Читать книгу Детский сад, штаны на лямках - Люся Лютикова - Страница 3

Когда Лена пришла за сыном в детский сад, в группе его не оказалось.

– Где Костик? – спросила она.

– Там, – неопределенно махнула рукой воспитательница. – Пройдите к заведующей, с вами хотят поговорить.

Мать вспомнила, что минуту назад видела перед воротами полицейскую машину, и испугалась:

– С Костей что-то случилось?

Воспитательница ничего не ответила, и охваченная паникой Ленка помчалась к руководству.

В маленький кабинет набилась куча народу. Сначала Алябьева выхватила лицо заведующей садом Марины Георгиевны Бизенковой, потом узнала инспекторшу из соцзащиты, кажется, ее звали Ольга Валентиновна Махнач. Остальные трое мужчин были полицейскими в форме. При ее появлении все встали, один страж порядка, тот, что постарше, зачем-то вытащил резиновую дубинку и принялся постукивать ею по ладони.

Ленка поняла, что случилось что-то страшное, и прошептала ватными губами:

– Где мой сын? Он жив?

– С Константином все будет в порядке, – сухим тоном отозвалась инспектор Махнач. – Елена Сергеевна, довожу до вашего сведения, что отдел опеки и попечительства принял решение изъять у вас ребенка.

До Ленки не сразу дошел смысл сказанного. Сначала она обрадовалась: «Жив, жив Костик! Если хотят изъять, значит, жив!» Потом обомлела:

– Как «изъять»? За что?!

– За ненадлежащее исполнение родительских обязанностей. С ребенком жестоко обращаются в семье. Мы зафиксировали на его теле синяки и ссадины, которые остались после побоев.

– Вы в своем уме?! – закричала мать. – Я Костика не бью! Да, у него есть синяки на ногах, но это от катания с горки! Покажите мне хотя бы одного ребенка, который катается на санках, без синяков!

Присутствующие никак не отреагировали на ее эмоциональную речь. С тем же успехом Алябьева могла обращаться к детским стульчикам, расписанным под хохлому.

Инспекторша продолжила обвиняющим тоном:

– Психолог отмечает, что мальчик замкнут, тревожен, не хочет говорить о матери, боится идти домой. Ребенок неухожен, явно голодает, ходит в грязной одежде.

– Ну что за бред вы несете! – Елена воззвала к заведующей детсадом: – Марина Георгиевна, да скажите же им! Разве я бью Костика? Разве он голодает? Разве у него грязная одежда? Это ведь неправда!!!

Бизенкова не ответила, только закатила глаза к потолку, словно сцена действовала ей на нервы.

Алябьева поняла, что все бесполезно. Что бы она ни сказала, это ничего не изменит. Они пришли забрать Костика и заберут его в любом случае. Что-то странное стало происходить со слухом, слова долетали до нее с огромными паузами. Махнач ритмично открывала и закрывала рот, а Елена слышала лишь обрывки: «жестокое обращение… существует угроза жизни ребенка… немедленно изъять».

Ленка осознала, что еще секунда – и она грохнется в обморок. Усилием воли она заставила себя стоять, даже расправила плечи.

– Отдел опеки и попечительства подал в суд иск о лишении вас родительских прав. Заседание состоится через неделю, вот повестка, распишитесь. – Инспекторша сунула в руки Алябьевой бумажку.

Лена отпрянула:

– Я не буду подписывать!

– Это ничего не изменит. Заседание состоится в любом случае, даже если вы не явитесь.

– Где мой сын?! – закричала мать.

Полицейский, который держал резиновую дубинку, подал голос:

– Успокойтесь, иначе мы применим к вам силу.

Ленка сердцем чувствовала, что Костик еще находится в саду, его не успели увезти. Мать выскочила из кабинета и кинулась открывать все двери, какие попадались ей на пути.

– Костя! – кричала она. – Костик Алябьев! Сынок, ты где?

За одной из дверей послышался детский плач. Ленка толкнула ее, но она оказалась заперта.

– Костик, ты тут?

– Мама! – закричал Костик. – Забери меня отсюда!

Алябьева видела, как мужчины высаживают дверь ногой, никогда раньше ей не приходилось это делать, но сейчас она приказала:

– Сынок, отойди подальше от двери, к самому окну!

И с первого удара выбила хлипкий замок.

Она бросилась в комнату, схватила своего малыша в охапку, вдохнула родной запах…

Но к ним уже бежали. Пока трое полицейских держали Елену, инспекторша соцзащиты пыталась отодрать Костика от матери. Мальчик верещал что есть сил, вырывался, укусил злую тетку за руку.

– Вот гаденыш! – скривилась Махнач, разглядывая кисть. – До крови прокусил, никакого воспитания! Так, ребята, – сурово обратилась она к стражам порядка, – шутки кончились, приступайте к работе.

Пожилой полицейский убрал резиновую дубинку и вытащил электрошокер. Когда двое его коллег оттащили ребенка, он приставил шокер к шее Алябьевой и пустил разряд.

Елена упала на пол. И до последней секунды, пока не потеряла сознание, в ее ушах звучал душераздирающий крик:

– Мамочка-а-а!!!

***

Ленкин рассказ поверг меня в шок.

– Вот скоты! – повторяла я. – Какие же они скоты!

– А дальше что было? – спросила Алка, нервы у которой, вероятно, были покрепче.

– Как пришла в себя, выбежала на улицу, но полицейской машины уже и след простыл.

– Скоты! – вставила я.

– Дальше у меня идет небольшой провал в памяти, – продолжала Алябьева. – Наверное, я села прямо в снег и просидела так довольно долго, потому что превратилась в ледышку. Чтобы согреться, пошла куда глаза глядят. Потом побежала, потому что не могла спокойно идти. Помню, несколько раз падала, довольно сильно ударялась, но боли не чувствовала. У меня окоченело не только тело, но и душа. Я не представляла, как буду жить без Костика. Не видела смысла идти домой, если его там нет. Без ребенка вообще ничего в жизни не имеет смысла, ничего!

Тут Ленка, которая столько времени держалась молодцом, разрыдалась. Я принялась гладить ее по спине, а Алка подлила коньяку:

– Выпей, полегчает!

Одним глотком Алябьева осушила рюмку, и ей действительно полегчало. Она могла рассказывать дальше, хотя язык у нее уже заплетался.

– В общем, на какую-то секунду у меня отключились мозги. Сейчас-то я понимаю, что если умру, то уж точно не верну Костика. Но тогда меня охватила такая безысходность… Я не видела другого выхода… Вы меня понимаете?

Я сочувственно кивнула:

– Понимаем. Ты не могла больше выносить эту боль.

Ободренная моей поддержкой, Ленка зачастила:

– Да, правильно, не могла выносить боль. Вот и решила, что если брошусь под машину, кошмар закончится. Если бы не ты, Люська, размазало бы меня по асфальту, как муху. Девочки, вы меня осуждаете?

– Ни в коем случае! – заверила я. – Даже не смей так думать! Сейчас надо думать о другом – как вернуть ребенка. Куда его увезли?

– Я не знаю! – в отчаянии выкрикнула Ленка. – Они не сказали!

– Наверное, в детский дом, – предположила Алка, – у нас в городе есть один. Или, возможно, его отправили в соседний Ногинск… Если честно, мне непонятно, с чего вдруг тобой заинтересовалась соцзащита. Ты состоишь там на учете?

Алябьева ощетинилась:

– По-твоему, я похожа на алкоголичку или наркоманку?

– Ну, что ты, конечно, не похожа, – мягко сказала я, – просто Алке кажется странным, что они прицепились именно к тебе.

– Ни на каком учете я не состою! – упорствовала Ленка.

Я тоже не отступала:

– Но ведь ты узнала инспекторшу из соцзащиты. Как, говоришь, ее зовут?

– Вроде бы Ольга Валентиновна Махнач.

– Значит, ты с ней знакома?

– Видела один раз. В субботу она приходила к нам домой с проверкой.

Неделю назад в квартиру Алябьевых позвонили. На пороге стояла женщина в енотовой шубе, в руках она держала папку для бумаг. Дама представилась инспектором соцзащиты. Она объяснила, что в отдел опеки и попечительства обратились Ленкины соседи с жалобой, что в квартире часто плачет ребенок. Инспектор Махнач пришла, чтобы поговорить с мальчиком и проверить, в каких условиях он живет.

Первым делом Ольга Валентиновна осмотрела кожные покровы ребенка на предмет наличия следов побоев. Таковых не оказалось. Потом чиновница приступила к допросу:

– Маму любишь? Что сегодня ел на завтрак? А на обед?..

Костик хотя и стеснялся незнакомой тети, но отвечал, что маму любит, на завтрак ел омлет с горошком, а на обед – рыбный суп, картофельное пюре с котлетой и компот…

Ленка объяснила, что Костик очень любит купаться, может часами плескаться в ванной, из воды всегда вылезает со скандалом и слезами. Скорей всего, именно эти крики и слышали соседи.

Чиновница осмотрела комнату, убедилась, что у мальчика есть отдельное спальное место, вдоволь одежды и игрушек. Заглянула в холодильник, увидела масло, сыр, курицу, пересчитала бутылочки с детским йогуртом… Результатом проверки Ольга Валентиновна в целом осталась довольна, хотя и сделала замечание по поводу неглаженого белья, которого у Елены скопилась целая корзина. Инспектор ушла, и до сегодняшнего дня Алябьева ее не видела…

– Причем тут неглаженное белье? – удивилась я. – Какое отношение оно имеет к воспитанию ребенка? Да оно у всей страны не глажено!

Неожиданно Ленка стукнула кулаком по столу, да так сильно, что зазвенели тарелки.

– Я их ненавижу! Я их убью! Даю вам слово, я их убью!

Уткнувшись лицом в ладони, она раскачивалась взад-вперед и твердила словно заведенная:

– Убью, убью, убью…

Очевидно, Алябьеву окончательно развезло. Ох, не следовало ей пить на пустой желудок!

Хозяйка подхватила ее под руки:

– Пойдем-ка баиньки, дорогая! Я постелю тебе на диване в гостиной.

Они ушли, и уже через пять минут Алка вернулась.

– Спит. Рухнула в кровать и мгновенно отрубилась.

– Неудивительно, – отозвалась я, – у нее сегодня был ужасный день. Наверное, самый страшный в жизни.

Алла села за стол, задумчиво пожевала листик салата и спросила:

– Что ты обо всем этом думаешь?

Эмоции у меня закипали через край.

– Это просто безобразие! Произвол и насилие! Как можно было так жестоко отнять ребенка у матери? Трое полицейских с резиновыми дубинками и электрошокерами на одну женщину! Тьфу!

– Да я о другом, – отмахнулась Алка. – Ты ей веришь? По-твоему, она говорит правду?

– О чем ты? – искренне не понимала я.

– Да о том, что у нормальной матери никогда не заберут ребенка! Мне кажется, Ленка что-то не договаривает. Наверняка она давно состоит на учете в соцзащите. Ты обратила внимание, как она коньяк хлещет? Как заправская алкоголичка.

– А ты бы не хлестала, если бы у тебя отняли ребенка? Ты только представь!

– Не буду я представлять, – надменно отозвалась Алка, – со мной такого никогда не случится. К твоему сведению…

Договорить она не успела, потому что в этот момент в замке повернулся ключ, и входная дверь открылась.

– Это Никита, – зашептала Алка. – Я не говорила ему, что ты приедешь, хотела сделать сюрприз. То-то он обрадуется!

Ага, подумала я, а еще больше он обрадуется, когда обнаружит пьяную в лоскуты Алябьеву на диване в гостиной.

Хозяйка выскочила в холл, а я осталась на кухне. Со своего стула я не могла видеть, что происходит в коридоре, зато отлично слышала.

– Привет, – сказала Алка.

В ответ супруг что-то неразборчиво пробурчал.

– Ты почему так поздно? – Алкин голос звучал, как мне показалось, на полтона выше обычного.

– Были дела, – отозвался Никита.

– Какие еще дела?

– Возникли проблемы с пожарной инспекцией.

– В десять вечера?! – прошипела жена.

Воздух мгновенно стал густым, как взбитые сливки. Я вжалась в стул и перестала дышать, боясь выдать свое присутствие.

Однако Алке удалось взять себя в руки.

– Дорогой, у нас гости. Тебе будет любопытно узнать, кто это.

– Извини, не сегодня. У меня дико раскалывается голова, пойду лягу.

– А как же ужин?! – Голос жены взвился под потолок.

Муж не удосужился ответить. Заскрипели ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж.

Я почувствовала себя неловко. Ясно как божий день, что семья Нащекиных находится на грани распада. Все эти занавески, мебель на заказ и прочие внешние атрибуты не в состоянии воскресить то, чего давно уже нет: любовь и понимание. Впрочем, чего это я тороплюсь с прогнозами, миллионы семей живут без любви и понимания и разводиться не собираются.

Вернувшись на кухню, Алка зыркнула на меня с такой злобой, будто это я была виновата в том, что ее брак не удался. Чтобы сгладить неловкость, я вымученно зевнула и сказала:

– Пожалуй, пойду спать. Утро вечера мудренее.

– Тебе придется лечь на ковре в гостиной, – заявила хозяйка, – спальных мест больше нет.

Я усмехнулась: тоже мне, элитное жилье называется, спальные места для гостей ограничены одним диваном.

Алка интерпретировала мою усмешку по-своему.

– Не переживай, – обнадежила она, – я дам тебе спальный мешок.