Читать книгу Тысяча жизней - Любовь Воробьева - Страница 1

Шумный проспект, гул машин, солнце в пучке пшеничных волос, сумка через плечо. Я опаздываю, и мне нельзя потерять это место, гроши за мытье полов в галерее – это хоть что-то! К тому же, по выходным Майк разрешает мне бесплатно рисовать, а вид из панорамного окна студии на втором этаже, скажу я вам, загляденье! Тот самый знаменитый вид между высотками и восходящим в дали солнцем. Я счастлива. Голову кружит уже чуть морозный воздух прозрачной осени, а также ненавязчивое чувство голода, но я счастлива. И к тому же, крайне стройна! Быстрые шаги тормозит светофор, я встаю на исходную и готовлюсь отвоевывать место под солнцем на переходе. Четыре, три, два, и взгляд натыкается на небольшой бумажник у бордюра. Я опаздываю. Но, кажется, нас с Роз ждет неплохой ужин! Впрочем, у нее он всегда неплохой, а вот мне подгоны Вселенной явно не помешают. Быстрое движение рукой, и вот я уже внимательно изучаю содержимое кошелька на своей любимой скамейке под деревом. Итак, налички немного, хватит на несколько поездок в метро и только. Две карты, как пользоваться которыми я не имею ни малейшего понятия. Это, кстати, большое заблуждение, что все русские – хакеры. Я с трудом включаю нужный мне канал на телеке Роз, что уж говорить… В карман поменьше втиснута записка, какие часто вкладывают в бумажники на случай потери. С чувством легкой досады – похоже, кошелек все-таки придется вернуть – читаю на небольшой карточке надпись: «Если вы нашли мой кошелек, пожалуйста, верните. Он дорог мне как память. Спасибо». И далее – номер телефона.

***

– Ты с ума сошла, а вдруг он какой-нибудь маньяк?

Моя дорогая Роуз, как всегда, категорична, прямолинейна, и, не мешкая, высказывает вслух мои собственные опасения.

– Именно поэтому ты и пойдешь со мной. И успокойся, я ведь сама ему написала.

– Господи, зачем вообще этим заниматься…

– Прекрати ворчать и просто прогуляйся, ладно?

Подкрепляю свою просьбу теплой дружеской улыбкой, которая зачастую все-таки остужает пыл моей милой. Словесная буря потушена, и через минут сорок мы стоим у той самой лавочки и ждем хозяина бумажника. Может, и правда стоило просто забрать кошелек себе, как говорит Роуз? Что меня дернуло проявить благородство, великодушие или черт знает, что еще, и все-таки написать этому, как оказалось, крайне приятному парню? Повелась ли я на его чарующе мягкий тембр голоса? Или на его очаровательный британский акцент? О чем я вообще думаю, стоя под этим деревом и собирая первые капли намечающегося дождя? Роз начинает закипать.

– Если через пять минут он не явится…

Но он явился. Первая замечаю вдали оговоренное красное пальто и характерные кудри. Шаг, шаг, еще шаг. Слишком быстро, слишком близко. Я ведь до сих пор теряюсь в языке при форс-мажорных обстоятельствах, а это, определенно, одни из них. Что надо сказать? Как построить фразу, как поздороваться? Нервно оглядываюсь на Роз, но, кажется, помощи от нее можно не ждать. Судя по ее еще недавно уверенному лицу, подруга испытывает схожие с моими затруднения. Несомненно, из-за этой невероятной улыбки.

– Привет…

Ох, слишком фамильярно, наверное. Набираю в грудь воздуха, чтобы выдать что-то вразумительное, и в эту самую секунду небо прорывает тонна ледяной воды.

Конечно, идея добежать до студии сухими провалилась. Сегодня пятница, и последняя группа будущих художников уже выходит из класса, который мне и предстоит мыть. Впрочем, больше всех грязи натащили с улицы именно мы втроем – я, Роуз, и, как выяснилось, Роберт. С одной стороны, святой ливень избавил меня от лишних переживаний по поводу общения, и я довольно уверенно предложила укрыться в художке. С другой, чертов дождь наградил меня отвратительно мокрой головой, вода с которой теперь стекает на пол, а все веселые фразы по поводу погоды, кошелька и имен уже прозвучали, оставив нам неловкое молчание. Роуз, известная любительница исчезать из щекотливых ситуаций, уже завалилась в кресло и набрала своему парню Стиву. Из всех своих мокрых вещей она позаботилась только о дизайнерской сумочке, которую устроила сушиться на столике. Я же неуверенно тереблю мокрый шарф и робко поглядываю на нового знакомого.

– Э… Здесь я работаю, да.

– Ты художник?

Чертова улыбка.

– Ну… в какой-то мере да. Только у меня не кисть, а швабра. Я мою здесь полы.

– Тогда мы, кажется, прибавили тебе работы!

Обводит веселыми глазами заляпанный пол. Юные живописцы шумно покидают студию, ругая затянувшийся дождь и с опаской выскакивая за дверь под упругие капли.

– Я помогу тебе.

Что за изучающий взгляд? Словно рентген. Неуютно, но в то же время приятно.

– Что? Не смеши меня. Здесь шкаф, раздевайся, посуши пальто.

– Люба! Я думал, ты утонешь по дороге!

Майк, эдакий упругий жизнерадостный мячик, выкатывается из класса и протягивает мне ключи.

– Мне надо уйти пораньше, закрой, пожалуйста, все двери, как закончишь. Вижу, твои друзья изрядно промокли!

– Да уж, и буквально за минуту. Ты не против, ребята обсохнут?

– Нет проблем. Не забудь все закрыть. Я ушел! – кричит Майк уже с порога и, как заправский джедай, одним движением открывает свой зонт навстречу непогоде.

– Так, котики, меня ждет Стив. Оставляю вас одних, позвони мне, как закончишь!

Последняя фраза сказана мне в лицо с круглыми глазами, которые, по мнению Роз, должны как оберег защитить меня от предполагаемого маньяка. Или же под страхом смерти они стращают меня не упустить этого горячего мокрого парня, разобраться я не успела. Впрочем, сестренка уже поняла, что мне ничего не грозит. Ох Роуз, ты так искренна в моменте, за это я тебя и люблю.

– Ты насквозь мокрая, куда ты собралась?

Но она уже махнула рукой и через секунду скрылась в подлетевшем такси. Ума не приложу, каким чудом машина всегда появляется по одному взмаху ее утонченной кисти, но это определенно суперсила моей Роз, самая востребованная суперсила в этом городе.

– Что ж, располагайся… Здесь художественная студия, Майк обучает старших деток, есть еще Мэри, его жена, она занимается с младшей группой…

Не знаю, зачем я ему это рассказываю, вряд ли он интересуется кистями, маслом, холстами и мольбертами…

– Ты рисуешь?

– Э… редко. Я рисую на испорченной бумаге, ну знаешь, где ученики делали наброски, смешивали краски… У меня всего две своих кисти, и краски тоже беру из остатков…

Мне все сложнее подбирать слова, Майк понимает меня и без этого, у него можно просто попросить, ткнув в гуашь или масло пальцем, а в целом я конечно не знаток художественной терминологии в английском.

– Покажи свои работы?

Так, может Роз была права, и он действительно с приветом? Давно бы уже шел по своим делам со своим кошельком, чего пристал? Еще и голова теперь мокрая и грязная, и вообще никакая не красивая, а слова мешаются вперемешку с русскими, и кажется, его это смешит, по крайней мере, я вижу какую-то усмешку в этих зеленых, идеальной формы глазах…

– Так покажешь? Пожалуйста!

– Что? – даже вздрогнула, так сильно засмотрелась. – А, да… Да там ничего особенного… Так, где же тут…

Начинаю копаться в стопке пухлых от высохшей краски листов в углу комнаты, рядом с окном.

– Ну, вот, пожалуй, не суди строго…

Чуть нервно улыбаюсь. Подходит ближе и заглядывает мне через плечо. Так близко. Так близко мужчина не подходил ко мне уже очень давно. Разве что в метро, но какого черта я вообще сейчас вспоминаю о метро. Почему-то становится душно, и мои руки кажутся мне до крайности нелепыми. Это странно. Не припомню такого волнения от одного присутствия человека рядом.

– Красиво. Очень красиво.

– Спасибо.

Наверное, надо сказать еще что-то, но я уже не хочу. Не хочу убирать свою мазню, не хочу, чтобы он отходил от меня, не хочу потерять его запах и не хочу потерять его дыхание выше моего уха. Если я повернусь, то уткнусь ему носом в грудь, такой он высокий.

– Что у тебя в волосах?

– Что?.. А… Это заколка, китайская шпилька. Если убрать – все развалится.

В классе становится тихо. Шум дождя за окном уступает гудящему городу, а красные лучи закатного солнца заливают баночки с красками.

– У тебя мокрые волосы.

Почти не касаясь моей головы он проводит по стянутым в пучок волосам и аккуратно, медленно вытаскивает шпильку. Секунда, и пряди рассыпаются по моим плечам. Вообще перестаю понимать, что происходит. Бах! Громкий хлопок двери возвращает меня в реальность.

– Забыл документы, ушел!

Майк бодрым колобком прокатывается по студии и вновь скрывается за дверью, на этот раз с папкой в руках.

***

Мама говорила, что я обрету покой и счастье, родив ребенка. Подруга как-то обмолвилась, что мое одиночество может кончиться с материнством. Мол, я сама же и рожу человека, с которым мне, наконец-то, не будет так люто тоскливо. Ведь я всегда одна. В кругу семьи, рядом с друзьями, в роддоме с новорожденным сыном – я всегда чувствую себя догола одинокой. Моя мама говорила, что все мы приходим в этот мир одинокими, и всем нам суждено покинуть его такими же. Что люди вокруг нас – только в помощь, и никогда – в наказание. Таков замысел, таков путь к гармонии, к гармонии уже не на этой Земле. Так что же ты – одиночество? Бич или награда?

***

Вчера я уложила сына, выпила вина и легла спать, взяв тебя за руку. За левую, конечно же, ведь ты левша, любовь моя. Муж спал в соседней комнате, накануне нашу семью захлестнула средней степени тяжести ссора с пометкой «обыденная». Я же держала твою ладонь, и рука моя горела от твоей крови. Насколько велика та сила, что ты чувствуешь меня за тысячи океанов, а после проснешься, вздрогнув, на своем диване? Удивленно сожмешь ладонь, поднесешь ее к глазам и увидишь ничего? Насколько велика та сила, имя которой – любовь? Сила, которой плевать на расстояние и время, пространство и прочие чертовы условности. Сила, которая заставляет меня чувствовать тепло от одной лишь мысли о том, что ты смотришь на меня. Мы никто друг другу. Нет одной судьбы на двоих, но мой муж спит в соседней комнате, ребенка пора кормить, а я – в другой жизни. В одной из тысяч.