Читать книгу Последний герой. Князья и воины - Любовь Сушко - Страница 6

Да, конечно, этот красивый негодяй всегда защищал тех, кто в чем-то был на него похож. А князь Всеволод и он близнецы – братья. Но он хорошо знает, как они ужасны оба. И все кровавые последние события, доставлявшие ему столько горечи, он связывал, прежде всего, именно с ним. А уж если даже самого беса он вывел из себя, что случалось в последнее время не часто, то можно полагать, что он из себя представлял. И все-таки он выслушал доводы Демона.

Хотя они принадлежали к одному миру, но были такими разными и противными во многом друг другу, что даже с людьми он быстрее сходился и лучше ладил, несмотря на явную к ним неприязнь. Но бес не мог избежать общения с Демоном, потому что многие столетия был с ним знаком, и тому просто не с кем было общаться.

И скучая, а то и страдая без общества, он никак не оставлял того в покое.

Демон говорил, и казалось, говорит он совсем о другом человеке:

– Я не понимаю тебя, что же плохого в том, что князь сей был осторожен и хитер. Многое он просчитал и угадал. Сражался с врагами мало? Но они и не нападали на него, он мог усмирить их не только мечом, но и словом, разве неважно это? Ему в целости удалось сохранить свою дружину. А границы Руси защищены были, и бежали от него печенеги, как от ладана, говорят, ты бегаешь. Видно, было в нем что-то этакое. К большой власти не рвался он, так только дураки надутые к ней и стремятся, чтобы на столе великокняжеском покрасоваться. Иные за нее всю жизнь и отдают, на остальное и времени просто не хватает, и успокоиться так до смертного часа и не могут. Подчинял себе кого-то, пугал, но ради благого дела. Он Русь под свои знамена собирал, стать она должна была сильной да могучей. Только века человеческого для этого всегда не хватало, но это не вина его, а беда. Я знаю. как ты его за это наградил и куда поместил, в то время как все забияки, все погубившие и разрушившие этот мир, ради власти великие жертвы принесшие в первом кругу у тебя жируют, чувствуют себя спокойно и ты с ними беседы ведешь да совет держишь – вот твоя хваленая справедливость. Странной твоя любовь оказывается, – горячо упрекнул приятеля Демон.

И все еще никак после такой напраслины не мог успокоиться бес, но постепенно он начал понимать, что со стороны так все это и можно было представить. Он чувствовал, что в речах Демона в чем-то есть подвох, как и в делах его, о которых они спорили, но никак не мог понять, что за словами этими кроется.

Оставаясь и сам в чем-то ущербным, он не мог не защищать таких же ущербных и отодвинутых бесом в тень. Но почему сам он так спокойно, почти покорно случает этого типа или на самом деле перед Всеволодом какую-то вину испытывает. Но этого не может быть, – думал он сердито, и никак не мог примириться с тем, что кто-то рядом с ним все по-другому понимает.

Конечно, если бы не Александр, о князе Владимирском Всеволоде он бы совсем не вспомнил, и разговора такого не случилось бы. Но он с самого начала странно мешал своему внуку. Даже при одном упоминании про этого деда его возникало недоверие и к юноше. И должно пройти много времени, прежде чем отношение могло как-то измениться. А могло и не произойти этого совсем, – с грустью и горечью думал он, и странно пусто и одиноко становилось в его душе.

О Всеволоде прекрасный внук его почти ничего не знал. И было интересно, влияет это как-то на душу его или нет. Как вообще предки на потомков влиять могут, только ли цвет глаз и волос остается, или что-то незримое, не сразу заметное, но более важное и глубинное.

Бес точно знал, что князь Всеволод был трусом, и не печенеги и другие кочевники от него в ужасе бегали на самом деле, а он сам так походы свои строил, чтобы это была только видимость их бегства. Разные хитрые штучки для этого придумывал. И не власти большой он сторонился, а просто не хотел свои темные намерения показывать. А властвовать за спинами других, подставных фигур обожал он, и всю жизнь только этим и занимался. Все неудачи ловко спирал на тех, кто на троне княжеском красовался. Просто понял из их разговора бес, что властелин этот был не в меру хитер, и так все проворачивать умел, что и Демон или вовсе не понимал его, или принимал за чистую монету то, то что тот ему показать хотел, и не замечал того, что видеть не следовало.

А что уж говорить о людях его, им голову морочить такому мудрецу проще простого.

Но стоит ли метать бисер перед свиньями? Стоит ли вообще к таинственному и темному прошлому возвращаться? – спрашивал он у себя, и спокойно позволял себе слушать то, что говорил Демон, и не высказывал собственного мнения.

Но тот, видно, что-то заметил, потому что, несмотря на молчание, он на этом все-таки не успокоился.

– А что твои Игори и Романы с романтикой и высокими порывами их, – с вызовом заговорил он снова, – что они могли для этого мира сделать? Они только головы другим этой чепухой забили, даже тебя, ни во что не верящего, заморочили, обольстить смогли, но что из этого вышло? Они так и остались ни с чем, кроме красивых и пустых словечек, да бунта бесконечного.

– Не тебе бунт их осуждать, и не мне слушать об этом, – возмутился бес, хотя неясно было, к кому такое негодование может относиться, к тем князьям или к Демону, напомнившему ему о самых печальных страницах русской истории.

– А я рад, что в Александре твоем, не только Андрея и Мстислава, но и Всеволода много, разве стал бы он тем, кем стал без этого, разве что-то вышло бы?

И снова о сказанном особенное мнение у Беса было. Но ничего не стал он говорить. Пора было остановиться. Разговор такой можно было вести до бесконечности. И прав был Демон в одном. Как бы ему не хотелось выдать желаемое за действительное, но Всеволода из ближайших родственников его все равно не выкинуть.

А вспомнил бес о том, как сей князь в свое время старался заслужить его доверия и помощи от него добиться. Потом и избегал он его столько, сколько было возможно.

– Власть не терпит сантиментов, – размышлял бес, – И она изменяет тем, кто пытается задуматься о каких-то тонкостях и не хочет руки свои марать грязными делами.. Но разве по-человечески шагать по трупам, перешагивать через все, что лежит на пути, не особенно церемонясь.