Читать книгу Все жизни текут - Людмила Шипук - Страница 4

Первый класс. В садик я не ходила, а мир детей постигала на улице. Росла самостоятельным ребёнком. До школы я гуляла где хотела, как вздумается. Но все мои хотелки были обыкновенные: другая улица, школьная площадка (школа через дорогу от дома). Ключей на шее не носила. Зачем? Бабушка всегда дома.

Любимая моя игра была с пупсиком (маленькая куколка), конечно, девочка.

Пупсик жил весело. Его постоянно тискали, укладывали, перекладывали. Пупсик –

мой друг. Ему доверялись самые потаённые секреты. В ванночке он купался по несколько раз в день, в кроватке спал. Мой пупсик – первая модница. Платья мы куклам шили сами

(вот где развивалось воображение и талант). Я беру очередной лоскуток материала. Кручу. Верчу. Прикидываю. Ура! Вариант найден. Лоскуток перегибаю, кружочек по центру вырезаю. Новое платье готово. Ах! Нет, нужен ещё поясок. Плетём из ниточек косичку, и поясок готов. Сегодня у нас выход в люди, пупсик будет сверкать новыми нарядами. Мы пупсиков носили друг к другу, играли, общались.

Приближался конец августа. Мы всё реже играли в куклы. Старшие дети только и говорили о школе, играли в школу. Мне доставалась роль послушной ученицы.

Школьники меня просвещают: «Завтра надо идти записываться в первый класс».

День этот выпал на воскресенье. Солнышко светит и зовёт: «Вставай. Вставай. Пора».

С беспокойством вскакиваю с постели. Опоздали записаться в школу. Бегаю по комнате, вокруг дома. Никого. А надо сказать, по воскресеньям бабушка ходила на рынок

покупать молоко, сметану, творог на неделю. Я, конечно, об этом забыла.

«Где бабушка? – думаю я. – В школу, наверное, пошла, а ведь договаривались вместе идти. Побегу записываться».

Помню как сейчас, один класс расположен прямо по лестнице, другой направо.

Кругом красивые дети, в белых бантиках и в весёлых башмачках стоят вместе с озабоченными родителями. Бабушки нет.

На дверях класса большими буквами написано: «1 «А» класс».

Стоит шум, гам. Многие склонились к учителю. И я змейкой пролезла между взрослыми.

Учительница смеётся и говорит:

– Как фамилия, девочка?

О! Ужас! Самый трудный и непонятный для меня вопрос. Мне бабушка всегда говорила: «Твоя фамилия Погодина». А многие на улице восклицали: «А, Коптелова идёт».

Пойди тут разберись?

– Погодина или Коптелова (мамина новая фамилия), – испуганно отвечаю.

Учительница странно посмотрела на меня, но в журнале поискала.

– Деточка, тебя в списках нет. Сходи в соседний класс, узнай там.

Я пошла в соседний класс и вновь змейкой пробралась и оказалась возле учительского стола. Учительница мне не понравилась. Старенькая, худенькая, в очках, на Бабу-ягу похожая. Я её не знала, но уже боялась. И очень обрадовалась, когда та сказала:

– Девочка, тебя в списках нет.

Вернулась к первой учительнице и заявила:

– Я хочу учиться у вас.

Анна Михайловна (так звали учительницу) стала меня расспрашивать: где я живу, сколько мне лет, кто мои родители. Тут я вконец запуталась. Родители там, а я здесь у бабушки, живу через дорогу от школы. В этот момент появляется моя бабушка. Объяснила. Растолковала. Записали временно в первый класс.

Учительница, смеясь спросила:

– Она у вас всегда такая?

– Какая?

– Самостоятельная.

Бабушка ласково посмотрела на меня, вздохнула и тихо сказала:

– Всегда.

Мы возвращались домой рука в руке, она мне говорит:

– Я горжусь тобой.

Через пару дней выяснилось, что я в списках в другой школе, по месту жительства мамы. Но меня оставили в моем 1 «А» классе.

Это моя первая маленькая победа. Училась в той школе, где хотела. Я и сейчас горжусь тем, как записывалась в первый класс.

Почему стул называется стулом? Все дети любят первых учителей или хотя бы помнят. Моя незабываемая первая учительница – Анна Михайловна Хлебникова. Добрейшей души человек.

Она в школу шла мимо моего дома. Именно в это место бежали встречать её восторженные детишки, т. е. мы.

Дрались, кому баул нести с нашими тетрадками… Ох! А там у кого пятёрки, а у кого и двойки.

У меня было искрящееся воображение, и я искала ответы на непонятные мысли.

Я задавала вопросы, на которые не в состоянии была ответить моя мудрая учительница, ибо её ответы меня не устраивали. Мучила бедную учительницу и действовала ей на нервы.

В первом классе меня очень интересовала тайная жизнь слов. Мне трудно было сформулировать свой вопрос, и я задавала его просто:

– Почему два – это два?

Отчётливо помню глаза учительницы и её поджатые губы. Она терпеливо мне объясняла и наглядно показывала на карандашах:

– Один карандаш, к нему добавляем ещё один карандаш – будет два. Понятно?

– Да, – отвечаю, – но почему два – это два?

Учительница вздыхала. И всех выручала трель звонка на урок. А я оставалась при своих.

Шло время. Вопросы меня не отпускали, и я снова возле учительского стола:

– Вы объясните, почему стол называется столом, а стул стулом?

Сегодня я знаю простой ответ на мои вопросы. Надо было ответить: «Так давно договорились люди». Филолог бы сказал, что меня интересовала этимология слова.

Очень сложный термин, оставим его филологам.

Тайна слов занимает меня и по сей день. Иногда мне снятся красивые слова: галаксон, адино. Я не знаю ни происхождения, ни значения, ни смысла этих слов.

Мы живём в удивительное время. На наших глазах возникает множество общепринятых новых слов. Без словаря, компьютера просто не разобраться.

Творческая натура. Я выросла в атмосфере любви. Мой детский мир наполнен смехом и радостью. Были ли грустные дни? Конечно, были, но их не помню. Детство – время талантов. Хочется попробовать на вкус и то, и другое. Промучившись со значениями слов, я увлеклась театром. Надо сказать, я была самостоятельным ребёнком. В учёбе мне никто не помогал, в моих идеях тоже. Одним словом, человек дела.

Марк Твена я не читала в третьем классе, но следовала его завету:

«Секрет успеха – начать».

Придумала – сделала. В 3-м классе я поставила сценку «Глухая барыня». С простенькой идеей: бедной служанке живётся плохо, барыне хорошо. Была и сценаристом, и режиссёром, и артисткой. Мне нравились репетиции: крики, шум, смех. Творческая атмосфера захватывала, поглощала. Порой не хотелось расходиться по домам.

А волнение и биение сердца перед выступлением? Такое не забывается.

Барыня из меня получилась великолепная. Выступали мы то ли на школьном смотре, то ли на празднике. Помню много детских глаз и глаза учителей. Я дарила улыбки моим школьным друзьям. Они мне отвечали громкими аплодисментами.

Я была замечена. Это мой второй успех.

Впереди будет много публичных выступлений, волнений и радостей. Но первое выступление будет как место силы, где можно отдохнуть, улыбнуться и зарядиться энергией. А пока друзья окружали меня повсюду на улице, в школе. Но самыми верными оставались три звезды. Их отлично видно из окна моего дома, они в ночном небе смеялись, мерцали и подмигивали мне. Не знала я, как их зовут, но доверяла самые тайные, самые сокровенные секреты. Сегодня мне известны названия трёх прекрасных звёзд. Альнитак, Альнилам, Минтака. Но не имею возможности видеть их по ночам.

Пропорции. Жизнь в больнице. Здоровье! Здоровье! Здоровье превыше всего! Врачи бабушке советовали: «За здоровьем малышки надо следить, слабенькая она у вас». И добрая бабушка следовала мудрым советам. Ежегодно, в начальной школе я проводила по месяцу в больнице, почему-то всегда зимой. В детские годы не помню себя плачущей.

Воспринимала мир с радостью, с распахнутой душой. Принимала его таким, каким он меня встречал. Школа – значит школа, больница – значит больница.

От больницы остались в памяти только гадкие и горькие порошки, учебники – мои друзья – да детские книжки. Я отчетливо помню сладкий насыщенный морозный воздух

после душных помещений больницы. И по сей день в феврале ощущаю особый аромат, исходящий из земли. Радостно восклицаю: «Весна идёт!»

С больницей у меня связана одна маленькая школьная история. В четвёртом классе в школе изучали пропорции, а я у себя на больничной койке изучала их по учебнику.

(К удивлению узнала: пропорции сейчас учат в шестом классе.)

Если бы история не имела продолжения, я бы могла о ней и забыть. Читаю параграф первый раз и ничего не понимаю, позднее читаю второй раз, на третий раз я взяла ручку и медленно стала читать и писать. И разобралась. Поняла!

Я находилась в состоянии счастья (сейчас бы сказали – эйфории). Счастье коснулось меня своим крылом. Возможно, именно тогда у меня зародилось чувство, что знать и понимать – это две разные вещи. Можно долго-долго знать и только однажды воскликнуть:

«Поняла! Я поняла!»

Но вернемся к пропорциям. К прямым и обратным. Меня выписали из больницы, я шла рука в руке с бабушкой. С упоением наслаждалась и дышала сладким воздухом.

В школе сразу попала на контрольную по пропорциям. На следующий день на уроке Анна Михайловна смотрела на меня новыми, незнакомыми глазами. Взгляд затяжной, в нем смешалось удивление, любопытство и тепло. Я единственная из класса написала контрольную на пять.

Сейчас я понимаю – это маленькие точки роста.

При воспоминаниях приходится часто говорить о глазах и губах. В моих воспоминаниях перед внутренним взором проходят только глаза и губы. Чаще глаза.

И они предстают живыми, как были, когда-то тогда. Я, словно с ними разговариваю.

Лесной воздух. Мы бредём по тёмной, снежной аллее, чуть освещённой дальним фонарём. Нас немного: человек шесть или десять. Везде виднелись такие же маленькие группы. С нами один взрослый. Вековые сосны медленно качаются. Иногда с веток осыпается пушистый снег. Это обязательная вечерняя прогулка в детском санатории.

В начальной школе я ежегодно ездила в санаторий. Мы слушаем очередную историю про шпионов. Я мало что запомнила, но в конкретный момент переживала за героя и жила его проблемами как понимала. Я любила и ждала вечерние уличные прогулки.

В санатории не было телевизора, но возле столовой на высоком столбе висел громкоговоритель, по нему делали объявления или играла музыка. Однажды утром, часов в десять, поднялся шум, вопли, крики. Наша учительница выскочила в коридор, узнать, что случилось. Вернулась и взволнованно говорит: «Дети, одеваемся и идём к столовой. Человек в космосе». Мы стояли с поднятыми головками и заворожённо смотрели вверх, словно перед нами был не громкоговоритель, а космический корабль. Возле столба была абсолютная тишина. Все слушали. Кто-то из старших школьников восхищенно закричал: «Этого не может быть!».

В весенний день, ещё по-зимнему морозный, все хотели выговориться, поделиться своим восторгом и радостью. Отовсюду неслось «Гагарин», «Гагарин».

Под скрип сосен-великанов мы засыпали и просыпались с этим словом.