Читать книгу Резюме сортировщика песчинок - Любовь Александровна Афоничева - Страница 3

До сих пор я ни разу не заходил в архив Песочницы. Даже для того, чтобы взглянуть на бумажные книги. Тем более, что их там, насколько я знал, не так уж и много – всего десяток стеллажей. Каждая книга упрятанав стеклянный футляр, который можно отпереть только имея убедительный академический повод и ключ-код от ментора. Ни потрогать, ни полистать, ни понюхать… Так стоит ли впустую дразнить себя разглядыванием корешков?

И все же, оказывается, я напрасно так долго игнорировал это место. Тут приятная атмосфера: теплый сливочный свет, который так и тянет намазать на чуть подсохшую горбушку, а на стенах копии иллюстраций из старинных бестиариев. И даже ровные ряды поблескивающих книжных саркофагов добавляют этому помещению строгого обаяния.

Правда, вместо каких-нибудь занятных архаичных стульев —стандартные гелевые кресла. Но, по крайней мере, приятных оттенков —пыльнойтравы, терракоты и вечернего неба.

Я знаю, по крайней мере, две местные орфейни, которые пыжатся создать подобную атмосферу, а получается у них хвост от лысого мантикора.

Здесь же хочется глубоко вздохнуть – и долго не выдыхать. А ещеходить, заложив руки за спину и наблюдать за тем, как блики играют в догонялкина блестящих поверхностях.Или просто развалиться в кресле и долго молчать в потолок.

Может, я бы и занялся чем-тоэтаким, если бы не рыцуцики, которые меня уже ждут. Архив как будто чуть-чуть подсветил каждого изних изнутри. Хрупкую – ткни и сломается – Юну в грозовом облаке волос. Живую глыбу Белого, который, со своими темными глазами, смуглой кожей и каштановой копной – живой оксюморон.Торчащего углами во все стороны Рура. Инхо, такого прямого, будто его постоянно тянет вверх невидимая веревка. Литые косы Венц.

– Уютненько тут у вас, – миролюбиво начинаю я.

Поддержать беседу никто не спешит.

Я подтягиваю к себе ближайшую гелевую каплю и располагаюсь поудобнее.

– Ладно, обойдемся без предварительных ласк. У меня сложилось впечатление, что вы пытаетесь вычислить Стрелка. Правильно сложилось?

– Прежде чем отвечать, хотелось бы понять, зачем тебе этот ответ, —как и ожидалось, Инхо не спешит откровенничать.

– Хочу выяснить, кто в меня стрелял. Ну, или убедиться в том, что пиджаки до сих пор не преуспели потому, что это действительно трудная задачка. И часть меня – назовем ее, допустим, интуицией —считает, что дело пойдет быстрее, если… объединить усилия. С вами.

Рыцуцики переглядываются. Юна топит пальцы в своем черном руне, Рур морщится и качает головой, Венц завязывает узлы на одной из кос.Белый,как обычно, сохраняет невозмутимость монумента. Озвучивает общие сомнения Инхо:

– Неожиданно. Ты ведь понимаешь, что мы… привыкли ожидать с твоей стороныподножки. И будем ожидать. Вряд ли это хорошая основа для какого-либо совместного дела.

– Спасибо, мы как-нибудь сами, – поддакивает Рур.

В принципе, можно подниматься и уходить. Но я пропускаю медные пряди между пальцами и пробую еще раз:

– Хорошо. Буду считать это «мы как-нибудь сами» ответом на свой первый вопрос. Значит, личность Стрелка вас все-таки интересует…И, возможно, вам интересно будет узнать, что он – мехимерник. Или сотрудничает с мехимерником. Этой информации нет в Ноо, пиджаки пока придержали ее для…

– Мы знаем, – прерывает меня Юна. – Марфа Лионэ нам рассказала.

– И мы не пытаемся обставить пиджаков, Эф_Имер, или сделать их работу. Мы пытаемся им помочь, – вворачивает Рур.

– Да пожалуйста, —пожимаю я плечами. – Мне только любопытно, как вы собираетесь вычислять мехимерника, который подтирается этическими нормами, если вы не имеете представления ни о том, как пишутся мехимеры, ни о том, как подтираются этическими нормами. Почему-то мне кажется, что вам пригодился бы… консультант.Равно талантливый в обеих этих сферах.

–Теперь мне зверски интересно: и зачем же такому полезному тебе – такие бесполезные мы? – Инхо позволяет себе короткую усмешку.

– Хороший вопрос. А на хороший вопрос отвечать чаще всего либо трудно, либо неприятно. Такому полезному мне не хватает информации. Никто, видите ли, не рвется потрепаться со мной о личном. Я предлагаю вам свои уникальные знания и свои… эм… аналитические мощности в обмен на данные для анализа, которые не могу получить сам. Взаимовыгодный союз.

– Не оказался бы союз – предлогом, —мрачно роняет Белый.

– А как ты понял, что Стрелок – мехимерник? – интересуется Юна.

Я устало тру глаза. Мало мне Ро, теперь ещеэта…

– Не могу объяснить, просто… Видимо, каждый из нас чувствует, когда вступает в контакт с мехимерой. Даже со столь новаторской.

– А когда ты был там… или как это правильнее… Когда ты был в этом состоянии, ты что-то видел? – подает голос Венц.

– Что-то – видел.

– Но что именно… не расскажешь?

– Нет.

Особенная архивная тишина потягивается, расправляет плечи и встает во весь рост. Рыцуцики перебрасываются взглядами, как они это умеют.А я пытаюсь сморгнуть два желтых треугольника, которые обосновались у меня на периферии зрения, с левой стороны.

Хотя, вроде бы, осознаю, что галлюцинации сморгнуть невозможно.

В голове у меня, будто две тяжелые льдины, сталкиваются мысли: «Знал же, что будет вот так» и «Я не я, если не заставлю их на меня поработать».

Еще раз протираю глаза, уже, наверное, не столько серые, сколько розовые от лопнувших сосудов, и говорю:

– Пока вы раздумываете, как бы так заменить слова во фразе «пошел вон», чтобы получилось этичненько, я сделаю вам одолжение – продемонстрирую, как вы могли бы использовать свои таланты, если уж решили помочь пиджакам. Но для начала вот что… Инхо, ты явно что-то тискаешь потной ручонкой в кармане. И я думаю, что, учитывая твой этический статус,это могло бы быть «жало».Вот только все студенты Песочницы, у кого они были, законопослушно сдали их на временное хранение пиджакам – кроме Стрелка, конечно… А значит, скорее всего, это ампула с быстродействующим седативчиком. Отламываешь кончик, активное вещество улетучивается, растворяясь в воздухе – и вот мы уже все здесь вялые, сонные и вполне умиротворенные. Угадал?

Неохотно кивнув, Инхо вытаскивает руку из кармана. Кажется, он рассчитывал оставитьсвою подстраховочку в секрете.

– Предусмотрительно, хотя и не очень надежно. И сегодня в любом случае не пригодится. А теперь к интересному. Юна, у тебя же, насколько я знаю, орфический слух?

Она заинтересованно кивает.

– Редкий дар и большие возможности… Вот, например, задай мне такой вопрос, чтобы я мог ответить на него только правду.

Задача не очень трудная, и все же Юна довольно долго молчит, постукивая пальцем по кончику длинного носа.

Желтые треугольники на периферии зрения, наконец, исчезают.

Но не горбиться, держать прямо голову с тяжеленным медным хвостом и улыбаться так, будто происходящее меня забавляет, становится все сложнее.

Зачем я продолжаю это сомнительное представление, когда можно просто выйти из архива, отправиться в свою комнату и принять самую удобную позу – позу эмбриона?

– Опиши, пожалуйста, подробно, во что ты сейчас одет, – дозревает Юна.

Это, конечно, не совсем вопрос. Скорее, задание. Но мне понятен ход ее мысли: тут невозможно буркнуть что-то односложное, отвечать придется развернуто.

Что ж, думает она в правильном направлении.

– А это будет даже весело. Итак… на мне темно-серые бууты на высокой подошве. В них установлены терморегуляторы, так что даже в самую холодную погоду мои ноги в тепле, а сейчас, например, им не жарко. Но, на мой взгляд, самое замечательное в этой обуви— удивительной красоты швы, сделанные оранжевой нитью, – я вытягиваю ноги вперед, чтобы все желающие могли убедиться в точности описания.

– Поднимаемся выше. Брюки цвета пыльной травы. Не настолько широкие, чтобы смотреться мешковато, но и не настолько обтягивающие, чтобы раскрыть сразу все секреты моей анатомии. Еще выше – свободный светло-серый шелухай, с мягкой подкладкой и легкими металлическими вставками а-ляфрагменты доспехов. С изнанки у всех вещей имеются авторские бирочки Домны Кар_Вай. Показать? – я начинаю стягивать шелухай через голову и даже успеваю продемонстрировать рыцуцикам кусочек своего торса, прежде чем Юна меня останавливает.

– Не надо, я услышала. Все, что нужно… наверное. А теперь мне задать вопрос, в ответ на который ты обязательно соврешь?

– Точно.

Она задумчиво колыхает темным облаком волос.

– Это сложнее, хотя… Вот. Да, то самое, что нужно, мне кажется… Расскажи, пожалуйста, про свой главный страх.

Передо мной вспыхивает улыбкая-второго. Желтые треугольники снова начинают дрейфовать на периферии зрения. Я несколько раз пропускаю рыжие пряди сквозь пальцы, дожидаясь, пока успокоится пульс, рванувший, будто спринтер на соревнованиях.

– Да, это… неплохой выбор. Чего же я больше всего боюсь? Мотыльков? Нет, надо что-то позаковыристей… А, знаю. На меня страшную жуть нагоняют хороводы. Как представлю этот круг синхронно двигающихся людей в разноцветных тряпках… Ух, даже по загривку холодом потянуло! Но где же я мог подцепить такую странную фобию – подумаешь ты. Сейчас расскажу. Однажды родители решили сводить меня на реконструкцию осенней ярмарки…

– Все, все, я думаю… да, я уловила. А теперь скажи еще раз, чего ты хочешь. В смысле, от этой встречи, от нас… Ты действительно хочешь объединиться для поисков Стрелка? Это не уловка, чтобы добиться чего-то еще?

Сообразительная девочка, подсказывать не пришлось. Не зря она меня всегда бесила меньше, чем остальные рыцуцики.

– И снова правильные вопросы. Да, я правда хочу только этого —сотрудничества в поисках Стрелка. Это не уловка и не отвлекающий маневр. Я понял, что той информации, которую можно выловить из Ноо, мне не хватит. Нужна еще и та, которую кто-нибудь доверчиво выболтает Инхо. И та, которую можешь получить только ты, с этим твоим слухом. И то, что хомопластик Венц способна узнать о человеке по его движениям. Даже странно, на самом деле, что при всех своих талантах вы до сих пор его не нашли… Может, вам как раз не хватало умного и злого меня. Сейчас, правда, скорее уставшего и раздраженного. Ты достаточно услышала, Юна?

– Достаточно, да. Но ты… ты ведь осознаешь последствия того, что дал мне эти… пробники?

И ведь она всерьез. Глаз черносмородиновый блестит почти сочувственно. Второй, наверное, тоже, но из-за волос мне его не видно. Несмотря на тяжелую голову и острое желание надавать почти всем присутствующим пинков, я хихикаю. Не вымученно, по-настоящему. Потому что Юна меня действительно насмешила.

– Ты… ты правда волнуешься, осознаю ли я, что мне теперь будет сложновато тебя обмануть? Это даже… мило. Не переживай, и в Песочнице, и в мире осталось вполне достаточно легковерных сли… людей.Мне хватит.

Она еще раз задумчиво стукает кончиком пальца по носу. Как будто по камертону. И некоторое время слушает какой-то одной ей доступный звук. Потом говорит:

– Ну, вы же поняли, да? Я не точный прибор, и я не знаю, о чем он умолчал. Но то, что было сказано в ответ на первый вопрос и в ответ на третий… звучало очень похоже.

– Да сол-л-леный мармелад, дело ведь не только в том, насколько искренне он хочет нас использовать! – Рур возмущенно протыкает воздух острым подбородком. – Но и в том, хотим ли мы вообще иметь дело с ним и с этим его искренним…

– Хватит. Я понял. Дальше не интересно.

Я поднимаюсь из кресла, тяжеловато, но достаточно уверенно. Снова тру глаза, теперь уже точно красные.

– Подожди, Эф_Имер. Дальше может быть как раз интересно. Аушшш… – Венц импульсивно взмахивает рукой, на которую до этого успела намотать косу. Кривится, но продолжает:– Мне, например, как будущему хомопластику, раз уж ты это упомянул, очень даже интересно то, что я наблюдаю весь вечер. Замедленные движения, мелкие мышечные спазмы, проблема с фокусировкой взгляда… Проблемы со сном? Давно?

Отвечать я не собираюсь. И успеваю сделать пару шагов к выходу, когда она говорит кое-что… совсем уж лысому мантикору под хвост.

– Я бы посоветовала… Нет, лучше вот так: если тебе на самом деле необходимо искать Стрелка в нашей компании – подстригись. Чтобы прямо голая черепушечка. И будет тебе союз.

Друзья смотрят на Венц, кажется, даже с бо́льшим удивлением, чем я. Инхо открывает рот, но сразу же закрывает, так ничего и не сказав. Юна приподнимает уголки губ и задумчиво кивает. Белый, к моему удивлению, кивает тоже. А Рур прыскает:

– Огонь, Нишка! И этично, и практично. Он же никогда не согласится.

Я провожу рукой по роскошному хвосту, который ращу с восьми лет, и спрашиваю Венц:

– Но почему именно…Что, по-твоему, это будет значить?

– Немного меди. И залог, и жертва, – океаническим голосом гудит вместо нее Белый.

Венц же отвечает так, как часто делаю я сам – пожимает плечами. Возможно, у нее и есть какие-то профессиональные причины ставить мне такое условие. Но все же более правдоподобной кажется версия Рура – это сказано для того, чтобы меня взбесить. Взбесить аккуратно, дозволенным методом. Оставляя мне видимость выбора.

Я выхожу из архива без единого слова. Потому что сказать, что я о них думаю, всегда успеется.

Но сначала надо решить: готов ли я вывернуть эту ловушку так, чтобы вместо меня в ней оказались они сами?

Добравшись до своей комнаты, я сворачиваюсь клубком на кровати. Но через несколько минут вскакиваю на ноги, едва почувствовав, как гостеприимно распахиваются объятия сна. Скорее всего, очередного кошмара. Нет уж, пускай мухи и кости подождут меня еще немного.

Я начинаю вписывать шагами сложные геометрические фигуры в экономный прямоугольник комнаты.

Пытаюсь представить себя со стороны.Ничто в моей фигуре не напоминает о рельефах архаичных статуй. Что, впрочем, не мешает мне гордиться ее легкостью и поджаростью. Так же, как и чуть раскосыми светлыми глазами.Хотя встреча с я-вторым показала, что на самом деле взгляд у меня не слишком приятный.А вот хвост медных волос, спускающийся ниже лопаток… это и правда яркая черта. Делающаяменя заметным еще до того, как я открою рот.

Но я, Вольга Эф_Имер – ведь не исчерпываюсь же эффектной прической? Даже если говорить не о внутреннем, только о внешнем?

Вопрос притворяется риторическим. Но внутри него, как воины в осадной башне, прячутся другие вопросы.

Хочу ли я, чтобы обо мне говорили «тот, с рыжим хвостом»?

Что во мне станет первым привлекать внимание, если он исчезнет?

Не слишком ли много времени я трачу на то, чтобы поддерживать его шикарный вид?

Хочу ли я чего-то нового?

Осталось ли во мне хоть немного куража и легкости после бурой равнины и неторопливого ножика?

Я щелкаю замочком на серебряном кольце – и выпускаю волосы на свободу.

Взгляд Венц, когда я подхожу к ней перед лекцией и кладу на колени хлопковый мешок, в котором с трудом помещается медный ворох, почти примиряет меня с потерей.

– Не голова, конечно. Но можешь привязать локон на пояс – все равно трофей.

– Ого, прямо блестит, – она разглядывает мой и правда сияющий череп. – Использовал крем, которым щетину удаляешь?

– Сначала ножницы, потом его, да.

Она зачем-то встряхивает мешок и, кажется, принюхивается.

– Пойду положу в утилизатор органики. И раз уж жертва, – она кивает на то, что еще недавно было моей прической, – действительно принесена, будем ждать тебя на том же месте в тот же час.

Венц дергает себя за косу, соскакивает с подоконника, и, похоже, действительно направляется к утилизаторам.

А я иду на лекцию. Голове непривычно легко. И в целом, как ни странно, тоже легко. Хотя, казалось бы, меня должно угнетать то, что я принял слизнячьи условия. Подчинился. Преклонил, так сказать, колено.

Но, как ни странно, не угнетает.

Наоборот, я предчувствую множество маленьких удовольствий: буду слушать, как забавно выражается Белый, подмечать болевые точки Инхо, которые пропустилраньше. Может быть, даже узнаю, что такое эти звуковые вышивки Юны Юны.Но главное —я теперь могу использовать способности рыцуциков для того, чтобы вычислить Стрелка. А они не могут отказаться от союза со мной, не предав своей возлюбленной этики.

И это все, конечно прекрасно.Если только не задумываться о том, что совсем недавно я считал союз с рыцуциками бессмысленным, а общение с ними – утомительным.

Совсем не задумываться не получается. Зато прекрасно получается пожимать плечами – этот навык у меня отработан годами тренировок.

Что ж, я не первый и не последний человек, поменявший свое мнение. Хотя лучше бы это не сопровождалось такими заметными потерями… Я несколько раз провожу рукой по непривычно гладкой голове. Хорошо еще, что у меня прекрасная форма черепа.

Весь день на меня косятся. Но никто не решается высказаться достаточно громко, чтобы я услышал. И только Павла Имберис в очередной раз подтверждает статус самого занятного из менторов. Глядя на мою сияющую макушку, она задумчиво выпевает:

– Бритый череп, темный миф, дальний левый угол в истории литературы… А не рассказать ли вам о Вене Никаком? В конце концов, есть ли разница, каким сортом пудры я буду сегодня пудрить ваши юные мозги?Вам же, дружочки, любой сорт подойдет?

Собрав обильный урожай кивков, она продолжает:

– Как вы знаете, Перелом – это довольно-таки фантастический период в нашей истории, мучительный и яркий, по уши набитый страхами и вызовами. И вот это необыкновенно высокое напряжение каждый снимал в меру способностей. Но продуктивнее всего, мне кажется, получалось у людей игры и людей карнавала. Помните, я им в прошлом году целую лекцию посвятила? Кто помнит, у того пока что нет оснований жаловаться на память. Так вот, эти самые люди игры и карнавала старались сделать Перелом временем… несколько более пригодным для жизни. Хотя получалось не у всех. Но согласитесь, было бы гораздо страньше и удивительнее, если бы прямо у всех получалось… Так вот. Дружили, к примеру, два поэта: Феофан Аэд – да, тот самый, наш – и Венедикт Никакой.

Имберис улыбается куда-то поверх наших макушек, как будто на пустых задних рядах сидит и слушает ее сам герой лекции, а потом продолжает:

–Тут нужно понимать, что «никаким» он назвался не в смысле отсутствия свойств, а как раз наоборот – в том смысле, что свойства его личности бесчисленны и непостижимы. И, разумеется, у обоих друзей сильно болело это их переломное время. Но болело оченьпо-разному.Феофан Аэд, как вы знаете, смешивал в своих поэмах слова и химические формулы. Что, конечно, смело… но, как честная женщина скажу вам – неудобочитаемо.И, тем не менее, из этой его «стихимии» другой гений чуть позже вытащил идею промхитина. Благодаря чему, собственно, имя Феофана Аэда не ушло мелким камушком в нижние слои Ноо, а торжественно привинчено к нашему славному зданию, и еще к паре-тройке улиц в разных городах. В отличие от имени Венедикта Никакого, которое не привинчено ни к чему. Хотя читать и понимать его нам гораздо проще, поскольку он смешивал слова только со словами. Правда, не особенно заботясь, насколько взрывоопасной может получиться эта смесь. И чьи чувства она может задеть…

Обычно на лекциях Павлы Имберис я не отвлекаюсь. Но в этот раз, несмотря на тему, выбранную отчасти в мою честь, я слушаю не слишком внимательно. Больше наблюдаю за рыцуциками. За тем, как здоровяк Белый практически забывает дышать, полностью поглощенный историей, которую выплетает из слов ментор. Как Венц задумчиво водит кончиком косы по нижней губе. Как Рур азартно вылавливает из Ноо факты, пытаясь поймать Имберис на незнании каких-нибудь мелких деталей. Вроде того, какого цвета кофта была у Никакого на его первом публичном выступлении. Но, естественно, получает в придачу к своему запросу ворох других фактов, столь же незначительных, но ярких. А потом ментор еще и ловко подбивает Рура на выразительное чтение стихов. И они ему, пожалуй, в чем-то идут – так же торчат острыми углами во все стороны.

Некоторые строчки даже меня цепляют, как неловкий локоть в толпе. Вот эти, скажем: «Мир шелестит абьюзерами в цвету, и выбирает идеи: «Еще вон ту, поамурзительней, при боевых когтях, с ней целоваться – словно топить котят…».

Я делаю очередную попытку вникнуть в лекцию.

– В то время с формой как только не экспериментировали. Но как раз Веню Никакого классическая форма вполне устраивала. Гораздо больше его занимали взаимоотношения поэзии и реальности. А еще —творческой личности и ее персонального мифа. Пристально и…ммм… невеликодушно разглядывая биографии некоторых всенародных любимцев,можно подумать, что тонкими материями, хрупкими, горькими, нежными переплетениями слов они порой прикрывали мелочность, тщеславие, слабость. Жестокость. Что само по себе никакой еще не повод для «фи», но это вы и так знаете, дружочки, вас же учат мыслить широко. На самом деле, гораздо печальнее, когда перечисленное и прикрыть-то нечем…

Павла Имберис делает паузу и задумчиво крутит на пальце крупное кольцо, сплавленное из нескольких асимметричных треугольников.

Я снова смотрю туда, где сидят рыцуцики, и неожиданно пересекаюсь взглядами с Венц. А взгляд у нее такой… будто взяла она последнюю фразу ментора, сложила ее самолетиком и отправила прямо мне в лоб.

Хорошо быть человеком с фантазией. Но иногда хочется убрать свое воображение в маленький ящик с большим замком, и доставать только при необходимости.

Я снова принимаюсь ловить потерянную нить рассказа.

– …скорее обратная – он вдумчиво создавал себе образ лихого отщепенца, в то время как на самом деле был… На самом деле Веня Никакой был довольно-таки мягким человеком. Сильно переживающим. И сопереживающим. О чем, правда, к концу его жизни уже почти никто не догадывался. Даже Аэд в какой-то момент отошел в сторону – и больше не подходил.Хотя, надо признать, он долго продержался: вытаскивал Никакого за шкирку из саморазрушительных эскапад, одергивал, когда тот чересчур задавался. Просто ходил с ним по улицам и говорил о поэзии. Но, как я уже сказала, однажды и он перестал различать: когда Веня настоящий, а когда… дает представление, – ментор звонко чихает в серебристый вельветовый рукав и продолжает. – Вероятно, тот и сам в какой-то момент потерял эту границу и так и не смог ее нащупать. Есть, знаете, у темного мифа такая особенность – рано или поздно он пожирает своего создателя. Тут, правда, еще дамочка одна посодействовала. Дамочки – они часто содействуют, работа у них такая. Нет, я не про женщин, если что, я вот именно про дамочек. Как бы вам, чтобы понятнее… Да, наверное, никак не надо. Этически сомнительно. К тому же, знаете, сейчас уже трудно сказать сейчас, насколько Веня сам искусил Раю Онаши искусить себя…

Ментор опять крутит кольцо на пальце, каким-то очень юным жестом ерошит пепельный ежик волос и декламирует:

– Волосы пахнут лавровым листом,

мрамором пахнут скулы.

Я, как страница, где текст «про то» —

ты бы перелистнула.

После вернулась, и закусив

краешек одеяла,

пальцы запутывала в курсив.

А напоследок – смяла.

Что ж, лично я не вижу никакой несправедливости в том, что этого Веню в историю литературы пустили только в массовке потоптаться. Но вот что меня действительно впечатляет, так это метаморфоза, произошедшая с голосом ментора Имберис во время декламации. Обычно суховатый, он обрел глубину, и даже контрабасовой какой-то струной завибрировал.

Я вдруг понимаю, чтодо сих пор ни разу не задумывался: а как эта занятная тетка живет вне Песочницы? Одна или с кем-то? Мужички ей нравятся или феминки? И те и другие? Или ей нравятся только мертвые поэты и прочие архаичные орфы? А может, у нее, скажем, целый выводок детей, а то и внуков? И она рассказывает им на ночь черные-пречерные мифы… Или наоборот, сплошь истории про светлых и благоразумных? Интересно, будь я ее внуком, что она рассказывала бы мне?..

Увлекшись вариациями жизни Павлы Имберис, я благополучно упускаю, чем там все закончилось у Вени Никакого. Хотя, подозреваю, что по замыслу ментора должен был извлечь из его истории полезную для себя мораль. Но вот печаль – мораль как-то не извлеклась.

Утренняя легкость покидает меня быстро. После лекции Имберис хочется махнуть на все рукой и пойти досыпать. Так бы я, наверное, и сделал, если бы не встреча в архиве. К счастью, она приближается быстро. Будто чьи-то умелые пальцы складывают день, как оригами.

И он, наконец, складывается.

В архиве все так же лежит толстыми ломтями густой уютный свет. На этот раз я прихожу первым. Трогаю стеклянные саркофаги книг, плюхаюсь поочередно в каждое кресло-каплю. Смотрю на свое отражение в окне. Черепушка у меня все-таки красивая. И, тем не менее, надо будет выйти завтра в город за какой-нибудь забавной шапкой – голова с непривычки мерзнет.

Я уже успеваю заподозрить, что никто не придет, когда Тимофей и его команда появляются на пороге.

Облокотившись о стену, я жду, когда все найдут себе места. Поза получается чересчур картинной – как будто я пытаюсь вписаться в фантазию пубертатной девицы. Немного разозлившись на себя, я ногой подтягиваю ближайшее кресло и с удовольствием роняю в него тело. Некоторое время длится молчание. Не то чтобы совсем ядовитое, но и к приятным разновидностям его отнести нельзя. Намолчавшись, Инхо вздыхает:

– Итак… чем быстрее мы начнем что-то говорить – желательно, по делу, – тем быстрее эта ситуация из очень странной превратится в просто странную.

– Согласен, – киваю я. – У меня новая прическа, у вас – свеженькая мотивация соображать быстрее. Поэтому давайте поговорим о подозреваемых. У вас уже есть кто-то?

– Хм… Все мехимерники Песочницы? – тоном приятным, как ангина, тянет Венц.

– Включая меня?

– Пока что – исключая.

Она перекидывает косы за спину и добавляет:

– Но если ты хочешь, чтобы мы обсудили и такую возможность, мы обсудим.

– Я, конечно, нежно люблю абсурд, однако сейчас как-то нет настроения участвовать в безумных сценках. Так что, с вашего позволения, давайте меня исключим из подозреваемых.Хотя бы пока что. И, если у вас есть какой-то список, рейтинг— что-то в этом роде, то я бы переместил Лору Афейну в его конец. Опять же, пока что.

– Почему? – любопытствует Юна.

– Потому что в ее жилах течет кровь великанов. В смысле, она дылда. А единственное, что я успел разглядеть перед тем, как… потерять сознание —это определенно невыдающийся рост того, кто меня подстрелил.

– И если мы в это верим, а нам, видимо, пока что, придется… Тогда остается шесть человек. Считая ментора Ро, – подводит итог Инхо. – Или даже еще меньше, потому что…

Но я качаю головой и перебиваю его:

– Пиджаки тоже умеют считать. И из шести они бы уже наверняка сумели выбрать одного. Или я совсем не понимаю, чему их там учат, кроме как изображать проницательность. Так что… я бы не стал исключать возможность, чтосреди студентов есть мехимерник, скрывающий свой талант.

– Не каждого ли тестом выявляют? – Белый неожиданно изящно поднимает широкую бровь.

– Обычно – да. Но мы говорим о личности необычной.

– Предлагаешь записать в подозреваемые всю Песочницу, включая менторов? – щурится Рур.

Я привычно пожимаю плечами.

– Предлагаю не зацикливаться на шести мехимерниках и рассматривать все варианты.Кроме, пожалуй, такого, где я пытаюсь вычислить сам себя.

Внезапно как будто капель забарабанила по металлическому листу – кому-то пришло сообщение на вестник.

Рур тянется к сумке, вытаскивает кубик, как-то странно дергается всем лицом, говорит:

– Это Аль. Надо ответить. Я сейчас…Перескажете потом, если я пропущу что-то интересное.

Инхо треплет его по плечу и провожает взглядом, а потом дергает себя за мочку уха и поворачивается ко мне:

– Начинать все равно логичнее всего с пяти твоих будущих коллег и вашего ментора.

– Да я и не спорю. Логичнее. Процедить Ноо на предмет какой-нибудь интригующей мелочи в их профилях, которую пиджаки могли не заметить. Пригласить на чашку меффа. Очень внимательно слушать. Разболтать о себе что-нибудь провокационное… хотя о чем это я – сначала вам придется придумать о себе что-нибудь провокационное, а только потом разболтать. И снова очень внимательно слушать. И…

– И все это будешь делать не ты? – в мягкой улыбке Венц прячется лезвие. – Спасибо, маэстро пошаговых инструкций. Но мы и без твоих ценных указаний уже пообщались кое с кем из мехимерников. Илья Сансэ извинялся каждый раз, когда чашка, как ему казалось, чересчур громко звякала о блюдце – раз пятнадцать примерно. А в промежутках между извинениями мы обсудили красоту и удобство новейшей архитектуры, разницу между тремя рецептами домашнего пирога с римляникой и самый комфортный для обеих сторон способ подстричь когти коту. Или он гениальный актер, или это не тот мехимерник, который нас интересует. И скорее всего, второе.

Я киваю. Сансэ и мне всегда казался слизняком повышенной мягкотелости. А у персоны, создавшей то, с чем я столкнулся, хребет точно имеется. Можно ли скрывать такой все время? Не исключено… но и не слишком вероятно.

– А еще я поговорила с Кассиани, – вступает Юна. – И она звучит очень… целостно. Без, знаете, без серьезных трещин. Мелкие-то у всех есть, но чтобы взять и кому-то навредить… нужно, чтобы была хотя бы одна крупная, – глаза из темного облака волос сверкают в мою сторону. – То есть, не обязательно, что если человек звучит не целостно, он… злой. Те, кто обо всех переживает, часто звучат так же. Но я уверена… почти уверена: человек, который звучит, как Соня, ни в кого стрелять не будет. Ему это не нужно. То есть, ей не нужно.

– Очень любопытно. Жаль, что проверить нельзя… Но допустим.

Я автоматически тянусь пропустить между пальцев хвост, как обычно делаю, когда размышляю. Но на этот раз приходится пропускать между пальцев пустоту.

– Еще кто-нибудь с кем-нибудь что-нибудь?..

В этот момент возвращается Рур, и мне кажется, что он как будто стал меньше ростом. Но это впечатление испаряется, когда по пути к своему креслу он зарывается носом в шевелюру Юны, подпрыгивает, используя плечо Белого в качестве опоры, и стукает в воздухе одним буутом о другой.Потом плюхается в гелевую каплю и вопрошает:

– А чего все притихли? Эф_Имер успел что-то ляпнуть, пока меня не было?

Инхо снова кладет руку ему на плечо. Но отвечает не на его вопрос, а на мой:

– Я поболтал с Деми Доми.

Разумно. Не считая меня, кудрявый позер— самый мутный среди недозрелых мехимерников. Любитель напустить туману даже в ответ на вопрос «который час?».

– Говорил он много, и при этом не сказал ничего. Насколько я знаю, Доми всегда такой, но я все-таки надеялся дотянуться до чего-то настоящего… Пока не получилось. Видимо, его тоже надо поручить Юне. Что скажешь, Ю-Ю? Попробуешь поговорить с ним так же, как вчера с Эф_Имером? Ну, не так очевидно, само собой.

Юна кивает.

– Попробую. Хотя до вчерашнего дня я не применяла это… так. Но попробую… Только вы же понимаете, это все-таки не химический анализ: столько-то процентов правды, столько-то вранья, а еще в незначительных количествах присутствуют ложная уверенность и элементы сомнения.

– Ничего, – отвечает Инхо, – если не получится, придумаем другой способ его проверить. Что еще… а, да – еще Ликсгулял с Афейной.

– Эф_Имер же предлагает ее исключить… Или нет, как он там сказал?Поместить в конец рейтинга, – отзывается Рур, почесывая острый локоть и демонстративно не глядя в мою сторону.– Или мы все-таки будем с Эф_Имером спорить? Хотя бы иногда. Я, правда, за время прогулки не услышалот нееничего подозрительного. Но готов прогуляться еще раз… или даже не раз.

– Если хочется – гуляй с ней столько, сколько сочтешь нужным. Ради дела, ради тела – кстати, действительно выдающегося – мне без разницы. Главное, по сторонам смотри почаще. В твоем случае надежда больше на счастливую случайность.

Рур явно хочет что-то мне ответить, но сидящий рядом Инхо легонько тянет его за мочку уха, как часто тянет себя. И Рур только поджимает губы.

– А сам-то ты чем планируешь нам помочь? – интересуется Венц.

– Я? Я уже отправил мехиментору заявку на индивидуальное занятие. Так что в ближайшее время мне предстоит сыграть роль примерного ученика… Ну, и задать ему пару профессиональных вопросов с подвохом.

Отчасти это блеф. Я пока не знаю, что такого можно спросить у мехиментора, что помогло бы выяснить, не он ли отстреливает учеников в свободное от работы время.

– Кстати, стало бы гораздо проще, если бы мы поняли, какой у Стрелка мотив, – перевожу я тему.

– Так ты же у нас специально приглашенный эксперт по насилию и агрессии, – тут же цепляется Рур. – Вот и проясни для нас мотив.

– Моя… экспертность в этих сферах сильно преувеличена.

– Тобой самим. Всего лишь день назад, – напоминает Белый.

Возразить нечего. Поэтому я просто молча пожимаю плечами.

– Значит, сегодня мы вряд ли можем быть полезны друг другу чем-то еще. Когда ты планируешь поговорить с Ро? – спрашивает Инхо.

– Завтра. Послезавтра. Когда у него найдется время.

– Тогда… скажем, через три дня встречаемся здесь же и обсуждаем: кто что выяснил, понял, услышал, сообразил или проинтуичил. Надеюсь, хоть какая-то зацепка нарисуется.

Мне, стало быть, кивают в сторону двери.

И на первый раз действительно достаточно. А то я уже начинаю мечтать о специальной баночке, куда можно сплевывать яд.

– Ну, тогда приятно вам обсудить меня в мое отсутствие.

Я закрываю за собой тяжелую, как будто из настоящего дерева, дверь. Прислоняюсь к ней спиной и непривычно голым затылком. В конце коридора появляется мехозяйка Песочницы. Она с достоинством перебирает короткими лапками, вбирая в себя накопившуюся за день пыль. Изящный орнамент на промхитиновых пластинах переливается всеми оттенками синего.

Симпатичная.

Но мой Луу будетлучше.