Читать книгу Неожиданная правда о животных. Муравей-тунеядец, влюбленный бегемот, феминистка гиена и другие дикие истории из дикой природы - Люси Кук - Страница 4

«Как могут существовать ленивцы, если они такие неудачники?»

Поскольку я зоолог и основатель Общества ценителей ленивцев (Sloth Appreciation Society), мне часто задают этот вопрос. Иногда «неудачников» описывают развернуто: самые частые определения – «ленивый», «глупый», «медлительный». Иногда за вопросом следует дополнение: «Я думал, эволюция – это всегда “выживание наиболее приспособленных”», причем высказывается это с оттенком недоумения или, хуже того, с чувством самодовольного видового превосходства.

Каждый раз я набираю побольше воздуха и, изо всех сил сдерживаясь, объясняю, что ленивцы ни в коей мере не неудачники. Они, в сущности, изысканнейшие создания естественного отбора и сказочно успешные. Пробираться по верхушкам деревьев чуть быстрее улитки, обрастать водорослями, заселять свою шерсть насекомыми и испражняться раз в неделю – возможно, все это не соответствует вашему представлению о желаемом образе жизни, но вы и не пытаетесь выживать в условиях высокой конкуренции в джунглях Центральной и Южной Америки, а ленивцу это очень хорошо удается.

Для понимания животных главное – контекст.

Секрет чрезвычайной выносливости ленивцев заключается в их склонности к бездействию. Они ведут низкоэнергетический образ жизни, включающий набор хитроумных энергосберегающих адаптаций, оттачивавшихся многие тысячелетия и достойных самого эксцентричного и одаренного изобретателя. Я не буду сейчас приводить их полный список: вы узнаете все о новаторской жизни ленивца вверх тормашками в соответствующей главе. Скажу лишь, что я любитель аутсайдеров.

Я обожаю ленивцев. Как же не любить животное, которое рождается с неизменной улыбкой на лице и желанием обниматься!

Репутация ленивца была опорочена настолько, что я решила: необходимо создать Общество ценителей ленивцев. (Наш девиз: «Быть быстрым – не так уж ценно».) Я проехала по фестивалям и школам с лекциями и раскрывала неожиданную правду об этом незаслуженно критикуемом существе. Клеветать на ленивца начали еще в прошлом, когда группа исследователей XVI века приклеила этому тихому вегетарианцу-пацифисту ярлык «самого глупого животного, какое только можно найти на Земле»[1]. Эта книга появилась на основе этих лекций и из потребности исправить биографии – не только ленивца, но и других животных.

Мы привыкли рассматривать царство животных через призму нашего довольно ограниченного существования. Древесный образ жизни ленивца делает его похожим на инопланетянина и одним из самых непонятых животных в мире, но он далеко не одинок в этой категории. Жизнь принимает блистательные мириады чуждых форм, и даже простейшие из них сложны для понимания.

Эволюция устроила множество великолепных розыгрышей, непредсказуемым образом создав невероятных существ, и дала мало подсказок, чтобы объяснить свои действия: млекопитающие вроде летучей мыши, которые хотят быть птицами; птицы вроде пингвинов, которые хотят быть рыбами; рыбы вроде угря с загадочным жизненным циклом, из-за которого две тысячи лет продолжался поиск невидимых гонад; несмотря на все старания людей, это пропасть, на краю которой по сей день балансируют ученые, изучающие угрей. Животные неохотно выдают свои тайны.

Поговорим о страусе. В феврале 1681 года блестящий британский энциклопедист сэр Томас Браун написал письмо своему сыну Эдварду, врачу при королевском дворе, с просьбой об очень необычной милости. Эдвард оказался владельцем страуса из стаи, подаренной королю Карлу II правителем Марокко. Сэр Томас, увлеченный натуралист, был заворожен этой крупной заморской птицей и очень хотел, чтобы сын посылал ему новости о ее поведении. Бдит ли страус, как гусь? Нравится ли страусу щавель и не нравится ли лавровый лист? Ест ли он железо? Этот последний вопрос, как он услужливо предложил сыну, можно лучше всего разрешить, обернув металл в тесто – вроде железной сосиски [2], так как «возможно, он не станет глотать его просто так»[3].

У такого зоологического обмена рецептами была определенная научная цель. Браун хотел проверить старинный миф о том, что страусы способны переварить абсолютно все, включая железо. Согласно одному средневековому немецкому ученому, страус так любит твердые предметы, что трапеза этой птицы «состоит из ключа от церковных дверей и подковы»[4]. Эмиры и исследователи Африки преподносили европейским дворам страусов, и поколения восторженных натурфилософов побуждали экзотическую птицу потреблять ножницы, гвозди и прочие скобяные изделия.

На первый взгляд это экспериментирование кажется сумасшествием, но, если копнуть чуть поглубже, в этом безумии обнаружится (научный) метод. Страус не может переварить железо, но было замечено, что он глотает большие острые камни. Зачем? Самая крупная на свете птица превратилась в необычное травоядное животное, чей привычный корм, состоящий из травы и листвы кустарников, трудно переваривать. В отличие от растительноядных коллег с африканских равнин, жирафов и антилоп, у страуса нет такого желудка, как у жвачных. У него нет даже зубов. Страусу приходится срывать волокнистую траву с земли клювом и глотать ее целиком. Он использует добытые зазубренные камни, чтобы превращать с их помощью в мускулистом желудке волокнистую трапезу во что-то более удобоваримое. Он может ходить по саванне с целым килограммом камней в желудке. (Ученые изящно назвали эти камни гастролитами.)

Опять же понять страуса можно лишь в контексте. Но мы также должны понимать и контекст ученых, которые столетиями искали правду о животных методом тыка. Браун – лишь один из многих одержимых, которых вы встретите на страницах этой книги. Вот врач XVII века, который пытался добиться самозарождения жаб, сажая утку на кучу навоза (по старинному рецепту создания жизни). Вот итальянский католический священник (имя которого отлично подошло бы плохому парню из фильмов про Бонда – Ладзаро Спалланцани [5]), во имя науки орудовавший ножницами, кроя специальные штанишки для своих подопытных животных или отрезая им уши.

Хотя эти персонажи являлись продуктом далекой эпохи Просвещения, ученые в более поздние времена тоже выбирали странные и часто неверные методы поиска истины, как американский психофармаколог XX века, чья любознательность подбила его допьяна напоить стадо слонов – с предсказуемо безумными результатами. Каждому веку присущи свои эксцентричные экспериментаторы, и нет сомнений, что их и дальше будет немало. Мы, люди, можем расщепить атом, покорить Луну и выследить бозон Хиггса, но, когда дело доходит до понимания животных, мы в самом начале пути.

Меня завораживают ошибки, которые мы уже совершили, и мифы, которые мы создали, чтобы заполнить пробелы в нашем понимании. Они многое говорят о механизмах открытий и о людях, которые эти открытия совершают. Когда Плиний Старший описывал гиппопотама, из шкуры которого выделяется алая жидкость, он обращался к понятным ему объяснениям – то есть к римской медицине – и представлял, что животное пускает себе кровь, чтобы сохранять здоровье (буквально «потеет кровью»). Мог ли он поступать иначе, будучи сыном своего времени? Он ошибался, но подлинное объяснение алых выделений бегемота столь же невероятно, как старый миф, – и даже в самом деле связано с самолечением.

Я обнаружила, что если препарировать величайшие мифы о животных, то зачастую выявится очаровательная логика, переносящая нас во времена чудесной наивности, когда мало что было известно и все было возможно. Ну почему бы, в самом деле, птицам не летать на Луну, гиенам – не менять пол в зависимости от сезона, а угрям – не самозарождаться из грязи? Особенно если, как мы еще увидим, истина не менее невероятна.

В Средние века было распространено убеждение, что каждому наземному животному соответствует такое же в море; кони и морские коньки, львы и морские львы, епископы и… морские епископы. Этого скользкого архиерея, описанного в «Истории животных» (Historiae animalium; 1558) Конрада фон Геснера, якобы видели у берегов Польши (но он больше похож на персонажей из «Доктора Кто»)

Самые абсурдные мифы о животных возникли после падения Римской империи, когда в Средние века едва родившаяся наука естественная история была захвачена христианством. Это было время расцвета бестиариев – старинных сборников о царстве животных, полных позолоченных иллюстраций и серьезных описаний экзотических животных, от строфокамилов (страусов) до камелеопардов (жирафов) и морских епископов (вымышленных полурыб-полуклириков). Но бестиарии порождала отнюдь не глубокая заинтересованность в изучении жизни животных. Все они пересказывали с прибавкой от себя один-единственный источник – рукопись IV века «Физиоло́г» (Physiologus), в которой смешались сдобренный фактами фольклор и солидная порция религиозных аллегорий. «Физиолог» стал средневековым эквивалентом потрясающего бестселлера (в то время его превосходила лишь Библия) и был переведен на десятки языков, распространяя абсурдные легенды о животных от Эфиопии до Исландии.

Подобные бестиарии – чрезвычайно непристойное чтиво, в них много рассуждений о сексе и грехе, что, видимо, очень нравилось монахам, которые переписывали и иллюстрировали их для церковных библиотек. Там рассказывалось о невероятных созданиях: о ласке, которая зачинает детенышей через рот, но рожает их через ухо; о зубре (или «боннаконе», как их тогда называли [6]), который спасается от охотника, испуская «такие вонючие ветры, что преследователи отступают в замешательстве»[7] (с кем не бывает!); об олене, у которого пенис опадает после плотских утех. В таких сказках содержалось множество уроков, которые следовало усвоить и передать пастве. В конце концов, всех животных создал Бог, и только одно – человек – потеряло невинность. Функция животного царства в глазах книжников заключалась в том, чтобы служить примером для людей. Поэтому, вместо того чтобы задаваться вопросом, правдивы ли описания в «Физиологе», они искали у животных человеческие черты и моральные ценности, которые Бог отразил в их поведении.

Из-за этого некоторых животных в бестиариях почти невозможно узнать. Слонов, например, превозносили за то, что они самые добродетельные и мудрые, такие «тихие и кроткие»[8], что даже имеют свою религию. О них говорили, что они «питают великую ненависть»[9] к мышам, зато любят свою страну так сильно, что мысль о родной земле вызывает у них слезы. Что же до прелюбодеяния, то слоны – «самые целомудренные»[10], они остаются со своими супругами всю жизнь, которая продолжается триста лет. Они с таким отвращением относятся к измене, что наказывают тех, кого ловят на ней. Все это сильно удивило бы обычного слона, который определенно наслаждается многоженством.

Попытки искать наши черты в животных и применять к ним моральные суждения продолжались и в более просвещенные времена. Возможно, больше всего по этой части грешил знаменитый французский натуралист Жорж-Луи Леклерк, граф де Бюффон, ярчайшая звезда этой книги. Великолепный граф, один из лидеров научной революции, как ни парадоксально, пытался вывести естественную историю из тени Церкви. Однако его эпическая 44-томная энциклопедия – до смешного моралистическое сочинение, которое благодаря восхитительно расцвеченной прозе (в подобном стиле писалось большинство научных работ той эпохи) читается скорее как роман, а не как научный труд. Его уничижительная критика животных, чей образ жизни он не одобрял (вспомним нашего друга ленивца – та самая «низшая форма существования»[11], по мнению французского аристократа), почти столь же забавно далека от истины, как чрезмерное обожание тех животных, которых он восхвалял. Одним из его любимчиков был бобр, от тяжелых трудов которого, как вы узнаете, граф положительно потерял рассудок, и великий Бюффон превратился в какого-то буффона – если знать, как все обстоит на самом деле.

Такие антропоморфические порывы бывают и в наши дни. Панды такие хорошенькие, что поддерживают в нас стремление заботиться о них, которое подавляет способность к суждению. Нам хочется думать, что это неуклюжие мишки, стесняющиеся секса и неспособные выжить без нашего вмешательства, а вовсе не ветераны выживания, свирепо кусающиеся и склонные к беспорядочному групповому сексу.

Я изучала зоологию в начале 1990-х годов под руководством выдающегося биолога-эволюциониста Ричарда Докинза, и меня научили размышлять о мире, опираясь на генетические связи между видами – как степень родства влияет на поведение. Кое-что из того, чему меня учили, уже изменилось благодаря недавним открытиям, которые показали, что путь, который геном считывается на клеточном уровне, столь же важен, как и его содержание (так, у нас может быть 70 % общей ДНК с червем баланоглоссом, но при этом наши званые обеды намного интереснее). Я упоминаю это, чтобы подчеркнуть: каждое поколение – включая и мое – думает, что знает о животных больше предшествующего, но на самом деле и мы часто бываем неправы. Многое в зоологии не более чем изощренные догадки.

Современные технологии позволяют нам лучше гадать. Как продюсер и ведущий документальных фильмов по естественной истории я объехала весь мир и удостоилась чести пообщаться с некоторыми из наиболее преданных делу научных умов, добывающих истину в копях открытий. В Масаи-Мара я встречалась с человеком, который измеряет IQ животных, в Китае – с распространителем порнографии про панд, в Англии – с изобретателем, который придумал (с научной целью) «жопометр» для ленивцев, а в Шотландии – с автором первого в мире словаря шимпанзе. Я гонялась за пьяным лосем, пробовала бобровые «яички» [12], смаковала афродизиаки из амфибий, прыгала со скалы, чтобы полетать с грифами, и пыталась сказать несколько слов по-бегемотски. Полученный опыт открыл мне глаза на многие удивительные истины о животных и в целом на состояние зоологии. Эта книга – моя попытка поделиться с вами этими истинами, собрать воедино самые большие заблуждения, ошибки и мифы о животном царстве, которые мы сочинили (кто бы ни был их поставщиком – великий философ Аристотель или голливудские потомки Уолта Диснея), и создать собственный зверинец неверно понятых.

Приготовьтесь к невероятным историям. Только не ждите, что все они будут правдивыми.