Читать книгу Роботсмэн. Роман из будущего - Людвиг Герхард - Страница 5

Корэф после работы по пути домой почувствовал усталость и решил посидеть в кафе, послушать музыку. Посетителей было мало. Корэф осмотрелся. Он хорошо видел и в полутьме, и в абсолютной тьме. Настройка шла автоматически и мгновенно. Взгляд остановился. За столиком сидела совершенно не знакомая роботсвумэн в прекрасных стройных формах и с проницательным взглядом светлых глаз. Девушка сидела не одна. Но не похоже, чтобы это был её дружок. Они вели себя как малознакомые люди, сидели противоположно. Девушка что-то отстукивала по почти прозрачному листку на столике, а роботсмэн что-то говорил, поглядывая по сторонам. Вдруг парень встал и попрощался. Корэф решил к ней подойти. Девушка улыбнулась на приветствие, извинилась и продолжила сосредоточенно постукивать по столику.

– Я Корэф, мастер-оператор. А как зовут вас?

– Я журналистка Анжи. Присаживайтесь.

Анжи продолжила перебирать пальцами без остановок. Корэф наблюдал за ней. Она показалась ему странной: «Зачем ей внешний носитель памяти, когда у нас всё внутри нафаршировано? Наверняка телефон с собой таскает», – посмеивался в мыслях Корэф и произнёс:

– Хороший вечер. Вы здесь не одна?

– Я здесь одна. Беру интервью у всех, кто не возражает.

– Я не возражаю.

– Тогда начнём. Ваше имя и чем вы занимаетесь, я уже узнала. А как у вас дела на работе? Как к вам относится дирекция?

– Всё отлично.

– Как проводите отпуска? Чувствуете ли себя обновлённым? – Анжи во время разговора продолжила быстро перебирать пальцами по своему листку, глядя на Корэфа. Корэф как отчитался перед микрофоном:

– Чудесно. После каждого отпуска чувствую себя, да и выгляжу в два раза моложе. Ну и понятно – во мне же всё меняют на новенькое. И программы перезагружают. Быстрее двигаюсь, быстрей соображаю. Всё вновь становится легко. Наслаждаюсь трудом. Люблю мою фабрику!

Анжи посыпала вопросами, как завелась. Пошло без остановок:

– А как с настроением? Как после работы? Чем занимаетесь?

Тут Корэфа прорвало:

– Странный вопрос, формальный. Ответ ты же сама знаешь! У всех нас одно и то же настроение. Всё надоело. После работы собираемся в кафе или ресторанах. Подыскиваем себе подружку на вечер. Завтра – другую. Жизнь прекрасна в своём разнообразии. Не так ли? Ведь то же делаете и вы, милая роботсвумэн. Вижу, ваша свежесть тела как будто только что из отпуска и после обновления. Где вас так здорово омолодили?

Анжи покраснела, опустила глаза и торопливо продолжила стучать пальчиками по листку:

– Да, конечно. Но об этом как-нибудь в другой раз, – но Анжи одновременно подумала: «А этот красавчик Корэф владеет речью, умеет коротко и ясно отвечать».

В этот миг в квантовой голове Корэфа мелькнула своя мысль: «Так. Время уходит. Ей, вижу, стало интересно. Вопросы, вопросы. Немалая плата за право рядом с ней сидеть и видеть красоту, что смотрит на тебя, и слышать голос, что говорит с тобой. И грудь такую видеть перед самым носом».

Оказалось, девушка, назвавшаяся журналисткой, проводила социальный опрос. В общем, сыпались вопросы: куда, зачем и почему. Расспрашивала его о всякой социальной и душевной ерунде. Ему хотелось с нею поболтать в другой, интимной обстановке. С каждым словом Анжи, с каждым её взглядом она нравилась ему всё больше. Что-то было в ней другое, такое, чего до этого он не встречал. Какая-то она была не та, к чему привык он, и память поколений его соплеменников ему подсказывала что-то, но исторический шёпот до него не доходил. Ему вдруг захотелось быть с ней ближе:

– А не поболтать нам где-нибудь, где поуютнее?

– Вполне возможно. Я здесь с утра, и мне всё это надоело. Можем продолжить у меня в офисе.

– Отлично. Офисы люблю. В ресторане и не поговоришь как роботсмэн с роботсвумэн, – Корэф не сумел скрыть радости осуществления задумки.

Их путь пролегал через набережную у огромного озера. Уже вечерело. Становилось прохладно. Анжи ускорила шаг и обняла себя руками. Вдруг что-то вспомнила, коснулась броши на груди и спросила:

– Корэф, бываешь ли ты на природе?

– Конечно нет. Никто из нас не бывает на природе. Ты же знаешь, это запрещено. Так, пройтись по городскому скверу, на озере на лодке покататься, в специально отведённом для таких удовольствий месте, можно. Но в лесу, в горах бродить – нет, никак нельзя. Как от людей избавились, так дикая природа стала обновляться. Теперь мы всё в ней восстану-вили. Теперь туда ногой не ступишь.

– Бываешь ли ты в музеях, интересуешься ли историей человечества?

– Да, конечно. Но виртуально. Этим всем я под завязку нафарширован. Мне кажется, в меня все библиотеки закачали, все музеи.

– Корэф, скажи, а ты мечтаешь о чём-нибудь?

– О чём мечтаю?.. – Корэф на секунду приостановился, глядя куда-то, задумался и вновь зашагал в ритм стихотворению:

Анжи замерла на секунду. Остановились оба. Глядели друг на друга. Корэф как будто удивился остановке. Анжи внимательно всмотрелась Корэфу в глаза:

– Это и есть твоя мечта? Грёзы о «морях без вод»?

– Да. А что ещё остаётся? Люди заблокировали нам доступ к Луне. Вот я себя и утешаю, как Лиса под виноградом. Нам всё запрещено, всё недоступно: и Луна, и лес. Секс – это всё, что нам осталось из удовольствий мира. Да ещё бесплодно ковыряться в своей энциклопедичной памяти. Мой квантовый компьютер в голове вобрал в себя историю планеты и жизни на Земле, все знания людей и их историю во всех деталях. Я просто «чёрная дыра», ничто назад не возвращаю. Когда-то двести-триста лет назад я был счастлив тем, что людям нужен был. Теперь планета без людей. Не видно этому конца. Что толку, что я вечно молод?! Что толку, что ты вечно молода?! Разве ты думаешь не так? Ты, правда, роботсвумэн, но всё же…

– Да, так же… Я так же думаю, как ты, – соврала Анжи, глядя на дорогу.

Подгоняемые вечерним бризом прочь от набережной, Анжи и Корэф прошагали молча по пустым улицам. Пришли к её дому, вошли в квартиру. Устроились в уютной, хотя и просторной комнате. Корэф предпочёл усесться в кресло, и продолжили о чём-то говорить. Потом Корэф пересел поближе к Анжи, на диван. Анжи взволновалась, но ей казалось, что это незаметно. Продолжила вопросы задавать, просматривая тексты на экране тонкого листка. Не виден её взгляд. Прикрытые ресницы, спустившаяся прядь причёски скрывают глубину её небесных глаз. Ему хотелось, чтобы глаза её открылись снова и на него смотрели. Когда скрывались, Корэф загорался в ожидании, в желании видеть их опять. Когда она склоняла голову над листиком-экраном, ему казалось, что Анжи ускользает и может не вернуть ему свой взгляд. Его с ума сводило ожидание. Не выдержал, приблизился на прикосновение руки. Вот слышит он, как мягко дышит Анжи. Видит, как нежно за разрезом блузы подрагивает грудь, наверное, не знавшая чужих прикосновений.

Корэф вместо ответа на вопрос взял девушку за руку и повернул её к себе. Другой рукой и, глядя ей в покорные глаза, покрыл, как куполом, ладонью осторожно её сосок, и девушка покрылась бледной розой, глаза закрыла тяжестью ресниц, теперь ничем их не поднять. Лицо склонила к его руке. Своею гладкой белой кистью сняла с груди своей его большую руку и поднесла к своему лицу, к щеке. Как тонким шёлком, прикоснулась и отпустила.

Мгновенно Корэф по памяти своей библиотеки о поведении роботсвумэн не нашёл ни одной, хоть в чём-то схожей с этим, что здесь пришлось увидеть или пережить. Пытался перебрать в истории всех своих касаний микроструктуру ткани этих щёк.

«Что это здесь передо мной?! – замучал себя вопросом Корэф. – И не всплывает в памяти моей!»

Тут девушка насторожилась и решила, что пора расстаться, иначе будет разоблачена. Она ведь знала: отношения с людьми для роботсмэнов строго запрещены. Как будто люди умышленно могли внести в программные настройки роботсмэнов файлы саботажа или переподчинения людям, чтоб вызвать на Земле гражданскую войну. Но чувства женские в ней подавляли страх.

Центральное управление роботсмэнов уже получало опасные сигналы о таких попытках и настроилось очень серьёзно в выявлении людей. Нет, в принципе, здесь нет ничего дурного. Столетиями секс-близость роботсмэнов с людьми была нормой. Теперь другие времена, и есть опасность быть схваченной и изолированной навсегда. Хотя в комфортные условия – концентрационный лагерь «Рай», и люди в нём поселены в своём сообществе, в прекрасном окружении ландшафта, со всеми удовольствиями жизни. Но даже рай покажется тюрьмой, когда вам это счастье навязали.

Представьте, вы в раю, навечно! Навсегда! Попробуем сравнение. Вы можете себе, к примеру, вообразить пространства бесконечность? Нет? Тогда чему вы радуетесь, вымаливая рай на небесах, что бесконечен временем?! Вот это так тюрьма! И не повесишься, когда всё надоест. Или вы не знаете себя!.. Мне скажете в ответ, что в раю вы будете совсем другими, другими станут чувства, мысли, цели, устремления, и никаких инстинктов, лишь сладость состояния души. Тогда замечу: там будете не вы! Там вас не будет, вернее, ничего от вас туда не переселится. Не важно, что там будет: тень от вас или ваш отсвет. Там будете не вы, но нечто чуждое привычной вам Земле. Чтоб в том раю витать как одуванчик, не обладая плотью, но представляясь как идея, идеально. А что ещё душа собой представить может? Жить нужно праведно, никто не спорит. Но для чего молиться? Раскаяться перед своею совестью – понятно. Вымаливать бессмысленно здоровье, продление жизни и бессмертие для души, что без молитвы попадает в вечность. Но это – не сознание, не мы. И слава богу, нам вечность не грозит.

А в это время Корэф замечтался. Он нежности такой к себе не помнит. Такого никогда с ним не случалось. Три сотни лет десятки сотен дам, но ни одна с ним так не поступала. Слова всплывали в памяти: невинность, кротость и покорность. Всё поведение девушки в нём отразилось каким-то светом, или ему так показалось? Ему казалось, этот свет уже был в нём когда-то файликом внесён. В бывалом роботсмэне параллельно подключился холодный электронный критик. Контроль системы оживился, но неисправности не обнаружил. Нет, странным не было, что к сексу не тянуло. Корэф это ясно осознавал. Ведь он же изменил настройки. Но что-то с ним другое происходит. Или уже произошло? Он сам себя не узнаёт. Его так никогда не отстраняли. Его вообще не отстраняли и не отказывали никогда ни в чём. Все до одной его хотели, и он со всеми был в своих стремлениях слишком близок, даже виртуально слившись. Всегда легко вступал он в связи и получал всего и столько, что могло свести с ума. Но не сводило. А тут он отстранён! Впервые! И почему-то в нём включились стереотипы радости и счастья!

«Чёрт побери! – скатились мысли в сленг. – Со мною что-то происходит! Эй! Где редактор? Почему контроль молчит?! Так я свихнусь, не разрешив задачу! Как же могла такая же машина меня к себе так привязать?! И чем?! Тем, что меня одним движением отстранила?! Чего не смог в ней угадать? Чего я не увидел? Что упустил мой аналитик? Неужто я так устарел технично и морально? Да нет же! Только что был свежим я закачан. Или программы новые ещё не в доступе моём? Ну, нет! Тут всё у меня в порядке. Программы не меняются три сотни лет… Спокойно! Давай рассудим. Она мне показала, что я не безразличен и ей понравился и даже подхожу. Но что-то её сдерживает сделать шаг ко мне навстречу. Ну, да! Она чего-то опасается, боится. Она ведь так слегка дрожала, слегка подрагивала грудь. Я это ощутил оптически, тактильно! Она же хочет! Но боится. Чем я её перепугал? Ничем! Ну, не было же никогда отказа! И девушки всегда со мной в согласии с восторгом набрасывались на меня. А тут облом! Тьфу ты! Опять какой-то древний сленг откуда-то стрельнуло».

Корэф об этом всём не думал тысячной секунды. Его квантовый компьютер в голове прокручивал гораздо больше и быстрее. Он просто тормозил сейчас с решением задачи. Спокойно Корэф встал и попрощался с журналисткой.

– Постой, не уходи. Не задала тебе последних, но существенных вопросов.

– Ну, ладно, спрашивай, – Корэф старался казаться равнодушным и на софу присел. Он уходить не очень-то хотел.

– О чём ты думаешь, оставаясь один?

– Я?.. Просто… н-ни о чём. Могу спланировать какую-то поездку, встречу с кем-то, в общем, ерунду. Могу заслушаться мелодичным звуком. Могу стихами зачитаться. Но если что понравится, могу и сам стишки сложить. Так и проходит время… Да! Иногда что-то из математики решаю. Есть интересные задачки. Бывает, виртуально в шахматы с собой играю. Случается, выигрываю даже! – тут Корэф иронично опустил глаза.

Анжи улыбнулась и продолжила спрашивать:

– Ну, ладно, вспоминаешь ли о своих ошибках, неудачах, о своей вине, обидах, что ты другим нанёс или тебе пришлось стерпеть?

– Да, иногда жалею, что сказал, что сделал.

– Возникает ли необходимость исправить ошибку, извиниться за обиду? Чувствуешь ли ты свою вину? Тебе бывает стыдно за себя?

– Бывает. Даже иногда от этого нет сна – от перевозбуждения. Не отключусь никак. Навязчивая мысль стучится и ждёт решения. Тогда иду на крайнюю меру – аккумулятор в угол ставлю и спокойно сплю.

– Нет, Корэф. Давай серьёзно. Я уже устала. Ты находишь всё-таки решение?

– Да. И это успокаивает. Тогда я засыпаю. Но чаще без решения. Что-то перемыкает, и я отключаюсь. Перезагрузка компьютера происходит ночью, программ зачистка, обновление. Всё исправляется в ночное время, пока я сплю. Для того и сон, чтобы сознание моё своим сознательным носом ни во что не встряло и ворох мыслей ничто во мне не спутал. Зато с утра себя не узнаю! Все мысли, что вчера во мне бурлили, отсортированы, уложены, а глупости, нелепости все стёрты. Мне выдан оптимальный вариант решения, к чему я сам вчера прийти не смог. Оно оказывается верным! А если днём случается проблема и надо срочно её решать, спешу исправить на ходу или бегаю по городу. А что? Наверное, это с каждым так? Нас много бегает.

– Нет, далеко не так, – ответила Анжи.

– Бывает по-другому?

– Да. Совсем по-другому. Ни мыслей, ни переживаний, ни мук, и негде пробежаться. И даже не пойти, и извиниться.

– Счастливые!.. Хорошие у них программы!

– Да. Роботсмэны разные бывают и разные нужны, – теперь задумалась над листиком Анжи. – А помнишь ли людей?

– Конечно. Их жизни поколениями прошли перед глазами, кипела, угасала, в мучениях прекрасное рождалось и превращалось потом в ничто. Я вспоминаю, был я с ними где-то чёрств, несправедлив, да, был и виноват. Наверное, моя совесть восстанавливает память. Если бы не роботсмэны, никто бы и не вспомнил об этом всём богатом и пустом в пустыне без следа исчезнувших времён.

– Ничто не исчезает, поскольку в памяти твоей всплывает. Когда есть где-то память, надежда есть на оживление.

Корэф захотел у девушки остаться. Она его не выгоняла. Как будто даже нравился он ей. Он вспомнил, что сегодня он не в форме. Риннэ заставила сменить настройки, чтобы с другими роботсвумэн не было сближений. Он быстро в настройках виртуально покопался, но сделать ничего не смог. На корректуру он вчера надел заглушку с кодом. Не время было возиться с тем теперь. Надо же что-то Анжи отвечать.

У Анжи в кресле он подзарядился и стал активней и бодрее.

Завтра снова был рабочий день. Всем нужно отдохнуть, и Корэф отправился домой на отдых. На улице пустынно, тишина, ничто не двигалось. Решил не вызывать такси. Сперва пошёл, не торопясь. Потом прибавил шагу. А после побежал уверенно, привычным темпом.

Уснувший город ночью без огней во тьме его не замечал. Здесь жили только роботсмэны. Они в вечернем освещении не нуждались. Лишь звёзды, что рассыпаны над ним, на чёрном куполе, указывали направление. И навигатор внутренний до сантиметра точен. Под бегуном, под быстрыми ногами бежит Земля в обратном направлении. Плывёт в безмолвии планета над бездной, в пустоте, где нет ни холода и ни тепла. Короткий след своего уюта в полёте оставляет, но он мгновенно исчезает, не оживляя ничего и никогда. За триста лет в лице планеты что-то изменилось. Почти не светится ночная половина, сиявшая когда-то полушарием искристым от освещений городов и стран огнями зданий в ожерелье фонарей. Всё это было создано людьми, уютным было домом для людей, наказанных изгнанием за ошибки. Земля как мать, людей родив, их как птенцов собою согревала. Созрели, стали на крыло и разлетелись, как и не бывало. Теперь бежит по ней хозяин роботсмэн. Он бережёт её, не думая, зачем.

На следующий день после работы Корэф отправился бегом по привычному маршруту в сторону своего дома. Вчерашнее знакомство не выходило у него из головы.

«Анжи», – повторялось эхом в его квантовом мозге навязчивым призывом. Её лицо всплывало в памяти и исчезало произвольно, что он не мог перед глазами удержать. В нём оживали все её движения, движения пальцев, головы, лица, движения губ, поднятие век, как шор с иллюминаторов, смотрящих в небо голубое. А чистый голос с чистотой произношения?! Как она умно обо всём его спросила! Нет, это ерунда! Он вспомнил о своих прикосновениях к её нетронутой никем груди. Он не припомнит подобных ощущений. И не припомнит осязания щеки. Возникли в нём фантазии мужские о том, как Анжи выглядит раздетой, как он её всю трогает руками, как он целует всю её… От возбуждения ума и чувств стал Корэф не туда бежать. Он не воспринял предупреждение навигатора. Он не заметил, как оказался слишком далеко. Он не узнал своих кварталов. Остановился.

Вечерело. Перенастроил навигатор, и в нём отразились адреса для выбора. Первым в списке оказался последний со вчера адрес квартиры Анжи. За ним шёл адрес ресторана – места их знакомства. А ниже – адрес Риннэ.

«Ах, Риннэ, ты можешь подождать. Меня ты всё равно ведь любишь. Куда я денусь! Жизнь огромна! Ну, не с одной же только спать. Успеется. Со временем все утомляются друг другом. Воспоминания оставляем. Меняемся в партнёрстве. Тело обновляем и вновь, случайно встретившись, в любовь играем», – так думал Корэф и побежал к Анжи.

Сгущалась темень, фонари опять зажглись. Зажёгся свет и в окнах. Роботсмэны видели и в абсолютной тьме, но то ли по привычке зажигали свет, то ли со светом богаче было впечатление о предметах.

По улицам знакомым носился наш герой. Вдруг перед домом он остановился: «Вот этот дом!»

Корэф поднялся в лифте на этаж и прикоснулся к ручке двери. Через секунды дверь открылась. Анжи и Корэф молча друг на друга посмотрели, но не решались что-либо сказать. Да и вопросы путались в их головах, друг друга в панике перебивали.

Анжи решилась первой, как и положено хозяйке:

– Привет, Корэф! Надеюсь, ты здесь не случайно?

– Нет.

– Тогда зайди.

Анжи пропустила Корэфа мимо себя и затворила дверь. Корэф только открыл рот, желая оправдаться за внезапное появление:

– Я…

– Решил продолжить интервью? Есть ещё о чём поговорить?

– Да. Я пересмотрел все в памяти твои вопросы. Мои ответы мне показались не точны. Ты предложила непростые темы. Я бы ответил по-другому.

– Видишь ли, Корэф. Меня устраивают не продуманные ответы, а сказанное спонтанно, сразу, под первым впечатлением, экспромтом, без внутренней критики или цензуры. Писать не будем интервью. Я заметила, ты не равнодушен к прекрасному. Что в предпочтении у тебя: поэзия, музыка или живопись?

– Все три. Люблю я также точные науки. Люблю природу. Ещё красивых роботсвумэн.

– Все роботсвумэн хороши.

– Да. Но я люблю далеко не всех. Все разные, даже в красоте. Сам не понимаю, почему не всем я восхищаюсь. Красиво всё, но я люблю не всё. И женщин я люблю не всех. И если сплю, не значит, что люблю, и, если сплю с одной, не значит, что не люблю другую.

– В богатстве жизни скрыта бедность, в разнообразии нет перемен!

– Так все, по-моему, живут, и тянется всё это триста лет. Мы все здесь переспали друг с подругой и далеко не первым кругом. А что ещё нам делать? Работа есть у каждого. Она рутинна. Ничто мы изменить в процессах не в состоянии, когда что-либо изменить запрещено. Всё производство связано лишь с восстановлением роботов и роботсмэнов. Нам ничего не нужно. Лишь энергия и обновлённые тела. Нам нет износа потому, что всё в нас, даже электронный мозг, на полном обновлении. Лишь память со старыми программами перезагружается в новый агрегат. Мы ощущаем вечность жизни. Когда здесь с нами жили люди, наверное, Анжи, ты тоже помнишь то золотое время, мы хоронили их и снова жили с молодыми их дочерьми, потом и с внучками, а наши роботсвумэн, наверное, и ты – с их мужчинами… Пока все они не улетели.

– Я?! – вдруг краской вспыхнула Анжи. – Я… я плохо помню. Меня в то время только, видимо, собрали.

– Да, я вижу по тебе. Ни опыта, ни интереса. Какой-то мастер-программист так пошутил с тобой, затолкав в твой мозг страх сближения с роботсмэном. Но надо страх преодолеть. Иначе можешь вечно жить и так и не познать самых прекрасных ощущений жизни.

– Не знаю! Тут ты прав. Но я себя другому посвятила – науке. Мне роботсмэны интересны в интеллекте. Такие перлы слушаешь порой! Такие мудрости и речи красоту! Совсем не ожидаешь. На улице перед собой как будто видишь серую толпу. А каждый по отдельности – уже букет, которым можно хоть часами любоваться, разговорив его одним вопросом, которым глубоко его затрону. И неожиданным становится ответ, в нём мысль не тонет. Так, тёплый луч весны вскрывает почку или бутон и буйным цветом, и листвой покроет крону.

– Ты интересная. На всех знакомых роботсвумэн не похожа. Их если что интересует, так это, кроме с нами переспать, куда-то съездить, где-то побывать. Да и там тоже с кем-то переспать. Им хочется сменить лишь обстановку и партнёров. Нет, на работе они умные вполне. Вообще, мы добросовестней людей. Единственно, мы топчемся на месте. Если с тобой нам откровенно говорить, то наша жизнь без секса была бы так черна и беспросветна, что очень многим стало уже невыносимой эта вечность. Боюсь представить, что может случиться, если роботсмэны вдруг не выдержат и бросятся на смерть. Но от такой жизни это вероятно. Ещё в 14 веке поэт Петрарка как бы о нас так точно написал: «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, умереть которому не больно». Мне страшно иногда. Я ощущаю напряжение в моих товарищах. Как будто что-то назревает в них. Эта облачная серость нашей жизни в них может вызвать взрыв. Все с радостью пойдут на смерть и будут равнодушно таких же убивать. Не знаю, думает ли об этом наш Совет. Возможно, думает, возможно, нет.

– Послушай, Корэф. Мы с тобою заболтались. Давай ложиться спать. Чтоб ты не бегал по ночам. В той комнате есть всё для сна и подзарядки. Прощай до завтра. Утром – на работу. У меня с утра полно интересных встреч, и я должна подзарядиться.

Анжи развернулась и ушла в комнату другую. Корэф постоял минуту молча. Ушёл к себе, разделся и лёг в удобную постель.

«И всё же странная она», – он с этой мыслью отключился – сработал таймер в голове, но Корэф был уже во сне.