Читать книгу Древесные улицы - Людмила Ланская - Страница 2

Филин сидел на берегу озера, окруженного самыми старыми и косматыми ивами во всей округе. Зеркальная водная гладь была недвижима. Над белоснежными, словно изваянными из воска, кувшинками закружили голубые стрекозы. Их прозрачные переливчатые, похожие на витражные стеклышки, крылья мерцали от каждого движения. Стрекозы едва касались лапками воды, отчего по ней шли тончайшие кольца. Хрупкий крошечный мир, вобравший в себя жизнь насекомых, капли росы с радугой на поверхности, дуновение ветерка, трепет лепестков и тонкую сладкую струйку цветочного аромата, которую если сфокусироваться и настроиться на нужную волну, как учила бабушка, можно было разглядеть даже в таком плотном мареве. Филин способен был на это даже через стекла круглых очков, а может и благодаря им, любила подбадривать бабушка, носящая похожие очки.

Магия присутствовала в каждом из микромиров, прячась от докучливого или небрежного обращения, как улитки в панцирь. В обращении с магией необходимо быть предельно осторожным и благодарным, тогда она откроется тебе навстречу невиданной радугой красок и палитрой оттенков. Но в последние несколько месяцев бабушкины учения стали докучать Филину. Постоянное наблюдение за мельчайшими изменениями, радужными вспышками и переливами в местах, где было темно и неприглядно в первые секунды, постепенно вызывало неизменную утреннюю, а следом и дневную сонливости. Утомление от чрезмерной практики сказывалось на его настроении и в отношении к окружающему миру в целом. Главным стало появление, или лучше сказать, обнаружение на горизонте раздражителя – такой яркий, яростный, лучистый, приветливый и светлый одновременно, отчего Филин щурился, опускал глаза в землю, бродил, словно пьяный после столкновения, мечтал запрятаться поглубже в темноту собственного «панциря». В таких случаях хорошо помогали плавательный марафон на озере, разнообразные беседы с соседской девчонкой Мистикой, вот уж кто умел отвлечь вопреки убеждению, что дружить с девчонкой в его возрасте… странно. Мальчишки-одноклассники считали, что с девчонками-ровесницами либо воюешь, либо влюбляешься в них и уже воюешь за то, чтобы соперники не увели на свою сторону.

Мистика была нейтральной во всех отношениях. Непривлекательной, странноватой, верной слову и поступку, свойской. А еще она была старше него на полтора года и любила, несмотря на мрачный вид и черную одежду даже в жару, поболтать о прочитанном, услышанном, увиденном, выдуманном… Филин вздыхал, чертил носком кеда круги на песке, мечтал о банке холодного кофе, зевал так широко, что Мистика всякий раз вскидывалась, грозясь: «Когда-нибудь рот порвешь. Кто зашивать будет?» Филин хмыкал, поправлял очки на переносице и кепку на затылке, парируя: «Найдутся умельцы. Не грузись так». Мистика фыркала, картинно растягивала пальцами с облупленным фиолетовым лаком на обломанных ногтях уголки рта, потом вдруг указывала на белесые сгустки тумана над водой, завороженным шепотом приговаривая: «Духи утопленников». С ней было и весело, и спокойно. Иногда она, конечно, пугала его не на шутку байками из склепа. Филин, в свою очередь, не рассказывал ей про ауру, магические следы и прочее, чтобы не надоедала лишний раз, а может просто, чтобы не сочла чудиком. Он был младше, ниже ростом, носил очки в никелированной оправе и большую бордовую кепку, худой, пластичный и если присмотреться чуть внимательней, женственный, как девчонка, красивый даже, в частности для подростка. В школе ученики и учителя звали его просто Фил, матушка кликала Совенком, и лишь на Улице Ив он мог с гордостью носить полное имя – Филин, потому что здесь он чувствовал себя полнокровной, цельной личностью, в чьих жилах цвела и крепла… магия. Он бы и рад был кому-нибудь довериться, облегчить душу, но пока что не нашел такого человека, бабушка была не в счет.

Подул вялый сквозняк, и стрекозы вдруг исчезли. Мелькнула из ниоткуда бабочка-капустница, пропорхнула среди сочно-зеленых листьев, задела крыльями острые травинки и взметнулась ввысь неуклюже. Бабушка рассказывала Филину, когда он был совсем маленький, что эти бабочки – заблудшие души между миром живых и мертвых. Их призрачная красота недолговечна. Если за сутки они не разыщут проход в мир мертвых, то никогда не сумеют переродиться вновь.

– Тех, что мы с тобой видим, но не видят другие люди, это сбившиеся с пути души. Когда ты станешь старше, я покажу тебе, как можно помочь им без особого вмешательства, направить к проходу на «ту сторону».

Сказав это, она неизменно подмигнула и закачалась в кресле-качалке, сматывая в клубок лавандовую пряжу. Филин сидел рядом на табурете, сцепив руки за головой, блаженно пускал мысли вдаль, особо не задумываясь над словами родственницы. Дар его тяготил, обострял углы, но и закалял характер. Дар этот пугал маму. Что толку видеть то, чего другие не в состоянии различить? Как это может помочь ему самому в жизни? Бабочки-души, радуга огоньков. Вот дедушка мог слышать воду там, где её, казалось, не могло быть и в помине. И что по итогу? Вода забрала его. Слопала жертву, выплюнув останки.

– …А всё потому, что заигрался! Нечего было хохотать с русалками. Речные и озерные нимфы куда коварнее морских. Попомни мои слова, когда вновь пойдешь рыбачить.

Из-за этой присказки бабушка запрещала Филину с Мистикой ходить к озеру после заката. Но они все равно изредка нарушали её запрет, иначе, как можно было хотя бы мельком увидеть-услышать озерных нимф-хищниц. Филин отслеживал по календарю новолуния, и они отчаливали. Мистика в такие ночи тряслась, как осиновый лист. Вовсе не от страха, нет. Она вообще была закаленной в этом плане. Филин тайно завидовал. Тряслась девочка от слишком много выпитого кофе.

– Чтобы не уснуть на самом интересном месте, – поясняла она, выстукивая желтоватыми зубами дробь.

При этом она пыталась улыбнуться, выходило жутковато. Темные раскосые глаза её делались совсем узкими, прячась за скулами, точно полумесяцы за пиками гор.

Филин хмыкал и шел вперед, потому, что ночью видел лучше, чем днем. Главное солнечного раздражителя не было, не могло быть, поблизости. Раздражитель была хорошей девочкой, чистила зубы на ночь, надевала сорочку и ложилась безмятежно спать в уютненькую кроватку со свежевыстиранным бельем. А вот Мистику ничто не смущало, и она преспокойно дружила с ними обоими. Санни она знала дольше, чем Филина, никто не мог отменить тот факт, что они были ровесницами, наверное, это решало многое… Может быть, если их вылазки дали утвердительный результат, тогда Филин перестал бы ерничать, принял бы свой дар, смог бы скорректировать волны ауры, идущей от Санни. Слишком теплой, какой-то медовой, карамельной, пшеничной ауры.

Ничего не происходило. Филин сник, стал спотыкаться, кофе уже не действовал на Мистику. Они прекратили ходить после заката к озеру. Иссяк прежний запал. Календарь пылился в ящике комода, забытый, заброшенный, потерявший своё назначение. А Санни все также оставалась раздражителем, приветствуя его и бабушку на рынке. Спустя некоторое время Филин заметил, что за ней стала ходить сиамская грациозная кошка с косыми голубыми глазами. Кошку звали Руна, и она постоянно шипела, завидев Филина. Мальчик тоже не питал к новой подружке Санни симпатии. Скорее наоборот.

Впереди было целое лето – разноцветное полотно, позади – чрезмерно заботливая матушка с Улицы Лип, с трудом отпустившая в этот раз единственного сына, Совенка, к бабушке по отцу. Она отвела Филина к парикмахеру перед поездкой, но его хохлатые волосы не мог укротить никто. Мама допекла его своими корректировками, шопингом и походами к стоматологу, к окулисту, к дерматологу – Филин избежал такой подростковой проблемы, как прыщи – и это почему-то волновало её слишком сильно.

– Другая бы радовалась, визжала от счастья, что её любимый сынок не похож на жабу, а эта… – делилась впечатлениями бабушка, кормя внука на просторной веранде его любимым пирогом с вишней.

– Она шытает… – с набитым ртом, говорил Филин. – Фто я ефо ребенок. А мне пофти… четырнадцать!

Он проглотил вкуснючий кусок, запил торопливо мятным лимонадом. У бабушки тоже были свои «тараканы». Никто не отменял её попыток развить такой же, как у неё, дар у Филина. Наследие как-никак. Подкреплять это всё она любила сплетенными историями из бабочек-капустниц и мохнатых мотыльков, ядовитых олеандров и алых, как рубины и кровь, ликорисов – паучьих лилий, которые в достатке произрастали на Восток-Западе Улицы Ив, толпились у самой обочины кладбища старых вещей; из стеклянных трубочек на серебряных нитях и медных колокольчиков, длинных бус из речного жемчуга и забытых спутанных в дедовском сарае рыболовных сетей…

Всё это Филин припомнил, сидя на большом круглом плоском, как блин, валуне, на границе между берегом и озером. И куда исчезла вся рыба? Казалось, сам воздух загустел, как овсяный кисель, от солнечных лучей, яростными снопами бьющих с безоблачного небесного купола. Филин чувствовал, как жар проникал через кожу, пот стекал по вискам и скапливался подмышками, веки тяжелели, усталость наваливалась ватными одеялами. Может, поэтому рыба попряталась среди камней на дне. На поверхности слишком жарко, даже чтобы отхватить полчервячка на крючке.

Со стороны кладбища кто-то приближался. Филин поправил на носу очки в тонкой никелированной оправе, но и это не помогло. Марево туманило взор, делая объекты в пространстве расплывчатыми, абсолютно потерявшими четкость форм.

Незнакомец приобретал черты то кузнечика, то цапли, нарисованный парами взмахов черной туши или штрихами графитного карандаша – он, а это был юноша, не иначе, хотя вполне себе могла быть и девушка со стрижкой пикси, Филин уже совсем запутался в ассоциациях – приближался неминуемо в его сторону. Бабушка учила Филина быть приветливым со всяким человеком, зверьем или букашкой, однако Филин так напарился на солнцепеке и расстроился из-за того, что рыбалка не задалась, нахмурился и отвернулся. Большой круглый плоский, как блин, валун, на котором сидел Филин тоже начал нагреваться, из-за чего он, ворча, поднялся на негнущихся от долгого сидения ногах. Фигура незнакомца была в шаговой доступности – это оказался молодой человек, высокий, стройный, золотисто-каштановые волосы до плеч, орлиный нос в сочетании с миндалевидными глазами выглядел странно, но красиво. За плечом у него был мешковатого типа рюкзак со множеством коричного цвета кожаных шнурков и накладных карманов. Одет незнакомец был в льняную конопляного цвета рубашку, заправленную в коньячного оттенка кожаные брюки, сверху накинута куртка из мягкой на вид в тон брюк кожи, на ногах – коричневые ботинки с набойками. Филин отметил про себя необычный наряд незнакомца, но тут же позабыл об этом, когда тот обратился к нему:

– Привет, рыбак. Не знаешь, где здесь у вас можно напиться?

Филин выпучил и без того большие глазища из-за круглых очков, не зная, что и ответить. Напиваться с утра пораньше. Вот уж не мудрено, что этот жуткий тип шел со стороны кладбища. Какой-нибудь бродяга, питающийся подношениями с могил. Или оборотень-кугуар, забредший к ним из сумеречного мира.

Мальчик утер пот со лба, голова уже начала кружиться от жара и выдумок. Кепку он забыл на тумбочке в прихожей и теперь жалел об этом, проклиная свою сонливость. Бабушка не разрешала внуку пить кофе, он итак толком не спал по ночам. А вот судя по жизнерадостной улыбке этого парня – ему хоть жара, хоть лютый холод, всё было нипочём. Аж завидно стало. Сдерживая с горем пополам раздражение, Филин вздернул подбородок, фокусируясь на лице незнакомца. Тот снова заговорил дружелюбным тоном:

– У меня вода закончилась, а я всего несколько часов здесь и пока не адаптировался. Покажешь?

«Так он имел ввиду, где можно купить воду. А я уже нафантазировал. Пора кончать слушать страшные байки Мистики…»

– Ты – немой?

Филин ухмыльнулся и покрепче сжал удочку.

– Вовсе нет! Я покажу автомат с напитками. Подожди чуть-чуть.

Филин стал сматывать леску, все равно сегодня уже вряд ли что-нибудь поймается. Бабушка не станет расстраиваться, если внук не принесет улов. После того, как дед утонул в этом озере во время страшной грозы, Филин иногда отпускал рыбу в воду. Ему казалось, что одна из них – это переродившийся дедушка… Пока Филин собирал снасти и удочку незнакомец поднял с берега плоский камешек и пустил по воде несколько «блинчиков». Над кольцами воды заинтересовано запилотировали голубые стрекозы. Незнакомец улыбался уголком рта, словно завидел чудо чудесное. Филин искоса наблюдал за ним, затем взвалил на плечи рюкзак цвета хаки, доставшийся в наследство от деда, и сказал:

– Идем?

Незнакомец кивнул, вытерев ладони о брюки.

***

– Тебя как звать-то, рыбак? И сколько лет стукнуло?

– Филин. Через месяц будет четырнадцать, – буркнул с подозрением мальчик.

Он едва поспевал за размашистой походкой высокого незнакомца с кладбища.

– Тринадцать еще значит… Плохо помню себя в твоем возрасте, хотя минуло всего ничего – четыре ступени. Меня Ром зовут. Рад встрече.

Ступени, Ром, странная одежда для нынешнего сезона, манера речи. Филин подозрительно посматривал на парня всю дорогу до улиц, они преодолели два холма с густой темно-зеленой травой, но потом путь стал слишком запутан и узок, чтобы идти рядом и Филину пришлось встать во главе процессии.

Дальше была череда строений, буйство красок и какофония, запахи еды, беготня, оживление. Сплошь дома и магазинчики, кофейни с ресторанчиками, торговцы, мастера, парикмахеры и ремонтники, к юго-востоку находился рынок; узкие проулки с резвящейся малышней и растительностью, шали ив то тут, то там, словно скрывали проход в иные измерения. Поворот и окажешься в легко изменившемся всего за день месте, или наткнешься на заброшенность с выступающими из-под земли корнями, пустыми лавками, качелями и забытыми корзинами. То тут, то там встречались «обломки цивилизации» как их называла Мистика – большой спец по кладбищу старых вещей. Это были велосипедные колеса с погнутыми спицами и спущенными, как половые тряпки, шинами, брошенные зайцы и куклы с оторванными конечностями, игрушечные лопатки и грабли, фаянсовая посуда со сколами, медные вилки и ложки, горшки с засохшими деревьями лимона или карликовой розы, стоптанные туфли разных размеров. Много всего и сразу. Частенько в течение прогулки они с Мистикой натыкались на «обломки цивилизации», что Филину крайне не нравилось, а потом душной, полной комариного писка и аромата мятых трав со двора ночью мальчик смотрел кошмары, где уродливые куклы, зайцы, медведи оживали и шли мстить своим прежним хозяевам…

Ром блаженно улыбался, крепче держась за шлейки рюкзака. Маленький рыбак по имени Филин с хохлатыми русыми волосами чеканил каждый шаг в резиновых рыбацких сапогах, явно бывших ему не по размеру. Он плёлся, поднимая пыль, согнувшись под тяжестью рюкзака, набитого рыболовными снастями, посапывал, вовремя ловко увиливая от велосипедистов и горластых прохожих, довольных покупками.

Жизнь на Улице Ив кипела и выкипала, расплёскивалась и перемешивалась в невиданном ритме. Ни жара, ни сбитый настрой не могли помешать обыкновенному, неумолимому ходу времени. И Ром это прекрасно понимал, поэтому наслаждался каждым мигом пребывания здесь.

В закоулке с кустами хоста и крошащейся известкой бетонной стеной громоздились старые монолитные автоматы с прохладительными напитками. Ром сунул несколько монет в железного гудящего нутром монстра, покосился на угрюмого Филина, спросил осторожно:

– Будешь что-нибудь?

Мальчик засопел, переминаясь с ноги на ногу, демонстрируя неловкость и остаточное недоверие. Ром протянул руку, потрепал по-братски Филина по выгоревшим на солнце волосам. Те были на ощупь как колоски ржи.

– Угощаю, смелее.

Филин быстро облизнул пересохшие губы, глаза его под стеклышками круглых очков зажглись лихорадочным блеском, зрачок расширился.

– Тогда холодный кофе.

Ром кивнул. Из автомата выкатились две жестяных банки. Одна со спрайтом, другая с холодным кофе. Филин обнял двумя руками банку, впервые за всё время расплылся в какой-то ненормальной широкой улыбке.

– Спасибо.

– Да не за что, рыбак. Тебе спасибо. Немного ваш городок посмотрел. Вечером, наверное, куда интереснее жизнь кипит, а?

Филин ничего не ответил, занятый поглощением заветного напитка.

Ром приложил банку со спрайтом ко лбу, выдохнул, затем дернул за кольцо. Треск, шипение, пара жадных глотков, дергающийся кадык и профиль то ли орлиный, то ли лисий. Жестяное дно банки отразило лучик солнца в сторону мальчика. Видение исчезло, испарилось, подобно каплям прохладной воды с треснутого асфальта. Филин поморгал, мотнул головой. Байки Мистики напополам с легендами бабушки создали фантасмагорическую кашу в голове. Чтобы отвлечься, мальчик последовал примеру нового знакомого, приложился к банке, быстро глотая остатки холодного кофе, осушил до капли.

***

В закоулке с кустами хоста и автоматами появился выбеленный ломкий свет. Незнакомец по имени Ром и мальчик-рыбак Филин будто бы очутились в пустом пространстве. За считанные минуты они перенеслись во времени и пространстве, когда Улицы Ив еще не было и в помине.

Филин посмотрел наверх. Чистое голубое небо с будто бы вырезанными кучевыми облаками. Ничего особенного, и все же в воздухе возникла мощная энергетическая волна; она прошлась одним накатом, оставив после себя вибрацию потусторонних шумов. Филин очень остро это прочувствовал, замкнулся, сжав инстинктивно пустую банку из-под холодного кофе и исподлобья взглянул на встревоженного Рома.

Закоулок, в котором они находились, задрожал, съежился и рассыпался белесой крошкой. Ни стен, ни прочих преград. Песчаная пустошь с редкими кустиками травы и сорняков. Вольный ветер подхватил останки, разметал по пустоши. Филин удивился отсутствию «обломков цивилизаций». Мистика бы расстроилась… Вместо них попадались курганы и обточенные ветром, дождем и солнцем глыбы камней.

Вдруг издали донесся странный гвалт. Несколько стрижей пронеслись мимо, барахтаясь и зависая в сгустившемся мареве. Духота накрыла их колпаком. Ловушка. Невидимая, неосязаемая, бесцветная, словно они оказались в паноптикуме.

Филин вздрогнул, когда Ром положил ему тяжелую руку на плечо.

– Кажется, я немного напортачил в этот визит, – сказал надломленным голосом Ром, при этом сдвинув брови. – Но ничего. Всё поправимо. Завтра ты об этом и не вспомнишь. Так что выдохни, рыбак.

Серьезность, величавая взрослость тона не понравилась мальчику. Филин скинул руку парня со своего плеча, шагнул было в сторону, как Ром вновь заговорил:

– Думаю, тебе не стоит никуда уходить. Туман сгущается. Плохой знак…

Ром указал вытянутой рукой туда, куда как бейсбольные мячики улетели стрижи. Они явно отчего-то пытались скрыться, и это им не просто далось. Но «ловушка» и там нашла, как их можно достать. Филин часто-часто заморгал. Он и не думал плакать, просто странная боль сковала цепями его пылкое сердце.

– Ничего не понимаю, – сурово пробормотал Филин, скрестив руки на груди.

Обычно он быстро оценивал ситуацию, легко мог найти способы выхода из неё, даже с магией, от которой было столько хлопот и трудностей. Здесь же он почувствовал себя выброшенной на пустынный берег рыбиной, без права самостоятельно вернуться в водоем.

Парень с кладбища ухмыльнулся, явно довольный тем, что мальчишка не стал дерзить и совершать глупости. Он поудобнее перехватил пустую банку из-под спрайта и стал её днищем чертить защитный круг.

– Это я виноват. Прости, Фил.

Мальчик вскинул брови. У Рома был такой измотанный и жалкий вид, что он сразу смягчился. Терзающий его вопрос застрял между стиснутыми зубами. Ром отвернулся, заканчивая круг, плюхнулся на землю, усевшись по-турецки.

Туман подполз к ним, как хищник с горячим кровавым дыханием из разинутой алчущей пасти. Филин поежился, старался принять достойный воинственный вид. Что ж, он принимает правила жестокой игры, в которую оказался втянут Ромом. Ничего не попишешь…

– Гляди.

Ром кинул за круг банку. Филин поправил очки на носу, сфокусировался, почти не дыша. Через минуту банка прилетела обратно – полная напитка, запечатанная, но совершенно с другим логотипом и дизайном – прямиком в руки парня.

– Только пить не стоит. В разломе я имею ввиду. Там иногда можно, но здесь опасно. Эх, и впутал же я тебя, рыбак.

Филин взял осторожно банку спрайта из рук Рома. Тот же принялся копаться в рюкзаке. Вытащив маленький квадратный механизм, откинул крышечку.

– Прости, – еще раз покаянно выговорил Ром, забирая у Филина банку и отставляя её к границам круга. – По прибытии может немного тошнить и болеть голова, но это не смертельно.

Он протянул озадаченному мальчику руку, блистая широкой и все же натянутой улыбкой. Дрожь уголков губ выдавала Рома с головой.

– Еще увидимся.

Пока Филин колебался, Ром схватил его крепко за руку, а потом всё исчезло.

***

Очнулся Филин в кресле-качалке бабушки. Сама она прощалась с кем-то у ворот. Мальчик лишь мельком заметил лохматую золотисто-каштановую макушку и взметнувшиеся в воздухе от движения шнурки рюкзака. Бабушка поднялась на веранду, поставила на столик банку с холодным кофе и сказала:

– Незнакомый парень, который обнаружил тебя без сознания у озера, только что ушел. Просил передать вот это. Как ты себя чувствуешь, Филин?

– Нормально.

Голос его звучал надтреснуто, очень тихо. Красный от свежего загара мальчик напоминал вареного рака. Лишь белые круги от очков – нетронутые палящим солнцем.

Она пощупала его лоб и щеки своими коричневыми морщинистые пальцами, проверила пульс на запястье, дала стакан прохладной воды с лимоном. Очки его лежали рядом с банкой на столике, рыбацкие сапоги выстроились у порога, рюкзак с удочкой и снастями тут же. Бабушка неодобрительно покосилась на холодный кофе, качнула головой с белоснежно-седыми кудряшками, ушла в дом. Он её все-таки расстроил.

Филин – маленький, сонный, худой – сидел в кресле-качалке и думал о том, что его дар видеть магию ничто по сравнению с путешествиями во времени, которые совершал Ром. Опасно, захватывающе, увлекательно, жестоко… Сегодня он стал свидетелем, участником маленького приключения, рискованного происшествия. Его эгоистичное, черствое, по мнению тех, кто плохо знал мальчика, сердце пропустило сладостный удар. Возможно, он нашел того, с кем разделит тайны и странности, возможно, обрел нового друга. И куда более возможно, он действительно назавтра ничего не вспомнит, но сейчас, глядя на то, как в сиреневом небе вихрились остаточные микроволны из разлома-«ловушки», Филин искренне улыбался.

– Еще увидимся, незнакомец.