Читать книгу У каждого свой путь. Книга четвертая - Любовь Рябикина - Страница 2

Но отдохнуть не удалось. Едва вышла в коридор, как увидела поворачивающих из-за угла со стороны лестницы шестерых спецназовцев. Парни были в форме. Она издали узнала всех и улыбнулась: Огарев и Андриевич выбрали ей в охрану тех, кого она знала по боям. В руках Леона имелся маленький включенный приемник. Мужики вначале замерли, увидев бредущую навстречу фигуру, а потом кинулись к ней с криками:

– Марина! Искандер! Поздравляем!

Кованые ботинки стучали так, что из палат вновь начали выглядывать раненые. Если бы не выскочивший на крик Капустин, успевший оттолкнуть первого разведчика от женщины, все могло бы кончиться для Марины трагически. Хотя она и протянула руки вперед, пытаясь удержать разведку, Швец явно собирался сжать ее в объятиях. Спецназовец отлетел в сторону. Тут же развернулся, чтобы достойно наказать наглеца, Маринка успела схватить его за руку:

– Стоять всем! Леонтий, ты не в Чечне!

Спецы замерли. Игнат торопливо сказал:

– Ранена она. Нельзя ее тискать. Вся грудь в бинтах.

Спецы с улыбками поглядели на Капустина. Леонтий шутливо натянул ему фуражку на нос. Ухмыльнулся:

– Что Маринку защищаешь, это хорошо, а вот что нас толкаешь, это плохо. В смысле, для тебя однажды плохо может закончиться!

Оглядели Марину со всех сторон:

– Выглядишь здорово! Что же ты ни разу не говорила, что у тебя наград больше, чем у всех нас?

Она смущенно усмехнулась:

– Может, мне надо было список составить и на груди повесить? Здорово, мужики! Я так рада вас видеть! Извините, даже обнять не могу, руки поднимать тяжело. Конференция только что прошла.

– Да мы слышали! Приемник с собой таскаем. Экипаж в самолете на полную мощь включил рацию. Впервые в Иле тишина стояла. Только твой голос да шум моторов. Летчики тебе привет передают. Здоровья желают и удачи. Бутрим наш не удержался, похвастался, что мы к тебе летим! Нас из самолета на руках вынесли. Приветы тебе передавали мужики из Грозного, из Шали, из Ведено, из Ножай-Юрта, из Катаямы, из Шатоя и даже Чечен-Аула. Они нам пообещали «без парашютов выбросить», если не убережем. Лихо Марин выступила! Зло!

В коридор вышел главный хирург отделения. Удивленно уставился на толпу мужиков в полевушке:

– Это еще что за явление? Новая конференция? Старшина Степанова, почему вы до сих пор в форме?

Марина виновато посмотрела на доктора:

– Клим Степаныч, не успела! Мужики прибыли меня охранять. Они с Чечни прилетели только что. Всех знаю. Мы шуметь не будем, но пусть они со мной побудут? Столько не видела!

Хирург улыбнулся:

– Всем в палату и тишина! Обеды на всех принесут санитары. Я распоряжусь. Степанова, я тобой доволен…

Врач развернулся и ушел. Марина увела мужиков к себе:

– Пошли в мои кандидатские апартаменты!

Генерал свертывал знамя, когда они вошли. Мужики вытянулись у двери. Младший сержант Оленин четко отрапортовал:

– Здравия желаем, товарищ генерал-полковник! Отделение спецназа прибыло для охраны сержанта… Ой, простите, старшины Степановой!

Генерал усмехнулся из-за этого «ой»:

– Что прибыли, это хорошо! Главное, что не «явились»! Вольно, мужики! Здорово! – Генерал пожал всем руки и поглядел на хмурого Капустина, стоявшего в стороне: – Ты чего надулся, Игнат?

– Они мне фуражку на нос натянули, а я старше их по званию.

Генерал с трудом сдержал усмешку, настолько по-детски была произнесена эта простенькая фраза. В голосе прапорщика сквозила неприкрытая обида. Мужики фыркнули:

– Ты вообще, кто такой?

Игнат приосанился и гордо ответил:

– Секретарь Марины Ивановны!

Бредин отвернулся в сторону, чтобы не расхохотаться. Маринка поглядела на генерала и ухмыльнулась, стараясь, чтобы разобиженный Капустин не видел. Этот парнишка так гордился оказанным доверием и так задирал нос, что даже не старался скрыть этого. Швец, с самым серьезным видом, хмыкнул:

– А-а-а, секретарь! Ну, извини, дружок! Мы мужики простые. Ты же меня с ног сбить пытался, вот я и погорячился…

Генерал видел, что спецы откровенно подтрунивают над неопытным прапорщиком, а тот принял все за чистую монету и важно кивнул:

– Да ладно, чего уж там… Давайте знакомиться: Игнат Капустин.

Разведка не выдержала и захохотала. Прапорщик переводил взгляд с одного лица на другое и ничего не мог понять. Марина тронула его за рукав:

– Не обращай внимания, шутки у них такие! Чем быстрее привыкнешь не обижаться, тем лучше. Они мужики что надо. Полковники мне лучших отдали. Друг за друга глотку перегрызут.

Санитары внесли Маринину кровать и кушетку, стол с тумбочкой и стулья. Степанова поглядела на букет цветов в вазе:

– Не люблю я срезанные цветы. Они мне похороны напоминают. Я унесу их врачу, товарищ генерал? Может, подарить вашей жене?

Бредин покачал головой:

– Уноси. Что я, сам Тамаре не в силах цветы купить?

Женщина уволокла букет в ординаторскую, чем вызвала настоящий переполох. Букет, как оказалось, был очень дорогим. Заодно прихватила с собой больничный халат, чтобы переодеться. Женщины в ординаторской заохали:

– Марина Ивановна, но это же для вас принесли журналисты. Неудобно!

Она сказала, как отрезала:

– Я не люблю срезанные цветы и предпочитаю живые или в горшках. Забирайте! Спасибо за терпение. Сегодня вам полы затоптали, и шум был, да и нервов немало положено. Спасибо! Можно я у вас переоденусь, а то там мужики…

Зашла за ширму. Пожилая нянечка, что благословляла ее, тут же зашла к ней и молча принялась помогать. Развязала шнурки у ботинок и сняла. Помогла стащить брюки, чтоб она поменьше наклонялась. Врачи говорили между тем и их голоса доносились до раненой женщины:

– Это вам спасибо, что и про госпитали слово сказали. Действительно, нуждаемся. Очень нуждаемся! Оборудование далеко не новое, медикаментов не хватает. Порой бинтов не хватает, так сами марлю стрижем!

С помощью нянечки, Марина переоделась в халат и вышла из-за ширмы. Посмотрела на медиков:

– Знаю. Все знаю. Не первый раз в госпиталях валяться приходится. Когда получше становилось и самой приходилось помогать. Буду делать все, что смогу. Обещаю.

Вернулась в палату, прихватив форму. Небрежно бросила ее на кровать. Игнат сразу подхватил обмундирование и аккуратно развесил на плечиках. Повесил на гвоздь в стене, возле двери. Разведчики видели, как он бережно погладил награды Марины ладонью и переглянулись. Никто из них даже не улыбнулся. В это время санитары накрывали стол к обеду, раскинув «книжку» полностью. Притащили десяток стульев. Тамара Георгиевна стояла рядом с мужем у окна, разглядывая мужиков. Швец, да и остальные, сразу заметили бинты под халатом Марины, когда она вернулась. Они выглядывали в вырез халата. Спецназовцы снова переглянулись. Более непосредственный Бутримов спросил:

– Марин, расскажи, что тогда произошло. Мы знаем, что тебя тяжело ранило. Огарев с Андриевичем нервничали, постоянно в Москву звонили, злились, не спали. Они нам ничего не рассказали толком. Ругались больше…

Степанова, не вдаваясь в подробности, в несколько минут объяснила сложившуюся в Мытищах ситуацию. Швец постучал пальцами по столу, упрямо наклонив голову книзу и поглядывая исподлобья на генерала:

– Н-да… Вот тебе и мирная Москва… Товарищ генерал, что же это такое происходит? В Подмосковье самый настоящий бой был! Маринка в Чечне таких ранений не получала, как здесь получила. Почему?

Бредин развел руками:

– Что происходит? Ваххабиты свои центры по всей Москве на открывали. Молодежь вербуют. Деньгами заманивают. Наркотиками. А у нас закона нет такого, чтоб запретить их деятельность. Депутаты внимания не обращают, хотя мы не раз просили пересмотреть действующее законодательство. Даже ответа не получили! Вот Марина станет депутатом, пусть проталкивает этот закон. Я не требую запретить Коран и мусульманство, но воинствующему ваххабизму на улицах Москвы делать нечего…

В палату влезла чета Шергунов, нагруженная сумками и прервала речь Бредина. Олег гаркнул с порога:

– Принимай, Марина! Стол накрывай! Главврач отделения разрешил это дело отметить. Даже тебе разрешил выпить коньячка. Сказал, полезно для сосудов. Сам чуть позже зайдет!

Разведчики вскочили, приветствуя полковника и разглядывая его жену. Шергун на мгновение замер, поняв, что в палате много народу. Затем поздоровался со всеми и представил им Зою. Бутримов завистливо сказал:

– Олег Маркович, поделитесь опытом, где вы такую красивую жену отхватили? Может и мне найдете? Я уже лет пять жениться пытаюсь, а все женщины словно вода меж пальцев уходят!

Зоя покраснела и смутилась. Нервничая, начала оглядываться по сторонам, пытаясь найти для себя работу, чтобы не чувствовать изучающих взглядов мужиков. Маринка засмеялась. Подхватила подругу под локоть и утянула за собой к столу. Три женщины начали раскладывать на столе принесенные продукты. Шергун, весьма довольный произведенным женой эффектом, обернулся на голос Бутримова и улыбнулся:

– Не поверишь! Первый раз меня сватал в деревне Маринкин сын, Сашка. Было ему чуть больше трех лет. Мы посмеялись тогда, а напрасно. Надо было мне еще тогда на невесту взглянуть! Вот генерал не даст соврать! А нынче сосватала Марина, так что ты не по адресу обращаешься, проси старшину жену подобрать.

Володя, ни мало не смутившись, еще раз окинул взглядом полковничью жену и спросил Степанову:

– Марин, у тебя в деревне, еще кандидатуры в жены для меня не найдется? Я ведь серьезно спрашиваю! Ни грамма не шучу!

Зоя быстро взглянула на круглое симпатичное лицо мужика и ответила:

– Баб в деревне много одиноких, только вам они не подойдут. Или спились, или гуляют. Вот в соседней деревне имеется одна женщина. Вдова, правда, и с ребеночком… Муженек по пьяни на тракторе с моста кувыркнулся в реку. Девочке два годика.

Степанова догадалась:

– Ты про Марию Половцеву говоришь? Хорошая женщина. До сих пор не могу понять, почему она замуж за этого скота вышла?

Мужики замолчали, прислушиваясь. Зоя по-деревенски прямо пояснила:

– А чего понимать? С позора вышла. Изнасиловал он ее, чтоб за себя взять. Вот и весь секрет. Мария красавица, а он забулдыга беспутная! Ты просто не живешь дома, поэтому и не знаешь. Когда Серегу хоронили, Мария ни слезинки не пролила. Свекровь ей этого до сих пор простить не может. Каждый день ходит и пилит. Раньше Верка сына иначе, как «пьяницей» не называла, а сейчас он у нее в ангелочках ходит.

Бутримов внимательно выслушал все. Едва женщины замолчали, как он четко и твердо произнес:

– Зоя, помогите мне жениться на ней. Девчонку любить буду, как родную.

Женщина покраснела:

– Вы, не глядя, собрались жениться? Разве так делают?

Шергун хмыкнул:

– Я женился на тебе по рассказам Марины и не жалею. Почему бы Володьке не пойти по нашим стопам? Дай ему адрес, пусть напишет сначала…

Тамара Бредина скомандовала:

– Ладно, хватит разговаривать! Пора к столу.

Бредин заставил Марину сесть во главе стихийного застолья:

– Ты сегодня главная и командовать парадом тебе. Давай, Марина, привыкай!

В палату заглянул главный хирург. Швец мгновенно сцапал медика и усадил между собой и Капустиным. Все чего-то ждали. Степанова поняла, что слово за ней и попросила:

– Мужики, может сами разливать напитки будете?

Несколько мужских рук потянулось к бутылкам. Врач строго сказал, поглядев на виновницу застолья:

– Марина Ивановна, вы можете пить только коньяк. Никаких сухих, никакой водки! И не больше трех рюмок.

Швец наклонился к нему:

– Доктор, ну что вы нашу Маринку обижаете? Она больше трех никогда не пьет. Вы бы видели, как она притворяется пьяной! Мужики анекдоты складывают в Чечне. У Коли Скворцова икота начинается, когда он вспоминает, как автомат хотел у нее забрать, убежденный полностью, что Маринка в дугу пьяная!

Хирург заинтересованно поглядел на спецназовца:

– Поподробнее, пожалуйста!..

Генерал прервал шум за столом и встал, подняв рюмку с водкой:

– Сегодня положен первый кирпич для возрождения былой славы и мощи российской армии. И пусть этот кирпич заложил не мужчина, а хрупкая женщина, событие от этого не теряет своей важности. Марина Степанова прошла Афган, она воевала за освобождение Грозного от дудаевских боевиков. Она срослась с армией, и армия доверила ей стать ее голосом. Порой бывает и так, где не справляется мужчина, на помощь приходит женщина. И ее плечо бывает не менее крепким, чем мужское. Я хочу выпить за кандидата в депутаты, за боевого друга, за замечательную женщину. За тебя, Марина! Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и на помощь друзей. Армия еще долго не забудет легендарного Искандера и Ясона в Афганистане, а твое сегодняшнее выступление, я уверен, многие будут помнить всю жизнь. Это было первое выступление, не имеющее ни единого слова лжи или недомолвок!

Мужчины встали, соприкасаясь рюмками с маленькой женщиной. Выпили и сели на места. Разговор на какое-то время прервался. Шергун нарушил его:

– Женя, прикажи привезти пуленепробиваемые стекла и поставить их на окно с внутренней стороны. Думаю, хирург не станет возражать. Так безопаснее для Марины. Я слышал выступление. Она кинула вызов всем сразу. У нее на лбу автоматически появилась мишень. Операторы и журналисты, было слышно, радовались ее словам, но политики ей этого выпада не простят.

За столом воцарилось молчание. Генерал достал мобильник из кармана форменных брюк набрал номер и жестко произнес в трубку:

– Бредин говорит. Установить бронебойные стекла в палате Степановой. Утроить караул на входе. Каждого входящего на территорию госпиталя тщательно проверять. Установить металлодетекторы на входе в корпус. Без досмотра пропускать лишь тех, кто внесен в список Марины. Срок исполнения – два часа.

Он забил трубку в карман:

– Ты прав, Олег. Мне надо было побеспокоиться об этом заранее, но я выпустил из виду окна. Стал полностью штабным…

Швец спросил:

– Евгений Владиславович, мы слушали выступление. В том числе и ваше. Это правда, что Маринка вами командовала? Что-то не верится…

Генерал взглянул в лицо спецназовца:

– Если бы она командование на себя не приняла, мы бы все в огне остались. Спроси мою жену, она подтвердит. Тамара, скажи свое веское слово!

Бредина вздохнула, обведя печальными глазами собравшихся:

– Я в бою ничего не понимаю, но даже до меня дошла истина, что именно Марина не позволила нам погибнуть. Да, Женя подчинялся ее приказам, и я ничуть не осуждаю его. Если бы он стал спорить в тот момент, доказывая, что он выше по званию, я бы перестала его уважать, так как по-женски чувствовала правоту Марины. Заслуга ее, а не моего мужа, что из семи собравшихся погиб лишь один и то из-за неопытности…

За столом воцарилась тишина. Мужчины «переваривали» услышанное. Шергун разорвал тишину, спросив:

– Мужики, пора бы заполнить посуду. Ну, ладно, я не вижу! А вы-то, что сидите, словно мумии? Наш кандидат еще и подгонять вас должен? В общем, я беру слово…

Олег встал, опираясь рукой на плечо сидевшей рядом жены:

– Марина, ты устроила мое счастье, заставила меня поверить, что не все кончено. Тянула, как могла, как чувствовала своим женским сердцем. Ни для кого не секрет во всей армии, что ты тоже любишь. Мы бы хотели погулять на твоей свадьбе и увидеть тебя счастливой. Я бы хотел выпить за твое женское счастье. Чтобы Костя твой к тебе живым и здоровым вернулся. Будь счастлива!

Зоя направила его руку к рюмке Марины. Говор за столом становился все оживленнее. Швец вовсю болтал с хирургом, подробно рассказывая об операции в Дуба-Юрте. Врач смеялся, слушая, как Степанова обманула опытный спецназ. Капустин разговорился с Бутримовым и Климом Сабиевым, тихонько расспрашивая мужиков о Марине. Генерал расспрашивал младшего сержанта Оленина о сложившейся ситуации в Чечне. Тамара Бредина с интересом расспрашивала Зою Шергун о деревенской жизни. А Марина разговаривала с Рахмоном Мухаметшиным, Юрием Скопиным и Олегом Шергуном. Налили по третьей. Степанова встала:

– Я понимаю, что нарушаю традиции спецназа. Этот тост всегда пили молча и все же скажу… Мне приходилось терять друзей и любимых. Я видела, как умирают мальчишки-солдаты и умудренные жизнью офицеры. Смерть не щадит никого. Я храню в своей памяти всех, кто не дожил. В наших сердцах о них сохранилась светлая память. Я хочу, чтобы о них не забывали и те, кто предавал и продавал их! Вспоминал со страхом, что возмездие однажды придет. Пусть земля будет для павших пухом, и не будет ни единого спокойного дня у тех, по чьей вине началась эта новая бойня!

Встали все, даже женщины. Не чокаясь, выпили. Шум за столом не умолкал. Разговоры становились все более оживленными.

Прошло два часа. В дверь постучали. На пороге стояли трое солдат с огромным стеклом, странным прибором, похожим на дрель и сварщик из гражданских. Двое солдат втащили вслед за ним газовый баллон на колесах. Старший, ефрейтор, вскинул руку к козырьку:

– Товарищ генерал-полковник, ефрейтор Ивашкин прибыл с отделением хозобслуги, чтобы поставить бронестекло в палате. Металлодетекторы устанавливаются. Все уже согласовано с начальником госпиталя. Вот разрешение. Разрешите приступить?

Ефрейтор протянул генералу бумагу, а тот передал ее хирургу. Бредин кивнул:

– Приступайте!

Елена Константиновна после окончания по телевизору пресс-конференции, устроенной дочерью, плакала, уткнувшись лицом в спинку кресла. Спецназ, присланный для охраны, ничего не мог понять. Все сказанное было правдой. Муж попытался узнать, в чем дело. Дотронулся до плеча ладонью. Жена резко развернулась и зло крикнула ему в лицо:

– Это ты виноват! Ты позволил ей стать мужчиной. На стене не было портрета Президента, как у всех нормальных людей, кто баллотируется в кандидаты! Зато она нашла где-то изодранное знамя и повесила на стену! Она резко говорила с представителями прессы. Ругала депутатов и этого журналиста…

Иван Николаевич взглянул в лицо жене. Отошел в сторону и уже оттуда резко прервал ее:

– Значит, заслужили! Маринка все правильно говорила! Ты когда в последний раз пенсию получала? Мы живем на деньги дочери. Я рад, что она не сломалась. Хватит, Елена, упрекать меня! Нашей Мариной гордиться надо, что она не боится правду сказать даже Президенту! Я буду голосовать за нее, да и в деревне, наверняка, поддержат дочь. Если бы я позволил воспитывать ее, как тебе захочется, ты бы получила сегодня проститутку Чулкову. Ты этого хочешь? Я никогда не говорил с тобой так, но ты никакого права не имеешь осуждать нашу дочь. Ее начальство ценит, иначе не прислало бы нам в охрану этих парней…

Иван Николаевич кивнул в сторону спецназовцев. Мужики все это время молчали и лишь наблюдали за ссорой супругов. Коля Скворцов тихо сказал:

– Вы не правы, Елена Константиновна. Армия перестала верить в Президента еще год назад. А изодранное знамя, как вы сказали, кровью полито. Обильно! И Маринкина кровь на нем тоже есть. И кровь эта была пролита по вине тех, за кого вы сейчас заступаетесь. Марина Ивановна жизнью теперь рискует больше прежнего…

Его прервал Сашка. Все это время он переводил взгляд с лица на лицо и вдруг вскочил на ноги. Глядя в лицо бабушки черными блестящими глазами, мальчишка с яростью крикнул:

– Бабушка!!! Какое право ты имеешь судить нашу маму? Она правду говорит, а ты хочешь, чтобы она рот заткнула. Кто же тогда говорить будет, если не мама? Ты предаешь ее сейчас!

Елена Константиновна изумленно смотрела на внука и даже перестала рыдать. Растерянно произнесла:

– Саша, но она не думает о вас! Подвергает вас опасности! Какая она мать после этого?

Юлька вскочила на ноги вместе с братом, своим детским умом понимая, что бабушка не права. Она просто не умела еще выразить в словах то, что чувствовала и молчала, схватившись рукой за руку братишки. Саша крикнул в полной тишине:

– Я предпочту умереть, чем увидеть мою мать на коленях! Наша мама сильная и храбрая, она ничего не боится, и мы с Юлей гордимся ею. Это ты боишься всего, ты оглядываешься на каждый шорох!

Схватив сестренку за руку, он скрылся в спальне. Дверь хлопнула так, что стекла задребезжали. Обнявшись, дети сели на кровать. Юля прижалась к братишке и прошептала:

– Мне страшно, но я согласна с тобой и дедушкой. Мы не должны сдаваться…

Елена Константиновна открыв рот, смотрела на захлопнувшуюся дверь. Она даже плакать перестала. Изумленно пробормотала:

– Теперь и внуки против меня… Я ли их не воспитывала…

Муж жестко сказал:

– Они не против тебя, они пытаются открыть тебе глаза! Марина права, армии пора развязать руки! Хватит никчемным типам страной управлять!

Наступило тягостное молчание, прерванное ворвавшимся, словно ураган Серегой Ватеневым. Спецы, было, насторожились, но тут же расслабились. Они уже знали всех деревенских мужиков. А Серега, с ходу обхватив Ушакова за пояс, поднял с дивана и несколько раз встряхнул:

– Николаич! Да я теперь за твою Маринку сам морды бить буду! Это надо так сказать! На всю страну не побоялась депутатов разожравшихся ворами назвать! Поздравляю! Горжусь тем, что знаю ее с детства!

Ватенев исчез, зато в дверях возникло еще пятеро деревенских мужиков… Елена Константиновна удивленно смотрела на это столпотворение. Дверь буквально не держалась на петлях. Входили целыми семьями, толпами, поздравляли, жали руки. Прибежал сосед напротив, у которого был телефон, с криком:

– Николаич, тебя мэр к телефону просит…

Спецназовцы сидели и улыбались на диване, а Елена Константиновна все не могла поверить, что люди поддерживают ее дочь. Она так и сидела за столом с окаменевшим выражением изумления на лице и следами слез на щеках. Сашка с Юлькой бурно радовались в спальне победе матери. Их визг и хохот доносился до женщины, а в ушах все еще стояли слова внука:

– Я предпочту умереть, чем увидеть мою мать на коленях!

Николай Горев слышал выступление Марины от начала и до конца. Генерал Бредин распорядился поставить пленному радио. Ахмад, не шевельнувшись ни разу, провел у светло-желтой коробки два часа, пока длилась конференция. Он внимательно вслушивался в каждое слово бывшей подружки. Ему ли, поднаторевшему в политике, было не понять, что Марина добровольно подставила собственное сердце под выстрелы. Все это время в коридоре не было слышно шагов надзирателей. Они собрались в «красном» уголке и слушали выступление Степановой по телевизору. В тюрьме стояла тишина. Заключенные внимательно слушали общее радио.

Николай застонал, когда выступление закончилось, и, обхватив голову руками, впервые пожалел, что находится на другой стороне от женщины. До этого подобных мыслей у него не возникало. Он знал, что мог бы пригодиться Марине, как профессионал и понимал, что не имеет теперь права на ее защиту.

Ахмад просидел, не шевелясь, часа три после окончания конференции. Он не притронулся к обеду, который ему принесли. По большому счету он даже не видел вошедшего прапорщика. Очнулся от мрачных мыслей, когда обитая металлом дверь, громко бухнула за спиной надзирателя. Вскочил и застучал в дверь. Яростно, раздирая кожу о металлические заклепки и не чувствуя боли.

В пять вечера к нему в камеру вошли генерал и Марина. Она сумела уговорить врача отпустить ее на пару часов из госпиталя. Трое спецов, приехавших с ней, остались в тюремной комнате для свиданий. Степанова вновь надела форму и медали позвякивали, когда они шли с генералом по узкому коридору. В госпитале другой одежды у нее не было и пришлось довольствоваться тем, что есть. Прапорщик, сопровождавший их, остановился возле металлической двери с номером 208. Достав связку ключей, выбрал нужный и открыл дверь. Предупредил:

– Я сейчас солдат подключу, в случае чего успеем…

Марина обернулась к нему:

– Не надо никого подключать и сами займитесь делами. Николай ничего не сделает ни мне, ни генералу. – Шагнула в камеру первой. Горев вскочил с кровати, где лежал, закинув руки за голову. Она произнесла: – Здравствуй, Николай! Зачем звал?

Спокойно села на табуретку. Генерал устроился на краю постели. Горев тоже присел на край кровати. Вгляделся в ее лицо:

– Поздравляю, Марина! Резко, прямо, честно! Так похоже на тебя… Я позвал, чтобы сказать – я раскаиваюсь во всем. Мне горько и больно, что не я стану защищать тебя от тех пуль, которые теперь обрушатся на твою грудь! До этого я не чувствовал своей вины. Казалось, ничего сверх серьезного не совершал, а сейчас чувствую себя с ног до головы в крови. Что же случилось со мной, Маринка? Почему я перестал быть твоим другом? Отказался сам, добровольно… Как же прав был отец, сказав, «если любишь, останешься другом, даже если сердце будет кровью обливаться»! Ведь любил я тебя, безумно любил! И сам сгубил остатки того, что могло бы нас оставить друзьями!

Горев опустил голову и судорожно сглотнул. Голос не повиновался ему. С мукой поглядел на генерала:

– Я знаю, Евгений Владиславович, что мне смертная казнь светит. Все правильно. Заслужил. Я прошу вас разрешить мне попрощаться с родителями и родными местами. Без конвоя и наручников. Жизнью Маринки клянусь, дороже ее у меня нет, вернуться и принять приговор…

Бредин растерялся. Он чувствовал его искренность, но это было так необычно, и генерал не знал, что ответить. Марина тихо сказала, глядя на Николая:

– Отпустите, товарищ генерал…

Встала и неожиданно прижала Колькину голову к себе. Притиснула так, что рана заболела. Маринка гладила жесткие волосы Горева, плакала и никак не могла успокоиться. Только в эти минуты она наконец-то поняла, что мешало ей убить Николая – детство, общее детство. Она до сих пор видела свет в его душе. Теперь этот свет вырвался наружу, и она жалела, что слишком поздно.

Горев уткнулся в ее грудь, обхватив женщину за талию. Широкие плечи дрожали от беззвучных рыданий, и она искренне жалела его. Бредину было не по себе от этой картины. Он и сам чувствовал, как щиплет в носу. Этот запутавшийся мужик чем-то привлекал к себе. Решение пришло:

– Вот что, Николай! Пока идут допросы, отпустить тебя я не могу. Где-то в мае все закончится. До суда будет недели две. Я отпущу тебя под свою ответственность…

Горев отпустил Марину и судорожно вздохнул:

– Спасибо, Евгений Владиславович. Спасибо, Марина, что приехала. Мне впервые за долгие годы было так хорошо сейчас, когда ты обнимала…

Степанова развернулась и молча рванула из камеры, не видя дороги перед собой. Выскочила. Прижалась спиной к стене, а по щекам, к удивлению охраны, катились крупные слезы и падали на боевые ордена и медали на груди. Генерал чуток задержался, чтобы сказать:

– Маринка расстроилась, ты видишь. Я с тобой попрощаюсь за нее. Мы еще заглянем к тебе. До свидания, Николай. Я рад, что ты все же понял…

В больнице ее ждали около сотни телеграмм, присланных от военнослужащих со всех концов России. Одна была от Юрия Лозового с Дальнего Востока. В ней было всего четыре слова: «Слушали. Вперед, Искандер. Лозовой». До позднего вечера, Марина читала телеграммы, отвечала на звонки. Несчастный Капустин сбился с ног, бегая до КПП и обратно, чтобы принести новые пачки телеграмм и поздравительных открыток. На большинстве вместо адреса стояло «Москва. Госпиталь. Марине Степановой». Люди задавали вопросы, просили помочь с проблемами, предлагали решения.

Степанова старательно записывала на листочке все заданные вопросы и предложения. Спать легла далеко за полночь. Бутримов «переселил» секретаря в соседнюю палату, где расположились на ночлег охранники, а сам занял его место на кушетке в палате Марины:

– Так спокойнее будет!