Читать книгу Навстречу мечте - Люси Кларк - Страница 9

– Не у всех тут такие длиннющие ноги! – крикнула Китти.

Лана замерла, глянула через плечо на подругу – та стояла босая на валуне, скрестив руки на груди. Щеки у нее порозовели, на лбу выступил пот.

– Протянуть тебе ногу помощи?

– Нет уж, не надо!

Лана усмехнулась. Пыхтя и ругаясь себе под нос, Китти полезла вверх по скале.

Последнюю часть пути они преодолели вместе, наконец нагнали остальных и теперь стояли на верхушке горы, где за широким выступом, прямо над водой, виднелся обрыв. Дул теплый бриз, принося с собой меловой запах гор.

– Пожалуй, надо опробовать этот трамплин. – Денни подошел к краю и глянул вниз: двенадцатиметровый обрыв выходил на голубую лагуну, где перед этим он плавал с маской и трубкой, чтобы проверить глубину.

Денни снял футболку и затянул шнурок на шортах. Тело у него было стройное и загорелое. Разглядывая крепкие мышцы, Лана представляла, как бы она нарисовала его, где добавила бы теней, где штрихов. Казалось, энергия в нем так и кипела: каждое утро Денни плавал перед завтраком, а если Лана еще до рассвета заходила в салон за стаканом воды, то заставала его за столом, с ноутбуком и кружкой кофе – Денни работал над переводом.

Он потянул шею, размял ноги.

– Давай уже! – крикнул Аарон.

Денни немного отошел назад и, разбежавшись, прыгнул с обрыва. Лана ожидала невероятного зрелища, но он просто прижал колени к груди, сгруппировался и вошел в воду с оглушительным всплеском. Через пару секунд Денни появился на поверхности под радостные крики друзей.

Щелкнула зажигалка. Лана обернулась и увидела Жозефа – улыбаясь, тот прикуривал самокрутку.

– Сделай и мне, Джо-Джо, – попросила Китти.

– Я думала, ты куришь, только когда пьешь, – удивилась Лана.

– А ты уверена, что я не пила? – подмигнула ей подруга.

Жозеф передал Китти свою, зажженную.

– Спасибо, милый.

Весь день они провели на вершине утеса, где дул прохладный ветерок. Прыжки в воду становились все более смелыми: Денни и Генрих выпендривались друг перед другом, делая кульбиты, неуклюжие сальто и прыгая ласточкой.

Лана заметила, что Генрих любит соперничать – забираясь обратно на обрыв после удачного прыжка, он явно ждал похвалы. Шелл подтрунивала над ним, говорила, что снимает с Генриха очки за согнутые ноги во время погружения. Пока ее лицо не расплывалось в улыбке, он выглядел по-настоящему расстроенным.

Когда Лане стало слишком жарко, она тоже прыгнула с обрыва. Едва ноги оторвались от скалы, как в кровь хлынул адреналин. Вода вспенилась белым, в нос и рот залилась соленая вода, и Лана вынырнула, откашливаясь и смеясь.

Настало время обеда, Шелл сплавала на лодке к яхте и вернулась с огромным пакетом бутербродов, фруктов, привезла холодную воду для питья. В море не было видно ни одного судна, и, если не считать пролетевшего над головами самолета, они были совершенно одни.

Солнце пошло к закату, и все понемногу стали перебираться на яхту, на утесе остались только Жозеф, Аарон и Лана. Жозеф подошел к обрыву, взглянул вниз. Футболку ветром прижало к его телу, и Лана впервые заметила, какой он худой. Лопатки торчали, проступал позвоночник.

– Прыгнешь? – спросил стоявший позади него Аарон.

Не отрывая взгляда от воды, Жозеф пожал плечами.

– Неужели не попробуешь? – Вид у Аарона был хитрый.

Жозеф повернулся к Аарону, встав спиной к обрыву, не спеша затянулся, выпустил дым вверх, бросил окурок и растоптал голой пяткой. Аккуратно положил очки на землю и сделал шаг назад так, что оказался ровно на краю утеса.

– Осторожнее, – сказала Лана.

Жозеф согнулся и резким движением выпрыгнул вверх и назад, прогибаясь всем телом. Он будто скользил сквозь перевернутый мир, расставив руки в стороны. Ветер поднял футболку, обнажив бледный живот. Ближе к воде Жозеф изящно свел руки вместе и пронзил голубую поверхность.

Вода вспенилась белыми пузырьками, а потом он вынырнул на поверхность. Лана от удивления раскрыла рот.

– Да-а-а! – завопил Денни, и его крик эхом отразился от скал. Те, кто был с ним в лагуне, радостно подхватили вопль.

Жозеф какое-то время держался на воде, широко улыбаясь, потом развернулся и спокойно поплыл к яхте.

– Ни хрена себе, – покачал головой Аарон. – Мне это не привиделось?

– Нет, – ухмыльнулась Лана.

Аарон молча подошел к краю и прыгнул, широко расставив руки. На мгновение показалось, что он как будто замер в воздухе, отдавая себя небу. Оказавшись в море, он не вынырнул на поверхность, а сразу поплыл дальше в сторону яхты – очертания темного тела были видны сквозь прозрачную воду.

Лана подняла очки Жозефа и собрала свои вещи. Перед тем как спуститься с утеса, она подошла к краю и посмотрела, как вся команда направляется к яхте – и Жозеф плывет посередине.

Стоя у обрыва, Лана вдруг почувствовала, что эти золотые деньки не могут длиться вечно. Очень захотелось нажать на паузу, остановить жизнь на этом моменте и крепко держаться за него.

Позже команда собралась в кубрике, в помещении мерцали свечи. По заливу расходились небольшие волны, качающие яхту. Выдался редкий, почти идеальный вечер, когда беседа легко переходила от одной темы к другой, а над темными водами разносился смех.

Жозеф снова сидел в одиночестве на носу яхты и писал что-то в записной книжке, подсвечивая себе налобным фонариком. Лана взяла свою бутылку пива и подошла к нему.

– Можно присоединиться?

Он обернулся, и луч от фонарика скользнул по ее лицу. Она сощурилась, прикрыла глаза рукой.

– Конечно. – Жозеф выключил фонарь, закрыл записную книжку и убрал ее в нагрудный карман рубашки.

– Впечатляющий был прыжок. – Лана присела рядом. – Где ты так научился?

– В Париже. Давным-давно занимался прыжками в воду, прыгал с вышки.

– А сейчас занимаешься?

– Нет. Сейчас нет.

Они сидели молча, сюда доносился шум голосов и смех остальных. Лану не беспокоило отсутствие слов, дома она к этому привыкла.

Что-то притягивало Лану к Жозефу – может, она чувствовала его отстраненность от остальной команды, знала, каково это – быть изгоем. Если бы не Китти, ее подростковые годы прошли бы в полном одиночестве.

В тусклом свете луны верхушки волн отсвечивали серебристым. Помолчав еще немного, Лана спросила:

– Можно поинтересоваться, что ты там пишешь?

Задумавшись, Жозеф ответил:

– Стихи.

– Стихи о том, что видишь, или о том, что чувствуешь?

Теперь он внимательно посмотрел на Лану.

– Хороший вопрос.

Жозеф достал из кармана шорт баночку табака и сигаретную бумагу. Проворными движениями длинных пальцев ровно завернул табак.

– Я пишу о том, что чувствую. – Лана кивнула. – А тебя я иногда вижу с блокнотом. Рисуешь?

– Да. В основном делаю наброски. Тут столько всего хочется нарисовать.

Жозеф закурил и медленно затянулся.

– Значит, тебе нравится на яхте?

– Еще как. Нам повезло.

– В путешествии по морю чувствуется свобода, да? – Жозеф затянулся и протянул ей самокрутку. Хотя после университета Лана бросила курить, порой она не отказывалась.

– Спасибо. – Она сделала затяжку, в голову приятно ударил никотин.

– Кого бросила дома? – спросил Жозеф.

Возвращая самокрутку, Лана ответила:

– Только отца.

Лана представила его: сидит в своем кресле с газетой, разгадывает кроссворд, на нем потертые зеленые брюки и мятая рубашка. Удивительно: подумав о том, как одинока и однообразна жизнь отца, она почувствовала жалость. Его хоть кто-нибудь навещает?

– А ты?

Жозеф засмеялся, но в его смехе Лана уловила странные, грустные нотки.

– У меня никого нет.

– А родные?

– Никого.

– Совсем никого?

Он резко покачал головой.

– Мама и папа умерли. Год назад.

– Ох, прости. Могу я спросить, что случилось?

В лунном свете было заметно, как Жозеф помрачнел.

– Они погибли в пожаре.

– Мне жаль, – искренне посочувствовала Лана. Денни ведь рассказывал, что они подобрали Жозефа на безлюдном филиппинском пляже, где он спал под открытым небом. Он, наверное, с ума сходил от горя. – Поэтому ты и уехал из Франции? И приехал сюда?

Жозеф медленно кивнул, не отрывая взгляд от моря.

– У меня были кое-какие сбережения, так что я мог отправиться куда угодно. Иногда лучше уехать, правда?

– Правда, – согласилась Лана.

Она отправилась спать в полночь: разделась до белья, но на верхней койке все равно изнывала от духоты, кожа была липкой от солнцезащитного крема и соли. Вот бы между койкой и потолком было побольше места, чтобы сесть и выпрямиться. Иллюминатор открывался всего на пару сантиметров, свежий воздух почти не проникал внутрь. По ложбинке на груди скатилась капля пота.

Тихий плеск волн о борт яхты никак не мог успокоить мысли, они все возвращались к отцу. С тех пор, как Лана оказалась на «Лазурной», жизнь стала такой насыщенной, что она часами не думала о нем, хотя ночью часто перебирала в голове детские воспоминания, пытаясь найти трещины, сквозь которые виднелась ложь.

Лана просунула руку сквозь узкую щель иллюминатора – не прохладнее ли снаружи? Нет. Она вздохнула.

Китти с нижней койки прошептала:

– Не спишь?

– По-моему, у меня внутри все плавится, – ответила Лана.

– Ты хотя бы не обгорела. – На вершине утеса Китти утверждала, что кожа у нее уже достаточно темная и ей не нужен крем от солнца.

Лана перевернулась на живот и свесила голову вниз. Китти поднялась на локтях. Лана присмотрелась и разглядела в темноте очертания подруги.

– Кит, помнишь, как я ужасно хотела в Грецию?

– Конечно. Целый семестр брала с собой на обед только хлебные лепешки с сыром фета и оливками.

До переезда в Англию мать Ланы жила в Афинах, на окраине города. О ней у Ланы сохранились лишь обрывки воспоминаний, вроде наполнявшего кухню запаха жареных баклажанов и оливкового масла и угловатых черт лица, на фоне которых особо выделялись пухлые губы.

– Папа все говорил, что мы не можем позволить себе поездку или что он не может взять отпуск. – Лана покачала головой. – Очередная ложь. Я вспоминаю все эти мелочи, сотни деталей, которые оказались полной брехней. Все мое чертово детство – сплошной обман!

– Не говори так. – Китти выпрямилась, насколько позволяло расстояние между койками. – Твой отец тебя любит. Да, он облажался, но у него были на то причины. Он пытался тебя защитить.

Лане хотелось, чтобы Китти разделила ее гнев. Раны еще не затянулись, боль была слишком сильна, чтобы позволить Китти смотреть на произошедшее с точки зрения отца Ланы. Вздохнув, она сказала:

– Пойду, что ли, поплаваю.

– Сейчас?

– Да.

Лана слезла с койки; та прогнулась и скрипнула. Сняла купальник с крючка на двери – еще не высох.

– Ты правда пойдешь плавать?

– Буду держаться поближе к яхте.

– Там же темно.

– Ночью так обычно и бывает.

Когда Лана уже направилась к выходу из каюты, Китти спросила:

– Все в порядке?

– Да. Извини, просто слишком жарко.

– Ладно… Только будь осторожнее, хорошо?

– Конечно, – ответила Лана.

Выйдя в коридор, она вспомнила то странное скользкое прикосновение, которое почувствовала тогда, плавая ночью, и на мгновение засомневалась.

Лана пробиралась по проходу к камбузу, где по-прежнему стоял запах мяса, которое они готовили на ужин. Из какой-то каюты доносился храп, гудел холодильник.

На палубе было чуть прохладнее, но куда лучше, чем в тесноте каюты. Лана направилась к корме и вдруг кого-то спугнула.

– Черт! – вскрикнул Денни, стоявший спиной к ней. – Ты всегда так подкрадываешься к людям, когда те писают?

– Извини, – рассмеялась Лана, прикрывая рот рукой.

– Если хочешь воспользоваться ванной под открытым небом, то тут очередь.

– Я лучше воспользуюсь подводной ванной.

– Хочешь поплавать?

– Надо освежиться, – кивнула Лана.

– Составить тебе компанию?

Лана пожала плечами.

– Если догонишь.

Они прыгнули в воду с носа яхты, и прохладное ночное море окутало их тела. Лана плыла впереди, отдаляясь от судна и тени острова в сторону серебристой тропинки луны.

Плыли молча, слышно было только, как руки пронзают воду, как оба отталкиваются ногами, как дышат.

Луна была нарастающей, почти полной. Один бывший парень научил Лану определять, растущая ли луна: правая сторона должна быть круглой и объемной, а левая – более плоской, отчего луна напоминает букву «D». Когда она убывает, то стороны меняются местами.

Через несколько минут Лана замедлила ход, Денни подплыл ближе. Яхта безмятежно покачивалась на волнах вдалеке, луна освещала ее корпус и высокие мачты. Остальные спали, свернувшись на койках, под мерный плеск волн.

– Как Жозеф-то прыгнул! – Лана хотела избавиться от преследующих ее мыслей об отце и поговорить о чем-нибудь приятном.

Денни широко улыбнулся.

– Обалдеть, Жозеф пробыл на яхте два месяца и даже словом не обмолвился, что он французский бог дайвинга. Все слушал, как мы смеемся и прикалываемся, а под конец дня выдал такое. Я радовался, что отлично прыгнул ласточкой, пока не увидел его прыжок.

– Отлично? – Лана приподняла бровь.

– Ладно, неплохо.

Лана протерла глаза.

– Я тут болтала с Жозефом, он рассказал про родителей. Они погибли в пожаре.

– Всего год назад, – кивнул Денни. – И больше у него никого не осталось, вообще никаких родственников. Даже… даже представить не могу, каково это.

– У тебя большая семья?

– Не особо, родители и брат. А у тебя?

– Мы с отцом вдвоем.

– Вы близки?

– Не в данный момент, – с усмешкой ответила Лана.

Денни промолчал, а Лана с ужасом поняла, что на глаза навернулись слезы. Она поспешила их вытереть.

Денни подплыл ближе.

– Эй, в чем дело? – осторожно спросил он.

То ли окружающая их темнота, то ли интимная атмосфера моря, то ли внимательный взгляд Денни – что-то заставило Лану разговориться. Она рассказала о последней встрече с отцом, которая состоялась за несколько недель до ее отъезда на Филиппины.

Стоя на коленях в спальне отца, Лана услышала, как внизу открывается входная дверь.

– Лана, это ты? – позвал он.

Она не ответила. Не пошевелилась. Она прислушивалась к его неспешным шагам: вот отец поднимается по лестнице, рука скользит по перилам. Когда он подошел к двери своей комнаты, скрипнули половицы.

– Лана, что ты тут…

Увидев раскрытый кожаный чемодан и желто-коричневый конверт в руках дочери, он замер. Поднял руку к горлу, ущипнул себя за дряблую кожу у кадыка.

– Лана…

Его растерянный вид ее ужаснул. Голос отца звучал глухо. Как будто перед ней был совсем другой человек, а вовсе не тот, кого Лана знала всю жизнь.

– Ты… ты… – начала она. Слова никак не складывались. Лана подняла конверт, в котором лежало письмо от поверенного из Греции. – Так она не умерла? Не умерла, когда мне было три года?

Отец закрыл глаза, все мышцы лица ослабли – оно будто обвисло.

Лана рассказала Денни правду: она была уверена, что мама погибла в аварии, однако на самом деле все было не так.

Мать ушла от них, вернулась на родину. В Англии она была ужасно несчастна, пока не познакомилась с доктором-греком в больнице, где работала. Когда у него закончился контракт, мама, умолчав о том, что бросает семью, уехала с ним в Афины.

– Я пытался тебе сказать, – едва сдерживая слезы, говорил отец, – но ты была слишком маленькая, не понимала. Иногда я вставал утром, а ты спала на коврике у двери – ждала, когда она вернется.

В итоге отец решил, что им с дочерью нужно начать жизнь сначала, поэтому они переехали в Бристоль, в таунхаус на той же улице, где через несколько лет поселилась Китти.

– Когда в первый учебный день я отвел тебя в школу, учительница попросила немного рассказать о себе. Знаешь, что ты сказала, Лана? Что тебе четыре года[1], что твой день рождения в августе и что у тебя нет мамы, потому что она улетела на небеса. Я был в ужасе, я понятия не имел, откуда ты это взяла, но учительница уже гладила тебя по руке со словами: «Мама наверняка наблюдает за тобой с небес». И тут ты просияла, хотя не улыбалась уже несколько месяцев. Поэтому… я не поправил тебя, – признался папа.

Он просто промолчал, и с того момента лжи становилось все больше, и в итоге она стала похожа на правду. Когда позже Лана спросила, как умерла мама, отец придумал историю про автомобильную аварию.

Мать Ланы ни разу не позвонила и не написала им из Греции. Судя по всему, когда Лане было шестнадцать, она приезжала. В тот момент Ланы не было дома, и отец объяснил бывшей жене, что дочь считает ее погибшей – и что он не готов раскрыть правду, если она не собирается поддерживать с Ланой постоянные отношения. Мама расплакалась и сказала, что ее новый муж до сих пор ничего не знает о Лане. И снова их оставила.

– Я бы никогда не узнала правду, – сказала она Денни, – если бы не нашла то письмо от поверенного, в котором сообщалось, что мама умерла два года назад. – Лана покачала головой. – Я столько лет горевала, а она была жива. И отец знал…

Когда Лана договорила, во рту пересохло, а мышцы в ногах заболели.

Денни внимательно смотрел на нее, не отводя глаз.

– Мне очень жаль, – искренне произнес он.

Прежде Лана делилась своей историей лишь с одним человеком, с Китти, и теперь, рассказав такое Денни, вдруг почувствовала себя беззащитной. Она отвела взгляд, посмотрела наверх. Глядя на океан звезд, чувствуешь незначительность своего бытия – ты всего лишь крупинка, плывущая в океане. Лану успокоила мысль о том, что все эти размышления, занимающие ее голову, на самом деле не имеют никакого значения.

Дыхание постепенно успокоилось, с каждым выдохом вода то покрывала грудь, то отступала. Интересно, здесь глубоко? Метров тридцать, а может, шестьдесят? В темноте под ними покачивались водоросли и мягкие кораллы, кормились и спали рыбы, закрывались на ночь раковины.

Лана вновь взглянула на Денни: тот по-прежнему смотрел на нее. Волосы прилипли к голове, на руках поблескивал лунный свет.

– Что ж, вот моя история, – притворно веселым тоном сказала Лана. – А какая у тебя?

Денни едва заметно напрягся, лег на спину и раскинул руки в стороны, море поддерживало его вес.

– У меня ее нет, – сказал он в небо таким же тоном.

Лана сжала губы. Странное ощущение: она будто потеряла что-то, не успев обрести.