Читать книгу Паутина. Том 4. Волки - Людмила Богодухова - Страница 1

О, степь! Необъятная, дикая, никому и никогда тебя не укротить.

Приминая ковыль копытами, мчится в бешеной скачке молодой конь. Он летит, догоняя уходящее солнце. Распластавшись и прижавшись к его гриве, старается удержаться в седле молодая женщина, одетая во все черное.

– Быстрее, Орлик, быстрее! – погоняет она коня, впиваясь ему в бока стременами. Конь, всхрапывая, прибавляет скорость.

– Лови ее! Держи! – с гиканьем догоняли ее трое мужчин. – О, шакал, дочь шакала, она угробит моего коня! – кричал один из них. – Я убью ее!

Погоня продолжалась уже больше часа. Наездница не могла оторваться от преследователей, а они не могли догнать ее. Однако расстояние стало постепенно сокращаться.

– Махмуд! Готовь аркан! – закричал один из мужчин.

– И тут же в руках у мужчин появились мотки веревки.

– Кидай ей на шею!

– Нет! – закричал третий. – Вы задушите ее! У нее ноги в стременах. Лови Орлика!

– Шайтан с ней! Это не женщина – это дьявол. Я все равно убью ее!

– Орлик, быстрей! – в отчаянье кричала женщина. Но конь хоть и был молод, но видно не привык к бешеной скачке. А, возможно, ему просто надоела эта гонка, тем более, что в седле была женщина, которую можно ослушаться. Так или иначе, но преследователи стали заходить с двух сторон. И в следующий миг петля аркана, а за ней и другая повисли на шее молодого скакуна и он, захрапев, резко остановился, стараясь скинуть с себя удавку и седока. Женщина, не удержавшись в седле, слетела с коня под ноги преследователям. Конь с мужчиной в седле неожиданно встал на дыбы.

– О, шайтан! – успел крикнуть мужчина и, не удержавшись, сорвался на землю.

Он тут же подскочил на ноги и с плеткой в руке подбежал к, лежащей на земле без движения, женщине.

– Я убью тебя! – замахнулся он на нее, но подоспевший его спутник перехватил плеть.

– Она, возможно, мертва, а если и нет, то и тогда ты ее не должен трогать. Не забывай, это не твоя жена.

Он легко соскочил с коня и нагнулся над женщиной.

– Махмуд! – позвал он парня. – Успокой коня.

Вглядываясь в лицо женщины закрытой черной паранджей по самые глаза, он проговорил:

– Если бы я не знал, как обезображено ее лицо, то по верхней части лица, до паранджи, сказал бы, что она необыкновенно красива. Но то, что под паранджей может вызвать лишь жалость и брезгливость! – он дотронулся рукой до шеи. – Она жива, но, видно, сильно ударилась о землю. Как она зануздала твоего Орлика? – обратился он к мужчине, стоявшему рядом.

– Я говорю тебе, что она шайтан! На этого жеребца нельзя надеть спокойно узду, а седло на нем я вижу вообще впервые.

– Значит, ты должен простить ее, она объездила тебе этого дикаря, и у тебя теперь есть великолепный скакун. А женщин нужно прощать, тем более, если она не твоя жена. Пусть она едет на моем коне, ты еще на нее в гневе.

И мужчина легко поднял женщину, и вскочил с ней в седло. Прислонив ее к своему плечу и придерживая ее одной рукой, он впился в бока коня стременами.

– Пошел!

И трое мужчин галопом тронулись в обратный путь. А солнце уже село за горизонт, окрасив небо алым цветом, заиграв на снежных вершинах багровыми тонами. Степь погрузилась в предвечерние сумерки. Трое всадников летели по степи, разрезая вечернюю тишину стуком копыт. У одного из них на поводу, свободно, без седока, шел молодой конь, который тоже охотно спешил домой. Вечерние сумерки сгущались. И вскоре превратились в ночной покров. Небо покрылось звездами, но сплошная темнота от этого не стала реже. Однако, всадники знали степь и уверенно, без остановок спешили вперед. И, наконец, далеко впереди, замерцали два огонька, которые вскоре превратились в два не больших костра, у которых женщины готовили еду. Не далеко от костров полукругом стояли три юрты, слабо освещенные чем- то внутри. Навстречу всадникам с лаем выскочили собаки- волкодавы и бросились коням под ноги, но услышав громкий мужской окрик, отскочили в сторону и легли у костра. Всадники спешились.

– Махмуд! – обратился один из них к парню. – Приведи коней в порядок.

– Все сделаю как надо Керим Бай: распрягу, вытру спины, накину попоны, привяжу к яслям, поить не буду.

– Смотри мне! Ты уже загубил коня!

– О, Аллах! Это было три года назад! – воскликнул Махмуд.

– Но ты еще не расплатился за него! – недовольно ответил Керим Бай и зашел в первую юрту.

Махмуд, схватив уздечки, повел всех четырех коней привязывать, и шагнув в темноту, растворился в ней вместе с конями.

А третий мужчина с женщиной на руках зашел в среднюю юрту и положил ее на кошму, которая закрывала весь пол в юрте.

– Что с ней? – послышался тревожный женский голос, и с одеяла встала женщина, одетая также как та, которая лежала на полу.

– Скинул твою сестру Орлик, – с видимым злорадством проговорил мужчина. – Керим со злости чуть не убил ее. Приводи ее в чувства, сейчас Гульнару пришлю с лекарством. Доиграетесь, на все есть предел.

Женщина возмущенно повысила голос:

– Какой предел? Для кого он? Для вас или для нас? Это ведь не мы держим вас в плену?! Это вы творите беспредел! Нет для вас ни совести, ни закона!

– Хватит! Не кричи! Лучше займись своей сестрой. А у меня нет настроения тебя выслушивать.

И не обращая внимания на возмущенный женский крик, он вышел.

– Юленька, Юленька, очнись! – с тревогой в голосе не громко звала молодая женщина ту, что лежала без сознания. Затем быстро разобрав стопку одеял, постелила постель и перетащила ее туда. Раздела и стала осматривать. Никаких видимых повреждений не было. Тогда она намочила полотенце, и стала обтирать ей грудь. И женщина открыла глаза.

– О, слава Богу, ты жива! Я так испугалась! Обещай мне, что никогда больше не побежишь, по крайней мере, без меня!

Женщина со стоном села.

– Ох, как болит голова, наверно, ударилась порядком. Эти шакалы кинули лассо на Орлика. Я ошиблась, не надо было мне брать необъезженного коня. Когда ему надоела гонка, он просто стал сдавать темп и перестал слушаться.

– Юля, ты меня слышишь? Я не хочу оставаться одна, и ты не должна убегать без меня! – в голосе женщины послышались настойчивые и тревожные нотки.

– Олеся, сестренка, я тоже не хочу тебя оставлять, но ты же понимаешь, что не можешь сейчас бежать вместе со мной, а время идет, тебе скоро рожать и помощи ждать не откуда. Я должна привести помощь, если мы хотим выбраться отсюда. – Женщина взялась за голову. – Как болит голова.

– Ты ложись, не вставай, сейчас Гульнара принесет лекарство, Назарбай пришлет.

Женщина вновь легла.

– Тебе нужно беречь себя, а то вновь ослепнешь. Ты, Юля, говоришь, что приведешь помощь. А вдруг не получится или не успеешь, и я буду рожать совсем одна. Нет, дорогая сестренка, вспомни, что сказал дед, а он сказал, что нам нужно держаться вместе.

– Что же это твой дед не предупредил нас, что мы попадем в плен, если он предвидел все заранее. И потом, тебе еще рано рожать, еще месяца два до родов.

– Он не только мой, но и твой. Тихо! Кто-то идет. А, это Гульнара пришла.

В юрту вошла девушка шестнадцати – семнадцати лет.

– Отец сказал, что ты, Зулейка, без сознания, а ты, оказывается, уже говоришь.

– Во-первых, не Зулейка, а Юлька! Сколько раз можно повторять?! – сердито отозвалась Юлька. – Какое лекарство ты принесла? Есть что-нибудь от головной боли?

– Я принесла нашатырный спирт и кумыс. Отец говорит, что, если будет болеть голова, поможет травяной чай. Алейхан пусть вскипятит, пока горит костер.

– Не Алейхан, а Олеся! – опять сделала замечание Юлька. – Какая дикость, везде газ, а здесь на костре готовят. Хоть бы купили печь-буржуйку. Ведь можно привезти газовую печь с баллонами из города. Ты то, что терпишь эту дикость, Гульнара?

Гульнара весело улыбнулась, показывая ряд ослепительно белых зубов.

– А я и не терплю. Я учусь в городе, вернее училась, а здесь меня ничто не угнетает. Мне нравится сидеть вечером у костра, слушать степь, пить чай. Мне нравится, когда каша или суп пахнут дымком, а мясо, приготовленное на костре, получается намного вкуснее, чем на газовой плите. Мне не приходится терпеть, я с этим сжилась с детства. И в городе скучаю за степью, за этой вольной жизнью.

– Конечно, если бы мы здесь были по своей воле, то, возможно, и нам все это полюбилось бы, но мы пленницы. Понимаешь? – Юлька со стоном отвернулась.

– Зря ты психуешь, Зулейка, ты тоже привыкнешь и полюбишь степь. Вот только у вас терпения мало.

– Вы тут поговорите, а я пойду, поставлю чай.

Олеся взяла чайник и, сильно хромая, вышла на улицу.

– Выпей кумыс, – подала Юльке пиалу с напитком Гульнара. – И давай поговорим.

– О чем? – повернулась к ней Юлька. – Убери свой кумыс! Как подумаю, что он сделан из молока кобылы, меня начинает тошнить. Так, о чем нам с тобой говорить? Может, о том, как мы очутились у вас в степи? Ты знаешь, как это случилось?

Гульнара пожала плечами.

– Я не знаю. Привез вас мой дядя, папин старший брат. Говорит, что привез прислугу в наш дом. Но папа вас взять не захотел. Он говорит, что ваше уродство вызывает у него отвращение, и он не сможет есть, если такая женщина будет готовить ему пищу. Прости, что я досконально передаю его слова.

– Ты уже мне это говорила десятки раз и десятки раз извинялась. Могла бы и помолчать, но если он не хочет, чтобы мы были у него в прислугах, и твой второй дядя не хочет прислугу, тогда зачем мы вам нужны? Зачем держать нас в плену? Моя сестра больна, ей нужен врач, а здесь дикое место, ни врача, ни цивилизации, будто вернулись лет на сто в прошлое.

Юлька снова села, морщась от головной боли, продолжая говорить:

– Твоя жизнь пройдет в этой степи не заметно, ничем не примечательно, какой-либо заезжий старик посватается, и отец отдаст тебя за него замуж. И ты никогда не узнаешь, что такое любовь.

Гульнара весело рассмеялась.

– Мне нравится, когда ты сердишься, у тебя блестят глаза и становятся очень красивыми, покажи мне свой шрам. Мне не верится, что твое лицо обезображено. Твои глаза и глаза твоей сестры особенные, и вы под чадрой совершенно похожи. И глядя в ваши глаза невозможно представить ваше уродство.

– Для тебя это развлечение! – разозлилась Юлька. – Тебе скучно, а наше уродство тебя развлекает. Ничего не вижу смешного в том, что наши лица изуродованы. Ну, да! Как я сразу не догадалась, глядя на нас ты чувствуешь превосходство и восхищение своей красотой. И ты снова и снова готова сравнивать нас с собой.

Гульнара громко рассмеялась и выскочила из юрты. И возмущенная Юлька слышала, как та, весело напевая, побежала к себе в юрту.

– Ты что, опять расстроилась? – с дымящим чайником в руке вошла в юрту Олеся. – Успокойся, сейчас будем ужинать, пока я приготовлю, ты полежи. И не думай о Гульнаре, она еще ребенок.

– Не такой уж она ребенок, ты в ее возрасте выбиралась из леса с ребенком на руках. И заметь, этот ребенок был не твой, а твоей сестры, но ты смогла его сохранить. А у Гульнары в голове совсем пусто. Я даже не уверена, что она хорошо закончила школу, если, конечно, она ее закончила. Вот шакал! Почему он не дал мне таблетку от головной боли? Я не верю, что у него нет лекарства, – сморщилась от боли Юлька. – Болит до тошноты.

Олеся глянула на сестру.

– А ты еще затеяла баталии с этой девчонкой и, между прочим, стала ругаться как они.

Юлька улыбнулась и заметила:

– Я уже много слов понимаю и даже могу говорить, – и она, коверкая слова, пыталась что-то сказать. – Этот язык такой трудный, какое-то произношение мягкое, гортанное, в общем непонятное.

– А ты уверена, что это казахи, а не монголы или туркмены? – спрашивала Олеся, разливая чай в глубокие пиалы и расставляя на полотенца тарелки с сыром, маслом, сахаром и с нарезанными лепешками. – И зачем им нас держать в плену? Кормят, поят, работать не разрешают, можно лишь себе готовить еду и за собой ухаживать. Странные люди и мне от этого становится страшно. – Олеся понизила голос. – Может они что-то задумали с нами сделать? Паранджу не снимай, но у нас осталось очень мало грима.

Юлька приложила палец к губам.

– Тихо, на эту тему разговор запрещается, вечером особенно, так как все в сборе. Хоть бы стол дали. Я видела у них в юрте низенькие столики, намного удобней, чем вот так, почти что на полу.

Олеся кивнула головой.

– Я тоже видела, надо попросить, пусть и нам поставят. Надо сказать, что мы не можем есть на полу, пусть даже постелен коврик и скатерть. А, впрочем, не собираемся же мы здесь постоянно жить? Ну их, с их столом. Ничего нам от них не нужно.

Олеся пододвинула пиалу с чаем ближе к Юльке.

– Пей и хоть что-то съешь.

Некоторое время молча пили чай. Олеся налила Юльке третью пиалу.

– Что что, а чай мы научились здесь пить. Даже как-то скучно без чая, – заметила Юлька, прихлебывая из пиалы.

– А больше здесь делать нечего, только пить чай.

Они вновь замолчали, каждая думая что-то свое, а, в общем, об одном и том же, понимая, что мысли у них одинаковые.

– Помнишь? – Олеся с улыбкой посмотрела на Юльку.

Тусклый свет керосинового фонаря освещал юрту не полностью, оставляя стены ее в загадочном полумраке.

– Посмотри вокруг, что это тебе напоминает?

– Ты имеешь ввиду видение за столом? Но я видела тебя, да тебя точно такой, какая ты есть. И еще мужчину, о, Господи, это был Керим. Точно, теперь я вспомнила. Но почему ты улыбаешься?

– Ты тогда испугалась тому, что у нас такие с тобой лица, и еще ты видела моего ребенка, значит я рожу здесь. Ты должна быть со мной рядом!

– Мы уже говорили об этом. Я боюсь за тебя и твоего малыша! – в полумраке Юлькины глаза светились тревогой.

– Ничего с нами не будет. По крайней мере, мы будем живы, а значит остальное в наших руках. Лишь бы мы были вместе. Не серди Керима, а то он может нас разлучить.

– Хорошо, – согласилась Юлька. – Но я не могу сидеть без дела. Я здоровая и сильная, а без дела стану, словно, кукла.

– Ты, что хочешь, чтобы тебя заставляли доить кобылиц или коров?! А, может, ты хочешь вместе с пастухами пасти овец или объезжать диких скакунов?

– Ладно, смеяться и без твоих насмешек тошно, – сдалась Юлька, – хоть бы какие-либо книги были что ли. Наверно, попрошу Гульнару привести мне книгу, когда они поедут в город или пусть, попросит отца. Со скуки можно сойти с ума. Время тянется здесь очень медленно. Кажется, будто мы здесь живем всю свою жизнь, а то, что было с нами когда-то, это было в другой жизни, да и с нами ли?!

– Прошло четыре месяца, – задумчиво проговорила Олеся. – Мой Ромочка, наверно, уже женился на другой. Мы с ним в разлуке дольше, чем были женаты.

– Если он женился, то грош ему цена. Да и как на него надеяться, ты ведь совсем его не знаешь. У вас как-то слишком все быстро получилось. Сама-то любишь его? – Юлька внимательно смотрела на Олесю, стараясь понять ее чувства.

Олеся растерянно пожала плечами.

– Как ты говоришь, все было в той жизни. А в этой у меня есть только ты и мой ребенок. Сможем ли мы отсюда вырваться, не знаю и, почему-то не хочется думать, что с нами случится позже. Ведь никто не поверит, что мы четыре месяца сидим, ходим, едим, пьем чай, и нас никто не трогает, не издевается, не насилуют, даже не заставляют работать. Что же тогда, для чего мы здесь? Может, ждут выкупа? Но нас никто не фотографировал, и не заставляли требовать денег от родных. Ты что-нибудь понимаешь? Мне ничего не приходит в голову.

– Кроме одного, – начала Юлька и тут же замолчала.

– Говори! – потребовала Олеся.

– То, что пришло мне в голову, очень страшно и не хочется даже говорить.

– Начала говорить, говори. Я тоже должна знать, чего и кого мне опасаться.

– Хорошо, я скажу, но обещай мне, что не запаникуешь, не покажешь виду, что мы догадались! – Юлька понизила голос. – Им нужен твой ребенок. Поэтому они стараются тебя не расстраивать и во всем нам угождать.

– Конечно! Как я раньше это не почувствовала?! Теперь все стало на свои места, все объясняется и даже то, что они терпят твои попытки к бегству. Надо что-то придумать. Хотя, что здесь придумаешь? – Олеся замолчала, прислушиваясь к лаю собак. – Волки что ли? Собаки охрипли, на кого-то кидаются.

– Нет, это не волки. Кто-то подъезжает и не один. Едут шагом и еще далеко, поэтому плохо слышно стук копыт. Не люблю гостей здесь, в степи, – тревожно прислушиваясь, прошептала Юлька. – Перепьют и вновь полезут в наше жилище.

– Держи при себе ножи, которые я тебе дала. Научилась метать?

– Когда? Ты же видишь, одни мы почти не остаемся. Но кое-чему научилась, а кое- что еще не забылось с тех пор, как жила в лесу.

– В лесу было проще, – вздохнула Олеся. – В лесу зверь, хотя и зверя жалко бить. А вот на человека рука не поднимается, даже когда чувствуешь, что тебе грозит смертельная опасность. На ночь сними паранджу, чтобы была видна щека со шрамом, может, сработает, если заявится незваный гость.

– На пьяных ни что не подействует. Они на лицо не смотрят, у них глаза залиты, а рукам глаза не нужны лапать и насильничать. Если кто-либо полезет, я вспорю тому брюхо. Но это в крайнем случае, мне нельзя браться за оружие, я беременна. Для меня это может плохо кончиться или еще хуже, для моего ребенка. Слышишь? Зашевелились, это голос Керима, а другой – Назара. Всадники подъехали и сейчас начнутся приветствия, – комментировала Олеся.

– Тихо, сделаем вид, что спим. Прикрути фитиль в фонаре, но совсем не туши. Эх, где наши фонарики? Дикая степь, люди дикие, вернее, хотят показать себя такими. Вольному – воля, а нам – неволя.

Юлька и Олеся притихли, прислушиваясь к голосам.

– Тарабарщина какая-то, ничего не понять, – тихо прошептала Олеся. – За четыре месяца не выучить языка или я дура, или язык этот не для моего ума. Итальянский сносно выучила за два месяца.

– Тихо! – шикнула на нее Юлька. – Слышишь? Про кого-то говорят: кыз, кыз, это значит девочка. Еще про деньги, нет, не разобрать, говорят очень быстро.

– Не придется нам сегодня спать, пока эти гости здесь или спать по очереди.

– Это точно, – согласилась с Олесей Юлька.

– Слышишь? Махмуд ловит барана, всполошилось все стадо. Не каждому гостю режут барана, видно эти гости не простые.

– Просты или нет, нам от этого не легче. Закрою-ка я наше жилище на зимнюю дверь. – поднялась и пошла к двери Олеся.

– Эх, разве это дверь! В моем дупле, в лесу, дверь была железная и все равно медведь ее снял с петель. А здесь человек, он какую хочешь дверь откроет, а уж эту, как пить дать, тем более, что всем известно, как эти двери открываются.

– Все это так, но все равно спокойней, потому что просто так никто не ввалится. А уж если кто попытается проникнуть, то можно поднять крик и чем-нибудь огреть незваного гостя, – говорила Олеся, всовывая в петли по бокам двери и косяком тонкий, но прочный прут. – Вообще- то придумано хорошо, даже от ветра затишек. Но этот дом, как у поросенка, из хвороста, волка не удержит. Я имею ввиду переносный смысл.

– Ты, Олеся, говоришь, закричим, а кто прибежит на твой крик? Жена Керима или его мать? Да они нас в упор не замечают, будто нас нет вовсе. Видела, как кто из нас подходит к костру, они отворачиваются, чтобы не заговорить с нами. Я сколько раз пыталась с ними говорить, делают вид, что не понимают русский язык.

– Все они понимают, но, наверно, им приказали с нами не заговаривать.

Олеся убрала остатки ужина и присела рядом с Юлькой.

– Интересно, когда рожать жене Керима?

– У Фатимы, наверно, такой же срок, как и у тебя. По крайней мере, живот у вас почти одинаковый. Но она уже не так молода, как ты и, видно, это у нее не первые роды.

– Почему ты решила, что она уже рожала? – удивилась Олеся. – Мы уже здесь довольно долго, а детей, кроме Гульнарки, нет, и не появлялись.

– Это Гульнарка как-то ляпнула, что у тети Фатимы дети при рождении умирают, и всегда рождаются девочки.

– Вот оно что! Бедная женщина, я представляю, сколько горя она хлебнула, если это правда!

Олеся вздохнула, и некоторое время они сидели молча. Юлька с тоской вспоминала, что далеко-далеко, в деревне, остались ее дети. И хоть она знала, что они остались с бабушкой и прабабушкой, но душа все равно болела, и невыносимая тоска и отчаянье охватывали ее.

Как они с Олесей очутились здесь, в степи, среди этих людей? Кто они? Кочевники или на зиму уезжают в село? Какой город поблизости? Сколько раз задавали эти вопросы и Олеся, и Юлька своим похитителям, а ответа не получали. Даже эта глупая Гульнарка умеет обходить стороной, увиливать от ответов. Кто они по национальности? Казахи? Но девчонка совсем не похожа на казашку: темно-русые косы, открытый взгляд больших серых глаз, а лицо белое, с черными, как смоль, бровями. Вот и пойми ее, кто она по национальности. И ее отец больше похож на русского, чем на казаха, хоть и имя у него казахское – Назар. Какой он Назар, когда ему больше бы подошло имя Иван или Илья. Высокий, плечистый, точно русский богатырь, с такой же русой бородой и темно-русым волнистым чубом. Совсем другой склад у его братьев, они больше похожи на казахов или туркменов: низенькие, коренастые, с чуть кривоватыми ногами и, в раскосинку, темно-карими глазами. И жены одеты не так, как одеваются русские женщины.

Юлька вздохнула и просмотрела на Олесю. Та сидела, откинувшись на, сложенные в стопку, одеяла.

– И зачем столько одеял? – в который раз удивлялась Юлька. – Пришли, сложили и сказали, чтобы пользовались ими. Не стелить же их все на пол?! А, может, действительно их надо все стелить? Было бы мягко, но жалко как-то всеми пользоваться, красивые, атласные.

«О чем она думает, – вновь глянула Юлька на Олесю. – Наверно, тоже о доме, о муже».

– Хочешь знать, о чем я думаю? – не глядя на Юльку, не громко проговорила Олеся. И не дожидаясь Юлькиного ответа, продолжала говорить чуть слышно. – Если у Фатимы дети при рождении умирают, то почему она сейчас здесь, а не в больнице, под присмотром врачей? Зачем они вновь рискуют жизнью ребенка? Ведь и дураку понятно, что здесь, в степи, нет никакой гарантии, что ребенок будет жить, да и Фатима тоже подвергает себя опасности. Тем более, что Керим очень часто уезжает, оставляя жену одну. И вот я думаю, что во всем этом есть что-то странное.

Олеся посмотрела на Юльку и вдруг взволнованно зашептала:

– Не думаешь ли ты, что и Фатима в той же ситуации, что и мы?

– Ты имеешь ввиду, что она пленница? А бабка?

– Что бабка? Бабка – это надзиратель над ней. Ты слышала хоть раз за четыре месяца голос Фатимы? Вот Гульнарка, она смеется, поет. А Фатима все время молчит, отводит в сторону глаза, я даже вдела, как она плакала. Тихо, тихо, варит, а слезы бегут по щекам, а она будто их не замечает. Знаешь, жутко смотреть, когда женщина страдает молча. Мы вот кричим, ругаемся, что-то требуем, а она молчит, будто всем довольна. Ходит, доит кобылиц, коров, что-то стирает, варит и все это тихо, незаметно. А бабка ворчит, а если ей что не нравится, старается сунуть кулаком в бок. Ох, ведьма, я бы ей сунула, сразу бы в костре очутилась.

– Представляю, какая бы вонь от нее пошла! – хмыкнула в кулак Юлька.

– Да, вонь бы пошла, но от этой бы вони, и мы вряд ли выжили бы, – Олеся снова замолчала не на долго. – Надо как-то найти с ней общий язык. Она должна быть нашей союзницей.

– Я пыталась, она не идет на контакт, – с сомнением заметила Юлька.

– Попробую я, у нас сейчас с ней много общего. Чувствуешь? – потянула носом Олеся. – Жареное мясо, шашлыки жарят, это на всю ночь.

Юлька кивнула головой.

– Если шашлыки, то на всю ночь. Я от волнения даже не хочу спать.

– От волнения или от страха? – усмехнулась Олеся.

– И от того, и от другого. Я хотела тебя спросить, откуда у тебя ножи?

– Ага, наконец, дошло. Стащила у костра и, как ни странно, никто не хватился. Не сразу, конечно, а вот после таких пирушек утром выйду, ножи лежат там, где ели. Я и оприходовала сразу два, потом еще и еще.

– Так сколько ты утащила всего?

– Шесть, два тебе и четыре мне. Утром спрячем, а сейчас пусть под рукой у тебя два и у меня два.

– Если хватятся, будут искать.

Олеся отрицательно помотала головой.

– Не найдут, тайник надежный, смотри, вот здесь в стенке, и не подумаешь, что что-то есть. После этой вечеринки, если все обойдется, нужно снова выйти. Может, снова повезет, еще приобрету нож. Будем убегать, оружие понадобится.

– Ружье бы у них стащить, – вздохнула Юлька.

– За ружье могут срок припаять, а за ножи – нет.

– Здесь, не дома, срок могут придумать за что угодно, так, что не знаешь.

Юлька встала и подошла к двери, прислушиваясь.

– Что там? – шепотом спросила Олеся.

Юлька приложила палец к губам. Лицо ее выражало тревогу и растерянность. Олеся подошла к ней и приложила ухо к двери. Слышался мужской разговор и смех. Видно было, что мужчины уже приложились к спиртному.

Юлька отошла от двери и села на свою постель, подзывая к себе Олесю.

– Представляешь, мне вдруг показалось, что один из мужских голосов мне знаком. И это предположение было так нелепо и совершенно невозможно. Я ошиблась, но во мне что дрогнуло, если честно, я испугалась.

– Так кого же ты услышала?

Юлька замахала руками.

– Мне это показалось, и не будем развивать эту тему.

– И все же мне интересно услышать, – настаивала Олеся.

– Я совершенно четко услышала голос Марка. Но потом поняла, что в нем лишь отдельные интонации напоминают его голос. Мужчина говорил на русском языке, поэтому я и обозналась. Все, больше об этом говорить не будем.

– Постой, постой! Не спеши, иди и снова послушай, а вдруг ты не ошиблась, вдруг это наше спасение.

Юлька с сомнением посмотрела на Олесю.

– Вот это-то меня и пугает. С чего бы это ему оказаться здесь? Если бы он меня спасал, то на это не нужно четыре месяца. Тут что-то другое, тем более визит ночью всегда чреват последствиями. Хорошего от этого визита ждать не приходится. Да это и не он, я ошиблась. Сколько голосов похожих друг на друга, вот если бы на него взглянуть. Но на улице темно, хоть и горит костер, и лица не разглядишь.

– Значит нужно что-то придумать, – задумчиво протянула Олеся. – И я, кажется, знаю что.

– О, нет! Не вздумай выходить, это для нас опасно!

– Конечно, опасно, но еще хуже то, что мы не знаем, что вокруг происходит. Ложись и лежи, ты сильно больна, а я выйду за лекарством и, между тем, посмотрю гостей.

Олеся тщательно убрала свои волосы под платок, надвинув его на лоб и выставив свой живот, двинулась к двери. Оглянувшись на Юльку, она одобряюще ей улыбнулась. Выдвинув с петель свой запор, она чуть приоткрыла дверь, а затем, откинув в сторону летний занавес от комаров, шагнула за порог.

Возле костра на небольших подстилках сидели полукругом шестеро мужчин. Олеся сразу отметила, что трое из них были братья, в плену которых они находились, а трое были приезжие. Но приезжие сидели к Олесе спиной и лица их она не видела. Олеся неслышным шагом подошла к костру, на котором на веретене жарился целый баран, распространяя вокруг себя аппетитный запах жареного мяса.

Подойдя к Назар Баю, отцу Гульнары, Олеся несмело позвала его:

– Прошу прощения, что я перебиваю ваш важный разговор, но мне нужно попросить у вас, Назар Бай, лекарство для моей сестры, она плохо себя чувствует.

На мгновенье воцарилась тишина, которую тут же нарушил возмущенный голос Керима.

– Ты что себе позволяешь, женщина! Как ты посмела прийти сюда, где собрались одни мужчины!

Олеся всеми своими актерскими способностями придала голосу несмелые слезливые нотки.

– Я бы обратилась к вашей жене или к вашей матери, но они совершенно не понимают русский язык, поэтому я и обратилась к Назар Баю с просьбой дать лекарство для моей сестры.

– А что с ней случилось? – спросил один из гостей, поднимаясь на ноги.

Не поднимая головы, Олеся все же успела увидеть, что это был Марк. Стараясь не выдать себя голосом, Олеся, как и прежде, изменив его, проговорила:

– О! Она объезжала молодого жеребца, а конь был слишком норовист и скинул ее.

– Женщина объезжает коня?! Это что-то новое, наверно, у вас перевелись мужчины! – усмехнулся Марк.

– О, шакал! – прорычал Керим.

– Разреши мне помочь твоей сестре? – вызвался Марк, не обращая внимания на свирепый взгляд Керима и, шагнув в сторону юрты.

– Нет! – одновременно вскрикнула Олеся и Керим.

– Моей сестре поможет ее жених Назар Бай, возможно, она просто хочет сказать ему несколько слов о своих чувствах, – с явным смущением проговорила Олеся и отошла от мужчин к своей юрте, скрывшись в темном проеме двери. Но заходить во внутрь не спешила, а чутко прислушивалась к голосам у костра.

– Ты имел в виду эту женщину? – послышался голос Марка. – Так она русская, ты не говорил мне, что ребенок русский.

– Я говорил, если будет девочка, то она будет твоя, а мальчик не продается, мальчик нужен мне. – Олеся сразу узнала, говорил старший брат, Баймурат. – А русская она или еврейка, казашка, какая тебе разница.

– Пусть будет так, – снова заговорил Марк. – Но я хотел бы все знать об этих женщинах.

– Ты узнаешь о них все, но только не сейчас, а тогда, когда будешь забирать ребенка.

Олеся в ужасе попятилась в дверь юрты и вовремя, послышались шаги и в юрту заглянул Назар.

– Вот тебе анальгин и не вздумай снова выходить из юрты, если не хочешь неприятностей, глупая женщина.

Олеся схватила лекарство и поспешно закрыла вход, стараясь взять себя в руки, привалилась к стенке.

– Что там? – села на постели Юлька, в ожидании всматриваясь в Олесино лицо. – Что-то ты узнала не совсем хорошее?

– Ради Бога, тише! Вот лекарство, выпей таблетку, Назар принес, – подала Олеся пиалу с водой и таблетку анальгина.

– Что ты увидела? Говори, не тяни за душу! – проглотив таблетку, требовала Юлька.

– Видела, это Марк! – перешла на шепот Олеся. – Но он испугал меня сильнее, чем наши похитители. Он торгует детьми, вернее, он покупает моего ребенка, а для какой цели непонятно. Скорее всего, у него есть заказчики. Вот тебе и Марк.

– Ты не могла ошибиться, Олеся? – с сомнением спросила Юлька. – Может, ты что-то не так поняла или это был не Марк?

– Я не ошиблась, он чуть не вошел в наше жилище. А я сказала, что моей сестре поможет ее жених Назар Бай.

– Ты что, очумела! – возмутилась Юлька. – Какой жених?

– А что ты хотела бы, чтобы он вошел? Я так опешила, что не знала, как лучше. А потом, когда услышала его слова, поняла, нельзя ему знать, что мы здесь. Возможно, он нас ищет, но мы не должны показываться ему на глаза, пока не узнаем, чем он занимается, и зачем мы ему нужны.

– Ты права, – согласилась Юлька. – Все это очень странно, но как узнать больше?

– Надо подождать, он должен появиться здесь снова, тем более, если мы его заинтересовали.

– Ждать чего, твоих родов? А потом что? После родов, тем более, мы не сможем защитить твоего ребенка. Они его просто на просто отнимут. Нужно уходить раньше, выбрать момент, когда Керима не будет дома. Пока ты еще совсем не расползлась по швам. Конечно, ехать верхом будет опасно для твоего здоровья, но не менее опасно оставаться здесь. Знаешь, что я подумала? Необходимо пробраться в юрту Назара и посмотреть, что у него там, в аптечке, возможно, что-то есть стоящее.

– Тихо, – зашептала Олеся. – Мы забылись и обсуждаем наши планы тогда, когда рядом полно людей и любой может нас подслушать.

Они замолчали, прислушиваясь к ночным звукам. Мужчины, как видно, были заняты едой, так как изредка перекидывались незначительными фразами. Но понять, о чем они говорят было невозможно, так как мягкие стены юрты плохо пропускали звук.

– Светает, вот и прошла ночь, – глядя вверх, в отверстие для дымохода проговорила Юлька. – Останутся гости или уедут? Хоть бы быстрей уехали, хочется спать.

– По- моему собираются ехать. Слышишь, подвели коней.

– Точно, прощаются. Кончилось совещание шакалов. К чему пришли?

– Они давно пришли к соглашению, наверно, еще тогда, когда задумали похищение, – мрачно заметила Олеся.

– Но почему именно нас? Что на земле больше женщин нет?

– Это ирония судьбы, каждый, кто попадает в такую ситуацию спрашивает: «Почему именно меня?» Конечно, есть однозначный ответ, но мы его пока не знаем.

Олеся подошла к двери.

– Хочу еще раз взглянуть на гостей и заодно узнать, все ли уезжают.

– Не открывай. Все равно лица не увидишь, а так, то посмотри в слуховое окно, когда будут отъезжать, посчитаешь всадников.

– Это не то. Мне надо знать, кто остается, стоит ли опасаться или можно спать спокойно. Если Керим остается, то спокойствия нам не видать.

Олеся открыла дверь и, сделав щель, наблюдала за отъезжающими.

– Странно, – прошептала она. – Все собрались в дорогу. Посмотри, как одеты гости и как одеты местные мужики. Гости современные, не поймешь русские или казахи, а эти будто сошли со старинных полотен: куртка ниже колен.

– Гапан называют ее или бешмет, – вставила Юлька.

– А ты откуда знаешь?

– Гульнарка говорила, а завязка или шнуровка на поясе называется очкур.

– Очкур или учкур? – не поняла Олеся.

– Да какая разница, я сама точно не знаю. Зато вот эти лисьи шапки на голове называются папахи.

– Это я и сама знаю, черкесы тоже носят папахи, особенно пастухи. Как им в них не жарко? Голова, наверно, мокрая от пота. Брр, даже противно думать, – Олеся передернула плечами.

– Наоборот, эти шапки не прожигает солнце и голове прохладно. А Баймурат подпоясан платком, кушаком по их нему.

– Много ты выучила слов! – удивилась Олеся. – Тогда скажи, во что они обуты?

– Это сапоги из тонкой мягкой кожи, ичиги. Видишь, они с калошами, чтобы не промокали.

– Так на улице лето и дождя нет уже лет сто, – тихо засмеялась Олеся. – Они так вырядились специально для гостей, значит, знали заранее об их приезде. Уезжают! Слава Тебе Господи!

– Тихо, – Юлька дернула Олесю и закрыла щелку, в которую подсматривали. – Вышла бабка, эта ведьма видит сквозь стену, а слышит, как кошка мышей. Давай посмотрим в слуховое окошко.

Они прильнули к маленькому отверстию в стене.

– Унеслись все шестеро, остался Махмуд и женщины. – Юлька подошла к своей постели. – Можно, пожалуй, спокойно уснуть.

Олеся долго смотрела им в след.

– Где-то там свобода. Но сколько до нее? Керим уезжает на два или три дня. Значит, за день можно добраться до города. Какой это город? Юль, ты хорошо знала географию? – не поворачиваясь, спросила Олеся.

– Как все в нашем классе. Можно сказать, не была в восторге. А что?

– По Средней Азии, по карте, когда-нибудь путешествовала?

– Нет, мне больше нравилось побережье Черного моря, Крым, например.

– Жаль, – с сожалением протянула Олеся. – Знала бы все среднеазиатские города.

– Нам не нужно все. Стоит узнать один город, и будем знать, где мы находимся. А для этого нужно разговорить Гульнарку. Постараться взять ее хитростью.

– Ну, ну, попробуй. Ты уже ее пробовала разговорить, ничего не вышло. Не такая она дура, как мы о ней думаем. Она прикидывается дурой, чтобы не приставали к ней. А, может, играет роль, чтобы мы думали о ней так, как думаем. Давай спать, хоть часок вздремнем, пока еще раннее утро. Оторвись от своего созерцания природой.

Олеся закрыла окошко и села на постель.

– Знаешь, о чем я мечтаю?

– Знаю, о джинне в кувшине, чтобы перенес нас домой.

– Ты угадала, в общих чертах именно об этом мечтаю, попасть домой и чем раньше, тем лучше, – мечтательно вздохнула Олеся.

Они улеглись в свои постели.

– Ночь была длинной и утомительной, я не думала, что можно устать ничего не делая.

– Значит, закругляемся с разговорами и поспать, хоть чуть-чуть.

Они затихли, а на улице разгорался рассвет, выползая из-за горизонта. Солнце окрасило полнеба кровавыми бликами.

Утомленные бессонной ночью Олеся и Юлька уснули сразу же, стоило им лишь замолчать. Они не слышали, как к становищу подъехал Керим. И отпустив коня, задержался возле средней юрты, прислушиваясь к тому, что делается внутри. Ничего не услышав, он остался доволен.

– Заснули! Это хорошо. Наконец, я расплачусь с тобой, как ты того заслуживаешь, – тихо со злостью проговорил он и направился к своей юрте.

Фатима уже встала и ушла доить коров и кобылиц. Бабка пила чай и на Керима не обратила внимания. Он скинул с себя верхнюю одежду и, накинув на плечи халат, вышел из юрты.

Утренняя прохлада приятно холодила тело, разгоряченное ночным кутежом. Керим смачно потянулся и несколько раз развел руками, разминая плечи. Затем подперев руки в бока и расставив свои кривоватые ноги, он обвел хозяйским взглядом степь. Вдалеке пасся табун лошадей, в другой стороне отара овец. И он остался доволен своими пастухами, которые выгнали скот до рассвета. Посмотрел на потухший костер, где уже ничто не напоминает о ночном кутеже. Фатима успела все прибрать.

«Эх, неплохая баба Фатима, послушная, все успевает, но не может родить мальчишку. А ему нужен наследник. И жена не может родить, но не он виноват в этом. И пусть врачи твердят ему, что он не способен иметь детей, все это не правда. Он не верит врачам, это женщины попадаются такие, что у него с ними не совпадает кровь, а его жена вообще бесплодна».

Керим вздохнул, его угнетали такие мысли, и он старался не думать об этом. Но теперь у него появилась надежда, теперь он знал, кто может родить ему сына, а если повезет, то и двойню. Эта женщина здесь рядом, и хоть Баймурат запретил прикасаться к этим женщинам, а Назар строго следит за тем, чтобы с ними ничто не случилось. Он, Керим, знает, что братья сами не прочь заняться с ними любовью. То уродство, что скрывает чадра, придает им особый таинственный и невинный вид, и притягивает к себе не только взгляд. А под черной одеждой, спадающей с плеч свободным балахоном, угадывается стройное молодое красивое тело, которое может быть страстным.

Керим закрыл глаза, тяжело вдыхая через нос воздух. Он все решил тогда, когда Алехан позвала Назара якобы для того чтобы он дал Зулейке таблетку и тут же она проговорилась, сказав, что Зулейка невеста Назара. Нет, он не позволит Назару обойти его. Кто из них старше?! Он, Керим, значит, он не должен подчиняться младшему брату.

Керим подошел к юрте, где спали женщины, и припал ухом к двери. Ничего не услышав, он постарался открыть дверь. Она была закрыта.

«Эта дверь закрывает ветер, снег, но не сможет удержать мужчину. – усмехнулся Керим. – Он сам делал юрту и эту дверь, и знал, как ее открыть».

Через минуту он вошел в комнату, где спали женщины. С яркого света казалось в комнате темно. Но из верхнего отверстия, из дымохода, падал свет и в комнате стоял полумрак, и вскоре он отчетливо увидел на одеялах спящих женщин. Их тела были безупречны. Он переводил свой взгляд с одной женщины на другую. Алехан была беременна, как и его Фатима, но даже в полумраке было видно какая у нее нежная кожа и совсем еще девичья фигура. И беременность ее не уродовала, а наоборот, придавала необычайную сексуальность. Он перевел взгляд на Зулейку. В ней чувствовалась женщина, зовущая, тоскующая о мужской ласке. Фигура ее была безупречной. Один угол паранджи, скрывающей лицо отогнулся, открыв маленький аккуратный рот и часть щеки без шрама. Сердце Керима отчего-то глухо забилось, а в ногах появилась необычайная слабость.

«Что это? – с досадой подумал он. – Я что испугался? Или я действительно не похож на мужчину? Ну, нет, я сделаю то, что решил сделать. Не даром ведь столько вечеров подслушивал у двери, пока не узнал, что у этой женщины есть талант рожать мальчиков. У меня будет сын. О, Аллах, пошли мне сына или сразу двоих, на твое усмотрение».

И он шагнул к постели, где спала Юлька. Опустившись на колени рядом, он еще с минуту ее разглядывал, а затем, зажав ей рот сильной рукой, навалился на нее всем телом.

Юлька моментально проснулась, но никак не могла вырваться из цепких рук Керима. Он срывал с нее нижнее белье одной рукой, а другой закрыл ей не только рот, но и нос. Она стала задыхаться, била руками его по голове, по плечам, уцепилась ему волосы, но он был как каменный и на ее удары не обращал внимания. С силой раздвинул ей коленями ноги, и уцепившись за резинку тонких трусиков вместе с волосами рванул их в сторону. Юлька чувствовала, что теряет сознание, еще минута, и она уже не сможет сопротивляться. И тогда она судорожно сунула руку под одеяло и, выхватив нож, с силой сунула его куда-то в мягкую живую ткань насильника.

Тишину разорвал дикий рев боли. Керим дернулся, свалился с Юльки в сторону, схватившись за бок, орал, как недорезанный кабан.

Юлька вскочила на ноги, держа в руке окровавленный нож, другой рукой помогла встать Олесе.

– Ну что, кабан, чушка, свинья, я тебя прирежу! – в истерике кричал она. – Ты меня чуть не задушил, боров проклятый! Тебе захотелось моего тела? А я тебя предупреждала, чтобы ты близко ко мне не подходил.

– О! Она убила меня! Эта сучка меня зарезала! Тебе не жить! Вам обеим не жить, Баймурат отомстит за меня!

Олеся сразу оценила обстановку.

– Тихо! – крикнула она. – Заткнитесь оба! – она открыла нараспашку дверь, чтобы в юрте стало светло. – Покажи рану! – обратилась она к Кериму.

– Не подходи к нему! – закричала Юлька. – Он придушит тебя, как чуть не задушил меня.

– Замолчи! Мне нужно посмотреть твою рану. Не сиди, ляг на бок, чтобы кровь не шла в живот. Да, рана большая, срочно нужна операция.

– О! Я задушу вас прежде, чем сдохну сам! – кинулся к Олесе Керим.

– Я перережу тебе горло, если ты дотронешься до нее! – подскочила к нему Юлька.

– Если ты хочешь умереть, я не пошевелю и пальцем, умирай. Но если ты хочешь жить, то держись за свою жизнь, а не кидайся на женщин, не мешай мне. Дай сосредоточиться, дай подумать, как тебе помочь. Кто с тобой приехал? Назар Бай здесь?

– Нет, – скрежетал зубами Керим.

– Что здесь происходит? – прибежала на крик Гульнара, а за ней бабка и Фатима.

– Гуля, зови Махмуда, а вы срочно сюда чистые простыни, кипятите воду, давайте все лекарство, которое здесь есть и быстро, быстро, не стойте! – командовала Олеся, не заботясь о том, понимают ее или нет.

Но ее поняли и принесли все, что она просила.

– Шприцы есть, анальгин, пенициллин, новокаин. Вот, что мне нужно, новокаин.

Обработав рану, она прижала к ней чистую марлевую повязку.

– Держи рукой, пока мы тебя будем готовить к операции.

– Ты кто такая? – прорычал Керим. – Ты хочешь меня зарезать?

– Я хочу тебя зашить и не ори, не напрягай живот, кишки вывалятся! – и, повернувшись к женщинам закричала. – Не стойте, вытащите ваши столы, несите их сюда, я не могу нагибаться сильно, мешает живот. Ставьте оба вместе, застилайте простынею. Хорошо! Где Махмуд?

– Гульнара послала за ним, – отозвалась Юлька.

– Долго, долго! – и обратилась снова к Фатиме. – Неси водку, сколько есть, все неси. А ты, бабуль, приготовь кумган с кипяченой водой и мыло. Юль, помоги мне его раздеть.

– И не подумаю! – возмутилась Юлька.

– Юля, сейчас не время сводить счеты, еще не наступило время. Помоги его раздеть и уложить на стол. Фатима, помогай, вот так, прикрой его простынкой. Плохо, что всю ночь пили и ели, кишки полные, и не знаем, что там. Господи, помоги нам! Юлька становись рядом, мой руки, бабуль, сливай на руки.

– Постойте! – подбежала Гульнара. – Вот смотрите!

В руках у нее был металлический стерилизатор. Она открыла его, в нем были шприцы, пинцеты, скальпели, иглы и даже здоровенная круглая иголка. А самое главное в нем были какие-то нитки.

– Откуда у тебя это? – удивилась Олеся.

– Это дядя Мурат принес мне, я просила его.

Олеся взяла стерилизатор, налила в него воды и поставила на камни у костра.

– Прокипятим, а потом для верности еще промоем в спирте. Чему бывать, того не миновать. На этот раз мы его вытащим, другой раз ему не выкрутиться. От судьбы не уйдешь, – сливая воду, тихо говорила Юльке Олеся. – Теперь зальем сюда спирт и снова моем руки. А старуха-то молчит. Фатима, оказывается, не только понимает, но и говорит без акцента. Ты мне будешь помогать. Но не думай падать в обморок! – нервно говорила и говорила Олеся моя руки. Затем остановилась возле низеньких столиков, на которых лежал Керим. – Сейчас сделаем тебе уколы возле твоей раны, чтобы тебе не было больно. Махмуд становись у изголовья, и, если он начнет буянить, усмиришь его. Так терпи, сделаю несколько уколов, вот так, еще один и еще, потом скажешь мне спасибо, а сейчас ни о чем не думай. Можешь говорить с Махмудом, только не дергайся. Тампоны готовы, нитки есть, кумган с водой рядом. Ну, как, чувствуешь тело? Вот и хорошо и Олеся сделала разрез еще сильней.

– Ох! – побледнела Юлька.

– Я тебе сказала, не вздумай падать в обморок. Мне нужно посмотреть, не проткнула ли ты ему кишки. Тампон, еще один. Не вздумай рыгать, тогда точно его не вытянем. Слава Богу, ты проткнула только его брюхо, а кишки целы. Сейчас уберем кровь и будем зашивать. Керим, если хочешь, мы тебе вырежем аппендицит, а вообще- то не стоит. – толи шутила, толи говорила всерьез Олеся. – Вдела нитку, правильно, в кривую иглу. И аккуратно, как на шелковой рубашке, зашьем дырку в животе. Теперь сделаем укол пенициллина, чтобы не было воспаления, и наложим мазь, теперь повязку. Керим, не смей чихать, кашлять, сморкаться. В туалет нужно было сходить до операции, но я боялась, что у тебя дырка в кишках, поэтому боялась, можно ли тебе ставить клизму. Сейчас Фатима поставит тебе клизму, и ты сходишь прямо здесь, на столе, на клеенку, чтобы не дуло живот.

– Послушай, что ты говоришь, женщина? – возмутился Керим. – Как это на столе я буду оправляться? Ты что шутишь со мной?

– Мне не до шуток. У меня руки дрожат, и я еле стою на ногах. А ты если не хочешь, чтобы живот разошелся, пусть Фатима поставит тебе клизму. Но не в нашей комнате. Махмуд, найди две длинные жердины, перенесем столы в его юрту, а то нам негде переодеться. Ты, Керим, прежде чем что-то делать, думай головой. Запомни, если вдруг тебе снова захочется насладиться нашим телом, нож воткнется там, где зашить нельзя.

Все вместе перенесли Керима со столами в его юрту. И Олеся сказала уходя:

– Три дня есть только жидкое и никакого мяса, никакого спиртного. Вставать потихоньку через три дня. Моя миссия окончена. Через три дня можно показаться к врачу, до этого не советую садиться на лошадь.

– Постой, постой! Зачем врачу показываться?

– Чтобы он снял швы, чтобы посмотрел, все ли в порядке.

– А почему ты не хочешь посмотреть и снять швы? – недовольно спросил Керим.

– Потому что я не врач, – улыбнулась Олеся.

– Как это ты не врач? Ты же сказала, что врач!

– Конечно, я так сказала, а если бы не сказала, ты бы не дал себя зашить.

– О, шайтан! Что вы за женщины?! Разве может нормальная женщина спокойно заглядывать в кишки? – простонал Керим.

– Кто тебе сказал, что я спокойная? Я боялась тебя окончательно зарезать. У меня сейчас трясутся руки и ноги, я чуть не родила, когда увидела твою рану и кишки наружу. И мне нужно отдохнуть.

И не обращая больше внимания на Керима, который хотел еще что-то сказать, Олеся вышла на улицу. На костре уже кипел чайник. Юлька заварила чай и налила в пиалы.

– Не могу пить, слей мне на руки, мне кажется, что они у меня грязные.

Они тщательно вымыли руки и через силу выпили по чашке густо заваренного чая.

– Что теперь делать? – начала разговор Олеся.

– Надо уходить, пока он не двигается, когда встанет, пощады не будет.

– Верно, значит, ночью уходим?

– Уходим, – согласилась Юлька. – Он меня чуть не убил. Надо было оставить его с разрезанным брюхом.

– Нельзя. Это было бы убийство. А сейчас с ним все нормально, но ему не жить. Я увидела на его лице смерть. Сейчас он выкарабкается, но ненадолго.

– Что ты имеешь ввиду? – Юлька поставила пиалу с чаем, ожидая объяснения.

– Не хочу говорить об этом, возможно, все будет не так. Потом, не сейчас, дай мне успокоиться, да и тебя всю лихорадит, надо что-нибудь бы выпить.

– Вон сколько водки, – улыбнулась Юлька.

– Ты что, нам сейчас осталось напиться.

– Да я шучу, но бутылку нужно прихватить с собой в дорогу.

– А знаешь, что?! Простерилизуй-ка ты все инструменты, да возьмем их с собой.

– Верно! Я сейчас, не буду откладывать, – схватила Юлька стерилизатор и вышла на улицу.

– Сейчас бы заснуть, все тело болит, но нельзя, – самой себе говорила Олеся, собирая в дорогу вещи.

– К тебе можно? – послышался у двери женский голос.

– Фатима? Да ты соизволила заговорить со мной? Или по поручению Керима следишь за нами, вынюхиваешь, как ищейка? – почему-то разозлилась Олеся. – Теперь я вижу и слышу, ты отлично говоришь на русском языке.

– Потому что я русская и нахожусь здесь в таком же положении, как и вы.

– Ой, ли? – засомневалась Олеся. – Что же ты из себя строила хозяйку, а с нами не хотела даже словом перекинуться? Разве что-то изменилось?

– Выслушай меня…

– Не стоит, – перебила ее Олеся. – Я тебе не доверяю. И твоя история вряд ли покажется мне интересной. Мы уезжаем, и Керим не сможет остановить нас. А если Махмуд вдруг вздумает нас задержать, то я просто убью его. Он не успеет выхватить ружье. Если бы я захотела, то ни один мужчина не ушел бы сегодня живым. Они решили продать моего ребенка, я смогу защитить его. Ты еще здесь? Что еще тебе нужно узнать скажи, и я тебе отвечу сама, не нужно долго и нудно подслушивать.

Вошла Юлька и с любопытством посмотрела на женщин.

– Я что-то пропустила и по всей видимости интересное, Фатима, ты что-то хотела нам сообщить?

– Махмуд, Гульнара и бабка спят. Я подсыпала в чай снотворное и хочу ехать с вами. Меня разлучили с тремя детьми, их продали. Если я рожу снова девочку, ее снова продадут русскому, который приезжал вчера, а если у меня будет сын, он заберет его себе. В любом случае у меня снова отнимут ребенка.

– Но как же так, как может Керим продавать своих дочерей? – возмутилась Юлька.

– Это не его дети, он бесплодный. Он привозит сюда мужчин и заставляет меня спать с ними. Ему нужен наследник, у его жены нет детей, и она думает, что виновата в этом она.

– Но ты-то, почему все это терпишь? – не выдержала и закричала Олеся. – Почему не убежишь? Почему ложишься под мужиков, как безропотная овца под топор? Я бы убила его!

– Вы здесь уже четыре месяца, но ты не убила его, а даже спасла сегодня, хотя знаешь, что он уже продал твоего не родившегося дитя. А я убегала, первый год убегала при первой возможности. Он меня ловил и бил до полусмерти. Я лежала неделями, а потом снова убегала, и он опять ловил меня. Один раз я даже смогла добраться до города, но там у него много своих людей. Керим что? Он лишь пешка, а главный доставщик заказчиков Баймурат, его старший брат. Это он привез вас сюда и еще какой-то русский молодой парень. Он сказал, чтобы вас никто не трогал даже пальцем, чтобы вы не говорили, и чтобы вы не делали. Пока ты, Олеся, не родишь, а потом ваша судьба решится. Мне кажется этот парень сумасшедший. У него такой был смех, как у помешанного, даже мне стало жутко. Это хуже, чем плеть Керима. Он явно что-то задумал и задумал страшное.

Фатима замолчала, Юлька и Олеся тоже молчали, обдумывая то, что говорила женщина.

– Я еду с вами, можете снять свою паранджу, она, я знаю, надоела вам. А ваш шрам – это грим. Об этом говорил русский Баймурату. Назару и Кериму решили не говорить, что вы гримируетесь, чтобы у них не было соблазна. Назар не участвует в торговле детьми, но и не препятствует. У него умерла жена, и он все время тоскует о ней, остальное его не интересует. Я иду готовить коней в дорогу, помоги мне Юля, а Олеся соберет сумку с едой. Время идет, погоня за нами будет обязательно. Ах, да, вот ваши документы, я их вытащила из сумки русского в первый же день вашего приезда. Он решил, что обронил их в дороге.

– Подожди, Фатима! – остановила Юлька женщину, когда та повернулась уходить. – Столько во всем этом неясного.

– Не сейчас, – перебила Юльку Фатима, – нужно спешить, поговорим потом, когда будет возможность. Юля идем со мной, поймаем коней и возьмем с собой верблюда для поклажи. У меня почти все готово, – и она вышла.

Юлька с Олесей переглянулись.

– Мы что едем целым караваном? Так нас действительно догонят, – усомнилась Олеся.

– Ей видней, попробуем ей довериться, другого выхода нет. Мы не знаем дороги, не знаем даже, где мы находимся.

Юлька махнула Олесе рукой и тоже вышла.

«Ну, что ж, дело принимает неожиданный поворот. – Олеся рассеяно обвела глазами юрту. – Говорила мне мама, что не делается, все к лучшему. Насколько верна эта пословица?! И еще говорят, что во всем есть удел Божий. Ну, какой умысел в том, что мы оказались здесь, толи в Казахстане, толи в Туркмении?»

Олеся собирала продукты, но их у нее было мало, значит нужно заглянуть в другую юрту, решила она.