Читать книгу Морганы. Династия крупнейших олигархов - Льюис Кори - Страница 2

Майлз Морган, американский предок хозяев дома Морганов, прибыл в Бостон в 1636 году вместе с братьями Джоном и Джеймсом. Они приехали, как и большинство эмигрантов тогда и сейчас, в поисках лучшей жизни. Их дедушка работал шорником в Уэльсе, семья принадлежала к мелкопоместным дворянам и переживала не лучшие времена, а Новый Свет сулил благополучие.

Колониальные эмигранты были простыми людьми, несмотря на аристократические претензии их более успешных потомков. Этим выходцам из низов английского общества терять было нечего, а приключения на неосвоенных территориях обещали многое. Среди поселенцев, которых аристократия считала просто «толпой», были торговцы, мелкие фермеры, механики, нанятые по контракту слуги и осужденные должники, «презираемые» привилегированной системой, но именно им предстояло создать более совершенную цивилизацию. Колониальная эмиграция стала частью общего движения против аристократии за капиталистическое преобразование феодализма. Волна этого движения прибила Морганов к берегам Новой Англии.

Джон Морган не стал задерживаться в Бостоне. Возможно, он был скептиком и достаточно веселым человеком, поэтому, как говорилось в старых хрониках, «столкнувшись с фанатизмом и гонениями богобоязненных пуритан… он с отвращением и негодованием распрощался со смиренными учениками Жана Кальвина» и отправился в более приветливую Вирджинию.

Братья Джона оказались более стойкими (или более благочестивыми). Джеймс обосновался в Новом Лондоне, а склонный к авантюрам Майлз отправился с экспедицией полковника Уильяма Пинчона строить новое поселение в дикой местности.

Отряд Пинчона нашел индейцев «вполне дружелюбными» и за тридцать фунтов приобрел у них участок земли, на котором сейчас расположены семь городов в Массачусетсе и Коннектикуте. Их поселение располагалось в Спрингфилде. Хотя ему еще не исполнилось 21 года, Майлз Морган «скрыл факт своего несовершеннолетия при раздаче участков земли, в которой людям его возраста участвовать не полагалось». Это стало первым «удачным бизнесом» американских Морганов. Мужественный юноша, Майлз построил на своей собственности блокгауз. Предприимчивый и целеустремленный, он один за другим приобретал участки земли, был избран констеблем, членом городского управления и комитета по распределению земли. Таким образом, он стал одним из трех самых уважаемых граждан Спрингфилда.

Майлз Морган благополучно процветал в Спрингфилде, был дважды женат, имел девять детей и скончался в преклонном возрасте – восемьдесят четыре года. Но до смерти он успел еще принять участие в Войне Короля Филипа, дослужившись до звания капитана колониальной милиции.

Дружественные отношения между индейцами и поселенцами в Новой Англии продолжались недолго. Сначала поселенцы «покупали» земли, а затем, став сильнее, начали их попросту захватывать. Используя в качестве причины ссоры с индейцами, они объявляли им войну и захватывали желанные земли. Суды распространяли свою юрисдикцию на индейцев, даже если те не жили в поселениях, приказывали штрафовать или наказывать индейцев плетьми за «богохульное поведение в священный день отдохновения», которое выражалось в виде охоты, рыбной ловли или других «проступках», а такие штрафы, как правило, выплачивались в виде земли.

Подобные необоснованные претензии поселенцев на право землевладения привели к конфликту Роджера Уильямса с правящей олигархией и к последующей его высылке из Массачусетса. В 1675 году притеснения экспроприаторов привели к всеобщему восстанию индейцев. Рассчитанная на полное уничтожение, Война Короля Филипа вылилась в столкновение дикости индейцев и варварства поселенцев.

Индейцы атаковали, взяли в осаду и сожгли Спрингфилд. Уцелевшие нашли убежище в блокгаузе Майлза Моргана и под его командованием отразили все атаки. Но без подхода подкреплений ситуация оставалась безнадежной, и все выжившие были бы убиты, если бы один дружественный индеец не пробрался сквозь линии осаждавших и не привел помощь. Но, несмотря на это, стоящая в Спрингфилде статуя прославляет заслуги Моргана, а не безвестного индейца.

Капитан Майлз Морган прослужил всю войну, как и его трое сыновей, о которых в старой хронике говорится, что «они были прекрасными нимродами в похвальном деле охоты за индейцами».

Но и в те времена бизнес не оставался без внимания. Через две недели после начала войны один бостонский джентльмен гордо заявил в своем письме, что «земля уже стоит десять тысяч фунтов».

Совет Коннектикута предоставил солдатам, помимо регулярной платы, права на «все, что им удастся захватить, будь то пленные, зерно или другое добро, которые они смогут продать с наибольшей выгодой для себя при условии, что при продаже их трофеев власти будут иметь право первой руки и покупать все по рыночной цене для последующего распределения между солдатами в равных долях, а среди командиров – пропорционально их оплате».

Предложение заполучить «все трофеи, которые они смогут захватить, в виде пленных и другого добра» естественно подтолкнуло некоторых солдат грабить как врагов, так и друзей. Поэтому впоследствии совет постановил: «Если случится так, что индейские деньги из раковин и другие захваченные трофеи принадлежат непричастным людям, а не врагам, они должны быть возвращены, так как мы не можем позволить себе неблагочестивые действия и беспорядки при совершении нашего справедливого возмездия».

По примеру совета Коннектикута, который «помимо платы оставлял солдатам все захваченные ими трофеи», совет Массачусетса для привлечения добровольцев на не спровоцированную поселенцами войну с племенем наррагансеттов предложил своим солдатам вдобавок к регулярной плате участки земли, захваченные у индейцев. Вместе с тем во время войны индейские добровольцы в колониальной милиции не получали наделы земли за свою службу.

В качестве трофеев были захвачены и поделены огромные участки земли. Коннектикут выделил земли ста восьмидесяти добровольцам, и среди них Джеймсу и Джозефу Морганам. После войны Майлз Морган и трое его сыновей получили «все заливные луга, примыкавшие к их полям за рекой Агавам, вместе с верхним полем». Помимо захваченных земель, сотни пленных индейцев были проданы в рабство на острова Вест-Индии, а другие остались «в услужении» поселенцев. Среди проданных индейцев были «тринадцать женщин и детей (один больной)» за двадцать фунтов, «одна женщина, четыре маленьких ребенка» за пять фунтов и «сорок один пленный» за восемьдесят два фунта. По всем имеющимся данным Морганы не принимали участия в этой работорговле.

И все это считалось вполне законным. Пуритане приравнивали собственные интересы к религии, приписывая божественное происхождение своим действиям и их последствиям. Вместо признания того, что Война Короля Филипа была вызвана их жестоким поведением в отношении индейцев, высокомерное духовенство (правящая сила) настоятельно проповедовало идею о том, что войну развязал сам Господь, недовольный разгулом пьянства среди поселенцев, их леностью в преследовании квакеров, нетерпением при слушании богослужений, «неприличными» одеяниями женщин и многими другими подобными «грехами». Помимо этого, главенствовавший в то время пуританизм оправдывал такие пороки, как стяжательство и любовь к деньгам, и, следуя доктрине кальвинизма, восхвалял предпринимательство, развитие бизнеса и накопление капитала (в противоположность расточительной аристократии). Бог проявлял себя в «хорошей работе», а «хорошая работа» означала труд и собственность. Таким образом, собственность стала проявлением воли Бога и благодеянием, а ее приобретение – идеалом. Поселенцы Новой Англии приспособили пуританизм к условиям своего непосредственного окружения: земля была главной формой собственности, «одним из божеств Новой Англии». Экспроприировать земли у индейцев, которые считались «исчадиями ада», стало богоугодным. Сколачивая свое изначальное состояние, Морганы служили Господу в меру своих умственных способностей и… личных интересов.

Но помимо денежных, пуританизм проповедовал и другие идеалы. Возникшее на волне борьбы против старого феодального порядка и формулирующее идеи индивидуальной и социальной свободы, пуританское движение было прогрессивным в своей основе, несмотря на ограничения, навязанные ему теологией и потребностями развивающегося капитализма, идеологическим выражением которого оно и являлось. В то время существовало множество радикальных пуританских сект, которые, вырвавшись из этих ограничений, проповедовали глубокие реформы и эгалитарную демократию, выражая таким образом настроения простых женщин и мужчин. Подобные секты расцвели на основе противоречий в новых символах веры. Поскольку быть бедным или богатым равно считалось проявлением воли Господней, среди богатых возникло нетерпимое презрение к бедным. Но пуританин мог быть богопослушным и одновременно безуспешным в приобретении собственности: и что тогда? Это не имело значения у первых поселенцев, условия жизни которых были примитивными, земли было в избытке, среди людей превалировало сравнительное равенство, а клерикальная аристократия жестко правила от имени Господа. Но условия менялись. Уже к 1680 году состояние тридцати торговцев Массачусетса составляло от пятидесяти до ста тысяч долларов, а к 1700 году сложилось четкое разделение между богатыми и бедными. Теократия была свергнута, а правление перешло в руки новой аристократии богачей, которая считала власть прерогативой собственности и служила этой собственности (а не Богу). В среде бедноты, как среди старых, так и новых иммигрантов, начал раздаваться ропот протеста. Этот протест отождествлялся с наиболее радикальными аспектами пуританизма, эгалитарной демократии и свободы. Такая идеология явно придала определенный оттенок событиям того времени в Америке. В отдельных случаях этот протест выливался даже в предложения о совместном владении собственностью.

Морганы не поддерживали это движение бедноты против богатых, их также не вдохновляла идеология свободы. Они не были бедны и относились к крупным землевладельцам, консервативным, преуспевающим и богобоязненным. Один из них, правда, был яростным борцом против новых радикальных идей – преподобный Джозеф Морган, потомок Джеймса, брата Майлза Моргана. Как оказалось, и сам преподобный был далеко не безупречен. Одна из церквей выдвинула против него обвинение в «практике астрологии и греховном пьянстве». Обвинения не подтвердились, но преподобный Джозеф счел целесообразным оставить свой пост. В другой церкви он был изгнан высшим духовенством за невоздержанность, но через два года восстановлен «по ходатайству многих уважаемых людей». И вместе с тем преподобный Джозеф Морган был ярым глашатаем собственности. В одной из своих проповедей в 1732 году он говорил так: «Алчность (как и идолопоклонничество) является одним из устоев мира, как и нищета. Каждый человек, стремящийся разбогатеть, олицетворяет собой общественное благо. Таким образом, Бог, в своей мудрости и милости, превращает нашу греховность во всеобщее благо».

Подобное единение Господа и обогащения сопровождалось идеализацией бедности: «Для большинства людей оставаться бедным лучше, чем родиться богатым. Так жизнь в этом мире будет для них более удобной, а последующая – менее ужасной… У богатого человека жизнь всегда полна страхов и забот… В то время как человек, добывающий честным трудом себе на пропитание и одеяние, свободен от подобных страхов и забот… Поэтому нам следует жалеть и любить богатых людей».

Но поскольку подобные аргументы могут мешать накоплению богатств, преподобный Джозеф Морган восклицает: «Но что же я делаю? Если это оттолкнет людей от борьбы за богатство, то принесет большой вред обществу и может подорвать устои мира… Богатый человек – большой друг общества, хотя он и заботится только о своем благе. Господь велит нам помогать друг другу, а раз любовь этого добиться не может, это должна сделать алчность».

В этой проповеди прослеживается социальный уклон к пуританскому объединению религии и личного интереса. В прежней вере богатство и бедность являлись вопросами индивидуальных отношений с божественной сущностью: бедность была знаком неудовольствия Бога, а бедные – небогоугодными и отверженными. В данном же виде вера не могла выжить в условиях грядущего социального недовольства и более либеральных идей. Формулировка преподобного Джозефа Моргана сохраняет религиозные постулаты, но «социализирует» при этом старую веру, объединяя ее с «общественным благом». Таким образом, преподобный, возможно, перефразирует теорию Мандевиля, по которой «личный порок является общественной добродетелью» – важный аспект развивающегося капитализма. Приравнивая личные интересы к религии, пуритане воспитывали неудержимую страсть к приобретательству и накопительству, которая пережила упадок их теологической морали.