Читать книгу Огненная кровь. Том 2 - Ляна Зелинская - Страница 3

Иррис даже предположить не могла, что этот бал станет такой пыткой. Гости подходили, приветствовали, говорили слова поздравлений и сыпали комплиментами, рядом щебетала Таисса, раздавая уверения в бесконечной любви и признательности всем, и рука Себастьяна поддерживала Иррис за талию.

Так и должно быть. Такой и должна быть её жизнь в качестве жены верховного джарта: быть ему поддержкой, помогать по мере сил в официальных делах, дружить с его сестрой.

Если бы не ощущение, что они все следят за ней. Если бы не то, что все их отношения основаны на ненависти. Если бы не то, что она чувствует себя бабочкой, наколотой на булавку в центре этого пылающего костра.

Она уже получила пару шпилек от Милены и Хейды по поводу цвета платья, и это было только начало вечера.

– Это послы из Зафарина и глава гильдии ювелиров. Он очень падок на лесть и женские комплименты, – шепнул ей Себастьян с улыбкой, – зато через его руки проходят самые лучшие камни. Будь с ним милой.

Иррис улыбнулась, разглядывая расшитые золотом шёлковые одеяния послов и зелёный тюрбан главного ювелира, и принимая его пышные комплименты, одарила в ответ такими же. И не было ничего сложного в том, чтобы играть эту роль, можно даже выдержать всю эту ужасную родню Себастьяна, если бы…

…если бы не этот пронизывающий взгляд, который она чувствовала, где бы ни находилась.

Он притягивал, так сильно, что ей казалось, она почти слышит в голове его голос: «Посмотри на меня…».

И сопротивляться этому было трудно. Очень трудно. Может, это была магия, ведь от Альберта можно ожидать, чего угодно, но хуже всего было то, что ей и правда хотелось посмотреть на него. После утреннего происшествия в библиотеке её пугала мысль о том, что он может сделать.

«Тебе нравятся трагедии? Ну так скоро ты сможешь наблюдать их вживую!».

Из уст такого человека это звучало не как пустая угроза. Но Иррис твёрдо решила расставить все точки и разорвать эту странную связь, возникшую между ними на озере. Пусть даже он всё расскажет Себастьяну. Пусть. Она готова к этому. Она переживёт этот стыд, но потом станет легче.

Краем глаза она видела, как Альберт идёт к ним, слышала, как говорит комплименты Таиссе, и, собрав всю силу воли, замерла, стараясь придать своему лицу выражение вежливого безразличия. Только дышать от этого было почти невозможно, и руки стали ледяными, а земля ушла из-под ног. Когда он остановился напротив, она, пытаясь успокоить сердце, стала мысленно считать в уме, глядя куда-то в вверх на украшенные гирляндами ветви деревьев.

Хоть бы поскорее всё это закончилось!

Он склонился для поцелуя и…

Боги милосердные! Что он делает!

Горячая волна рванулась вверх по руке от ладони, от того места, где он прижался поцелуем, слишком страстным и слишком жарким для простого приветствия, сметающим, как пушинку, все бастионы её воли. Волна достигла сердца, мгновенно рождая вихрь, круша всё на своём пути, захватывая в водоворот его жар, заставив вздрогнуть всем телом и заплыть, словно факел.

И, поспешно отдёргивая руку, Иррис коснулась пальцами его щеки и губ, понимая, что снова падает в пропасть. Почти так же, как тогда на озере, когда он поцеловал её впервые – какое-то мгновенье она падала в такую же пропасть, теряя себя и отвечая на его поцелуй.

Кровь бросилась в лицо и единственное, что она всё-таки смогла сделать, это удержаться от того, чтобы посмотреть ему в глаза. А вихрь вращался и рос, захватывая всё вокруг сильнее и сильнее…

«Ты похожа на бабочку в этом царстве пламени…».

Зачем ты это говоришь? Дуарх бы тебя побрал, Альберт! Зачем ты читаешь мои мысли! Зачем ты смотришь мне в прямо душу и чувствуешь то же самое! Будто видишь то, что я ощущаю! Зачем? Зачем?! Зачем!

Именно так, она – бабочка, наколотая на булавку.

Он хотел потанцевать с ней. И ведь она ему обещала этот танец за своё спасение. И она сама хотела этого…

Нет! Нет! Нет!

Каждое мгновенье с ним рядом только приближает всё к катастрофе. И как бы ей не был противен обман – ей придётся его обмануть.

– Прости, – ответила она не своим голосом, отвергая его предложение.

И после этого вечер покатился в какую-то бездну.

Ей было стыдно за свой обман, и страшно, и невыносимо смотреть на то, что весь вечер делал Альберт, будто специально показывая ей:

Смотри, Иррис…

И вихрь не хотел успокаиваться, вращаясь сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, и захватывая в себя всех вокруг, но сегодня в нём было слишком много огня, взятого у Альберта, и ей казалось, что каждый это видит.

– Ты вся горишь, и это сводит с ума, – прошептал Себастьян, касаясь губами её уха, когда они танцевали первый танец. – И, если бы можно было уйти, я бы бросил этот бал прямо сейчас.

Она ведь хотела его соблазнить, заставить потерять голову…

И ей даже не пришлось ничего делать для этого, в ней сегодня и так было слишком много огня. Только огонь этот зажёг совсем не Себастьян. Он лишь смотрел заворожённо в её глаза, и ощущал Поток, а тот притягивал его сильнее, чем её слова. И этот Поток, кажется, ощущали все вокруг, потому что после того, как первый танец закончился, рядом с ней уже стоял Гасьярд.

Иррис заметила, как жадно следил он за ней весь вечер, как не сводил глаз, стоя в тени галереи с нетронутым бокалом вина. И его немигающий взгляд пугал даже больше, чем возможные выходки Альберта. Гасьярд поклонился церемонно и торжественно взял её за руку, выводя в центр патио. Только рука его легла на талию и притянула слишком близко. А другая сжимала пальцы и накрывала ладонь так, словно хотела вобрать её всю в себя, и под его кожей Иррис ощутила сумасшедший пульс. Серые глаза Гасьярда были совсем рядом, он старался поймать её взгляд, и жар, которым он её окутывал, жёг, казалось самую душу.

Боги милосердные! Как ей остановить этот Поток? Как погасить эту притягательную силу, превратившую её в мишень для всех на этом балу?

– Ты очень красивая сегодня, Иррис, – прошептал Гасьярд, и его дыхание касалось щеки, – тебе очень идёт этот голубой цвет. И ты так похожа в нём на Регину.

– На мою маму? – спросила она, отводя взгляд.

– Да, это был её любимый цвет. И у тебя её глаза – такие же сумасшедше-синие.

Что-то в его голосе, и взгляде, и в этом прикосновении было пугающим. Иррис не стала отвечать, отвернулась и увидела, как Альберт говорит Милене на ухо слова, от которых та вся млеет, и вокруг неё бушует огонь. Как кружит её, удерживая легко одной рукой, и она смеётся, и смотреть на это отчего-то было очень неприятно.

Потом она танцевала с Драгояром и слушала его комплименты. И он тоже пытался прижимать её к себе и ловить её взгляд, и от его духов, которыми он был щедро облит, у Иррис начала кружиться голова. И он тоже жёг её своим огнём, как будто пытался пробиться к её сердцу.

А вихрь всё ширился, захватывая тёмные галереи, магнолии у выхода и лестницы. И она понимала, что все вокруг видят этот вихрь, и что каждый хочет к нему прикоснуться, получить его частичку, и он манит их, как цветок манит пчёл, и в этот момент она почувствовала себя настолько беззащитной, что хотелось заплакать.

Танец за танцем она проходила эту пытку снова и снова, наблюдая за тем, как вспыхивает пламя вокруг женщин, с которыми танцует Альберт, и как они невольно тянутся к нему, заворожённые магией его слов и живым огнём, которым он с ними делился. И она подумала, что вот и она сейчас также невольно одаривает мужчин, с которыми танцует, только этот огненный вихрь вокруг неё рождён не ими и принадлежит не им.

И снова она танцевала с Гасьярдом, и с Тибором, дышавшим на неё вином, с Грегором, шепчущим двусмысленные комплименты, и с Драгояром, который бесцеремонно отодвигал других кандидатов и сгребал её в охапку своими большими руками. С бесчисленным количеством родственников Драго, главами кланов, послами, старшими гильдий и купцами, и даже с ювелиром в зелёном тюрбане.

Но в их глазах она видела только одно – желание обладать. И в их руках, в пальцах, в пульсирующей под кожей крови слышалась эта жажда. В их словах, которые они шептали. В перекрестье взглядов, среди которых она была просто мишенью.

«…и когда они до тебя доберутся – от тебя даже перьев не останется».

В голове снова и снова звучали слова Таиссы, сказанные в их первую встречу, и она понимала, что сейчас чувствует это буквально. Будто каждый из них хочет оторвать от неё кусок.

– Я очень устала, – прошептала она Себастьяну, вырвавшись, наконец, из бесконечной череды приглашений.

Иррис едва держалась на ногах.

И только после того, как она встретила Альберта с разбитым лицом, после его слов и поспешного ухода, вихрь, наконец, начал затухать, превращаясь в воронку, которая утащила за собой весь огонь и сияние этого вечера, всю её волю, решимость и силы, оставляя за собой только пепелище опустошённости и тоски.

Она его обманула. Обидела. Она сделал ему больно.

Но так было нужно.

Так почему теперь так больно ей? Почему она чувствует себя такой виноватой?

Себастьян перепоручил остаток вечера сестре и пошёл проводить Иррис. Сегодня в нём что-то изменилось. Он чаще на неё смотрел, танцевал только с ней и старался быть ближе. Он шептал ей на ухо даже тогда, когда можно было сказать это громко, и каждый раз его рука ложилась ей на талию или на плечо. И в танце он то и дело притягивал её к себе, стараясь коснуться пальцами обнажённой кожи на плече и перебирая её пальцы.

Ты ведь этого хотела, Иррис? Увлечь его…

Они медленно шли по галерее, но до её комнат так и не дошли.

На половине пути Себастьян потянул Иррис в темноту глубокой ниши в стене, развернул резко, обнял и поцеловал горячо и страстно, запрокинув её голову и прижав к плечу так, что она едва не задохнулась. До этого момента все его поцелуи были полны трепетной нежности, и он не торопился, ждал её ответа, но не сейчас. Сейчас он был совсем другим, как будто в нём всё ещё бушевала частичка того вихря. Его руки дрожали и поцелуи были порывистыми и жадными, и почти ничего не требовали взамен. Он целовал её губы, сминая своим напором, щёки, и шею, спускаясь ниже, к плечу, сдвигая тонкую полоску голубой ткани на нём, и снова поднимаясь вверх, будто хотел покрыть поцелуями каждую клеточку её тела. И коснувшись губами мочки уха, прошептал, шумно дыша и зарываясь пальцами в пышные локоны причёски:

– Ты сводишь меня с ума, Иррис! И я не в силах тебя отпустить…

Подхватил на руки и понёс в свою спальню, и всё что она успела сделать – обхватить его за шею, чтобы удержаться. Он распахнул дверь ногой, быстрыми шагами пересёк комнату и опустил Иррис на кровать. Склонился, касаясь губами её лица, и ощутил солёную влагу слёз на щеках.

– Ты плачешь? Иррис? Что случилось? – спросил он с тревогой и присел рядом, приподнимая её за плечи.

– Это невыносимо! Они все, как стервятники! Они готовы были разорвать меня на куски! – произнесла она тихо, и не в силах больше сдерживаться, разрыдалась.

Она весь вечер была натянутой струной и сейчас эта струна оборвалась. Иррис была напугана и отчаянно несчастна. Единственное, чего ей сейчас хотелось, оказаться в доме отца, в тишине и покое, подальше от этого проклятого места и всей семьи Драго с их дикой жаждой и огненной кровью. От Гасьярда с его змеиным взглядом, от стервозных сестёр Себастьяна, пьяного Тибора, дышащего вином, Драгояра с его духами, верящего в свою неотразимость – от всех, кто прижимал её к себе на балу, пытаясь «отпить из её колодца». От того, что ей нужно закрепить союз, соблазнив Себастьяна, и этого неистового вихря, сминающего под собой волю всех вокруг.

И от Альберта. От его сводящих с ума поцелуев и мыслей о том, о чём думать ей было нельзя.

Она плакала беззвучно, сотрясаясь всем телом, а Себастьян прижимал её к себе и успокаивал, гладя по спине:

– Тихо, тихо, не плачь, Иррис, девочка моя. Они все видели сегодня твоё сияние, впервые по-настоящему, и оно свело их с ума. Не плачь. Они ничего тебе не сделают. Ложись. Поспи.

Он налил ей воды из графина, а затем уложил на кровать, укрыл одеялом и, поцеловав в щёку, погасил светильник.

* * *

– Почему ты так упорствуешь, Гас? – спросила Эверинн, передвигая бронзовые фигурки животных на полке.

Утро было в самом разгаре, но задёрнутые шторы в кабинете Гасьярда пропускали лишь серую дымку. Себастьян стоял с хмурым видом у двери, а Таисса расположилась на подлокотнике кресла, сложив на коленях холёные руки в перстнях.

– Потому что я сначала должен понять, что не так с ритуалом, прежде чем его завершить, – твёрдо ответил Гасьярд, – после свадьбы обратного пути не будет. Ритуал обратим, только пока он не завершён. И если что-то окажется не так, Поток может уйти и будет всё равно, как если бы Себастьян женился на кахоле!

– Что-то я впервые о таком слышу, – с сомнением в голосе произнесла Таисса. – Насколько помню, отец ничего такого не говорил. И даже если так, если Поток иссякнет, он хотя бы не достанется Милене с Драгояром! А Драгояр, как я видела вчера, был очень настойчив.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Себастьян.

– А то, что, мой дорогой брат, ты, наверное, совсем слеп! Ты что, не видел вчера сколько раз Драгояр танцевал с твоей невестой? И прижимался к ней! И как ты думаешь, зачем? – спросила раздражённо Таисса.

– Альберт увёл всех его женщин, и мне кажется, Драгояр просто повторял за ним этот же номер, как обычно, – усмехнулась Эверинн.

– А я думаю, что тут всё не просто так, – Таисса встала, – вы как будто ничего не хотите видеть! Вчера в город приезжала их мать – Аллисандра. Милена обольщала Альберта, а Драгояр твою невесту, а ты Себастьян, ни сном, ни духом об этом!

– Драгояр и Альберт чуть не убили друг друга, так с чего ты решила, что они хотят объединиться? – спросил Себастьян.

– А с того, что плевать на Драгояра, он сделает то, что скажет сестра! – Таисса принялась ходить по комнате и, снова обратившись к брату, добавила. – И судя по тому, что эту ночь Иррис провела в твоей постели, но гора молчит, то без свадьбы мы никак не обойдёмся!

– Ночь провела. Но ничего не было, – пожал плечами Себастьян.

– И как это понимать? – удивлённо спросила Таисса.

– А как это можно ещё понимать? – зло ответил Себастьян. – Вы все вчера набросились на Иррис, как стая гончих на зайца! Да вы до смерти её напугали! И она весь вечер проплакала у меня в спальне.

– И? – не унималась Таисса. – Ты же её утешил, надеюсь?

– Катись ты к Дуарху со своей настойчивостью! – рявкнул Себастьян. – Ты что хочешь, чтобы я взял её силой? Измученную, уставшую и несчастную? Ты в своём уме? Перестань уже лезть не в своё дело!

– Это и моё дело! – воскликнула Таисса, и лицо её исказила гримаса гнева. – Будь я на твоём месте, она бы не была несчастной! Я бы уже давно сделала всё, как нужно!

– Иногда я жалею, что ты не на моём месте, – ответил Себастьян, глядя на сестру в упор, – потому что нет ничего невозможного для того, кто не обязан делать это сам.

– Хорошо, – прервал Гасьярд их перепалку и, соединив ладони вместе, добавил спокойно, – до совета ещё есть время. Не будем торопиться. Все должны успокоиться и не делать поспешных выводов. За эти несколько дней я ещё раз всё проверю, а потом мы проведём церемонию.

Себастьян и Таисса ушли, а Эверинн задержалась, прикрыв дверь, вернулась к столу и спросила напрямую:

– В чём дело, Гас? Ты что-то скрываешь, я же вижу.

Гасьярд потёр переносицу, посмотрел на дверь и произнёс негромко:

– Я не стал говорить этого при племянниках, но у меня есть опасения…

– Какие?

– Ты видела, что вчера творилось на балу? Ты видела всю эту силу?

– Да, Гас, я видела. И хотела спросить, что это вообще такое было? Почему ты не вмешался и не остановил это?

– Я пытался понять… Наблюдал, – Гасьярд снова потёр переносицу, будто поправлял невидимые очки, – эта сила – она совершенно неуправляемая. И вчера я никак не мог понять, откуда она взялась, и почему нет связи между Себастьяном и Иррис, но сегодня меня вдруг осенило…

– Осенило? – усмехнулась Эверинн. – И что же тебя осенило?

– Что есть причина, по которой не возникает связь между Иррис и Себастьяном.

– И какая это причина? Не тяни уже, скажи, как есть!

– Я думаю, связи нет из-за проклятья.

– Что? Гас! – фыркнула Эверинн. – Ты хочешь сказать, что всерьёз веришь словам какой-то сумасшедшей ашуманки?

– Она была не просто ашуманкой, а жрицей Храма Бога Ашша. И она не была сумасшедшей, как говорил Салавар. К её словам стоило бы прислушиваться, Эв, потому что её проклятье касалось Салавара и его детей, – он впился в сестру немигающим взглядом и опустил ладони на стол.

– Но погоди! – удивилась Эверинн. – Я понимаю, почему в эту чушь верил Салавар. Он всегда винил в своих бедах немилость Богов, плохую погоду, козни врагов или глупых женщин, а не свою больную голову, но ты? Ты же всерьёз не веришь в то, что мы разругались с прайдом Лучница из-за проклятья, а не из-за того, что Салавар назвал Айрена старым пнём и накануне помолвки переспал едва ли не со всеми шлюхами на Побережье? Он же убил Клариссу, он издевался над Аллисандрой, он был просто безумен, и его все ненавидели! Ни один прайд не хотел отдавать своих дочерей ни ему, ни его сыновьям именно поэтому. Причём здесь проклятье? Если оно вообще существует!

Эверинн говорила горячо. Она считала именно Салавара виновным во всех бедах их семьи, а историю с проклятьем лишь его странной попыткой оправдать свои глупые поступки. Но сейчас, слушая Гасьярда, она вдруг поняла, что, в отличие от брата, знает далеко не всю историю о той злополучной поездке Салавара в Ашуман.

Гасьярд сел в кресло, откинулся на спинку, глядя задумчиво на картину в золочёной раме, на которой был изображён бой быков, и произнёс, переплетя пальцы:

– А при том, Эви, что оно действительно существует. Я же был в Ашумане вместе с Салаваром. С того момента всё и пошло наперекосяк. И мне кажется, что он начал сходить с ума сразу после того, как его бросила Регина Айфур. Она ведь так и сказала, Эв, та ашуманская ведьма: «Твоя невеста бросит тебя в день помолвки, и твоих детей тоже будут бросать их наречённые, как ты бросил меня».

– Ты никогда не говорил об этом, – удивлённо произнесла Эверинн.

– Потому что Салавар приказал мне держать язык за зубами. Но теперь, как видишь, нужды в этом нет.

– Но это же… если это правда, то надо найти какой-нибудь способ…

– А чем, по-твоему, я занимался все эти годы? Искал способ избавить Салавара от этого безумия. И когда мы встретили Иррис в Мадвере, у меня знаешь, руки дрожали, когда я проводил ритуал. Не верил, что всё получится. Думал, она не согласится, потом, что она не приедет, потом, что не получится здесь повторить, но всё получилось, и я уже решил, что смерть Салавара избавила нас от этого проклятья. Но видимо, всё-таки нет. И я вчера весь вечер наблюдал воркованье Иррис и Себастьяна, но связи я не увидел, и боюсь, свадьба уже ничего не решит.

– Но почему ты так уверен, что связи нет? Они же не безразличны друг другу. То, что я вижу между ними, совсем не похоже на то, о чём говоришь ты, – ответила Эверинн внимательно глядя брату в лицо.

– А что ты видишь, Эв? – Гасьярд резко встал и упёрся кулаками в столешницу. На его лице появилось выражение досады и раздражения. – Что они держатся за ручки? Танцуют и целуются в щёчку? Мы вот также с тобой можем подержаться за руки! С тем же результатом! А ты хоть знаешь, что на самом деле должно быть?

– Ну так просвети меня! – глаза Эверинн сверкали. – Я же не Заклинатель, я не вижу связей настолько глубоко!

Гасьярд усмехнулся.

– Мы встретили Иррис в Мадвере в тот самый день, когда в ней проснулся Поток. Уж не знаю из-за чего это произошло, но нас туда просто затянуло, как в воронку. Видела бы ты этот шторм! И я не стал торопиться, я был очень осторожен, чтобы удержать этот Поток. Помня о проклятии, я соединил Иррис там, на помолвке, не с Себастьяном, а с нашим Домом, потому что не был уверен, что всё получится. Потом, позже, уже здесь, я рассчитывал всё проверить и сделать правильно, завершить ритуал, передав Иррис от дома Драго – Себастьяну, – он усмехнулся, – и я его провёл, ты сама всё видела, гора откликнулась, но…

– Да! Гора откликнулась, вчера они выглядели влюблёнными, и ты сам видел, сколько силы было вокруг них, так что ещё нужно? Разве это не связь?

Гасьярд оттолкнулся от стола, прислонился к шкафу с фолиантами и, скрестив руки на груди, продолжил:

– Я понимаю, что ты не видишь связи так, как вижу их я, но… Но мне кажется даже ты бы увидела её, – Гасьярд казалось был в замешательстве, – и хотя я не знаю всего до конца… Иррис ведь Поток, и у меня не было опыта с Потоком, но ритуал должен был открыть их друг другу, соединить души, и если бы они совпадали, то дальше притянулись бы сами, они бы почувствовали друг друга мгновенно, узнали. Даже капля огня, соприкоснувшись с Потоком, разожгла бы между ними пожар. И будь у них хоть какие-нибудь чувства, они бы вспыхнули с такой силой и скоростью, что поверь, Таиссе не пришлось бы уговаривать их лечь в постель до свадьбы! – он развёл руками. – Они бы уже не могли оторваться друг от друга, и им бы было плевать на весь мир, на условности, свадьбу и всё вокруг. Потому что этому притяжению невозможно сопротивляться, оно сильнее воли, сильнее разума, оно возникает сразу и усиливается с каждым мгновеньем. Они бы делали друг друга счастливыми, заполняя этим счастьем свои души, и вместе создавали бы новую силу. А вчера я смотрел на Иррис и Себастьяна – они говорили и держались за руки, как друзья, как соседи, пытались узнавать друг друга, разговаривая, но они вели себя, – Гасьярд снова потёр переносицу, – ты не поймёшь… как просто влюблённые люди. Как кахоле. Свяжи их ритуал и Поток – им даже не нужно было бы говорить, они бы понимали друг друга без слов, они бы знали желания друг друга, ощущали радость и боль вместе, каждый из них говорил бы то, что думает другой и, посмотрев на них один раз, ты бы сразу всё поняла. Вот что такое эта связь. Её нельзя не увидеть. Во всяком случае, так написано в книгах о Потоке. А та сила, что ты видела вчера, она бушевала вокруг Иррис словно сама по себе. Я не знаю, откуда она, но уж точно не из-за Себастьяна. И я уже склоняюсь к мысли, что родилась она в результате злости и ненависти – Иррис было настолько неприятно внимание нашей родни. Вот совсем как на первом обеде.

– Но как же Грозовая гора? Она ведь проснулась в результате ритуала и просыпается дальше. И то, что творилось на балу? Неужели такое может родить простая злость? – Эверинн принялась ходить по комнате. – Раз ты ничего не знаешь о Потоке, откуда знаешь, что происходящее неправильно?

– Гора? Она откликается на что-то другое, и это что-то связано с Иррис, но не с Себастьяном, и я пока не нашёл этой связи. Но ты видела эту силу вокруг Иррис, говорю же, я не знаю, откуда она взялась. Что-то или кто-то заставляет её отвечать – ведь сам по себе Поток всегда в покое. И, надеюсь, ты понимаешь, что её нельзя оставлять вот такой – неуправляемой. А Себастьян не может ею управлять.

Эверинн подошла к окну и распахнула шторы, яркое утро ворвалось в комнату, ослепив и заставив зажмуриться обоих. Она посмотрела на гору, столб дыма поднимался ровно такой же, как и вчера. Потом обернулась к брату и спросила серьёзно:

– И что, по-твоему, мы должны сделать? Ты ведь что-то придумал уже, я же вижу.

– Есть другой путь, Эв. Но тут мне понадобится твоя поддержка.

– Рассказывай.

– Проклятье касается только Салавара и его детей, но не касается меня, тебя, Тибора и Грегора…

Эверинн усмехнулась и продолжила за него:

– …и, разумеется, из нас всех, ты – единственная достойная кандидатура на место верховного джарта?

– …и я могу жениться на Иррис, завершить ритуал и соединить Поток с собой и нашим Источником на благо прайда. Никакого проклятья, никакой борьбы. Я – брат Салавара, Заклинатель огня и прайды меня уважают. А наши дети дадут новую ветвь дому Драго, избавив его от проклятья Салавара, – закончил за неё Гасьярд, глядя Эверинн прямо в глаза. – Но ты должна меня поддержать, Эв. И если меня поддержишь ты, Истефан, Грегор, Тибор и остальные.

– А захочет ли Иррис выходить за тебя замуж? – прервала его Эверинн.

– А у неё нет особого выбора, Эв, – Гасьярд подошёл к сестре, – я же составлял договор о помолвке.

– И? – прищурилась она.

– И он лишает Иррис права выбора, при определённых условиях.

– «Определённых условиях»? А как же отклик? Чувства? Ты что же, принудишь её силой? Разве так ты сможешь добиться желаемого?

– Она очень разумная женщина, поверь, и поймёт, что так лучше для всех. Когда она соглашалась на помолвку, она знала нас всего один вечер, и отсутствие чувств не мешало ей согласиться. Она может поначалу меня не любить, но моей любви хватит на нас обоих, – ответил Гасьярд тихо.

– Твоей любви? – спросила Эверинн недоумённо, а затем на лице её появилось понимание, и она воскликнула. – Ты же не… о Боги! Гас? Ты же не влюблён в невесту своего племянника?

Гасьярд метнул на неё холодный взгляд серых глаз, отошёл к другому окну и произнёс задумчиво:

– Нет… Но… Я влюбился в Регину Айфур в тот день, когда приехал сватать её за Салавара. Если уж говорить о проклятьях, Эв, то нет худшего проклятья, чем любить невесту своего брата. Ведь это именно я должен был совершить ритуал, соединить их, держать их за руки. Это было невыносимо, – он разглядывал гору и море в лёгкой дымке раннего утра, – Иррис очень похожа на неё, и я как будто снова вернулся на двадцать пять лет назад. Так что мне есть чем зажечь в ней огонь, Эв.

– Это какое-то безумие, Гас! – она всплеснула руками. – Поверить не могу! А как же Себастьян?

– Он знал, на что идёт. Салавар сказал ему о том, что написано в соглашении о помолвке, о возможных вариантах. Я даже больше тебе скажу, теперь уж нет смысла это скрывать…

Гасьярд распахнул шторы и, засунув руки в карманы, стал смотреть на конюха, ведущего пару осёдланных лошадей к заднему крыльцу.

– Что скажешь? Что скрывать?

– Салавар хотел сам жениться на ней.

– Что? – Эверинн встала. – Силы огня! А это каким же образом?

– Мы говорили с ним в тот вечер в Мадвере, и он приказал мне внести в соглашение один пункт.

– Какой ещё пункт?

– Тот, который позволял бы изменить условия соглашения в пользу другого. Он собирался бросить Хейду, если всё получится.

– Бросить Хейду? Силы огня! – воскликнула Эверинн. – И Себастьян знал об этом? О том, что на ней хочет жениться Салавар?

– Нет. Этого он не знал.

– Но ты говоришь, он знал про этот пункт в соглашении?

– Он знал лишь, что если вдруг по каким-то причинам не удастся соединить их ритуалом, то Салавар отдаст Иррис другому из своих сыновей, с кем это будет возможно. Об остальном Салавар умолчал, а Себастьян не читал соглашения.

– Это всё слишком неожиданно. Мне надо это всё обдумать, – произнесла Эверинн, собираясь уходить. – Зная тебя и Салавара, я нисколько не сомневаюсь, что бедняга Себастьян был для вас только приманкой, чтобы заманить сюда дочь Регины Айфур. И провалиться мне на этом месте, если всё это не придумал именно ты ещё в Мадвере!

Уже в дверях, она обернулась и спросила:

– Ответь мне на один вопрос – почему ты сам не женился на Регине Айфур, когда она бросила Салавара? Если ты её любил? Ведь проклятье тебя не касалось.

Гасьярд повернулся и прислонился спиной к стене у окна, лицо его при этом оставалось в тени. Он скрестил руки на груди и ответил с какой-то странной печалью в голосе:

– Потому что, не смотря на всё, что он сделал, она любила Салавара. А я был просто ещё одним из дома Драго, тем, кто всегда был рядом, но оставался абсолютно невидимым для неё. Она бы не смогла жить со мной и видеть рядом Салавара. Она кричала, что ненавидит всё с нами связанное, и не желает знать о нас ничего, никаких напоминаний. И проклинала нас гневом Богини Айфур. Даже отец не мог её успокоить. Она была ужас какая упрямая и своенравная, она ведь сама была Потоком. И как все своевольные Айфуры, она сделала так, как решила – бросила всех, оборвала все связи и сбежала с кахоле в какую-то глушь. Он был её другом, не сомневаюсь, что влюблённым по уши, потому что её нельзя было не любить, а он ходил за ней по пятам, как ручная собачонка. И она написала в прощальном письме, что лучше подарит счастье тому, кто его по-настоящему заслужил своей верностью и порядочностью, чем будет жить с подлецом и лжецом. Такая вот она была. Их искали, но не нашли. А когда нашли – было поздно, они уже поженились. Я хотел бы её забыть, я даже сам вскоре женился, ты знаешь, но… нельзя ложиться в постель с одной женщиной и всё время представлять на её месте другую. Вот и не получилось ничего. А потом я даже как-то привык к одиночеству. Заклинателю, знаешь ли, всегда есть чем заняться. И всё почти забылось, но судьба посмеялась надо мной – я встретил дочь Регины Айфур в каком-то захолустье в Мадвере. Когда мы вошли в тот дом, промокшие до нитки, и я увидел, как она смотрит на меня глазами Регины – всё вернулось, будто и не было двадцати пяти лет. И вот как ты теперь думаешь, хватит моей любви на нас двоих?

– Почему ты никогда не говорил об этом? – спросила Эверинн тихо.

– Потому что о таком вообще не говорят.

– Но почему рассказал мне сейчас?

– Потому что Регины больше нет. Давно уже нет, она добровольно убила себя этим браком с кахоле. И Салавара тоже нет. Так что теперь эта тайна не имеет значения. А ещё потому, чтобы ты понимала, что этот союз имеет для меня огромную ценность. И я буду очень бережно относиться к нему, я буду аккуратен с её даром, я буду любить её, как никто, и сделаю то, что нужно нам всем, нашему Дому. И уж поверь, сделаю это лучше, чем Себастьян, потому что знаю этому настоящую цену. Я исправлю ошибку Салавара.

– А если ничего не выйдет? Как сейчас у Себастьяна?

– Если ничего не выйдет, то я сделаю так, что Иррис просто передаст Поток нашим детям, как сделала это Регина, передав его нетронутым своей дочери. И он всё равно останется в нашем доме и возродит нас в следующем поколении. Это я могу пообещать.

Они стояли и молча смотрели друг на друга, а потом Эверинн усмехнулась горько и произнесла, взявшись за ручку двери:

– Я не против тебя, как верховного джарта, Гас. Ты умный и дипломатичный. В тебе нет безумия Салавара, и если всё о проклятии правда… И правда то, что ты сейчас сказал об Иррис, то, может быть, ты будешь даже лучшим верховным джартом из возможных. Если ты, в самом деле любишь её и будешь осторожен, может, всё и получится. Во всяком случае, я надеюсь, что безумие вокруг нас, наконец, закончится. Поэтому, да. Я поддержу тебя.

– Только пока не стоит никому об этом знать, – негромко произнёс Гасьярд, не спуская с Эверинн немигающего взгляда.

– Я никому не скажу. Я, может быть, больше всех хочу, чтобы всё, наконец, успокоилось. И мне не нужна ещё одна война всех со всеми.

– Хорошо, а я поговорю с астрологом, надо посмотреть, как сошлись звёзды над вчерашним балом, может удастся выяснить что-то ещё.

* * *

– Тут бы рану зашить! Вот ежели бы сразу! Но ты же где-то шлялся всю ночь! Теперь уж пусть так зарастает. Да можешь ты посидеть спокойно, мой князь? Ты же не хочешь ходить с таким лицом, будто тебя кошки подрали? – восклицал Цинта, пытаясь наложить на скулу Альберта мазь из ардийской смолы.

– Это были розы тёти Эв, кажется.

– Пфф! Розы! Ну вот. К полудню будешь уже, как новый!

Альберт сидел на стуле, а Цинта старался, как мог, привести в порядок его разбитое в драке лицо.

– Ты слишком печёшься о моей шкуре. Забыл, что шрамы украшают мужчин? – буркнул Альберт.

– Шрамы от ран, полученных в бою, может, и украшают мужчин. А вот шрамы, полученные в пьяной драке с братом, на балу, посвящённом помолвке другого брата, украшают только дураков! – философски изрёк Цинта.

– Смотрю кто-то нынче слишком дерзкий, – ответил Альберт, тем не менее перестав пытаться вскочить, – но в этом ты, пожалуй, прав.

– И я снова прав? Владычица степей! – воскликнул Цинта. – Это звучит нехорошо! Ты опять что-то натворил? Кроме драки с Драгояром?

– А ты догадлив… Я действительно совершил одну неимоверную глупость, и даже не знаю теперь, как это исправить.

– И что за глупость?

– Я опять просил Книгу желаний.

Цинта сел напротив князя, держа в руках банку с мазью и деревянный шпатель, и только покачал головой.

– И ты даже не хочешь узнать, о чём я её просил? – усмехнулся Альберт криво.

– Не надо быть астрологом, чтобы догадаться. Это погубит тебя, мой князь. Эта женщина убьёт тебя, так или иначе! – вздохнул Цинта. – Почему бы тебе не уехать прямо сейчас? Возьми деньги у Себастьяна, и давай уедем в Рокну? Купишь домик, откроем лекарню, ты будешь писать сонеты у моря на закате, а я делать мази и настойки. И всё постепенно излечится. Sublata causa, tollitur morbus.[4]

– Нет, Цинта. Я не трус какой-нибудь, чтобы бежать. Даже мой отец не смог меня сломать, а он был тот ещё зверь, – Альберт встал и, посмотрев в зеркало на своё лицо в чёрных полосах смолы, добавил, – я смогу победить это чувство.

– Победить? – Цинта хлопнул банкой по столу. – Видать, совсем ты ум пропил, мой князь! Как, позволь тебя спросить, ты собираешься это сделать? Потому что одно дело спину кнутом драть – шкура-то и правда зарастёт, а другое дело – сердце! Оно не заноза, выдрать-то не получится! Получилось бы – давно бы выдрал, а не ходил к Книге на свидания.

Альберт обернулся, и Цинта подумал, что никогда ещё не видел князя таким… другим. Будто вся его бесшабашная весёлость вмиг ушла, а что-то появилось в этих серых глазах, какая-то затаённая, глубоко спрятанная злость, похожая на натянутую тетиву. И эта внутренняя сосредоточенность, превратившая его глаза в капли искрящейся ртути, по-настоящему испугала Цинту. Нет, эта злость не напоминала обычные вспышки ярости князя. Ничего из того, что заставляло Альберта совсем недавно гоняться за Цинтой с вертелом, в ней не было. Внутри него зияла рана, и постоянная боль, которую она причиняла, теперь питала эту злость.

– Я забуду её. Представлю, что её просто нет и не было никогда. Она всего лишь женщина. Ты прав, мало ли женщин в этом городе! Что мне даст это всё? – он пожал плечами. – К тому же я ей безразличен, так было бы ради чего бороться.

– Кого ты пытаешься в этом убедить? Меня? Давеча ты говорил совсем противоположное насчёт безразличия! – удивлённо воскликнул Цинта.

– Я был глуп. Я думал… Дуарх знает, что я вообще думал! Наверное, я ошибся. Но если бы это было не так, если бы у неё были чувства…

Он развернулся и подошёл к окну, опёрся рукой о стену и добавил тихо:

– Я видел её сегодня рано утром, когда возвращался сюда. Она выходила из спальни Себастьяна. В том самом голубом платье…

Повисла тишина, и Цинта подумал, что от этой тишины могла лопнуть голова, такой она была тяжкой.

– Значит, она хотела быть с ним, Цинта. Хотела так сильно, что даже не стала ждать свадьбы, которую и так решили ускорить. Пришла к нему сама… И я очень надеюсь, что Книга всё-таки не услышала меня вчера.

Он взял с вешалки кафтан и добавил с кривой усмешкой:

– Ты говоришь, сердце – не заноза? Но без сердца тоже можно жить. Мой отец вот жил. И прекрасно без него обходился.

Цинта посмотрел на Альберта и подумал, что все угрозы, а их он слышал от князя немало, всё это было ерундой, неправдой. Что не собирался он его вертелом протыкать тогда, а вот сейчас…

Сейчас он даже не угрожал, но то, как он произнёс последние слова, Цинта понял – всё пропало.

– Куда ты собрался с таким лицом, мой князь?!

– Думаю, Драгояр выглядит ненамного лучше, – хмыкнул Альберт, нахлобучивая шляпу, – а я собираюсь принять предложение Милены.

– Милены? Охохошечки! Ты спятил? Этой королевы змей? Ты же обещал Себастьяну, что поддержишь его!

– Нет, Цинта, я его не поддержу.

– И почему?

– Потому что этот узел нельзя распутать, его можно только разрубить. Если победит Себастьян, я уеду. Если победит Драгояр, уехать придётся Себастьяну… вместе с ней. И при любом исходе я буду по другую сторону реки. А поддержи я Себастьяна, останься с ним, и мне так и придётся всю жизнь ходить вокруг них, как ослу вокруг мельничного колеса. А я, может быть, и дурак, но ослом-то уж точно быть не собираюсь.

Он прихватил баритту и вышел, хлопнув дверью.