Читать книгу Тень Гамаюна - Людмила Евграфова - Страница 4

Боголюбов склонился над телом, лежащим вниз лицом. Короткая стрижка, майка, джинсы, кроссовки, словно у мальчишки, однако по очертаниям бедер это была женщина. Она застонала. Николай бережно перевернул ее на спину. Майка немного задралась к груди, в пространстве между джинсами и майкой виднелся голый живот. На пупке – пирсинг. Молодая женщина очнулась.

– Вы в порядке? – спросил ее Николай.

На него глянули испуганные огромные, нереального фиолетового цвета, глаза. Они скользнули по его лицу и застыли на созерцании небесных облачков. «Не глаза, а ляпис – лазурь с картин художников Возрождения» – отметил Боголюбов и повторил свой вопрос. Глаза снова испуганно скользнули по его лицу и остановились на губах, будто девушка по губам пыталась понять его вопрос.

– Нога болит, – тихо ответила она, приподнимаясь, и показала на левое колено.

– Встать сможете?

– Не знаю…

– Давайте, я вам помогу, – одной рукой он обхватил ее за шею, второй – под колени, и поднял с асфальта. Аккуратно посадил потерпевшую на заднее сиденье машины и спросил:

– В больницу?

– Нет, не надо…

– Вдруг, у вас перелом?

– Не думаю, скоро пройдет.

– Как хотите, куда вас отвезти?

– Н-не знаю, мне домой нельзя…

– Почему?

– Потому.

– Тогда куда, если не домой? Не оставлять же вас здесь на дороге?

– Отвезите куда – нибудь, мне все равно.

– Я еду в Кировск.

– Хорошо.

Николай тронул машину с места и посмотрел в зеркало. Девушка обхватила больное колено рукой и закрыла глаза. Миловидное лицо, темные волосы. Николай подумал, что, если бы не гримаса боли, кривившая рот, ее можно было бы назвать хорошенькой. Николай не стал расспрашивать, отчего она как сумасшедшая выбежала на дорогу, не обращая внимания на проезжающие машины. Вины своей он не чувствовал. Шоссе не для пешеходов! Сама виновата, нечего на трассу выскакивать, словно черт из бочки. Вот довезет он ее до центра Кировска, и пусть себе идет на все четыре стороны. Чужие тайны его абсолютно не интересовали. Своих полно. Вся эта история на дороге была совсем некстати. Да и занимать голову еще одной проблемой не хотелось!

Время от времени, оторвавшись от шоссе, он смотрел в зеркало на заднее сиденье, проверяя, все ли с девушкой в порядке. Она сидела, все так же закрыв глаза, и молчала. Так и не проронила ни слова до самого Кировска.

Боголюбов притормозил у площади.

– Вам здесь удобно выйти?

– Да, – сказала девушка и открыла дверцу машины.

Поставив на землю правую ногу, она осторожно опустила вниз левую. Поддерживая себя за спинку сиденья, попыталась встать. Николай терпеливо ждал, когда она справится с этой задачей. Девушка выпрямилась, оторвала руки от спинки сиденья и упала. «Черт, – подумал Николай, – перелом, наверно! Вот «лихо» навязалось»! Он вышел из машины, поднял «лихо», открыл дверцу переднего сидения, засунул внутрь салона сопротивляющуюся девушку и поехал искать дежурный травмопункт.

Вечер пятницы для посещения травматологического пункта был точно не лучшим временем. Но выбирать не приходилось. Притормозив у амбулаторного крыльца, Николай помог девушке выбраться из машины. Не обращая внимания на ее протесты, понес по лестнице на руках. Девушка была совсем легкой, и он без усилий преодолел десять ступеней наверх, к входной двери. В просторном помещении, отделанном белой кафельной плиткой, кроме шкафчика, стола и кушетки ничего не было. За столом, позади кушетки сидела дородная медсестра и читала. Увидев посетителей, она захлопнула детектив, на обложке которого Николай разглядел голову женщины с растрепанными белыми волосами, ниже – мужской труп, а под названием: «Со мной не соскучишься» – раскрытую книгу и стилет на ней. Медсестра вопросительно посмотрела на Николая. Он осторожно опустил пострадавшую на черный дерматин кушетки, и попросил:

– Пожалуйста, отвлекитесь на минуту, посмотрите у девушки левую ногу. Там, возможно, закрытый перелом.

– Я что вам, рентген? – возмутилась медсестра.

– Ну, вы же медицинский работник, это ваша обязанность, – строго напомнил ей Николай. – Если вы здесь сидите, значит, что – то понимаете в этом? – Это прозвучало торжественно, почти как: «Если звезды зажигают, значит, это кому – нибудь нужно». Медсестра невозмутимо ответила:

– Приходите со снимком, тогда и посмотрю.

– Вот так? Хорошо, где же можно сделать снимок?

– Сегодня нигде. В понедельник с утра в поликлинике.

– Так до понедельника и умереть можно.

– А что я могу?

– Сделайте девушке хотя бы обезболивающий укол.

– Лекарства все на учете, я не могу каждому прохожему с улицы уколы ставить. На всех не напасешься, – она отвернулась и демонстративно открыла детектив, всем своим видом показывая, что аудиенция окончена.

– Сколько? – спросил Николай.

– Двести пятьдесят, – равнодушно бросила медсестра.

Николай достал бумажник, отсчитал деньги и положил их на страницу раскрытой книги. Все это время его невольная спутница молча сидела на кушетке и, казалось, совсем не слушала разговор.

Медсестра положила деньги в карман халата, подняла свое дородное тело и направилась к шкафчику.

– Выйдите, пожалуйста, – вдруг тихо попросила девушка, – мне нужно снять джинсы.

Николай смутился. Он совсем забыл, что даже в такой ситуации, как эта, девушки могут стесняться чужих мужчин. Конечно же, укол будут ставить в надколенную мышцу, а для этого потерпевшей придется раздеться.

– Покричите меня, когда будете готовы, – строго сказал Николай и вышел в коридор.

На стенах перед дверью были развешены плакаты, рассказывающие о несчастных случаях на воде и напоминающие, как делать искусственное дыхание утопшим. Утопленники были, как и полагается, бело – синюшными, а спасители, все как один, походили на смелых героев из серии: «пионер – всем ребятам пример». Поскольку больше разглядывать было нечего, то Боголюбов углубился в чтение сей памятки. Вдруг судьба сведет его еще и с утопленницей? Теперь он уже точно знал, что никто ни от чего в этой жизни не застрахован.

– Войдите, – зычно прокричала через минуту медсестра. Николай облегченно вздохнул и пошел в амбулаторию.

– Документы у вас есть? – бросила в пространство спасительница в белом халате, – как мне вас в журнал записать? – этот вопрос уже был адресован непосредственно к потерпевшей.

Документы? Действительно, что за личность Николай подобрал на дороге? Инопланетянка какая – то неразговорчивая. Странное существо, выскочившее на его беду из леса. Юная Баба – Яга, Костяная нога! Тьфу, пока еще не костяная! Лесного хозяина зовут лешим, а дух женского рода – лешей? Есть ли у «лешей» документы, подтверждающие личность? У современных леших не только документы, и пластиковые карты «Виза», наверно, имеются! На ее плече болталась какая – то сумка, но, как у многих женщин, там могло быть все что угодно, кроме того, что нужно.

– У меня здесь автомобильные права, – тихо произнесла девушка, прикоснувшись локтем к джинсовой поверхности сумки.

Надо же! Права! А где – нибудь в кустах спрятана ступа с вечным двигателем!

– Давайте права, – строго приказала медсестра.

Девушка сняла с плеча сумочку, положила ее на кушетку рядом с собой и попыталась открыть молнию. Молния не поддавалась.

– Не могу, заело – жалобно посмотрела она на Николая.

– Дайте сюда, – он увидел, что пластиковые зубчики молнии сместились и не пускали замок.

– Придется вскрывать, – сказал он.

– Вскрывайте, – разрешила она.

После некоторых усилий Боголюбов извлек из сумочки ключи, автомобильные права и лежавший там темно – синий диплом. Проигнорировав всяческие приличия, Николай раскрыл корочки диплома. Да простит ему Бог! Любопытство и профессиональный интерес исследователя разных документов нестерпимо призывали его сделать подобный шаг. Диплом свидетельствовал, что обладательница его закончила консерваторию по классу фортепиано. Молодая Баба – Яга была с высшим музыкальным образованием! Приятные изменения произошли в лесном царстве!

«Гриднева Алина Владимировна», – вслух прочитал Николай.

– Место жительства? – спросила медсестра.

– Санкт – Петербург, улица Победы, дом тринадцать, – ответила девушка.

– Год рождения?

– 1981-ый.

– Учитесь, работаете?

– Ни то, ни другое.

– Тунеядка, значит? – довольно резво для ее комплекции развернулась к ней медсестра.

– Это раньше бы меня так назвали, – устало вздохнула девушка, – а теперь я свободный художник.

– Развелось тут художников, проходу нет, – проворчала богиня клизм, уколов и примочек, – все, можете отправляться.

Николай хотел, как прежде, взять девушку на руки, но она воспротивилась. Тогда он приказал держать его крепко за талию и осторожно повел вниз по лестнице, к машине. У машины они остановились. Приключение окончено, первая помощь оказана, можно разбегаться в разные стороны. Девушка вскинула на Николая фиолетовые глаза и тихо вымолвила: «Спасибо». Николаю почему – то стало жаль ее.

– У вас в Кировске есть знакомые? – спросил он.

– Нет.

– А что вы собираетесь с больной ногой в чужом городе делать?

– Не знаю, еще не решила…

Николай зажмурил глаза от бившего в лицо закатного солнца. Елизавета Матвеевна не одобрила бы его поступка. Бросить, на ночь глядя, сбитую на дороге девушку – непорядочно. Да и внутренние убеждения не позволяли ему этого сделать.

– Вот что, Алина Владимировна, – назвал он ее по имени – отчеству, усвоенному из диплома об окончании консерватории, – вы поедете сейчас со мной. Не бойтесь, я не маньяк, не людоед – я ученый. В доме, недалеко отсюда, живет моя матушка, она будет несказанно рада поухаживать за вами, а моя совесть останется чиста. Пожалуйста, не отказывайте мне в возможности проявить милосердие и помочь ближнему, – последние слова Боголюбов произнес с иронией, – если бы не я, вы, возможно, трассу проскочили бы благополучно. Меня зовут Николай Петрович Боголюбов, извините, что не представился раньше. Будем знакомы! Ну, как, согласны?

Алина удивленно посмотрела на него. На ее лице последовательно сменилась гамма противоречивых чувств. После укола ей, кажется, стало немного лучше, первоначальная бледность исчезла, щеки порозовели. Нестерпимо сияла ляпис – лазурь глаз. Николай в замешательстве перевел взгляд на ее худенькие, вздрагивающие плечи.

Девушка стояла и думала, что будет она делать в этом самом пресловутом Кировске? Где проведет ночь? Надо было сразу попросить этого человека отвезти ее в Питер. А теперь уже поздно. Может, принять его предложение? Стоит или не стоит связываться со своим спасителем? С одной стороны, она ничего не знает о нем, это плохо, с другой стороны, человек, потративший на нее столько времени и сил, по всей вероятности, не опасен, на него можно положиться. Хотя, за ласковыми речами вполне может скрываться злой умысел. Ей говорили об этом не раз. Чаще всего на обходительные манеры, ласковые речи люди и покупаются. А потом сожалеют об этом, если остаются живы. Как быть? Обстоятельства не дают никакой возможности для отходного маневра! Опять же, с детства она усвоила, что нельзя быть неблагодарной!

Она подняла глаза и неуверенно кивнула ему головой.

– Вот и славно, – проговорил Николай, – матушка ждет меня к ужину. Подкрепитесь немного, отдохнете, а завтра посмотрим, что с вашей ногой делать.

Алина почти без помощи Николая села на заднее сиденье, обняла себя руками, словно пытаясь согреться, и уставилась в окно. Ее трясло от пережитых волнений и от неизвестности, которая ждала.

– Вам холодно? – спросил Николай, – закрыть форточку?

– Да, – односложно ответила она.

Девчонка легко одета, словно на пляж собралась, а к вечеру ветерок поднялся, – подумал Боголюбов. Порылся в сумке и бросил ей теплый свитер.

– Оденьте, согреетесь, – он повернул ключ зажигания и тронул машину с места.

Алина натянула через голову свитер, утонув в нем как в бабушкином платье. Сидела, словно нахохлившийся воробей. Николаю стало смешно. Он вырулил на шоссе. Наверно, Елизавета Матвеевна удивится его неожиданному приезду в паре с юной особой. О ней ему самому ничего неизвестно. Есть у нее автомобильные права и диплом. Ну и что? Оба эти документа легко можно приобрести у некоторых людей по сходной цене. Так кто же она, эта нахохлившаяся девица, напуганная чем – то, или кем – то до полусмерти, и не желающая с ним разговаривать? Может, матушке удастся простимулировать ее вопросами? – Николай оглянулся на спутницу, – сегодня девушке надо дать возможность придти в себя, успокоиться и хорошо выспаться.

Он тихонько включил радио. В пол – уха слушая музыку, опять вернулся мыслями к раскопу в Старой Ладоге. Боголюбов уже давно знал, что История, излагаемая в учебниках, часто бывает искажена, так же, как и древние летописи, легшие в ее основу. Древние источники извращают или скрывают правду, в угоду тому или иному правителю. Летописцы представляли первых русских князей «белыми и пушистыми», оправдывая предательство, братоубийство, клятвоотступничество особой необходимостью. Так повелось в русской земле от начала христианства и до наших дней. Неточности, исправления и поправки старых летописей и хроник можно было опровергнуть только фактами. Новые находки, как свидетели того или иного времени, проливали свет на события, описываемые в сводах и давали зачастую прямо противоположную, или отличную от летописных выводов, оценку. Например, к вопросу о смерти Вещего Олега Лаврентьевская летопись сообщает, что умер он в 912 году и похоронен в Киеве на горе Щековице. Новгородская летопись противоречит этому, уверяя, что преставился князь Олег в 922 году в городе Ладоге, где и похоронен! Разница даты смерти равна десяти годам, местом погребения названы два весьма далеких друг от друга города, оба претендующие на старшинство. Где правда? Правда, возможно, в третьем источнике, подтверждающем или опровергающем первый. К сожалению, такой источник пока не найден! Скорее всего, в русской истории действовало несколько князей с именем Олег, которых объединили одним прозвищем – Вещий. Иногда неточности закрадываются в летописи из – за того, что мир славянский был велик, а сношения в нем – затруднены, вследствие разорванности связей между несколькими центрами развития цивилизации. Поэтому невозможно без сомнения доверять старым рукописям. Мышление средневекового человека отличается от современного. То, что для нас логично, в те времена казалось полной нелепицей и наоборот. Кроме того, старые летописи – это собрание преданий, историй, поражений и побед князей, часто выдуманных, в которых даже отсутствовали даты.

Нежная, грустная мелодия полилась из радиоприемника. У Николая неожиданно сжалось сердце. Какое – то тревожное предчувствие грядущих перемен охватило его. Пронзительно, с чарующей неземной вселенской печалью пела флейта! Как будто это был голос Всевышнего, тоскующего в черном Космосе о том, как нестерпимо его одиночество, как непослушны и легкомысленны, созданные им, по собственному образу и подобию, его земные дети. Как легко нарушают они Божьи законы, и гораздо больше усилий предпринимают к погибели, чем к спасению. Негромкие звуки неумолимо проникали в салон автомобиля и заполняли все, без остатка, пространство. Это был голос, рассказывающий о непонятном и неразгаданном людьми Величии Вечности. Боголюбов слышал и раньше эту мелодию, и она всегда заставляла его грустить.

– Альбиони, адажио, – вдруг сказала, ни к кому не обращаясь, Алина.

– Что? – очнулся Николай.

– Я говорю – это музыка Альбиони.

– Да. Красивая музыка. Только очень печальная.

– Печальная, – согласилась девушка, – в гармонии всегда много печали. Лишь хаос бывает восторженно ликующим в своей первозданной дикости.

– Вы пианистка?

– В некотором роде.

– Почему в некотором?

– Согласно записи в дипломе, а на самом деле я – неудачница…

– Кто это сказал?

– Один человек.

– Человеку свойственно ошибаться! Вы что, воспринимаете его слова как приговор?

– Я ему всегда верила.

– Он кто? Гуру?

– Он мой отец.

– Это серьезно.

Николай повернул машину направо. Заходящее солнце висело над Невой. Если бы его спросили, на каком берегу стоит родительский дом, Боголюбов бы задумался. Именно на этом левом берегу, если проследить путь реки по карте, стоял Зимний дворец. Река, вытекая из Ладожского озера, делала петлю вниз, снова поворачивала на север и в Финский залив входила противоположными берегами. Восточный берег становился в устье реки западным, но при этом не менялось местами понятие правый и левый, поскольку эти понятия определялись не сторонами света, а течением.

Николай проехал вдоль ограды, остановил машину перед высокими воротами, и сказал:

– Приехали.

Алина неуверенно огляделась. Двухметровый кирпичный забор скрывал чью – то чужую жизнь, чьи – то радости, боли, печали. Там был незнакомый мир, незнакомые люди. Там было – неизведанное. Ворота открылись, машина въехала во двор. От крыльца со всех ног бросилась мохнатая большая собака.

– Наш Рекс, – представил Николай пса, – хотите с ним познакомиться? Если вы понравитесь Рексу, то понравитесь и моей матери.

Однако девушка не торопилась покидать машину. Она настороженно смотрела на ластившегося к хозяину пса, как будто раздумывая, стоит ли вообще делать этот шаг.

– Вы что, боитесь? – спросил ее Николай.

Как точно он определил ее состояние. Она боялась! Она боялась всего – неудачи, собак, ездить в метро и на лифте, летать на самолетах, разговаривать с незнакомыми людьми. Страх поселился в ее душе с детства, и было это следствием планомерного материнского воспитания. Мать внушала ей, что люди злы, завистливы, что они только и ждут, чтобы столкнуть другого в пропасть. Подругам верить нельзя, они приходят в дом, становятся необходимыми, а потом, зная твои больные места, безжалостно бьют тебя именно туда, где очень больно, чтобы сломать, использовать и подчинить. Лучший друг девушки – это рояль. Он не предаст, не изменит, не ударит. Отец постоянно был в командировках и не особенно вникал в методы материнского воспитания. Алина росла послушным ребенком, со временем даже научилась скрывать свои страхи. Мать не догадывалась, что внешние проявления характера дочери часто не соответствовали ее внутренним переживаниям. Все свои переживания Алина раскрывала в музыке. У нее выработалось особое прикосновение к клавишам – особое туше. Поразительная кантилена в «легато», и блестящая звонкая россыпь звуков в «стаккато». Минимальные внешние эффекты при глубоком внутреннем погружении. Правда, там, где область звуков заканчивалась, она предпочитала тишину. Закрытость Алины вызывала некоторые трудности у сокурсников при общении с ней, но за безупречный музыкальный вкус и высокий профессионализм, ей прощали эти недостатки. Педагоги прочили ей хорошее будущее, однако Алина не оправдала их надежд, пропустив из – за своих страхов конкурс имени П. И Чайковского, который бы, в случае победы, сделал ей имя и дал возможность подписать неплохие контракты. Отец, разобравшись, наконец, в проблемах дочери, устроил разгон жене, досталось от него и Алине. Он назвал ее трусихой, неудачницей, место которой в собесовском архиве. Уж там – то ее безопасности точно ничего не угрожает. Потом подумал и добавил, что, пожалуй, и в собесе на ее голову может какой – нибудь гроссбух упасть. Как можно быть такой никчемной!

Алина растерялась. Отец, который, в отличие от матери, в детстве всегда одобрял ее и поддерживал, стал каким – то нервным. Предательски вынес ее страхи на всеобщее обсуждение! Именно тогда, когда она меньше всего ожидала этого. В доме праздновали ее двадцать пятый день рождения, и дом был полон гостей! По такому случаю собрались родственники, бывшие однокурсники. Близких друзей у Алины не было – только Антон, с детского садика сосед по горшку. Отец спросил, что она собирается делать теперь, после окончания консерватории? Алина сказала, что не знает, как быть дальше и что делать. Безрадостно так сказала, не веря, как обычно, в свои силы. Он почему – то накричал на нее. Это было ужасно, неожиданно и обидно. В один момент отец разрушил ту нить взаимопонимания, которая всегда была между ними. Предал ее! Сколько лет он был для нее богом – любящим, всепонимающим и всепрощающим, а тут…

Не помня себя от стыда и жалости, девушка выскочила из дома, села в машину и поехала, куда глаза глядят. Так глупо, по – детски, она решила порвать с чувством нестерпимой обиды, с психологической травмой, нанесенной самым близким человеком. Помотавшись без смысла по городу, Алина вырулила на проспект Славы, миновала Ивановскую улицу, притормозила у обочины Народной, и, сообразив, что домой возвращаться категорически не хочет, заглянула в записную книжку мобильника. Был вариант отправиться на дачу к новому ученику, позаниматься с которым, ей предложили накануне. Созвонилась, выехала за город, но, плохо зная дорогу, свернула куда – то не туда. В довершение всех неприятностей – закончился бензин. О том, что было дальше, лучше не вспоминать!

– Коленька! – раздался со стороны крыльца голос, – родной ты мой, приехал! – Елизавета Матвеевна радостно семенила навстречу сыну, раскинув руки. Он подхватил свою сухонькую мать и закружил.

– Что ты, что ты, отпусти меня, – заохала матушка. Николай поставил старушку на землю.

– А загорел – то как! – с удовольствием констатировала она, оглядев своего любимого сына. Повосторгавшись еще немного, и вскоре насладившись радостью встречи, Елизавета Матвеевна бросила осторожный взгляд на открытую дверь автомобиля, там точно кто – то сидел. Каково же было ее удивление, когда на сидении она разглядела молодую девушку, закутанную в Николенькин свитер.

– Это кто к нам приехал? – с радостной нескрываемой надеждой спросила она. Николай усмехнулся. Ну, никакой конспирации матушка не признает. В каждой знакомой видит будущее счастье своего сына. По мнению матушки, он настоящий нелюдим. В обществе бывает редко, так, где же найдется та женщина, что оценит его по заслугам? И, если рядом с сыном появлялась какая – нибудь особа, матушка начинала строить далеко идущие планы. Правда, особы рядом с Николаем все были или ученые секретарши, или канцелярские крысы, или зачуханные студентки, но Елизавета Матвеевна знала – любовь к Николаю придет! Он сам найдет свою женщину. Так было с его отцом – Петром Петровичем, с дедом и прадедом. Любовь к ним приходила поздно, но это была настоящая любовь!

– Познакомься, мама, – Николай помог прихрамывающей девушке выйти из машины, – это Алина Владимировна Гриднева, пианистка и по совместительству – стайер – любитель. В результате ее неосмотрительного марафона, мы столкнулись на проезжей дороге. У Алины ушиблена нога, и она очень нуждается в твоей опеке.

Пес подошел к Алине, обнюхал ее, вильнул хвостом и лег у ног рядом. Сие признание собаки, что Алина свой человек, не прошло для Елизаветы Матвеевны бесследно. Она всплеснула руками и сказала:

– Пойдемте в дом, здесь вас никто не обидит.

По деревянному, крашенному коричнево – охристой краской крылечку, Алина прошла на веранду, затем в небольшую кухоньку, где, по всей вероятности, было царство Елизаветы Матвеевны. Над столом, накрытым веселенькой клеенкой, висели в ряд начищенные сковородки, ситечки, половники, ковшики. Слева и справа от стола расположились стеллажи с посудой, ведрами с колодезной водой, стояли прозрачные банки с крупами, солью, сахаром. От всего этого повеяло на Алину таким домашним теплом и сердечностью, такой простотой и обстоятельностью, что она сразу успокоилась. Елизавета Матвеевна открыла следующую дверь, и они вошли в столовую. Карминно – красная печь по правую руку от входа сразу привлекла внимание Алины. На печи весело смотрелись гончарные изделия – расписные вазы, горшки, миски. В многочисленных вазах тонко благоухали свежие цветы, срезанные Елизаветой Матвеевной к приезду сына. Слева, у окна стоял обеденный стол, а во все стороны из столовой вели двери в другие комнаты. – «Удобно, – подумала Алина, – хочешь, не хочешь, на улицу попадаешь через столовую, она объединяющий центр семьи».

Комнатка, в которую привела девушку Елизавета Матвеевна, была маленькой, уютной, с окном, выходящим в сад, с большим старинным зеркалом до потолка и такой же старинной кроватью.

– Располагайтесь, вот вам полотенце, умывальник на кухне. Банька протоплена к приезду Коленьки, если хотите помыться сейчас, до ужина, то, как раз успеете, пока я собираю на стол.

Ужинали на террасе. Августовские комары были уже не такие кровожадные, поэтому Елизавета Матвеевна не стала зажигать сосновые шишки. Легкий ветерок отгонял самых настойчивых насекомых, и неспешная трапеза ничем не омрачалась. Вдруг Елизавета Матвеевна всплеснула руками, вспомнив о чем – то, и побежала на кухню. Через минуту перед Николаем стояла тарелка с жареной докторской колбасой.

– Чуть не забыла, – проговорила матушка, – твоя любимая. Она повернулась к Алине, – он в детстве заснуть не мог, если я ему на ночь докторской колбаски не поджарю. Глядя на своего большого сына, Елизавета Матвеевна глубоко вздохнула, как человек, свято исполнивший свой долг. Николай ласково посмотрел на матушку и сказал:

– Спасибо, мама. Ты иди, мы еще посидим здесь.

Старушка собрала грязную посуду и понесла ее к летнему водопроводу под старой яблоней. Там была установлена раковина, предназначенная специально для хозяйственных нужд.

– Рекс, – позвал Николай. Пес подбежал, виляя хвостом. Николай, оглянувшись на мать, бросил собаке колбасу.

Поймав недоуменный взгляд Алины, он пояснил:

– Терпеть не могу колбасу, но не хочу матушку обижать. Я «Докторскую» переел в детстве, меня от нее тошнит.

Алина впервые за сегодняшний день улыбнулась.

Часам к одиннадцати вечера женщин потянуло ко сну. Николай, дождавшись, когда в доме воцарится тишина, поднялся на второй этаж, в свой кабинет. Зажег настольную лампу, бережно извлек из сумки старую рукопись, привезенную из Франции, и открыл ее.!

Старая тетрадь Иллариона Боголюбова содержала не что иное, как переписанное, с какого – то ему одному ведомого литературного источника, своеобразное изложение жизни и смерти князя Андрея Боголюбского.