Читать книгу Весенние мелодии для осенних скрипок. Первая и вторая части романа. Рассказы об иностранцах - Людмила Романова - Страница 22

– А сейчас как вы живете? – спросила Надежда. У вас квартира или свой домик?

– У меня большая хата, – похвалилась Аня. – И у каждого сына большой дом и земля. И огород, и гуси, и куры, и огурчики. Мы тожа солим корнишон. У меня много банок в погребе. Мой мужик в саду работает и в огороде. Всего полно.

– Это не Париж! – вздохнула про себя Лариса. – Огород, гуси…

– Аня, а что, никого у тебя здесь не осталось? – сочувственно спросила Надя.

– Действительно, – подумала Лариса, почему она не пробует поехать в свою деревню, там наверняка остались родственники. За неделю в Москве, можно съездить и туда, и сюда. И переписываться тоже можно было бы. Боится бедных родственников? Наверное, – решила она.

– Може, и есть кто, – уклончиво сказала Аня. – Я писала после войны домой. Мне сестра отвечала. А потом нет. Но, я и писать не стала. А хочется посмотреть еще раз на деревню, на родных, и боюсь. Жалко. Ведь если кто и остался, то меня уже не знають. Теперь я уж старая.

– Мама моя умерла еще до войны. Мне тогда годика два было. Отец быстро женился, – махнула она рукой, у него потом еще дети были. А меня тетка взяла. Так я с ней до войны и прожила. А потом и тетка умерла. Потом немцы пришли, собрали всех на площади, и прямо с площади угнали в Германию. Мы думали, что по дорогое, може убьют. Но, нет! Привезли на фабрик.

– Страшно было? – спросила Надя. – Я один раз немца тоже видела. Тогда, нас из школы послали копать окопы, под Москвой. Это было в сорок первом. А тут, самолет немецкий, низко пролетел над нами, так, что даже лицо летчика было видно. У нас девочка была, Роза, так он в нее стрелял. Убил! Хорошая девочка была. Жалко!

– Страшно, – махнула головой Аня. – Работали много. Есть давали мало. «Арбайтен, арбайтен, нихт ессен!» – Аня сделала возмущенное лицо, надула щеки и сказала, – уф. Это был чисто французский жест надувать щеки и говорить уф, потому что и Мари-Жо делала также.

Аня разговаривала, путая французскую и русскую речь. И ей это нравилось. Она смеялась, когда к своим родным обращалась по-русски, а к друзьям по-французски. Она махала рукой и смеялась, – опять запуталася! Это было забавно.

– А с мужем вы где познакомились? – спросила Надя.

– А с мужем мы в лагере познакомилися. На фабрик. Нам второй хозяин разрешал и в кино, и на танцы сходить. А мы молодые, повеселиться охота. Вот тама мы с ним и познакомилися. Там французы тоже работали.

– Кино, танцы?! – это было откровением для Ларисы и Виктора. Они представляли Аню в полосатом костюме, за колючей проволокой, изможденную и усталую. Такую, что падает после тяжкой работы на деревянные нары как есть. без душа, без переодевания. И вдруг танцы, кино!

– А потом Арно там родился, – продолжила Аня. Хорошенький, беленький, кудрявенький. Его все любили. Кто чего принесет. Кроватку ему сделали. Баловали его там. А потом уж, нас освободили американ.

– Как американ? – подумала Лариса и переглянулась с Виктором. – Это мы вас осовободили, – хотелось возразить Ларисе, но она сдержалась. – «Американ», – передразнила она в душе Аню. Сколько мы их просили открыть второй фронт?! А они, дождались, когда мы немцев разобоьем, только тогда и вступили в войну. А теперь все лавры им?! А русские, вроде, и ни при чем?!

Это было возмущение, которое так и рвалось наружу. Но, вступить в спор Лариса не решилась, да и разговор с Аней получался какой-то короткий. Аня ни о чем не спрашивала, не интересовалась, она просто односложно отвечала на вопросы. Фразами, которые, казалось, она заучила и никогда не меняла.

– Это не было разговором двух русских, – только сейчас поняла Лариса. – Ни охов, ни поддакивания, ни удивления, ни сочувствия. Ей, как будто, не было интересно ничего, что произошло на Родине во время ее отсутствия, да и сегодняшние дни ее не очень интересовали.

– С нашей стороны это было, а с ее? Могла бы и поинтереснее рассказать, как согнали, как везли, что есть давали, как вообще там в лагере было. Это было бы логично, ведь не каждый день она разговаривала о своей жизни с соотечественниками. А за прошедшие с войны тридцать с лишним лет, накопилось столько и в душе, и в голове.

Казалось, что Аня старая, и поэтому, не может рассуждать и хорошо излагать. Но ей было всего 55. Это была вполне еще молодая женщина. Это несоответствие немного путало Ларису, не давая ответа.

– Сначала, отправили домой французов, – продолжала Аня. Мой муж мне дал свой адрес и сказал: «Хочешь, езжай со мной, хочешь, домой»

– Куда я с ребенком, без мужа? – Лучша, я с тобой поеду, – Но, русских еще не сразу отпустили. Их отпустили в сорок четвертом, а нас в сорок пятом, когда русские пришли. Арно уже годик был, – махнула она рукой.

– Сейчас уж мне не страшно. А сначала, уф! – надула она щеки. – Ничего не знала, говорить не умела. А свекровь заставляет делать, а я не умею. Потихоньку, потихоньку научилась. Так надо сказать ложка, а так вилка, так фасолики варить, так салат мыть… Люди там не все хорошие, – снова шепнула она Наде.

***

Аня раскраснелась от приема, от теплых слов, от сочувствия и одобрения. Ей и самой хотелось доказать себе, что все у нее хорошо, и сделала она правильно оставшись во Франс. Так показалось Ларисе.

Надежда спрашивала Аню о жизни. Виктор развлекал Мари-Жо, он показывал ей коллекцию почтовых марок и вид из лоджии, а Мари—Жо с удовольствием принимала его компанию. Патрик играл с девочками.

– А я-то недооценивала своего мужа! – подумала Лариса, моя тарелки на кухне, глядя, как кокетничает с ним Мари-Жо.