Читать книгу Нас нет - Любовь Мороз - Страница 5

В центре хорошо. Моя нога почти зажила, но костыли все еще при мне. У нас отдельные палаты, что не мешает оставаться у друг друга с ночевкой. Я не реагирую на сеансы психолога, равно как и на терапию. Они лечат нас от алкоголизма, меня в первый раз, мою Натали в пятый. Не она рассказала. Ее отец.

Он мне понравился. Взрослый и рассудительный человек, любящий свою дочь. Пьер, так его зовут, долго разговаривал со мной, не задавая вопросов. Он рассказывал про Натали и кажется, ему это было нужнее. Из меня замечательный слушатель, а главное молчаливый.

Под конец он взял с меня обещание больше не гулять по крышам.

– Я не знаю, что побуждает вас обоих себя убивать. Надеюсь, причина уважительная. Хотя этого мне не понять. Я плохой отец, раз не понимаю отчего моему ребенку, так мучительно и больно просто жить, дышать в этом мире. Я не понимаю, пусть и пытаюсь понять. Если Вы молодой человек, Когда-нибудь сможете добиться большего в понимании поступков Натали, пожалуйста сделайте все, чтобы она в этот момент была счастлива. Поймите ее, раз никто из нас не может.

– С чего Вы решили, будто я могу?

– У вас обоих та же пустота внутри. Тоже отчаяние, те же счеты с миром. Я смог жить дальше, не подумав каково моему ребенку. Вы не знаете, конечно причин. Её мать покончила с собой. Натали все видела и провела с ней три дня, когда наконец я соизволил вернуться домой. Три дня девочка провела в крови и с телом несчастной матери. Я думал, она слишком молода и быстро забудет.

– Сколько ей было?

– Пять. Она не говорила после этого столько же времени. Потом в 13 начался вот этот кошмар, который никогда не закончится.

– Мне очень жаль. Правда. Я могу пообещать лишь одно, я буду рядом. Не буду обещать помешать ей или заставить жить. Я просто буду рядом.

– Спасибо.

Грузный человек ушел, оставив меня в сомнения и размышлениях. Не из-за обещания я поехал в этот центр. Я сам хотел. У меня нет в жизни определенного места, где я мог значить что-то. Где я мог помочь. Не себе, так кому-то. Я всегда знал, чувствовал на ней печать обреченности. И как в первый раз предпочитал ее не замечать, так и в последний. Первый раз я воспользовался особыми чувствами между нами, а в последний раз даже любви оказалось недостаточно…

Занятное лечение здесь. Разговоры, таблетки, снова разговоры. Даже бассейн есть. Есть тренажерный зал, сауна. Санаторий, а не реабилитационный центр.

Мы гуляем по саду с Натали, она кажется еще чувствует вину за мою сломанную конечность. Я продолжаю игнорировать ее извинения. Во-первых, я сделал это сам. Сам прыгнул. Во-вторых, почему я это сделал. Не знаю.

Приветы из России приходят часто и после них я вновь вижу плохие сны. Мне следует вскрыть, наконец нарыв на душе. Но не психологу.

Я хочу открыться ей. Она в состоянии вскрыть мне душу и выслушать меня.

Пару дней я тренируюсь. Не могу начать разговор. Эй, ты знаешь, я спал с сестрой. Вернее, она меня принудила к этому и… Я не могу признаться самому себе. О чем я думаю? Натали и слушать не станет меня. Я отвратителен. Ненормальный.

Палаты здесь убирают по два раза утром и вечером, наши обе палаты приходится убирать чаще. Натали умудряется загрязнить обе почти одновременно.

Ей психолог помогает больше. Перестала подводить глаза черной подводкой и без тонны косметики она кажется заметно моложе. Оказывается, ей столько же как мне. Девятнадцать.

Девятнадцать. Хорошее число.

– Я увижу тебя когда-нибудь в платье?

– А я тебя?

– Мне не пойдет. Знаешь, плечи слишком покатые, да и ноги кривоватые.

– Наоборот кривые ноги не прячут в брюках. При чем тут платья, кстати?

– Просто. Никогда не видел тебя в платье, не включая тот вечер, когда мы познакомились.

– Я тебя тоже. Но не кичусь этим и не давлю. Подумай над этим.

Она бросает в меня едой с подноса: кусочки хлеба летят в разные стороны. Прячу улыбку и отвечаю ей тем же. Похоже, бросание чем-то в друг друга становится еще одной традицией между нами. Приятно заводить традиции.

Не смотря на избежание любого физического контакта Натали каждое утро приходит первой ко мне в палату, закидывает ноги на меня и красит ногти. Бывает свои, бывает и мои, пока я сплю.

Она сушит волосы феном в моей палате, лузгает семечки тоже здесь. Ей нравится создавать вокруг нас маленький хаос. Нравится мусорить, от этого кажется ей становится намного веселее. Я забил на внешний вид, стал отращивать волосы и перестал бриться.

– Мне может тоже перестать брить ноги? Отращу и заплету косички. Что скажешь?

– Нат, чем ты планируешь заняться, когда мы отсюда выйдем?

– Хороший вопрос. Буду пить беспробудно. А ты? Есть идеи?

– Хочу поступить на другое отделение. Сюда я больше не вернусь.

Натали хмыкнула, сосредоточено разглядывая стену:

– Ты хочешь стать нормальным, да? Притвориться, что у тебя все супер и стать чуточку спокойнее для окружающих? Не предоставлять проблем.

– Нет. Я не хочу больше делать себе больно. Мне надоело. Давай найдем себе другое занятие. Какое хочешь.

– Давай покончим с собой. Вместе. Нажремся кучу таблеток, заберемся в ванную и вскроем себе вены. Ты мне, я тебе.

– Давай, – отчего-то соглашаюсь я и почему-то улыбаюсь.

Она улыбается в ответ, зная я победил. Можно бесконечно спорить с друг другом и возможно она этого и хотела. Хотела, чтобы я спорил, убеждал ее жить, ведь жизнь так прекрасна. Проблема лишь в том, что мы словно созданы из одного материала, мы разговаривали без слов.

Она заставила меня это сделать. Сидя в наполненной горячей ванне, в неизменных джинсах и черной футболке я держу в руках лезвие и провожу по ее тонким запястьям. Натали чудесно выглядит в нарядном платье и чулках. Я отчаянно не хотел бы находиться бы здесь, но эта девушка прекрасно умеет манипулировать мной. Ей нужно доказательство. Доказательство моей безграничной преданности. Безграничного доверия. Убеждения в том, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не брошу ее, буду рядом, чтобы она не сделала и смирюсь с ее любым выбором.

Я вздрагиваю и прикусываю нижнюю губу, когда ее лезвие вонзается в мое левое запястье. Мы все делаем не по правилам. Так не кончают с собой. Режут вдоль, а не поперек. В данный момент это больше театральное представление, чем сведение счетов с жизнью.

Когда губы девушки озаряет улыбка, счастливая улыбка, я тоже улыбаюсь. Мы оба абсолютно трезвые, больше того оба понимаем, ничего отныне не будет иначе. Обмен кровью и несколько коротких поцелуев превратили ненормальную игру в детскую забаву.

У нас до сих пор не случалось физической близости, никто из нас не готов к этому. Она раньше занималась сексом из чувства скуки и не предавала этому большого значения, теперь ее мировоззрение изменилось. Теперь она стала понимать и давать оценку своим поступкам. Что до меня, я почти принял свое существование в этом мире и пока не хотел торопиться. Секс между нами не представляем. Пока.

Эти антидепрессанты, как бы Натали их не ругала, все же действуют. Наверное, из-за них мы спокойно вылезаем из ванны, помогая друг другу и перевязываем запястья. Потом оба смотрим как вода, слегка розоватая от крови утекает в слив.

– Как ты думаешь, может нам сделать тату в честь этого события? – спрашивает Натали, и я смеюсь, привлекая ее к себе. Она сомневается лишь мгновение и обвивает меня руками в ответ.

– Я чувствую себя из племени Майя. Жертвоприношение и все такое. После сегодняшнего нас точно не выпишут.

– Плевать. Выпишут. Ты станешь строить свои шалашики из бумаги и нам все простят.

Не простили. Более того, хотя все думают, что мы свели все усилия на нет, это не так. Натали становилась другой. Это психотерапевт отметил. Я же думал о том, что она может обвести все вокруг пальца, кроме меня. Доверие. Вот что беспокоило нас обоих.

У нас не совпадали диагнозы, у нее подозрение на нимфоманию как дополнительный, а у меня сексуальная аверсия. На двоих лишь расстройство адаптации и алкоголизм. Забавно, когда пытаются найти оправдание твоим поступкам и поведению. Вдвоем мы посмеялись над диагнозами. Мы не знаем себя, откуда мозгоправам их знать?

В качестве терапии мне предложили позвонить сестре. Я целый день слонялся по больнице, не решаясь на этот шаг. Терять нечего, кроме душевного спокойствия. Любил ли я ее? Не переходила ли моя любовь на сегодня грани и рамки? Я не хотел ненавидеть ее, никогда не желал ничего плохого. Но она сломала меня. Сломала, играя. Испортила. Пройдет немного времени, года, прежде чем я смогу спокойно разговаривать с ней, не стремясь напомнить о том, что она сделала со мной. Я наверное и не смогу признаться самому себе. Этот период в моей жизни всегда будет за закрытой дверью, в самой глубине темного ящика в душе. Я задушу остатки пагубного чувства в себе и никогда больше не открою, выброшу ключ.

Мой психотерапевт, хороший, кстати мужик, говорит о том, что ничего противоестественного не случилось. Оральный секс есть секс. Он приводил множество примеров в истории мира, когда подобное случалось между двумя родными людьми.

Например, Байрон, Эйнштейн, Дарвин. Легче от перечислений знаменитых фамилий не становилось. Здоровому человеку навряд ли подобное придет в голову спать с сестрой. Пусть это было почти и одна попытка и после произошедшего я позорно сбежал. Мне стоило остаться и попробовать объяснить свое поведение, но я струсил. Одно дело любить сестру как полагается, другое ее желать. Мне не примириться с последним. И благодаря настрою психотерапевта я все же ей звоню.

– Привет, Ника.

Между прочим, ее полное имя Вероника. Я всегда звал ее Ника, равно как и она звала всегда сокращенно. Никаких там Саш.

Я вообще не знаю, когда меня так звали в последний раз. Может, при рождении. Или пока живы были родители. Разговор между нами не клеился. Она хотела знать где я, что делаю. Даже на расстоянии тысячи километров она пыталась вновь взять меня под контроль.

Я всегда был ее послушным мальчиком. Теперь она разговаривала со мной как с провинившимся малышом. Звала домой.

Довольно грубо прервал ее изливания о том, как ей тоскливо и скучно без меня. Возможно, она говорила правду. И возможно сама в нее верила.

Я знаю, что схлестнуло нас вместе.

Ее одиночество в браке. Колоссальная разница не только в возрасте, а в мировоззрении, во вкусах. Она продала молодость в обмен на благополучие. Красоту на возможность не нуждаться. Она плохо жила, бедно. И знала цену деньгам. Ника никогда не говорила о том, как они с Димой познакомились. Смотря на нее, еще удивительно красивую после рождения трех детей, я видел в ней ту девчонку 17 лет. Она никуда не делась. Выросла. Взросление всегда дается тяжело. Мечта может сбыться, а может и нет. И иногда за ее осуществление мы платим слишком много. Цена непосильна, но мы все равно протягиваем руку.

Я помню наши длинные вечера вместе. Она казалась необыкновенной хрупкой в то время. Бесконечно грустные глаза, полные отчаяния. Ника много пила, я составлял ей компанию. Мне было 17, довольно романтический возраст. Чаще всего я мнил себя рыцарем, особенно когда не давал ей допить бутылку до конца.

Между нами не существовало тайн, я мог разбудить ее среди ночи и предложить выйти покурить, и она всегда шла. Курить, кстати я научился от нее. Она курила такие противные ментоловые сигареты, помогала с уроками. Благодаря ей я никогда не чувствовал себя одиноким или ненужным после смерти родителей. Ника выполняла роль старшей и понимающей сестры на отлично. Я знал о ее желании писать, публиковаться и втайне от нее отправил ее первую рукопись в издательство. Она тогда жутко надулась на меня. У нас были прекрасные отношения, пока она все не испортила.

Да, я отдаю себе отчет в том, что сам виноват не меньше. Мы слишком похожи с ней. Не только внешне, разумеется. Хотя и внешне похожи. Все, что во мне есть от нее. Жажда знаний, любовь к классической музыке, курение, привычка копаться в себе. Пить она тоже меня научила. Я бы мог быть ее братом-близнецом. Но проблема в том, что я не смог поддерживать ее во всем. Ника не любила Диму тогда, как я испытывал к нему уважение. Она не любила своих детей, равно как я любил их всем сердцем. Она хорошая мать, правда. Но дети нуждаются в любви. И когда-нибудь проблемы в этой части поползут вверх.

Я ей говорил об этом, она, смеясь, заявляла, что я единственный ребенок, который ей дорог. Ника умудрялась постоянно изменять Диме, стремясь заполнить хоть кем-то пустоту в душе. Знаю, она относилась к изменам легко, считая это естественным отправлением организма. Единственным разом, когда я видел ее боль, была та злополучная беременность после Руслана и Милы. Очередного ее любовника я в глаза не видел, думаю это вообще был случайный парень, как часто с ней случалось.

Стоило кому-то показать интерес к ней и у Ники срывало крышу. Ей нравилось считать себя самой нужной, необходимой. Лично мне не хотелось, чтобы о ее приключениях стало известно Диме, поэтому я прикрывал сестру как мог. Стоит ли упоминать о том, что племянники часто оставались дома одни?