Читать книгу За кремовыми шторами - Лёля Фольшина - Страница 3

Имение Прилучино Богородицкого уезда Тульской губернии, 1864 год

Матушку Синклитикию похоронили на монастырском кладбище 3 июля 1864 года. Она тихо отошла ко Господу, отговев Петровым постом и приобщившись на самый праздник. Вечером почувствовав себя дурно, матушка позвала келейницу Агафью, попросила передать ее вещи – старый фибровый чемоданчик – приемному сыну Алексею, потом вздохнула, перекрестилась и, улыбнувшись, упокоилась. Послушница испуганно закричала и кинулась вон из кельи, шепча побелевшими губами: «Господи, помилуй».

Какое-то время в келье стояла тишина, слышно было только, как слегка потрескивает свеча в забытом на столе подсвечнике.

Потом пришли сестры обрядить покойницу, начали читать Псалтирь, сменяя друг друга в головах почившей.

Агафья все переживала, что приемный сын матушки Синклитикии Алексей Павлович Горский к отпеванию не поспеет, хоть телеграмму ему тотчас отправили, да далеко больно ехать-то, но Господь все управил.

Горский приехал на похороны, сделал приличный взнос на нужды обители – человеком он был состоятельным – и тронулся в обратный путь, захватив с собой чемоданчик. Дома дела и заботы закрутили его, и о вещах покойной матушки Алексей Павлович вспомнил лишь спустя пару недель.

Каково же было удивление, когда, открыв чемодан, он обнаружил внутри несколько перевязанных розовой лентой писем, бальную записную книжку, длинные кружевные перчатки и изящную шляпку с цветами.

Горский был поражен и заинтригован – сколько он помнил матушку, одевалась она в закрытые платья приглушенных тонов, шляпки носила без цветов и украшений, да и на балы не ездила, хотя имела такую возможность, поскольку происходила из знатной и богатой семьи.

Елена Дмитриевна – так звали матушку Синклитикию в миру – вообще не любила отлучаться из имения, и в гости к ним тоже почти никто не езживал: ни друзья, ни родные.

Лишь однажды, как раз перед поступлением в корпус, maman возила Алешу в столицу в большой красивый особняк. Все там настолько поразило мальчика, что он еще долгие годы вспоминал сей визит, лежа ночами под одеялом в холодном дортуаре.

Maman представила его худому высокому старику с водянисто-синими очень строгими глазами. Тот пристально посмотрел на мальчика, кивнул, вроде даже как удовлетворенно, и что-то сказал Елене Дмитриевне. Разговор велся на французском, который Алеша плохо тогда разумел, так что он почти ничего не понял, но по тому, как просияла maman, догадался, что понравился старику.

Во время учебы мальчик несколько раз видел этого старика за воротами корпуса на прогулке – тот прохаживался по улице, прямо держа спину, и лишь слегка опираясь на резную трость, и смотрел за гуляющими мальчиками, но стоило Алеше поднять голову, мужчина тут же делал вид, что оказался тут абсолютно случайно.

Как-то по весне Елена Дмитриевна приехала в черном платье, и хоть она ничего не сказала Алеше, он догадался, что старик умер, и ночью долго плакал в подушку, сам не зная, отчего…

Окончив курс, Алексей поступил в Академию и сделал весьма успешную карьеру. Maman намекала, что давно пора жениться и завести семью, но он никак на этот шаг не решался.

Когда же Елена Дмитриевна собралась в монастырь, Алексей сильно расстроился и долго уговаривал ее этого не делать, а отвезя maman в обитель, почувствовал себя пусто и одиноко.

Вскоре Алексей вышел в отставку, женился, по совету тестя удачно вложил деньги в ценные бумаги, купил дом в столице и хорошо его обставил, но приезжал туда только на Сезон, продолжая много времени проводить в старом имении, где прошло его детство.

Супруга его деревенскую жизнь не жаловала, потому большую часть года жили они раздельно, не особо, к слову сказать, тяготясь этим обстоятельством, поскольку родными друг для друга так и не стали. И вот сейчас, сидя над раскрытым чемоданом, Алексей неожиданно осознал, что потерял самого близкого человека…

Поколебавшись немного, он развязал ленточку и, взяв в руки письма, начал читать.

«…апреля 1828

Дорогая моя несравненная Еленушка. С началом войны мне пришлось вернуться на корабль, но, надеюсь, кампания продлится недолго, все идет к тому, чтобы немного повоевать и замириться…

Вспоминаю, как ты провожала меня на крыльце, твое платье, плащ, летящие волосы, шляпку. Жаль, что ты не дала мне даже ленту на память, сейчас бы смотрел на нее и представлял, что ты рядом. Хотя ты и так всегда со мной, любимая…

Твой Алексей»

«.... июля 1828

…Родная, ты уверена? Не представляешь, как я счастлив. Целую твои глаза, губы, волосы, твою милую шляпку. Люблю тебя, вас, твой Алексей».

«....октября 1828

Лёлюшка моя, солнышко ненаглядное, прости, что тебе приходится все это терпеть, но в военное время отпуск получить невозможно даже по такой уважительной причине. Моя огромная признательность старой графине за то, что она приютила тебя, вопреки воле своего сына. Знаю, она всегда любила меня и радовалась за нас, нижайше прошу у нее прощения. Целую тебя, любимая, вечно твой Алексей»

«…февраля 1829

....как долго идут письма, я так тоскую по тебе, любимая, и по нашему сыну, хочу обнять и расцеловать вас наяву. Как только вернемся, подам прошение об отставке… Родная, ты приснилась мне сегодня на том нашем бале в марте, помнишь? А музыкальную комнату я не забуду никогда, и твои глаза в момент наивысшего счастья, которое ты мне подарила… И наша прогулка на следующий день, ветер, норовивший сорвать с тебя шляпку…

....целую нежно, твой Алексей»

Последнее в стопке письмо было написано другим почерком и истерто до дыр

«…октября 1829

с прискорбием сообщаем, что Ваш жених мичман Алексей Д. скончался от ран 3 сентября1 1829 года…»

Достав из чемодана шляпку матери, Алексей Павлович прижался к ней лицом и заплакал: «Мамочка, родная, если б я знал… Спасибо, спасибо тебе за все».