Читать книгу Теория денег и кредита - Людвиг фон Мизес - Страница 13

1. Деньги в социалистическом обществе

Выше было показано, что при определенных условиях, которые по мере углубления разделения труда и дифференциации потребностей возникают все чаще, косвенный обмен становится неизбежным. Было показано, далее, что в ходе эволюции косвенного обмена постепенно отбирается небольшое число определенных благ, или даже одного блага, которые используются в качестве общего средства обмена. Если не существует никакого обмена вообще и, следовательно, если не существует обмена косвенного, то в таком обществе использование общего средства обмена, естественно, остается неизвестным. Такова была ситуация, когда преобладающей экономической единицей было изолированное домашнее хозяйство. Однажды, согласно прозрениям социалистов, она станет такой опять, – когда, в один прекрасный день, воцарится чистый социалистический строй, при котором производство и распределение станут на систематической основе регулироваться органом централизованного планирования{[96]}. Эта картина социалистического будущего никогда не описывается его пророками сколько-нибудь детально. Более того, разные пророки социализма рисуют разные картины будущего. Некоторые из них допускают в своих построениях, в определенных границах, обмен экономическими благами – товарами и услугами. Если речь идет об этих случаях, можно говорить о том, что использование денег остается возможным.

С другой стороны, сертификаты, или ордера, с помощью которых организованное общество будет распределять среди своих членов, не могут считаться деньгами. Пусть каждому работнику раздали квитанции на каждый из отработанных им часов. Предположим, что доход общества за вычетом того, что идет на обеспечение коллективных потребностей и содержания нетрудоспособных, распределяется пропорционально количеству квитанций, имеющихся у их держателей. Таким образом, каждая квитанция представляет собой требование на определенную часть общего количества распределяемых благ. Тогда важность квитанции, являющейся для индивида средством удовлетворения его потребностей (иными словами, ее ценность), будет изменяться пропорционально совокупному объему общественного дивиденда. Если при том же количестве часов труда доход общества в данном году окажется вполовину меньше, чем в прошлом, то ценность каждой квитанции также понизится вдвое.

В случае денег дело обстоит иначе. Уменьшение реального дохода общества на 50 %, разумеется, повлечет за собой снижение покупательной способности денег. Но это снижение ценности денег никоим образом не будет пропорционально уменьшению совокупного дохода. Конечно, случайно может произойти так, что покупательная способность денег также уменьшится ровно вдвое, но это совершенно не обязательно. Это различие между деньгами и квитанциями социалистического общества имеет принципиальное значение.

Меновая ценность денег и меновая ценность квитанций, ордеров, сертификатов, варрантов и т. д. определяются совершенно по-разному. Титулы, подобные вышеназванным документам, вообще не являются самостоятельными объектами процесса оценивания. Если держатель титула совершенно уверен в том, что сертификат или ордер всегда будет отоварен немедленно по предъявлении, то ценность такого сертификата или ордера будет равна ценности тех товаров, на получение которых он выписан. Если такой полной уверенности с отовариванием, погашением, выдачей и т. д., нет, то ценность соответствующего титула будет ниже ценности товаров, на получение которых он выписан.

Если предположить, что система обмена может возникнуть даже в социалистическом обществе – т. е. если там будет иметь место не просто отоваривание трудовых сертификатов, а индивиды смогут обмениваться, например, предметами потребления, – то можно представить себе роль и место денег в общественной системе и этого типа. Скорее всего, в таком обществе деньги использовались бы не так часто и не так разнообразно, как при экономическом строе, в основе которого лежит частная собственность на средства производства. Однако и в такой разновидности социалистического общества использование денег подчинялось бы тем же фундаментальным принципам.

Эти соображения заставляют при конструировании воображаемого общественного строя занимать в отношении института денег совершенно определенную позицию – любая иная позиция оказывается внутренне противоречивой. Если в рамках подобной схемы свободный обмен товарами и услугами полностью исключен, то логическим следствием этого станет отсутствие необходимости в институте денег. Однако если разрешена хоть какая-то разновидность обмена, то, скорее всего, должен быть разрешен и косвенный обмен, осуществляемый с помощью общего средства обмена.

2. Денежные шарлатаны

Поверхностные критики капиталистической системы имеют обыкновение направлять свои атаки прежде всего на деньги. Они готовы допустить существование частной собственности на средства производства и, следовательно, принимая во внимание степень разделения труда современного общества, также и свободный обмен товарами. Они хотели бы только, чтобы этот обмен осуществлялся непосредственно, по крайней мере без использования для этих обменов некоего общего средства, а именно – без денег. Они считают использование денег вредоносным. Отменив деньги, они рассчитывают устранить все виды социального зла. Эта доктрина восходит к представлениям, которые становились чрезвычайно популярными в народе, всегда, когда степень использования денег росла.

Все процессы нашей экономической жизни являют себя в денежном обличье. Тот, кто мыслит поверхностно, видит только денежные феномены и остается в неведении относительно более глубоких взаимоотношений. Деньги полагаются причиной грабежей и убийств, жульничества и предательства. Деньги обвиняют в том, что проститутка продает свое тело, и в том, что подкупленный судья извращает закон. Это против денег выступает моралист, когда он призывает противостоять излишнему распространению материализма. Достаточно часто алчность зовут любовью к деньгам. Деньгам приписывают всевозможные виды зла[97].

То, что эти и подобные им концепции являются путаными и неопределенными, очевидно. Неясно, например, достаточно ли будет для преодоления всех зол, связанных с использованием денег, просто вернуться к прямому обмену, или необходимы еще какие-то дополнительные реформы. Творцы и преобразователи мира, разделяющие вышеуказанные воззрения, не чувствуют себя обязанными неотступно доводить свои идеи до их конечных следствий. Они предпочитают остановиться там, где реальные трудности только начинаются. Этим, между прочим, объясняется живучесть подобных доктрин – пока они остаются туманными, они неуязвимы для критики.

Еще меньше серьезного внимания заслуживают те схемы социальных реформ, которые, не предполагая полного прекращения использования денег, возражают против золота и серебра. На самом деле в этой враждебности по отношению к благородным металлам есть что-то детское. Например, когда Томас Мор в своей «Утопии» снабжает преступников золотыми кандалами, а обычных граждан золотыми и серебряными ночными горшками[98], в этом есть что-то от того умонастроения, которым бывали охвачены первобытные люди, когда они наказывали неодушевленные образы и символы, изливая на них свой гнев или мстя им.

Вряд ли заслуживают даже упоминания разные фантастические предложения, которые никогда никем не воспринимались всерьез. Вся необходимая критика этих предложений прозвучала давным-давно[99]. Нужно остановиться, однако, на одном моменте, который обычно ускользает от внимания.

Среди толпы заблуждающихся врагов денег имеется одна группа, которая сражается с помощью иного теоретического оружия, чем их коллеги по борьбе с деньгами. Эти враги денег черпают свои доводы из господствующей теории банковского дела. Они предлагают в качестве средства от всех болезней человечества «эластичную кредитную систему, автоматически адаптирующуюся к потребностям обращения». Для всех, кто знает о плачевном состоянии теории банковского дела, не был сюрпризом тот факт, что данные предложения не получили критической научной оценки, как не стала сюрпризом и неспособность банковской теории в ее нынешнем состоянии дать такую оценку. В результате предложения, подобные системе «социальной совместимости» Эрнеста Сольвэ[100], отвергаются исключительно по причине робости практиков, а не оттого, что было дано строгое доказательство слабости подобных схем (которое, надо сказать, так и не последовало). Все теоретики банковского дела, взгляды которых восходят к Туку и Фуллартону (а это почти все современные авторы), беспомощны перед теорией Сольвэ и других в этом роде. Они бы и хотели опровергнуть эти теории, поскольку их собственные ощущения и заслуживающие доверия оценки практиков заставляют их быть настороже при виде легкомысленных спекуляций реформаторов этого типа, но у них нет аргументов против системы, которая не обнаруживает при внимательном рассмотрении ничего, что не было бы последовательным развитием их собственных теорий.

Третья часть этой книги посвящена исключительно и только проблемам банковской системы. Там теория эластичного кредита подвергается детальному исследованию, по результатам которого, возможно, отпадет необходимость продолжать обсуждение доктрин этого сорта.