Читать книгу Семеро святых из деревни Брюхо - Людмила Улицкая - Страница 4

Дусино жилище. Большая комната, разделенная надвое выгородкой или занавеской. Меньшую часть, с кроватью, Дуся называет «кельей». Дуся в постели, на горе подушек, перебирает четки. Платок повязан странно, два конца на лбу завязаны узлом, в который воткнуты бумажные цветы, а два других угла платка разложены по плечам наподобие фаты. Антонина тихо поет псалмы. Марья по приставной лестнице лазает вверх-вниз, стаскивает с чердака караваи.

Настя, молодая прислужница, принимает на руки последний каравай, крестит, складывает на лавку.

МАРЬЯ. Все. Пусто там.

НАСТЯ. Семьдесят шесть, семьдесят семь, семьдесят восемь… Матушка, семьдесят восемь. Все сухие, чистые, мышами не трачены. Слава Богу.

ДУСЯ. Слава Богу.

НАСТЯ. Что, теперь обратно наверх прибрать?

ДУСЯ. Не прибирай. Платочком прикрой, пусть здесь лежат. Они предназначенные.

МАРЬЯ. Голова есть? Красноармейц придет, все возьмет. Голова твоя возьмет. Прячь хорошо.

ДУСЯ (плаксиво). Она мне перечит, она мне все перечит. Видит, я больная, и перечит. Не слушает меня. (Достает из постели лоскутных кукол.) Только детки мои меня слушают, хорошие мои деточки, в рай пойдут с Дусенькой. Ниночка-первиночка, Иванушка в синей рубашечке вот… Егорушка где… Слушают. И Царица Небесная слушает… А больше никто меня не слушает… (Плачет.)

НАСТЯ. Матушка, голубушка, скажи, все хлеба здесь оставлять?

ДУСЯ. Пресвятая Богородица, они нисколько меня не слушают, послушания не любят, обижают бедную Дусю.

НАСТЯ. Прости Христа ради, матушка. (Становится на колени.) Каким платочком велишь прикрыть?

ДУСЯ. Вдовьим, Настенька, вдовьим. Возьми в сундучке зеленом черенькие платочки, их там наготовлено, и покрой мой хлебушек. А ты, Марья, встань перед божничкой и клади поклоны. Сто поклонов.

МАРЬЯ. Марья пять знает, десять знает. Сто не знает!

ДУСЯ. У, какая противная, строптивая… Куда пошла?

МАРЬЯ. Я к Николай Угодничек.

ДУСЯ. Ишь, чего захотела. К Божьей Матери ходи. А Николай Угодничек погодит пока…

Марья подходит к другой иконе и кладет поклоны. Настя достает из сундука черные платки и покрывает ими хлеба на лавках.

Настя, нет. Эка ты бестолкова! Восемь хлебов не покрывай, их убрать надоть. Они не предназначенные. Деток кормить надо. А семьдесят – покрывай, семьдесят – предназначенные. Антонина, самовар ставь, гость при дверях.

АНТОНИНА. Воды нету, матушка. Прости меня, грешную.

ДУСЯ. А чего же ее нету, воды-то?

АНТОНИНА. Не донесла. Уж на крыльце была, а собака залаяла.

ДУСЯ. Молитву не читала.

АНТОНИНА. Читала, матушка.

ДУСЯ. Значит, безо внимания.

АНТОНИНА. Прости, матушка.

ДУСЯ. И чаю испить не дадут, злыдни какие. День на исходе, они всё самовар не ставят, за водой не ходят. Все ленятся, чаю больной не дадут испить. Накажут тебя, Антонина. Вот мне сон-то снился! (Смеется ехидно.) Кто у меня живет, и Вера покойная тоже, все стоят с букетами, и у всех розы, у кого белые, у кого розовые иль голубые, а кто ко мне приходил да приносил милостыню, у того ветки-вайи и можжевеловые, в синих ягодах. А ты, Антонина, и ты, Марья, стоите коло меня с прутьями сухими, потому что не имеете послушания и молитесь плохо.

АНТОНИНА. Матушка, Дусенька, прости меня.

ДУСЯ. Я-то простая, я простю. А вот простит ли Господь, как вы за бедной Дусей плохо ходите, обижаете. (Плачет.) И так расстроят, так расстроят, разобидят, и молиться бедной Дусе на дадут. Конфетку принеси, Настасья.

Настя шарит в буфете. Шебуршит бумагой, приносит Дусе конфетку.

Замучила? Совсем тебя замучила? Сама Дуся конфетки ест, а за ложку меду шумит?

НАСТЯ (встает на колени). Прости, матушка, Христа ради. Не сама думала, – враг вложил.

ДУСЯ. Враг, враг вложил. Я твои мысли знаю. (Расправляет «фату», поправляет бумажные цветы на голове.) Этого захотела? Вот и я тоже хотела. Ой, как хотела-то! Сам кудрявый, глаз синий-синий был у Проклушки, аж черный. И пояс серебряный, ни у кого такого не было, заморский пояс был. Гуляли мы. Сговорились. Собрали меня к венцу, на свадьбу всего заготовили. Я дочка одна у родителей, а родители мои были не бедные, ой, не бедные. Время-то после Петровок, самое сладкое время. Все зелено, аж слезу вышибает. К венцу идти, а его все нет. Нету жениха, вот что я говорю… Жду. Вдруг вижу, Татьяна, сестра Проклова бегит ко мне через двор, а платок на ней черный. Я и пала наземь, забилась. Меня ну водой отливать. Отливали, отливали. Вишь, живая осталась, только ноженьки мои – все, с тех пор и не вставала я на мои ноженьки. А Прокл что? Сбежал, сгинул, по сю пору в бегах. (Поет.) Нина Прокловна ждет, Иван Проклович ждет, Катерина, Евдокия да Егорушка, где наш батенька, где наш папенька, со гостинцы, со картинцы, со приветами… А отпущу я тебя, Настя, добра тебе в том не будет.

НАСТЯ. Видно, мне добра ни в чем не будет.

ДУСЯ. А ты думала? При последних временах живем, на страдание рожденные.

НАСТЯ. Порадоваться хотела, матушка.

ДУСЯ. Здесь потрудишься, там порадуешься. Там есть еще кто? Пусть взойдет, кто там во дворе.

НАСТЯ. Были странники, да разошлись все.

ДУСЯ. А я тебе говорю, пусть взойдет девка.

Настя выходит, приводит с собой Веру.

НАСТЯ. Вот она, за поленницей притулилась, ее и не видно.

ДУСЯ. Антонина! Ты того, ложечку меду дай ей. Послали, послали ей… Чего такую маленькую ложечку берешь? У, жадина… Или побольше ложечки нет? (Вера открывает рот, Антонина сует туда ложку с медом.) Иди, за самоваром смотри. Нечего без дела стоять. (Вере.) Ну чего, нагуляла?

ВЕРА. Нет, не нагуляла нисколечки. Он страшный, силком меня взял. Маманя у них уборщицей, я ходила помогать. А маманя заболела, я заместо нее одна пошла. А он навалился. Страшенный, противный. А потом мамка говорит – иди, он тебя зовет. Я и пряталась, и убегала. А мамка говорит – иди, а то совсем убьет. Я и хожу. А тут он мял меня. Говорит, сына родишь – женюсь. А люди говорят, есть у него жена в Тамбове или где. Я думала, он меня сам бросит, я бы потерпела. И что ребеночек, это ничего. А что же теперь, так и жить с ним. Я боюся его, он страшный.