Читать книгу Невидимые миру слезы. Драматические судьбы русских актрис - Людмила Соколова - Страница 5

В девятнадцать лет Леонид Гайдай из родного Иркутска, где играл на сцене драматического театра, ушел добровольцем на фронт. Служил в разведке, на своем худом горбу не раз притаскивал «языков», а однажды подорвался на мине. В госпитале ему собирались ампутировать ногу, он стал умолять врачей: «Как же я без ноги смогу быть артистом?» Ногу оставили, правда, за это он заплатил высокую цену: перенес пять операций, долго валялся в госпиталях, а потом всю жизнь страдал от боли в ноге. К фронтовым ранам позже прибавилась язва желудка, которую режиссер заработал на нервной почве: нелегко быть комедиографом в Советском Союзе. Но никогда не жалел, что оставил актерскую профессию.

В Иркутском драмтеатре им. Охлопкова сохранились фотографии артиста Гайдая в разных ролях. Все признавали, что он был гениальным актером, хотя роль в кино сыграл всего одну: в фильме Бориса Барнета «Ляна». Став режиссером, он не просто подсказывал артистам рисунок роли, он их так проигрывал, что все приходили в восторг.

Те, кто видел Гайдая в дипломной работе – водевиле «Бархатная шляпка», где он играл главную роль, не могли этого забыть! Как и того, как заходились от хохота мэтры – члены госкомиссии. Говорят, Пырьев смеялся до икоты. Этот властный, авторитарный человек мог легко кому-то испортить жизнь, кого-то отлучить навсегда от любимой работы (как, к примеру, свою экс-супругу Марину Ладынину), а мог быть, как по отношению к Гайдаю, и добрым гением.

Странно переплетались в Гайдае богатый яркий и праздничный внутренний мир, особое видение красоты и жесткие оценки мира реального, жестокости которых он порой просто не понимал.

– В его картинах зашифрована его и наша жизнь! Вот героя «Операции «Ы» он назвал Шуриком – это имя Лениного брата, но он дал ему свой характер и свое мироощущение. Помните, как в новелле «Наваждение» Шурик, увидев Лиду, спрашивает: «Кто это плывет?» Леня так воспринимал людей. Он был приподнят. У него был свой мир. Он мне рассказывал, что думал в юности, что в Москве все люди красивые. Это в Иркутске обыкновенные. Когда в 1942 году он ехал на фронт через Москву, их провезли с вокзала на вокзал на метро, и он так переживал, что не увидел ни одного москвича: «А я думал, что увижу красивых людей».

Я могла сказать возмущенно о ком-то: «Это такая гадина! Он сказал о твоей картине…» А Леня поворачивался и уходил: «Я не хочу видеть тебя в таком качестве». Или вот, мы едем из Дома кино от Белорусской на метро. Леня тогда был еще не старый – лет шестидесяти. Он всегда очень любил и ценил красоту. Вот он говорит мне тихонько: «Нинок, там, у двери, стоит такая красивая женщина! Посмотри!» Я говорю: «Сейчас впереди выйдут, и я посмотрю». – «А вдруг и она выйдет?» – «Ну что теперь делать?» Он опускается до моего уровня и видит, что мне кроме подмышек впереди стоящих людей ничего не видно, и так удивленно-сострадательно смотрит на меня: «Нинок, да ты же ничего не видишь! Как же ты живешь?»

Я хочу сказать: не то, что он был нестандартный, – он видел гораздо глубже, четче и дальше. Своим нутром ощущал мир.

Гайдай никогда не говорил ей возвышенных, громких слов. Зато мог ласково погладить высунувшуюся из-под одеяла ногу сонной жены и умилиться: «Какая у тебя маленькая ножка!»

– Вот я у него спрашивала: «Леня, ты меня любишь?» А он удивлялся: «А разве об этом надо говорить?»

Я его понимала. Вот как-то собираемся на Новый год в гости. Я сшила себе красное платье из тафты, открытое, с какими – то золотыми бантиками, прическу сделала. И так себе нравлюсь, кручусь перед зеркалом: «Лень, посмотри. Правда, я красивая?» А он в ответ: «Нинок, ты должна понять, что ты некрасивая». Я опешила: «Как некрасивая? Зачем же ты на мне женился?» – «Но у тебя много других достоинств». Ну что с ним поделаешь?!

Но тем не менее в студенческие годы в режиссерской постановке Гайдая – отрывка из «Отца Горио» – Гребешкова играла роскошную г-жу де Несюнжен.

– Видимо, он все же очень хорошо ко мне относился.

Казалось бы, что может быть лучше для актрисы, чем муж-режиссер?

Но в первой самостоятельной работе Леонида Гайдая, сатирической комедии «Жених с того света», места его жене не нашлось. На ее долю досталось выхаживать его после того, как фильм нещадно изругали и заставили изрезать так, что он стал короткометражкой. Хотя поначалу фильм, который Гайдай назвал «Мертвое дело», худсовет принял. Но вернулся из отпуска министр культуры Михайлов, посмотрел фильм и назвал его «пасквилем на советскую действительность». Министр устроил молодому режиссеру настоящий разнос: «Вам придется положить на стол партийный билет. И кино снимать вы больше не будете».

У Гайдая открылась язва, настроение было такое, что он решил никогда больше комедии не снимать. Нина Павловна, бросив все дела, увезла его в Иркутск. Там, в родных стенах, Леонид Иович потихоньку приходил в себя. Там его посетила гениальная идея: снять фильм по стихотворному фельетону Степана Олейника о браконьерах, напечатанном в «Правде», который он обнаружил в залежах старых газет на чердаке в родительском доме.

Радостный, он прибежал к жене: «Послушай, Нинок! Бежит пес – 2 метра. Бежит Бывалый – 3 метра. Оглядывается – 1,5 метра. Общий план: бегут все – 3 метра. Трус падает – 2 метра… Правда, смешно?» Супруга, хотя ровным счетом ничего смешного в этом не видела, согласно кивала головой, чтобы не расстраивать больного мужа.

С этой идей Гайдай по возвращению в Москву отправился к директору «Мосфильма» Пырьеву. Но Иван Александрович сказал категорично: «Если хочешь остаться в обойме снимающих режиссеров, сделай фильм на героико-революционную тему». Так, для реабилитации по сценарию Александра Галича (которому тоже потребовалось доказать свою лояльность власти) Гайдай снял патриотический фильм «Трижды воскресший» (1959), в котором Нина Гребешкова сыграла роль Зои. А главную женскую роль сыграла ее подруга Алла Ларионова…

Фильм о героической команде маленького буксира остался незамеченным, а вот короткометражка «Пес Барбос и необычный кросс» сделала режиссера и придуманную им троицу – Труса, Балбеса и Бывалого – всемирно известными.

– Картина была закончена перед Московским кинофестивалем, и ее показали на закрытии. Наутро раздается звонок в дверь: Сережа Бондарчук. У него в руках тарелка, на ней нарисован пес и надпись «Поздравляю!» «Это, – говорит, – твоя первая золотая медаль». Он рисовал великолепно.

После этого триумфа Гайдаю станут доверять собственные постановки. Но и в прославивших его «Самогонщиках», «Деловых людях» и суперхите «Операции «Ы» его жена не будет занята.

Что должна была чувствовать женщина и актриса, когда фильмы ее мужа делали знаменитыми других? В том числе и актрис… Ведь вскоре сняться у Леонида Гайдая станет равнозначным «стать звездой».

– Лене нельзя было сказать: «Напиши для меня сценарий!» Это надо было бы расходиться, потому что он бы понял, что живет не с тем человеком. Бывало, знакомая актриса приносила ему сценарий, хотела, чтобы он его поставил, хотела у него сниматься… Он читал, но страдал, потому что был очень деликатным человеком и не мог сказать, что не хочет ее снимать, потому что она «не его актриса». Тут уже я шла на выручку: «У него дома сидит актриса. Но я рта не могу открыть, чтобы что-то ему навязать. Как можно подавлять его индивидуальность?»

Ну, на этом наша дружба с гостьей обычно заканчивалась. А Леня всегда делал только то, что хотел.

Я понимала: чтобы играть в его картинах, надо быть актером таким, как Георгий Вицин, как Наташа Селезнева с ее фактурой, такой как Наташа Крачковская…

И жена Гайдая будет много работать на разных киностудиях, у других режиссеров.