она, обернувшись к незаметно подплывшему Хаосу. Любопытство того стало удачей для старухи.

Тритон ощетинил плавники, зашипел и, смерив служанку презрительным взглядом, нырнул на глубину. От пристани отделилась волна и, накрыв тело Хаоса, окружила плотным водяным шаром и подняла в воздух.

– Выполняй, что приказано, и, возможно, я помогу тебе узнать, кто убийца твоих братьев, – прохрипела Агнес, держа над собой сжатую в кулак когтистую руку. Помолодевшие пальцы посеребрила чешуя. Морщины разгладились, вернув лицу прежнюю холодную красоту. Черные локоны рассыпались по плечам.

Морская колдунья перенесла водяной шар на мостик и разжала пальцы. Вода с шумом хлынула вниз, и тритон упал на колени, тяжело дыша и прижимая ладони к ребрам. Застряв в ловушке колдовства, он не мог вдохнуть, будто незримая рука Агнес до удушья сжала ему грудь.

– Засунь свою ненависть в раковину и не смей мне ее показывать! Сейчас же помоги донести Нокте. И, быть может, я не убью тебя сегодня, – с усмешкой проговорила колдунья, придерживая голову племянницы.

Хаос скрипнул клыками, но не посмел прекословить. Морская колдунья не носила позорного клейма изгнанницы. После смерти сестры – королевы Адаманды, а затем и короля она оказалась единственной, в чьи руки дались артефакты. Агнес, скрыв свое подлинное имя Ангела, отказалась от короны в пользу Эриды, только мало кто об этом знал. Хаосу рассказал отец, которому в свое время поведала сама колдунья, прежде чем покинуть коралловую столицу. Никто не знал причин ухода Ангелы, как и не понимал, почему она искалечила судьбу Нокте: посмела заключить с принцессой сделку, потребовав голос и магию в обмен на человеческие ноги.

«Родная тетка сгубила одну племянницу и одарила властью другую».

– Поторапливайся! – прорычала Ангела-Агнес, кивнув на мертвенно-бледную Нокте.

Хаос прикоснулся к девушке. Он ощутил во рту кислый привкус, но сдержал тошноту и последовал за колдуньей с Нокте на руках. Уложив несчастную на кровать, Агнес занялась племянницей. Не решаясь уйти, Хаос пристроился у окна: морской воздух помогал избавиться от дурноты и ненадолго забыть о зуде в ладонях после прикосновения к женском телу.

Агнес принесла длинный сверток, из которого вытянула серебряную иглу с крючком на конце и глубокую миску. Под мышкой она удерживала большую деревянную шкатулку. Открыв ее ключиком размером с мизинец, вытащила два стеклянных флакона. Женщина налила воды в кубок, смешала травяные настойки и поднесла питье Нокте. Придерживая госпоже голову, Агнес стала постепенно вливать жидкость в горло девушки.

– Давай, моя красавица, по чуть-чуть, вот так… – приговаривала служанка. – Это быстро поставит тебя на ноги.

Сложив руки на груди, Хаос хмуро поглядывал на манипуляции колдуньи.

«Проклятая химера. Ей не нужно колдовать, чтобы обернуться человеком, она родилась с мутацией».

– Иди сюда, – скомандовала та, и тритон нехотя подчинился.

– Не стоит делать такое скорбное лицо, а то решу, что ты желаешь его подправить. – Агнес хитро прищурилась, проведя ланцетом[10] перед своими губами. – Держи. – И сунула ему в руку миску.

Хаос скрипнул клыками, но продолжил молча выполнять указания. Колдунья оттянула рукав платья Нокте и проткнула голубоватую вену инструментом. На светлой коже выступила ярко-красная капля, и в чашу потекла струйка крови.

Агнес держала племянницу за руку, губы ведьмы шевелились, отсчитывая секунды, прежде чем она убрала ланцет и быстро перевязала место укола.

– Можешь выпить. – Колдунья противно захихикала.

Хаосу захотелось швырнуть в нее чашей, но он поставил посуду на тумбочку. Пальцы дрожали, в носу нестерпимо чесалось. Кровь Нокте будоражила мутировавшего тритона.

Осмелев, он задал вопрос:

– Почему вы так живете?

Колдунья ухмыльнулась.

– Где мне еще быть, как не подле своей жемчужинки? Я вырастила их с Эридой себе на замену, но младшая поплыла по одному течению, а старшая – по-другому. Их будущее до последнего было сокрыто от меня. – Агнес укрыла Нокте одеялом и, подтащив стул, уселась рядом.

– Она умрет? – выдавил Хаос, не до конца осознавая, насколько сильно этого желает.

– Не сегодня, а ты ступай и о случившемся никому ни слова. Что до сведений, которых ты так жаждал, – они у Эреба. – Колдунья даже не взглянула на него, неотрывно смотря на племянницу и постепенно обретая прежний старушечий облик: волосы поседели, одежда повисла на вмиг усохшем теле, спина искривилась, а чешуя растворилась в покрытой пятнами морщинистой коже.

Не поворачиваясь к Агнес спиной, тритон покинул спальню, вернувшись в грот за телом брата. Если он доставит его в Сомбру, другие решат, что он так же сбежал и подвергся нападению чудовищ.

«Форкий, ты принес нашему братству дурную славу. Каждый из морского племени знает: от предателей можно ожидать чего угодно, даже если они из благородных, как Герас».

Разорвав водоросли когтями, Хаос взял мертвого под мышки и потянул на себя. Тело нехотя выскользнуло из каменных объятий.

«Я отнесу тебя домой, брат», – Хаос сжал руку Гераса, как когда-то в детстве старший брат держал его, водя по коралловому саду столицы, показывая красоты – диковинные раковины и морские цветы. Им обоим, Хаосу и Эфиру, Герас заменил вечно отсутствующего отца. Эреб стремился к славе воина и мечтал возвысить сыновей.

Тритон замер, осмотрел тело брата и нахмурился: «Кажется, я зря унес тебя из грота. Изгнанников запрещено хоронить в жерле вулкана – их скармливают чудовищам». Но возвращаться было поздно, как и просить колдунью помочь с погребением. «Морская бестия может приказать что угодно или вовсе откажется помогать. Может, отец не будет столь жесток к гибели собственного сына». До Сомбры Хаоса одолевали сомнения. Однако вместо того, чтобы подплыть к главному входу, тритон вильнул к вырезанным в дереве окнам своей кельи (он практически в ней не бывал, проводя большую часть времени подле Черного утеса). Эфир с радостью поменялся бы с ним местами, но не смел увиливать от обязанностей. Когда Хаос плавал возле утеса, Эфир нес караул на границе, согреваясь в проникающих с юга на север теплых водах.

Повернув гвоздь, скрытый между деревяшек оконной рамы, Хаос проник в каюту и уложил тело брата в гамак. В отличие от Имбры, где воины квартировали в удобных и чистых пещерах в недрах скалы, «спальни» Сомбры были разбросаны по затонувшим кораблям – кто нашел себе подходящее место, там и обосновался.

Не без сожаления Хаос вспоминал тоннели из белого камня, подсвеченные голубоватым светом кораллов. С потолка гротов опускался занавес из мерцающих синевой пещерных светлячков, чьи личинки собирались на нитях в шарики. «Гирлянда» едва доставала до воды, напоминая многочисленные тропинки, указывающие тритонам направление.

В ночное время вход в Имбру защищала живая изгородь из бирюзовых актиний[11]. Их щупальца мирно колыхались, но стоило неизвестному нарушить границу, и «цветы» оплетали жертву, парализуя ядом и превращая в застывшую статую. В остальное время актинии спокойно уживались с тритонами, позволяя «пересаживать» себя с места на место.

Хаос знавал нескольких имбрийцев, которые ни разу не брались за трезубцы, занимаясь лишь хозяйственными делами и подводным садоводством. Некоторые из аристократов, самые высокомерные, относились к ним с презрением, считая службу королеве и защиту границ престижнее уборки гротов и чистки посуды. Свое жилье Хаос делил с Форкием. Еще в Сомбре напарник показал себя виртуозным лжецом, умеющим выкрутиться из любой неприятности или увильнуть от службы. Даже Хаосу не всегда было понятно, когда Форкий лжет, а когда честен. В Имбре у них было множество задач: защита границ, наблюдение за людьми, отслеживание активности и размножение монстров. Когда течение становилось теплым, на границе севера и юга из подводных трещин выплывали аквапилы и начинали быстро размножаться. За проникновение в южные воды опасных детенышей и нападение их на людей глава Имбры Аргалид мог вырвать плавники или вовсе лишить подчиненных головы. По заключенному после войны мирному договору морские жители обязались защищать двуногих от напастей стихии, а люди, в свою очередь, – не охотиться на хвостатых и ловить рыбу лишь в оговоренных местах, не мешая ежегодной «ловле» имбрийцев.