Читать книгу Звезды так сошлись… Сборник рассказов - Людмила Владимировна Филиппова - Страница 2

Мягкий свет торшера освещает часть комнаты, где в креслах за невысоким столиком сидят Алина и Марта Генриховна. Негромко звучит мелодия, и незнакомый голос поет «Шаланды полные кефали в Одессу Костя приводил…» В руках Алины альбом с фотографиями. Она отложила его в сторону и говорит:

– Когда слышу эту песню, сразу море представляю. Впервые встретилась с морем молодой девчонкой, но я его не увидела, а услышала. Прилетела в Адлер вечером, пока добралась на автобусе до Гагры, стало темно, и было поздно идти на берег моря. Меня разместили на ночевку в павильоне, который находился на краю пляжа. Уснуть не могла, и я слушала море. Ласково оно плескалось, как будто бы в окно ко мне стучалось. Потом оно разбушевалось, шумно рокотало, но странно было мне – звуки эти не пугали, не раздражали, они убаюкивали, словно море пело песню мне. Утром я увидела море – оно было величаво, тихо на берег волной наплывало и пятилось назад. С тех пор воспринимаю море я звучащим, хотя и вижу взором мощь необъятную его. И была я не в Одессе, но удивительное дело, услышу песню «Шаланды полные кефали в Одессу Костя приводил», всегда вспоминаю свою первую встречу с морем. – Алина улыбнулась, продолжила, – Люблю я море. Оно для меня одновременно тихое, как спящее дитя, и могучее, как атлант, державший небо на плечах. Смотрю на море – слышу море, глаза закрою – вижу море!

Затих последний звук в мелодии, звучащей из приемника, диктор радио сообщил, что концерт по заявкам радиослушателей окончен. Алина вновь взяла в руки альбом и, глядя на фотографию, спросила:

– Марта Генриховна, а кто эта молодая девушка с вами на фотографии? Почему она стоит в луже по щиколотку и в босоножках? А вид у нее печальный почему?

Марта Генриховна взглянула на фотографию и ласково улыбнулась:

– Оленька, замечательная девочка. Мы вместе с ней отдыхали в Минводах в конце восьмидесятых годов прошлого века. В тот год июнь оказался дождливым. Дожди были почти каждый день. Обувь в этом случае самая подходящая – босоножки – идешь по лужам, они везде были (ливневая канализация не справлялась с потоками дождя), вода вливается и выливается из босоножек. Мы шутили: «Ножные ванны и воздушные одновременно принимаем».

– А была какая-нибудь забавная курортная история? А любовь была?

– А как же иначе, курорт предполагает обязательное наличие забавных историй. Впрочем, как и трагичных тоже. Но в нашем случае с Оленькой история была веселая, с элементами любви, я так это назвала, – она прищурилась и глянула на Алину. – Прежде чем я расскажу историю об Оле, давай, Алиночка, выпьем, я – чайку, ты свой любимый кофе. А то горло пересохнет, история длинная, – она улыбнулась, – сейчас быстренько всё приготовлю, – продолжила Марта Генриховна, вставая из кресла.

– Я вам помогу, – поднялась с кресла и Алина.

По комнате разносился запах ароматного кофе и тонкий аромат цейлонского чая. Марта Генриховна наливает еще одну чашку чаю, ставит ее рядом с собой.

– Это моя помощница, когда горло будет сохнуть, я его буду увлажнять. Слушай историю курортного романа Оленьки и Миши психотерапевта.

– Миша психотерапевт – это кличка? – удивленно спросила Алина.

– Нет, врач-психотерапевт, у которого получала лечебные сеансы Оленька, – засмеялась Марта Генриховна, – Алина, как вульгарно звучит, – кличка, тебе это не идет!

И она начала рассказ

Оленька прилетела из Новосибирска на три или четыре дня раньше меня. Накануне моего приезда в ее номере освободилось место, и когда я подала свои документы для заселения в санаторий, мне администратор предложила его занять, предупредила, что я могу отказаться, если меня не устроит соседка по номеру. Я у нее спросила, а почему она так говорит, на что получила ответ:

– Там живет молодая девушка, может быть, вам будет некомфортно. Разные поколения, разные интересы и всякое другое, – деликатно она намекала на мой возраст. Мне тогда было чуть за пятьдесят лет, – сдержанно улыбалась Марта Генриховна.

– Меня не смущает возраст соседки, главное, чтобы она вела трезвый образ жизни и не хлопала дверью по ночам, – ответила я администратору.

Та улыбнулась и ласково сказала:

– Оленька очень хорошая девушка, тихая и приветливая. Я всяких тут нагляделась за годы работы, а она другая. Вот ключ от номера, Оля сейчас уехала в водолечебницу. Располагайтесь в номере.

Мне стало интересно, что же это за чудо природы на курорте, про которое администратор так положительно отзывается. Обычно отзывы бывают другие. Молодой человек, находившийся в это время в холле, помог принести чемодан в номер, и я, оставшись одна, огляделась. Уютный двухместный номер. Просторно, светло и чисто. Распаковав свои вещи, собралась пойти познакомиться с окрестностями, и в это время в дверь постучали. Я открыла дверь – на пороге стояло чудо. Чудо-девушка. Невысокая, стройная, со светло-русыми волосами и большими серыми глазами. Она радостно смотрела на меня и улыбалась улыбкой счастливого человека:

– Здравствуйте. Меня зовут Оля, и я здесь живу. Валентина Ивановна мне сказала, что ко мне поселили замечательную женщину. – Она говорила звонким голосом, мне казалось, звенит колокольчик.

– А меня зовут Марта Генриховна, – ответила я ей и улыбнулась в ответ.

Оля вошла в комнату и спросила:

– Вы немка, да?

– Почему, Оленька, ты так решила? – спросила я ее.

– У вас немецкое имя-отчество, – сказала она, мило улыбаясь, и добавила, – а еще вы похожа на немку. Ой, наверное, надо было сказать, напомнили мне мою школьную учительницу немецкого языка. Ее звали Марта Германовна.

Наивная и добрая девушка расположила меня к себе сразу. Мы с ней подружились, мне было удивительно тепло рядом с ней.

– Сколько же ей было лет и почему вы ее зовете Оленька? – спросила Алина.

– Лет ей тогда было двадцать пять, но выглядела она не больше, чем на двадцать. Оленькой зову потому же, что и тебя Алиночкой, – ласково глядя на собеседницу, отвечала Марта Генриховна, – полюбила я ее, как родную дочь. Мы с Оленькой после совместного отдыха в Минводах встречались несколько лет, пока она с мужем не уехала на восток. Муж у нее офицер, его перевели из Новосибирска, повысив в звании. Но это другая история и во время, гораздо более позднее, чем то, о котором мой рассказ. Оля девушка впечатлительная и эмоциональная, она была открыта людям и всё близко принимала к сердцу. Верила всему, что говорили, не допускала даже мысли, что люди могут врать, лукавить. Я удивлялась, как можно было сохранить такую наивность и чистоту восприятия мира, дожив до двадцати пяти лет. Впрочем, это для меня и сейчас остается без ответа, – грустно сказала Марта Генриховна. Я на курорте была не первый раз и знала, как там порой разрушаются судьбы. Желая уберечь наивную девушку от обиды, взялась ее опекать. Мне показалось, что она даже рада моей заботе о ней.

Мы жили в номере на девятом этаже, панорама была великолепная, весь город как на ладони.

Однажды Оленька пришла грустная, в руках у нее были листочки с назначением лечащего врача. Я спросила, почему она грустит.

– Меня направили на консультацию к психотерапевту. Зачем? Я что, псих? А еще женщина, которая раскладывала листочки по ячейкам с номерами комнат, сказала, что если я пойду к этому врачу на лечение, то из санатория сообщат на работу и меня могут уволить, так как я психически нездорова, если меня к нему направили.

– Оленька, – смеясь, сказала я, – если кто и не нормальный, так это та самая женщина! Во-первых, ты не псих. Иначе тебя бы не было здесь в санатории. Во-вторых, тебя направили не психиатру, а к психотерапевту.

– А чем они отличаются?

– Многим отличаются, но не это сейчас главное. Психотерапевт – это специалист, помогающий людям разобраться в своих проблемах, найти причину, которая привела к заболеванию. Вот ты с каким диагнозом приехала?

– Кардионевроз, – быстро ответила она.

– Такая молодая девушка и страдаешь расстройством нервной системы, если не найти причину, которая приводит к нарушениям в работе нервной системы, дальше всё будет только хуже. Повторяю – расстройством нервной системы, а не психики.

– А на работу всё равно сообщат и меня уволят из детского сада, – жалобно тихим голосом говорила Оля.

– Глупость, никто никуда сообщать не будет. Над тобой пошутили. Когда тебе идти к психотерапевту?

– Завтра.

– Сходишь на консультацию, потом поговорим.

Оленька собрала необходимые для принятия ванн вещи, направилась к выходу из номера, но вдруг резко разворачивается:

– Марта Генриховна, а вы откуда знаете, чем занимаются психотерапевт и психиатр?

– Я сама психотерапевт и психиатр, – ответила я.

– Вы шутите, разве такое возможно – психотерапевт и психиатр сразу? – удивленно спросила она.

– Возможно, но ты опоздаешь на ванны, и мне тоже надо идти на свои процедуры, а я бегать не могу, хожу степенно. Беги, потом поговорим, – проводила я ее.

Сходила Оля на консультацию и пришла оттуда еще более озадаченная. У нее глаза были, как два больших озера, от удивления и чего-то еще, что я сразу и не поняла. Мне Оля сказала, что врач ей настойчиво рекомендовал принять сеансы гипноза. Когда она ему сообщила, что боится гипноза, он засмеялся, а она понять не могла, почему он смеется, что она смешного сказала?

– Ольга, вы напрасно боитесь. Лечебные сеансы проводятся в группе, никаких неправомерных или иных действий, о которых вы, наверное, думаете, я не совершаю. Кроме того, я учу пациентов самим себе оказывать помощь при психологических проблемах, обучая их простейшим методикам аутотренинга. Вам, с вашей тонкой душевной организацией и высокой чувствительностью к окружающему миру, а также работе с детьми, это очень пригодится.

– Марта Генриховна, представляете, мне необходимы сеансы гипноза, потому что у меня тонкая душевная организация и так далее. Да что же это такое, я какая-то неполноценная, что ли?

– Ты, Оленька, очень полноценная, именно своей тонкой душевной организацией, умением чувствовать окружающих людей и им сопереживать. Мне нравится мой коллега, что он сумел разглядеть эти качества в тебе за одну встречу с тобой. Я с ним согласна на все сто процентов, – тебе очень необходимы такие сеансы, я верю, он тебе поможет. Но это сеансы не гипноза, а психотерапии. Иди, не бойся, а я наведу справки об этом докторе, – успокоила я Олю.

Михаил Александрович Шемякин, – так звали врача-психотерапевта, проводил сеансы психотерапии в группе, состав ее был неоднородный как по полу больных, так и по возрасту. Обычно группа состояла из тридцати человек. В помещении были удобные кресла, кушетки и пледы. На полу лежало ковровое покрытие, плотные портьеры приглушали яркий солнечный свет. Слышалась спокойная, располагающая к созерцанию музыка. Я это видела собственными глазами, проводив Олю на первый сеанс. Заодно посмотрела и на коллегу. Нет-нет, я с ним не разговаривала, – сказала Марта Генриховна, заметив движение Алины. Продолжила: – Коллега оказался молодым мужчиной, очень привлекательной внешности, с бородкой и усами, для солидности, наверное, подумала я тогда. Он важно вошел в зал и закрыл дверь. Я удалилась на свои процедуры. Попутно решила сделать еще одно важное дело: выполнить свое обещание Оле – узнать информацию о докторе. Интересная информация оказалась. Михаил Александрович Шемякин – врач в третьем поколении. Его дед Василий Александрович Шемякин – известный ученый-психиатр во времена царские, написал много важных трудов по психиатрии, жил здесь семьей в Минводах. Его сын Александр Васильевич Шемякин – тоже психиатр, но наукой не занимался так активно, как его папа, практиковал в Москве и преподавал. Мы с ним пару раз встречались на научных конференциях. А вот его сын Михаил окончил институт по специальности психиатрия три года назад. Известный папа не стал использовать свои связи и связи своего отца, отправил сына набираться опыта в санаторий в Минводы. Тем более что жить молодому и подающему надежды психиатру в этом чудесном городе было где: здесь был двухэтажный дом, в царское время принадлежащий семье Василия Александровича. Теперь же им принадлежала одна, но очень большая комната.

– Перспективный жених, – смеясь мне говорил заместитель главного врача санатория. – Хороший специалист Михаил Александрович, старательно отрабатывает методики свои здесь, готовится к кандидатской диссертации. Но есть одно «но», – мой собеседник сделал большие глаза и заговорщически прошептал: – Бабник, бабник наш Миша! Специализируется на девушках, приезжающих в санаторий. Вы, Марта Генриховна, почему интересуетесь нашим вундеркиндом?

– Увидела фамилию-имя-отчество на дверях кабинета, решила уточнить, сын ли он Александру Васильевичу, с которым мы несколько раз встречались на научных конференциях, – улыбалась я и решила быстрее свернуть разговор, чтобы он не зашел, куда бы мне не надо. – Спасибо, вам, Василий Иванович, за интересный рассказ. Запомню вашего вундеркинда, может быть, мы с ним вскоре встретимся в научных кругах. Наследственность у него очень хорошая. До свидания, – любезно я распрощалась и вышла из кабинета замглавного врача.

Вечером мы встретились с Олей за ужином, потом пошли погулять по ночному городу. Я попросила ее поделиться впечатлениями от сеанса. Смеялась я над ее рассказом от души, может быть, такой веселый смех был единственный раз в моей жизни. Ее рассказ лучше передать от первого лица.

– Расстались мы с вами, Марта Генриховна, и пошла я на негнущихся ногах в зал для сеансов. Боюсь, даже поджилки трясутся. Вошла и стою, смотрю по сторонам, куда мне сесть. Мест свободных нет. Народу много, сразу и не сосчитаешь, сколько человек. Я же привыкла ребятишек считать в группе: пошли мы на прогулку или идем с прогулки, или в музыкальный зал направились. Я тут тоже начала считать, дошла до числа двадцать семь, входит Михаил Александрович.

– Здравствуйте! – это всем отдыхающим, а потом ко мне: – Ольга, сегодня вы посидите на стуле, а с завтрашнего дня будут свободные места и выберете себе кресло или место на кушетке, если захотите сеансы принимать лежа, – и весело засмеялся, – у нас здесь свобода выбора.

Он приносит стул и ставит его недалеко от того места, где стоит сам. Я села на стул, пледа у меня не было, а одета я – вы видели как: в легкое платье с короткой юбкой. Он стоит рядом, и к моим ногам прикасается его халат, да я забыла сказать, что был он в медицинском халате. Мне это сразу не понравилось, и я опять подумала про психиатрическую больницу, настроение и так было не лучшим, а тут и вовсе испортилось. Сижу я серьезная, смотрю в сторону. Мне, кажется, что я даже губы надула. (Она показала, как это могло быть, смешно получилось).

Михаил Александрович рассказал о некоторых сердечно-сосудистых заболеваниях, причинах их возникновениях и предложил перейти к сеансу гипноза, для этого все должны закрыть глаза и расслабиться, устроиться удобно и слушать его голос. Я сразу же решила, что ни за что ему не подчинюсь и в транс не впаду.

На этом месте я Олю перебила:

– Почему ты решила, что он всех вас, пришедших на сеанс, будет в транс вводить?

– Так гипноз – это же транс! – возбужденно сказала Оля.

– Ты не права, но продолжай рассказ, – улыбнувшись ей, тихо ответила я.

– Глаза я закрыла, потому что мне неудобно было на него смотреть, тем более что он с меня глаз не сводил, мне вообще показалось, что он всё для меня одной говорит. Он начал говорить слова, я всё не помню, но начало было таким: «Я буду считать от десяти до одного. Вы на счет «десять» полностью расслабитесь и будете чувствовать себя хорошо и совершенно здоровыми». «Интересно как это – совершенно здоровыми? – подумала я, – ерунда!»

Михаил (буду так для простоты называть) начал счет и говорил, какие части тела расслабляются, начав с макушки. В комнате установилась тишина, казалось мне, никто не дышит. Михаил всё также стоял рядом со мной, полы его халата касались моих голых ног – это мешало мне сосредоточиться. Я не слушала, что он говорит, всеми силами старалась не поддаться его командам. Голос мягкий, тихий, он действительно расслаблял. Через несколько минут появилось шумное дыхание и даже храп некоторых людей. Мне смешно стало, но я себя сдерживала, чтобы не засмеяться. А дальше был кошмар, – засмеялась Оля. – Смех внутри меня стал усиливаться, чтобы не засмеяться, я начала морщиться. Понимая, что он эти мои ужимки видит, старалась держать лицо спокойным, но у меня плохо это получалось, а тут еще начали чесаться ступни ног, и я их слегка потерла одну о другую. Потом зачесался нос, мне захотелось чихнуть. Я себе мысленно командую: «Не чихать!» И опять с силой морщу нос. Дальше – больше: чешутся руки и першит горло, сейчас начну кашлять. Теперь командую: «Не смей кашлять! Ты помешаешь людям, которые уснули».

Сдерживала кашель до тех пор, пока не потекли слезы из глаз и кашлять я всё-таки начала. Сижу вся мокрая я от усилий, потраченных на сопротивление, вспотела, – весело смеялась Оля, продолжая свой рассказ. – Борясь с Михаилом, я не заметила, как сеанс подошел к концу, слышу его приятный ласковый голос:

– Сейчас я начну отсчет от одного до пяти. На счет пять вы откроете глаза бодрые и будете чувствовать себя хорошо, совершенно здоровыми. И он начал медленно считать: «Один, … два, …» Не дожидаясь «пять», я открыла глаза и увидела его. Смотрел на меня и улыбался веселой улыбкой. Я смутилась и снова закрыла глаза. И тут он говорит слова:

– Если во время сеанса вам захотелось чихнуть или кашлянуть, вы можете это сделать, никому из присутствующих вы неудобств не доставите. Люди, которые выполняют мои рекомендации во время сеанса, глубоко расслабляются, и их не беспокоят посторонние звуки.

Мне стало жутко стыдно, поняла, что весь сеанс Михаил наблюдал за моими потугами не подчиниться ему и сказал это всё для меня!

Сеанс окончен, люди потихонечку приходили в себя. Он сообщил, что как они будут готовы, могут выходить из комнаты. Если есть вопросы, готов ответить на них, будет здесь еще пятнадцать минут. Только народ стал подниматься со своих мест, я вскочила со стула и, быстро сказав «до свидания», убежала, боясь, что он меня остановит и начнет ругать. Больше я туда не пойду! – решительно закончила Оля.

Слушая ее рассказ, я улыбалась, а здесь весело засмеялась:

– Оленька, эту бы энергию да в мирное русло. Мне показалось, что ты боролась с Михаилом, чтобы не «не впасть в транс», как ты сказала, а проверяла свои способности противостоять воле другого человека. Вот это мне и интересно – зачем?

– Что значит «противостоять воле другого человека»? – переспросила Оля.

– А то, что тебе удалось ему не подчиниться. Ты действительно не расслабилась, твоя нервная система была в жесточайшем тонусе. Зачем тебе это? Ты привыкла жить в напряжении, отсюда у тебя этот диагноз – кардионевроз. Ты очень молода, а нервная система уже нестабильна. У тебя есть уникальная возможность без медикаментов помочь себе если уж не выздороветь, то помочь организму не усиливать разрушительные процессы.

– Марта Генриховна, не понимаю я, что вы говорите. Ничего я не проверяла, я просто не хотела так же, как некоторые, захрапеть, – и она надула губки так, как показала ранее. – Они же ничего не ощущали, лежали и храпели, – сердито сказала Оля.

– Они, Оленька, в отличие от тебя получали большую пользу для своего организма через расслабление. Все, кто сумел расслабиться, а не впасть в транс, это абсолютные разные состояния, как врач тебе говорю, они не обращали внимания ни на храп, ни на кашель, сопение и прочие звуки рядом находящихся людей. Они наполняли свой организм здоровой энергией, – закончила я серьезно. – Твое право поступать так, как ты решила, но хорошо подумай, до завтрашнего сеанса у тебя есть время.

Оля оставалась насупившаяся и ничего мне не ответила. Мы вернулись с прогулки и вскоре отправились ко сну.

Эта упрямая девчонка еще раз повторила попытку сопротивления врачу, Михаил после сеанса попросил ее остаться и задал вопрос тот же, что и я, – зачем она это делает?

– Оля, вам не нравится этот метод лечения, вы просто откажитесь и не ходите, освободите место другому нуждающемуся человеку. Но я вас уверяю, вы лишите себя очень действенного метода оказания самой себе помощи, не прибегая к таблеткам, которые часто больше вреда приносят, чем пользы. Нервная система отвечает за общее состояния здоровья человека, а вы в силу своей молодости этого не хотите принять или понять.

Как рассказывала мне Оля, разговор был Михаилом построен дружелюбно, он не отчитывал ее, не настаивал, что она обязана посещать сеансы, просто объяснял положение дел. Со стороны можно было подумать – разговаривают друзья. Да, он был в обычной одежде, белый медицинский халат убрал в шкаф, сразу как Оля зашла к нему в кабинет. В какой-то момент Оля обратила внимание, что она чувствует себя рядом с ним совершенно спокойно, у нее ушло напряжение, и она улыбается.

– Оля, вам кто-нибудь говорил, что у вас красивая улыбка? – внезапно, так Оле показалось, спросил Михаил.

– Нет, никто не говорил, – смутившись, ответила она и улыбнулась снова.

– Теперь знайте, – весело сказал Михаил. – Я ни на чем не настаиваю. Если вы завтра не придете, я вас не пойму, но приму ваше решение и со следующего дня ваше место в группе займет другой человек.

Марта Генриховна сделала несколько глотков чаю и помолчала. Алина ждала.

– Алина, ты не устала?

– Нет, Марта Генриховна, жду, когда появятся «элементы любви», – веселым голосом говорила Алина.

– О, запомнила мой анонс, молодец. К элементам любви сейчас и перейдем. На последующих сеансах Оля вела себя как положено человеку, который желает получить исцеление от болезни. Слушала внимательно рекомендации врача и выполняла задания, который он давал во время сеанса психотерапии. У него были именно такие сеансы, а не гипноза. Особенно ей понравились занятия, на которых изучались приемы аутотренинга. Она с воодушевлением мне рассказывала о них и даже демонстрировала. Я поддерживала её в желании освоить новые для нее методы оздоровления. Михаил особого внимания к ней не проявлял до последнего лечебного сеанса. По окончании сеанса он попросил Олю в числе еще нескольких человек остаться и с каждым побеседовал. О чем говорил доктор с другими людьми, мы можем только гадать, а о чем говорил с Олей, знаем точно: Михаил предложил Оле погулять по городу. Теперь лучше опять послушать рассказ в ее изложении.

– После сеанса нас осталось на беседу к врачу пять человек. Михаил приглашал к себе в кабинет по одному, вызывая по имени-отчеству. Беседа, как правило, была не длительной. Выходили от него все с довольным выражением лица, меня это и удивило, и заинтересовало. Думаю: «Что же он такого говорит, что от него выходят, как будто медаль получили. Себя утешаю: зайдешь и узнаешь».

– Ольга Михайловна, прошу, входите, – слышу голос его. Но не реагирую, потому что рядом со мной сидит очень пожилая женщина, решила, что он ее вызывает. Однако она так же не реагирует на зов врача. Вновь повторяется:

– Ольга Михайловна, прошу, входите, – и Михаил выходит из кабинета, смотрит на меня и удивленно спрашивает: – Ольга Михайловна, почему не заходите?

– Я не думала, что вы меня по имени-отчеству называете, – улыбнулась я ему и встала из кресла. Мы вошли с ним в кабинет, он сел за стол, достал мою карточку, которая была у него. Внимательно смотрел на меня, на нее, зачем-то повертел карточку в руках, потом положил ее на стол, снял очки, сразу из серьезного доктора превратился в простого и доброго мальчишку (ой, забыла вам сказать, что он всегда был в очках!). Перемена в его внешности для меня оказалась неожиданной, так как я его воспринимала как очень серьезного, занудливого человека, я неожиданно для себя громко сказала:

– Какой вы, Михаил Александрович, интересный без очков, стали обычным человеком! – и засмеялась.

Он посмотрел на меня и тоже засмеялся:

– Вы хотите сказать, что всё время, пока ходили на психотерапевтические сеансы, воспринимали меня как ненормального человека? А еще вы думали, что я зануда?

Тут уж я совсем растерялась, думаю, он что ли мысли читать умеет, и быстрее, чем мысль додумала, уже выпалила:

– Вы мысли умеете читать?

– Нет, мысли читать не умею, – он улыбался, – могу предположить только, что думает обо мне девушка, которая так усердно сопротивлялась моим действиям во время сеанса. Как вы себя, Оля, чувствуете после наших сеансов? – спрашивает он серьезно, перейдя стремительно к новой теме разговора. Я оказалась к такому переходу неготовой и сидела с открытым ртом. Комично.

– Нормально себя чувствую, – наконец вышла я из стопора.

– Вы сегодня выглядите особенно хорошо, у вас прекрасное настроение, – продолжает Михаил и, глядя мне в глаза (я еще успела подумать: гипнотизирует, как удав кролика), говорит: – У вас сегодня был последний лечебный сеанс со мной. Если вы не возражаете, я предлагаю продолжить наше общение…

Я не дослушала его, быстро говорю:

– Не получится, в понедельник утром я улетаю домой.

– Оля, так это в понедельник, а сегодня пятница, и у нас с вами есть два с половиной дня.

Я хлопаю глазами, как Мальвина, молчу, не знаю, шутка эта такая или серьезно говорит. Он понял, видимо, мои мысли и весело сказал:

– Приглашаю вас сегодня погулять по городу. Мне очень хочется пообщаться с вами вне стен медицинского учреждения (так именно и сказал – вне стен медицинского учреждения). Вы мне интересны как человек и как красивая девушка. Согласны?

Я кивнула головой, а сама не понимала, с чего это вдруг согласилась.

– Оля, вы сейчас можете идти к себе в комнату, я побеседую с ожидавшей приема женщиной. Мне нужно выполнить еще кое-какие поручения и буду готов к нашей с вами прогулке через час. Давайте встретимся на бульваре, недалеко от нашего корпуса, – и назвал время.

Я сидела, как загипнотизированная, потом встала и вышла из его кабинета. Не знаю, что увидела на моем лице та женщина, что должна была войти к нему в кабинет, мне же казалось, что у меня во рту целый лимон, который я уже надкусила.

Оля пришла в наш номер именно с таким выражением лица, как она описала. Я отдыхала после ванн. Увидев ее, участливо спросила, что случилось, почему у нее такое кислое выражение лица. Она мне рассказала о приглашении Михаила погулять по городу.

– Марта Генриховна, я боюсь идти на встречу с ним, – жалобно она говорит мне.

– Почему боишься, Оля? – спрашиваю участливо, – он что, дал повод думать, что обидит тебя?

– У меня ощущение, что он меня загипнотизировал, – чуть не плача она шепчет.

– Вот это полная ерунда, зачем ему тебя гипнотизировать, приглашая на свидание?

– А почему я сразу согласилась? – она сердито мне отвечает.

– Потому что он тебе нравится!

– Что? С чего вы, Марта Генриховна, это взяли? Нравится… – она хлопала глазами и вправду, как Мальвина из фильма про Буратино.

– Знаю, потому что старше тебя, кое-что понимаю в отношениях между людьми. Это раз. А два, об этом мне говорили все твои рассказы после сеансов, твои интонации и оценки Михаила. Но ты молодец, ни разу не сказала прямо о своем чувстве к нему, – засмеялась я и тем самым сбила Олю с толку совсем.

– Вы давно догадались, что он мне нравится? А почему сама я об этом не догадывалась? Так разве бывает? Человек человеку нравится, а он, человек, об этом не догадывается? – еще более удивленно спросила Оля.

– Человек натура не простая, с ним всякое бывает, – ей я отвечаю. – Оля, у тебя мало времени остается до встречи с Михаилом. Ты лучше его используй на прихорашивание, чтобы на свидании с видным молодым человеком, будущим светило психиатрической науки, быть достойной парой, – ласково ей даю совет.

Она села в кресло, сжалась вся в комочек, нахохлилась, на воробья стала похожа, и сердито говорит:

– Никуда я не пойду.

– Зря, никаких причин у тебя нет отказывать себе в общении с интересным человеком, – закончила я разговор и включила телевизор.

Оля сидела еще некоторое время, потом поднялась и ушла в ванную комнату. Освежила себя, нанесла немного косметики на лицо, уложила волосы, улыбнулась мне:

– Марта Генриховна, как вам? – повернулась кругом и весело посмотрела на меня: – Выгляжу достойной парой видному молодому человеку?

– Вполне, но туфельки лучше бы обуть каблучком пониже, как-никак гулять по городу собрались, а не на бал, – пошутила я.

– Ну, уж нет. Пусть будет так. Выше я на высоких каблуках и стройнее. Я пошла, доброго вам вечера, – помахала мне рукой и выпорхнула за дверь.

Я улыбалась и думала: «Пусть девочка погуляет, срок путевки заканчивается, а она, как монашка, прожила. На танцы даже не ходила, отшучивалась, что танцевать не любит, а раз не любит танцевать, то и не научилась. Сидела вечерами на балконе и любовалась видом города, ночным небом, или читала книгу».

Примерно через час как Оля ушла на свидание с Михаилом, разразилась гроза небывалая. Гром грохотал, сверкали молнии, лил дождь, быстро перешедший в ливень. Не волновалась я часов до десяти вечера. Ждала Олю, но не беспокоилась, понимала – она в городе не одна, а с мужчиной. Ночь для меня была бессонная – Оля ночевать не пришла.

А дальше, как уже не раз в моем рассказе бывало, слово лучше дать самой Оле.

– Встретились мы с Михаилом на бульваре. Я ждала его недалеко от нашего корпуса, думала, он из него выйдет. Прогуливалась вперед-назад, не уходя далеко по аллее. Ко мне уж пару раз приставали с предложениями пойти погулять мужчины. Начала сердиться, что же это такое, пригласил девушку на встречу и опаздывает, решила: пять минут подожду и уйду! Стою лицом к корпусу и смотрю на двери, чтобы его не пропустить. Голос раздался за моей спиной:

– Добрый вечер, Оля. Извините, немного задержался, не успел закончить все дела. Великодушно простите.

Разворачиваюсь лицом к нему и вижу перед собой элегантного мужчину в светлых брюках и рубашке, в руках у него цветы и коробка конфет, и всё это он мне протягивает:

– Прошу, примите, это вам, Оля, – улыбается счастливой улыбкой. – Спасибо вам, что вы пришли. Боялся я, что вы побоитесь прийти. – И не дав мне ничего ответить, продолжил: – Пойдемте гулять. Я понимаю, что вы город посмотрели, но тот, который туристам показывают, а я хочу показать свой город, который я люблю, – протягивает мне руку, ласково улыбается и говорит: – Идемте.

Мы медленно шли по аллее, молчали, потом он так же, как и вы, Марта Генриховна, мне сказал:

– А туфельки, Оля, лучше бы обуть каблучком пониже, удобнее было бы гулять.

Я засмеялась, он спросил недоуменно:

– Я что-то смешное сказал?

– Нет, не смешное, а именно так сказала Марта Генриховна, когда увидела меня в этих босоножках. Он спросил, кто такая Марта Генриховна, я ему рассказала о вас и в конце добавила:

– Марта Генриховна, ваша коллега, она психотерапевт и психиатр.

Михаил засмеялся и мне ответил:

– Теперь я понимаю, почему вы, Оля, изменили отношение к моим сеансам. Марта Генриховна была мне помощницей в приобщении вас к психотерапии. Оля, может быть, мы перейдем на дружеское «ты», и зови меня по имени?

– Хорошо, – ответила я. Ведь во всех рассказах о нем я его называла по имени, и переход на предложенную форму общения не был труден мне Мы шли по дорожке, Михаил рассказывал о себе, своей семье. О том, что скоро закончится период его ссылки (так он называл работу в санатории), и он поедет в Москву поступать в аспирантуру. Слушала его и загрустила: он врач в третьем поколении, и дед и отец у него ученые, сам он тоже хочет быть ученым, здесь в санатории нарабатывает свои методики, которые лягут в основу диссертации. И я, простая девушка, воспитатель детского сада, вся карьера которой – заведующая детским садом. О чем нам с ним говорить, что я могу ему дать в общении. Задумавшись, я потеряла нить его рассказа. Выручил, если так можно назвать, начинающийся дождь.

– Оля, начинается дождь, давай быстренько куда-нибудь под крышу спрячемся, – весело предложил Миша. Мы почти побежали в ближайший магазин, вместе с нами ускоряли шаги многие прохожие. Набились в маленький магазинчик, как сайра в банку. Стоим плотненько. За окном дождь льет стеной. Не знаю, сколько прошло времени, Миша говорит:

– Дождь идти будет долго. Отсюда не очень далеко до моего дома, побежали, Оля, под домашний кров, – и потянул меня на выход.

Казалось, на небе открыли огромную бочку с ледяной водой, такой холодный был дождь. Мы промокли сразу, как вышли из магазина, мне показалось, что я нырнула в прорубь, замерзла и покрылась гусиной кожей, даже бег не согревал. Еще долго я не могла согреться, находясь в комнате у Миши. Как только мы вошли в комнату, он скомандовал быстро снимать с себя всю мокрую одежду, принес мне полотенце и большой махровый халат, усадил как маленького ребенка в мягкое кресло, принес горячий чай и вазочку с медом:

– Оля, будем греться чаем и сейчас налью по тридцать капель коньяку.

– Не буду я пить коньяк, – решительно заявила я и замахала руками. Смешно мне стало – халат большой, рукава машут, как у пугала на огороде.

– Опять боишься, – улыбнулся он. – Нет у меня планов сделать тебе больно или неприятно. От такого количества коньяку ты не опьянеешь, и я не воспользуюсь твоей беспомощностью. Откуда в тебе, Оленька, столько боязни всего и всех? Тебя кто-то сильно обижал в жизни? – смотрел на меня участливо и протягивал крошечную рюмочку с коньяком. Я таких маленьких никогда не видела.

– Не боюсь я тебя. Просто не люблю крепкие напитки, – ответила тихо.

Пила я чай с медом и маленькими глоточками коньяк, тепло разливалось по телу, настроение улучшалось. Мы сидели с ним друг напротив друга. За окном проливной дождь, в комнате полумрак. Миша включил люстру над столом. Уютно стало. Стол круглый, покрыт скатертью, видно, что она очень старая, правильнее сказать старинная. Люстра с абажуром с кистями. Свет мягкий, теплый. Начала рассматривать комнату, она большая, разделенная на зоны перегородками – ширмами. На стене портрет пожилого седого с бородой и усами мужчины. Я несколько раз посмотрела на мужчину на портрете и на Мишу. Сказала:

– Мне кажется, ты похож на мужчину на портрете.

– Да, так все говорят. Это мой дед Василий. Я его не помню, он умер, когда я был маленький.

– Борода и усы тоже для того, чтобы образ совпадал, – улыбнулась я.

– Конечно, хочу походить на него и внешне и добиться больших успехов в науке, как он. Дед Василий – мой идеал в жизни, как человек, мужчина и ученый. – Помолчал и продолжил: – Дождь помешал мне показать свой любимый город, но зато он подарил возможность побыть с тобой наедине.

После этих слов я снова напряглась и сильнее укуталась в халат. Он заметил мое движение, тихо сказал:

– Оля, нельзя так жить. Нельзя жить со страхом. Он разрушает. Мы притягиваем в свою жизнь то, на что направляем свою внутреннюю, душевную, энергию. Давай подаренный нам судьбой вечер проведем с радостью. За окном ливень, который будет идти несколько часов. Здесь такое чудо природы – не редкость. Ты умеешь жарить картошку? – вдруг спросил он. Его внезапные переходы на новую тему меня ставили в тупик. Я сначала даже не поняла, шутка?

– Нам надо с тобой поужинать. В планах у меня было поужинать в кафе. Но дождь все планы спутал.

– Умею, – ответила я.

Пока жарилась картошка, Миша накрыл стол для ужина. Сервировал красивой посудой, нарезал овощи и поставил вазу с фруктами. Достал из старинного стеклянного шкафа бокалы и бутылку вина. За столом мы сидели друг напротив друга. Сверху на нас падал свет из-под абажура. В руках у нас бокалы с сухим вином янтарного цвета. Звучит тихая музыка, Миша глядит на меня взглядом, который окутывает, ласкает. Я сморю на него и понимаю, что всё это нереально, это приятный сон. Мне хорошо сидеть за столом с мужчиной, пить маленькими глотками вкусное вино и тонуть в его глазах. Очнулась от своих грез, слышу:

– Оля, приглашаю на танец. Люблю я вальс, но комната моя – не зала для танцев. Приглашаю на современный танец, – протягивает мне руку, я подаю ему свою и мы танцуем. Он меня обнял, ласково прижал к себе, но не интимно тесно. Мне почудилось, что я на балу во дворце и тихо засмеялась. Миша немного отстранился и, улыбаясь, спросил:

– Что смешного в этот раз вспомнила ты?

– Мне представилось, что я на балу во дворце. Со мной прекрасный кавалер, и тут же вспомнила, что вместо бального платья на мне огромный мужской махровый халат, – смеясь, ответила ему.

– Ты в нем прекрасна не меньше, чем была бы в бальном платье. Ты красивая, Оля, и внешностью и душой. Из тебя будет прекрасная жена. Картошку ты жаришь очень вкусно, у меня такая не получается! А я обожаю жареную картошку, – говорил он почему-то серьезно.

После ужина он предложил мне тест, чтобы узнать, какая у меня степень неврастении. Тут уж я возмутилась:

– Миша, пригласил девушку на прогулку по городу, под предлогом дождя заманил домой, опоил вином, а теперь еще и тест требуешь пройти, какая я неврастеничка! – засмеялась я.

– Вот такая, Оленька, веселая, с юмором смотрящая вокруг, ты мне очень нравишься! Я уверен, что у тебя всё в порядке, а твой диагноз связан только с твоим слишком эмоциональным восприятием происходящего вокруг. Научишься управлять эмоциями, всё станет значительно лучше со здоровьем. На латыни можно сказать compesce mentem (компэсцэ мэнтэм) – будь сдержан, умей владеть собой.

Тест я прошла, степень невротизации оказалась действительно очень низкая.

– У тебя теперь есть научно доказанный факт, что ты здорова, управляй своими эмоциями, не поддавайся на провокации других, когда они тебя стараются выбить из ровного настроения. Чаще вспоминай фразу: compesce mentem (компэсцэ мэнтэм) – будь сдержан, умей владеть собой. – Говорил это он улыбаясь, но мне почувствовалось, что за шутливой формой очень серьезно он давал мне напутствие в жизнь.

– Хорошо, постараюсь. Но латынь я могу и забыть. А вот вспоминать тебя и наш вечер буду точно. Благодарю тебя. – Замолчала я, и вдруг у меня появились слезы на глазах. Хорошо, что он их не увидел – убирал на полку книгу, по которой проводил тест.

– Почему, Оля, у тебя появились слезы? – спросила я ее тогда, говорит Марта Генриховна.

– Поняла я, Марта Генриховна, что замечательный человек Миша, врач-психотерапевт, но не будем мы с ним вместе, и стало мне жаль себя. Может быть, вы правы, нравится мне он, а может быть, я влюбилась, – и она заплакала.

– Оленька, плакать не надо. В жизни всё случается так, как должно быть. Встреча с Мишей для тебя важнее тем, что он дал тебе понимание тобой себя. Прими этот его подарок. А помнить ты его будешь, будешь если не всю жизнь, то очень долго.

Дальше рассказ Оли.

Было очень поздно, ливень продолжался, в комнате было прохладно, и платье мое оставалось мокрым. Миша поймал мой взгляд на платье и сказал:

– Давай, Оленька, ложиться спать. Надеюсь, до утра твое платье высохнет, дождь закончится, и утром я тебя провожу в санаторий. Спальное место у меня одно. Клянусь, я тебя не трону, если ты этого сама не захочешь. По обычаям горцев можем положить между собой нож, так у них спят сестра и брат. – Говорил он серьезно, и у меня не появилась мысль ему не верить. Мне с ним рядом было спокойно.

– Я тебе верю. Нож класть между нами не надо. Боюсь, а вдруг он в бок вонзится, – ответила ему очень серьезно.

Спала плохо. Вертеться боялась, чтобы не разбудить Мишу. В какой-то момент я услышала – тишина, вокруг тишина, не бьют по окну капли дождя. А вот и солнышко появилось. Потихоньку встала с дивана, подошла к окну, открыла его и протянула руки к солнцу. Смотрела на восход и улыбалась. Я не заметила, как встал Миша. Он подошел ко мне сзади, обнял меня, и так стояли мы с ним несколько минут, вместе встречали восход солнца.

– Ты выспалась? – спросил он меня.

– Не очень, мне не спалось, – грустно ответила я. – Мне очень стыдно, я тут у тебя спряталась от дождя, а там, в номере волнуется Марта Генриховна, она же не знает, где я и что со мной.

– Она знает, что ты пошла со мной? Или ты не сказала, с кем пошла на высоких каблуках гулять? – спокойно спросил он.

– Знает, что с тобой.

– Тогда не волнуйся, она мудрая женщина и поняла, что я тебя не отправлю одну, тем более, когда разгулялась стихия. Если ты не пришла ночевать, значит, у тебя была уважительная причина, – продолжал он тем же спокойным голосом. – Сейчас очень рано и глупо бежать в санаторий. Я тебя провожу после завтрака. Ты умеешь варить гречневую кашу?

Я на него смотрела, как на инопланетянина. Ему говоришь о тревогах своих, а он про кашу гречневую! Да какая разница, умею – не умею я ее варить! Мне надо идти в санаторий, там, может быть, волнуется человек! – это я думала, но не сказала вслух

– Умею варить кашу гречневую, – ответила сердито.

– Оля, не сердись, тебе это не идет. Гречневая каша полезная, но более важно – тебе надо сейчас отвлечься от своих грустных и непродуктивных мыслей.

Варила я кашу гречневую и улыбалась. Врач-психотерапевт – это хорошо, но муж-психотерапевт, это, наверное, невыносимо. Каша получилась вкусная, он ее хвалил и весело смеялся.

– Оля, когда у тебя будет портиться настроение, а причина не всегда очевидна, почему оно испортилось, займись полезным физическим трудом, да хотя бы гречневую кашу свари!

– Спасибо, Михаил Александрович, за ваши советы, которые вы мне выдали! – говорила я, еле сдерживая себя от негодования.

– Мне наша беседа с тобой напоминает разговор интеллигентной семейной пары. Обменялись колкостями, стараясь не обидеть друг друга, – ответил он мне.

Завтрак закончился, и Миша мне предложил продолжить наше общение сегодня и съездить в Долину роз в Кисловодске. Я начала отказываться.

– Едем вместе с тобой в санаторий. Я извинюсь перед Мартой Генриховной за доставленные ей неудобства. Хотя, может быть, ты всё выдумала, и она совершенно не волновалась. Ты же ей не дочь. – Настаивал он.

– Нет-нет, – замотала я головой, – перед Мартой Генриховной виновата я, почему извиняться должен ты? И вот, Марта Генриховна, извиняюсь я, простите меня, – закончила Оля свой рассказ, низко опустила голову.

– Оленька, я действительно переживала за тебя, но прав Миша в том, что я знала, с кем ты, и не боялась, что с тобой что-то случится ужасное. Мне думается, принять его предложение тебе надо и вместе с ним побывать в Долине роз – одной из красивейших достопримечательностей Кисловодска. – Успокоила я Олю.

Она счастливая убежала на встречу с Мишей, а я задумалась – зачем Мише Оля? Я понимала, что Оленька влюбилась в него, молодого, интеллигентного, привлекательного внешностью и умом. Она прекрасная девушка, добрая, цельная по натуре и чистая душой, но она другого круга общения, другого воспитания. Если он ищет жену, то Оле в круг его семьи будет сложно войти, если это вообще возможно. Потом свои размышления остановила, сказав сама себе то, что говорила Оле: «В жизни происходит то, что должно произойти. – И потекли мои мысли дальше: – Оля нужна Мише, чтобы он понял – есть чистые и наивные девушки, которые живут искренним чувством, и если любят, то открыто всей душой, не думая о связях и богатствах семьи любимого. Дождись вечера, они вернутся из Долины роз, будет известно, куда повернули их отношения,» – сказала я себе.

Сидела я на скамеечке в аллее, рядом с нашим корпусом, погода была прекрасная, тепло, но не жарко. Воздух легкий, ароматный. Читала книгу и услыхала голос Оли:

– Спасибо, Миша, за всё. Прощай.

Я подняла глаза от книги и около соседней скамейки увидела их. Миша стоял ко мне лицом, Оля – спиной. Он держал ее руки в своих руках и смотрел на нее, очки не давали возможности разглядеть его взгляд, да и расстояние тоже было не маленькое. Но выражение его лица говорило о страдании.

– Оленька, я хочу тебе счастья. Прости меня, если я невольно обидел тебя.

– Нет, ты меня не обидел. Мы просто с тобой разные. Я тебе не пара. – Она пытается вытащить руки из его рук, а он их не отпускает. Наклоняется к ней и целует ее в щеку.

– Я благодарю судьбу за встречу с тобой, – голос печальный, он отпускает руки Оли, склоняет голову.

Оля разворачивается от него и с поникшей головой проходит мимо меня, она не смотрела по сторонам, поэтому на меня внимания не обратила, я же ее останавливать не стала. Поговорим, если она захочет, в номере, решила я. Мне было интересно, что сделает Миша. Наблюдала я за ним спокойно, Миша меня не знал, да я и не смотрела в его сторону пристально, а наблюдала боковым зрением, склоняясь над книгой. Он постоял несколько мгновений, после того, как Оля от него отошла, развернулся и пошел в противоположную сторону со склоненной головой. Смотрела я в одну сторону, в которую шла Оля, потом в другую, куда шел Миша, мне показалось: между этими двумя молодыми людьми ложилась печаль, тяжелая и отталкивающая их друг от друга. Моя душа сжалась от боли: «Что же случилось, почему они так трудно расстались?»

Я не спешила в номер, давая возможность Оле побыть одной.

Ее увидела сидящей на балконе. Она была задумчивая, глаза сухие, но красные. Всё-таки плакала, подумала я.

– Оленька, добрый вечер! Понравилась тебе Долина роз? – спросила , как ни в чем не бывало.

– Да, красиво там. – Голос печальный, сама отвернулась от меня.

– Оля, тебя Миша обидел?

– Наверное, нет. Просто я так решила. – Говорит глухо и в сторону, на меня не смотрит.

– Оленька, не буду задавать вопросы, не хочешь говорить, молчи. Просто прими как есть тот факт, что люди часто ошибаются в мотивах поведения людей. Из-за своей импульсивности или нетерпимости, или желания обидеть, просто так обидеть. – Она мне не ответила, и я ушла с балкона в номер, взяла книгу и села в кресло. Не читалось.

Так и улетела домой в Новосибирск, не сказав, что произошло между ней и Мишей. Расставались мы с Олей тепло, и я ей дала номер своего домашнего телефона, просила звонить, если потребуется помощь. Сказала, что хотела бы продолжить с ней общение, мне понравилась она. Оля улыбнулась и предложила сфотографироваться на память, пообещала позвонить.

Мы с ней встречались несколько лет. После возвращения в Новосибирск она вскоре вышла замуж за Василия, военного летчика. Когда я его увидела, руками всплеснула:

– Василий, вы вылитый Илья Муромец с картины Васнецова.

– Вам показалось, – смущенно улыбнулся Василий и навсегда покорил мое сердце. Оленьку он любит всей душой, пылинки с нее сдувает. Сейчас они на Дальнем Востоке живут, не стали возвращаться в Новосибирск, хотя Василий ушел в отставку. Мы переписываемся. Приезжают в отпуск к родителям Оле, обязательно заходят ко мне.

Вот такая история про замечательную девочку Оленьку на той старой фотографии, что у тебя в руках, Алина. – Закончила рассказ Марта Генриховна.

Стояла тишина в комнате. Женщины обе молчали. Алина еще раз внимательно посмотрела на фотографию и тихо сказала:

– Марта Генриховна, знаете, о чем я сейчас подумала: миг жизни отражен на фотографии, а как много информации он несет, если люди, попавшие в этот миг, помнят, о чем он говорит. Очень трогательная, грустная до слез история молодой девушки. Но она не окончена. Вы так и не узнали, что же произошло между Олей и Мишей?

– Я никогда не спрашивала ее о том случае. Оля сама как-то в одну из встреч сказала, что помнит Михаила. Она забыла, что он там ей говорил на латыни, но про гречневую кашу помнит. И смеясь, сказала:

– Если у меня внезапно портится настроение, не могу понять, почему и отчего это происходит, мне как будто слышится его голос: «Не знаешь, почему это произошло, займись полезным делом, да хотя бы кашу гречневую свари!» Мне становится смешно, настроение улучшается и всё входит в норму. Когда я сумела отследить такую ситуацию не один раз, стала мысленно благодарить Мишу. А спустя несколько лет после нашей с ним встречи я вдруг поняла, какая же я была дура, что так с ним рассталась. Хотите узнать, что тогда произошло? – весело спросила она меня.

– Если ты можешь рассказать и тебе это не доставит боль, расскажи.

– Мы были в Долине роз. Вы знаете, какая там божественная красота. Розы, розы, розы кругом разных цветов, размеров. Ландшафт красивый, тебе кажется – в сказку ты попал. Вот так я и чувствовала: в сказке я, как бабочка или фея порхаю над цветами, рядом со мной эльф красивый. Я кружилась, а не шла по дорожкам. Улыбалась, восторгалась и смеялась. Настроение бесконечно счастливой маленькой девочки. Миша смотрел на меня удивленно и шептал, когда я вновь оказывалась возле него: «Ты сейчас похожа на фею цветов, волшебницу! У тебя глаза как звезды. Ты сама как роза».

Этим еще больше воодушевлял меня, и я веселилась, напевая песенки. Когда я в очередной раз сделала оборот вокруг себя, напоминающий вальс, оказалась в его руках. Он на меня смотрел взглядом полного огня, мне казалось – я сейчас, как мотылек сгорю в его глазах. Миша начал меня целовать, в глаза, губы, прижимая к себе крепко, я таяла в его руках и … ответила ему на поцелуй. Мы стояли на дорожке среди роз и целовались. Я не думала ни о чем, я таяла в его губах, в его руках.

– Оленька, поедем ко мне, – слышу как сквозь вату я. Открываю глаза и вижу глаза Миши. Я испугалась. Мне показалось, он меня сейчас съест. Пытаюсь отстраниться, он не пускает:

– Поедем ко мне. Нам будет с тобой хорошо.

– Нет, – сказала я и вырвалась из его объятий. – Отвези меня в Минводы.

– Оля, прости, прости, Оленька, – как будто бы очнулся Миша.

Но я была непреклонна. Настроение испорчено. Надулась, как мышь на крупу, и молча пошла к выходу из долины роз. Миша идет за мной и тоже молчит, так молча приехали к нашему санаторию. Я, выйдя из машины, сказала ему «прощай» и гордая ушла, от обиды кусала себе губы и моргала глазами, чтобы не плакать.

Миша догнал меня на аллее недалеко от санатория, но разговаривать я с ним не стала.

Прошло время, стала взрослая я, замужняя женщина и поняла, что сама своим поведением спровоцировала тогда его порыв. Как мог отреагировать молодой мужчина, видя кружившуюся перед ним девчонку, стреляющую глазами по сторонам? Это она знала, что смотрит на розы и на небо, а он что думал: ему строит глазки! Да еще в порыве сама ответила на поцелуй, – это уж точно знак согласия! – подумал он.

Одним словом, я простила Мишу, попросила мысленно прощения у него и у себя той, молодой дурочки. В этом опять же помог он своими советами, которыми тогда в наш дождливый вечер делился со мной. Я помню Мишу. Добрым словом помню. У нас с ним не было совместного будущего, но я не должна была его тогда оскорблять своим поведением, – закончила свой рассказ Оля.

– Я рада за Олю, за ее мудрое отношение к ситуации, согласна с ней, что она была не права тогда. Но она была молода, неопытна, ее чувства любви и обиды были искренни. Если бы мы, люди, всегда поступали мудро, мы от рождения были бы уже стариками. Если бы молодость знала, если бы старость могла… – закончила Марта Генриховна рассказ об Оле и улыбнулась.

– Марта Генриховна, а заметили вы, что обе мы рассказали истории о порядочных мужчинах и легкомысленных девушках, по крайней мере, на первый взгляд, они так воспринимаются? – Алина задала вопрос и наблюдала за Мартой Генриховной, которая, закончив рассказ об Ольге, сидела печальная и задумчивая. Алине даже показалось, что та и не слышит, что ее спрашивают о чем-то, но она, много лет зная Марту Генриховну, не торопила ее с ответом. С возрастом Марта Генриховна становится всё более сентиментальная и часто оценивает жизненные ситуации не только и не столько с позиции профессиональной, но исходя из богатого жизненного опыта, который не всегда соглашается с теорией. Сама она шутит:

– Сколько психотерапевтов, столько и методик. – И всегда серьезно добавляет: – Есть базис, основа психологической науки, но есть и удачные отклонения от нее. Моя собственная практика иногда опровергала теорию. Я всю жизнь училась у людей, которым помогала.

– Вот и я Алина думала о том же, но немного с другой интонацией, чем ты сейчас сказала. Девочкам из наших историй жизнь сделала подарок, послав им на встречу этих мужчин, у Полины и Ольги сохранилась вера в порядочность мужского пола, им удалось создать счастливые семьи. А сколь часто в жизни бывает по-другому. Моя богатая практика знает много трагичных историй. Но мне не хочется говорить о них.

– У меня есть не трагичная, а юмористически-сатирическая история о двух молодых мужчинах. Если вам будет она интересна, при следующей встрече расскажу, а сейчас мне надо бежать, внука встретить с музыкального урока, извините, – ласково, шутливо закончила разговор Алина.

– До свидания, Алиночка. Нам с тобой как всегда мало времени. До встречи, а сейчас я отдохну, что-то разволновалась, вспоминая ту давнюю историю, – тихо говорила Марта Генриховна, провожая Алину до дверей.