Читать книгу Семь дней из жизни Рая - Любовь Грузинова - Страница 4

Та же комната. День.

Входит Ева. Смотрит по сторонам. Убедившись, что в комнате, кроме нее, никого нет, она облегченно вздыхает.

Ева. Никого. Вот и хорошо. (С любопытством осматривается). Интересно, почему он запрещает заходить в эту комнату в свое отсутствие? (Подходит к рисунку с изображением анатомии человека). Это что такое? (Разглядывает рисунок). Какая гадость! (Отходит от рисунка на шаг, приглядывается, затем опять подходи). На Адама похож… (Отходит от рисунка и идет вглубь сцены). Где же книга, которую я вчера здесь видела? (Ищет). Нигде нет. Вот досада. У меня, как назло, уйма времени, а занять себя абсолютно нечем….

Приятный мужской голос за сценой. Хозяева дома?

Ева. Люцер! (Кричит в сторону голоса). Я тут! (Тихо, с восторгом). Он бесподобен!

Входит франт. Весь в черном с красной бабочкой и таким же красным платочком в кармашке.

Люцер (сладко улыбаясь). Ева! Ты сегодня очаровательна. Впрочем, как всегда.

Ева. Ты мастер льстить!

Люцер (приближаясь кошачьей походкой). Всякий раз, приходя сюда, я все отчетливее понимаю, что истощу свой запас комплиментов гораздо раньше, чем ты состаришься и морщины покроют твою нежную кожу. (Протягивает руку и с нежностью касается ее лица кончиками пальцев).

Ева. Отец обещал нам вечную молодость.

Люцер (продолжая приближаться). Уже проходили, помним. Дорогая, ничто не вечно. Да и зачем тебе эта скучная Вечность, когда под рукой всегда такое неожиданное Настоящее? И еще более неожиданное Будущее? Вечность – статична. Кому она вообще интересна? Разве только людям. Они не заботятся Настоящим, редко задумываются о Будущем, зато о Вечности готовы рассуждать до вздутия жил на лбу! У меня от их рассуждений уже лицевые судороги начались – устал хохотать. (Встает на одно калено и незаметным движением, достает красную розу). Это тебе.

Ева (берет розу и осторожно ее нюхает). Ты так внимателен…

Люцер. Это часть моей профессии – быть крайне внимательным…. (Встает с колена и тщательно отряхивается). Ну-с, и где наш самый главный?

Ева. Решил показать Адаму, какой, по его мнению, должна быть Земля.

Люцер. Хорошее дело. Но бессмысленное.

Ева. Это почему еще?

Люцер. Что толку показывать мародеру предмет искусства? Что показывай, что не показывай – все равно разобьет.

Ева (с усмешкой). Как ты нас ценишь, с ума сойти!

Люцер. Это ты всегда успеешь сделать. Но не будем о грустном. Сегодня я желаю говорить только о тебе, моя прекрасная Ева. (Усаживает ее в кресло Отца, сам садится на подставку возле ее ног). Рассказывай!

Ева (смущаясь). Даже не знаю – о чем….

Люцер (берет ее руки в свои, проникновенным голосом). Например, о самой заветной своей мечте. У тебя, наверняка, есть мечта?

Ева (кокетливо). Есть.

Люцер. Так поделись ею со мной, своим старым, искренним другом. Я с удовольствием побуду твоими маленькими ушками.

Ева. Удобно ли?

Люцер. Быть твоими ушками?

Ева. Опять язвишь?

Люцер. Привычка. (Шепотом). Не бойся, уши не разговаривают, так что можешь смело доверить мне свой секрет.

Ева (оглядываясь на дверь). Я искала книгу…. Понимаешь, о чем я? Думаю, это особенная книга.

Люцер (внимательно заглядывая Еве в глаза). Что ж, это крайне интересно.

Ева. Ты тоже так считаешь?

Люцер. Если красивая женщина ко всему еще и думает…..

Ева (вскакивает с кресла). Ты, как Адам! Вас послушать, так женщина, как курица, должна лишь цыплят высиживать!

Люцер. Ну зачем же так радикально! Я не хотел…

Ева. Никто не хочет… (Всхлипывает). И не принимает меня всерьез. (Вытирая нос по-детски – рукавом). Да что вы вообще о себе возомнили? Я умею давать жизнь, а вы? Что умеете вы в сравнении с этим?!

Люцер (нежно беря ее за руку). Ты права, моя дорогая. В сущности, мы всего лишь неотесанные временем и опытом болваны. Но уверяю тебя, что настанет день, когда мы поймем, как много ты значишь для всех нас – женщина, в муках приносящая в мир жизнь. И обнажатся головы миллиардов, и не останется места на Земле от, склоненных пред тобою, колен!

Люцер опускается на одно колено. Ева в растерянности.

Люцер (смотря прямо ей в глаза). Ты даже себе не представляешь, насколько ты важна. От тебя будет зависеть абсолютно все в этом мире. И не только рождение, но и смерть.

Ева (удивленно вскидывая брови). Смерть? Первый раз слышу….

Люцер. Проболтался. (Быстро встает с колена.) Несравненная…. (Целует по очереди ее руки). Подобные мелочи не должны заполнять твою милую головку. (Кокетливо приглаживая напомаженные волосы). Оставь эту проблему нам, несовершенным существам.

Ева. Ага, вам только что-то доверь! Отлучишься на минуту – все, полный бардак! А вы стоите возле него с самым невинным видом и хлюпаете носом, дескать, пожалейте нас, несовершенных! Ладно. Принес подарок, как обещал?

Люцер. Еще бы! (Достает тюбик с помадой). Смотри, какая прелесть. Не знаю, откуда у меня такая уверенность, но чувствую, это должно тебе понравиться.

Ева берет из его рук блестящий футляр, открывает и осторожно нюхает, затем пытается откусить кончик помады.

Люцер. Без фанатизма! (Берет у нее футляр). Позволь мне маленькое удовольствие – побыть твоим первым в этом мире визажистом. (Поворачивает Еву лицом к свету). Вот так….. (Наносит помаду на ее губы). Контур должен быть четким и ровным, как линия тетивы, готовой в любую секунду послать стрелу прямо в сердце противника! Это знак тайной страсти или страстной тайны, как будет угодно. И, наконец, это просто еще одно яркое пятно на бледном лице прекрасной половины человечества, призванное привлечь к себе внимание в любом случае, даже в том, когда больше привлечь нечем. (Забывшись, он наклоняется к Еве слишком близко, но вовремя одумывается, в сторону). Что-то я опять увлекся. (Еве). Готово.

Ева (пальцем проводит по накрашенным губам и смотрит на свой палец). Красный…..

Люцер (берет ее палец и медленно целует его). Как кровь. Чистый оттенок.

Ева заливисто смеется.

Люцер заигрывает с ней и приглашает на танец. Играет медленная музыка. Солнце постепенно гаснет, и зажигаются звезды. Ева с Люцером танцуют. Так же неожиданно, как и началась, музыка стихает. Люцер продолжает удерживать Еву в своих объятиях, наклонившись к ее лицу и почти касаясь ее губ. Минуту они стоят неподвижно, смотря друг на друга в ожидании. В движении их тел чувствуется, тщательно сдерживаемый, порыв страсти.

Неожиданно врывается Адам. Вид у него крайне неряшливый. Все в тех же штанах и повидавшей виды рубахе навыпуск. За ним идет Отец.

Адам (с долей «театральности» в голосе). Что я вижу! Опять этот искуситель вьется около моей жены!

Угрожающе надвигается на Люцера. Но тот уже успел отпустить Еву и принять, подобающий ему гордый вид, скрестив руки на груди. Ева с беспокойством переводит взгляд с Адама на Отца.

Адам (продолжает наступать на Люцера, сжав кулаки). Ну сейчас ты у меня точно получишь по шее! (Ева успевает встать между ними, но Адам ее отталкивает). Уйди, с тобой отдельный разговор будет.

Ева (умоляюще). Адам, ну послушай…..

Адам (делая вид, что не замечает ее, подходит вплотную к Люцеру и демонстративно упирается в него животом). Я предупреждал тебя, чтобы ноги твоей здесь не было? Предупреждал?!

Люцер (доставая из кармашка платок и поигрывая им прямо перед носом разъяренного Адама). Что-то не припоминаю. Память никуда не годится. Знаешь, возраст, и все такое….

Ева (дергает Адама за рукав). Прекрати!

Адам (с презрительным видом оглядывает Люцера). Что ж, сейчас я тебе быстренько вобью в голову отсутствующую часть трепетных воспоминаний! (Замахивается на Люцера).

Отец (поднимает руку). Стоп!

Адам с занесенной рукой застывает на месте, словно загипнотизированный. Ева тоже замирает. Их фигуры погружаются в темноту.

Люцер (щелкает пальцами перед носом Адама). Ох уж мне твои старые фокусы! Не хочешь сменить репертуарчик?

Отец (засовывает руки в карманы холщовых штанов). Адам, по существу дела, прав. Тебе и вправду надо навалять как следует, чтоб не совал свой нос, куда не просят. Скажи, тебе стало нечем заняться?

Люцер. Пока ты есть, подобная проблема мне не грозит. Без работы ты меня еще долго не оставишь. (Достает из кармана трубку и закуривает). Ты же у нас великий придумщик, а я так, жалкий подражатель. Херувим-недоучка. Злой гений мироздания.

Отец (морщится от табачного дыма). Твоего гения хватает лишь на то, чтобы лишний раз напакостить кому-нибудь. Я скорее соглашусь с утверждением, что ты недоучка, чем на последнее, с претензией на гениальность. Хотя…. Если ты все же настаиваешь, то можно остановиться на определении «гениальный недоучка».

Люцер. Вполне подходит. Главное, что присутствует понятие гениальности. Остальную словесную шелуху я как-нибудь переживу. (Подходит к креслу Отца, садится в него и, вальяжно расположившись, с наслаждением выпускает струю табачного дыма).

Отец некоторое время молча наблюдает за тем, как Люцер изображает из себя хозяина положения, затем подходит и, хватая его за ухо, как провинившегося школяра, стаскивает с кресла.

Отец. Ну-ка, брысь отсюда! (Люцер вскрикивает и преувеличенно корчится, изображая сильнейшую боль). Можешь особенно не стараться. Роль мученика – не твое амплуа. И прекрати портить воздух! Напустил дыма, что дышать нечем. Мне кажется, не будь у твоих изобретений подобных спецэффектов, они бы уже давно вышли из моды.

Люцер. Обозвать естественный процесс тления спецэффектом! (Задумывается). Впрочем, почему бы и нет?

Отец. Не будем о земном. Если уж совсем откровенно, то некоторые представители рода человеческого достойны тлеть постоянно, чтобы запах от их зловония разносился на многие мили вокруг, сообщая остальным, что в ближайшем от них радиусе находится вор, убийца, насильник и тому подобная гниль.

Люцер. Хочешь, чтоб на Земле началась бактериологическая война?

Отец. Я просто считаю, что совсем неплохо, если бы люди пахли адекватно своим поступкам. Что касается твоего дыма, то он и в самом деле мерзкий.