Читать книгу Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности - М. В. Тендрякова - Страница 4

Ушедший XX век оставил память о беспрецедентно массовом, многомиллионном истреблении людей. И в сталинском Советском Союзе, и в гитлеровской Германии был отлажен репрессивный механизм. Лагеря по «производству трупов» назывались исправительно-трудовыми или концентрационными, а идеология услужливо оправдывала и логично обосновывала устранение из жизни тех, кто попадал в категорию врагов, тех, кого не следовало брать в светлое будущее по причинам «социальной чужеродности» или «расовой неполноценности». Это был всеохватывающий, тотальный террор. Как такое было возможно? Что породило этот террор? Почему десятки тысяч людей стали палачами, а миллионы – жертвами и молчаливыми свидетелями? На эти вопросы пытались ответить современники страшных событий. На эти вопросы более полувека ищут ответа историки, социологи, политологи, писатели…

Сталинизм и гитлеризм. На исторической арене они выступали как противоборствующие силы, декларирующие прямо противоположные ценности. Интернационализм, всеобщее равенство и братство, провозглашаемые большевиками, официально противостояли сегрегации людей и народов по расово-этническому признаку, которая была краеугольным камнем нового миропорядка у фашистов. Но при всем различии исторической конкретики и идеологических лозунгов эти режимы оказываются удивительно похожими по своей сути, и каждый из них приходит к террору.

Для многих исследователей И. Сталин и А. Гитлер выступают не только как символическое олицетворение этих режимов, но и как их реальное воплощение. И тогда вопрос о том, как складывается тоталитарный режим, становится вопросом о личности самого тирана/деспота/диктатора. Многие выдающиеся психоисторики, начиная с Эрика Эриксона, за вектор исследования взяли направление от истории личности к глобальной истории; от анализа биографии к пониманию масштабных общественных явлений. Чтобы понять тоталитаризм и террор, надо «заглянуть в душу» тех, кто стоял у кормила власти. Как самые обычные человеческие недостатки и пороки, а также провоцирующие обстоятельства детства и последующего жизненного пути могут обернуться кровавыми политическими режимами? Создание психологического портрета выдающихся исторических личностей и изучение «сложного механизма взаимодействия психологических мотиваций с политическими целями и идеями», как представляет суть этого подхода Роберт Такер, – это один из возможных путей проникновения в «ткань истории» (Такер, 1990, с. 13).

Ему противостоит другой подход – это исследование самой социально-политической реальности, в данном случае тоталитарных режимов как самоорганизующихся общественных систем. Именно в этом ключе написана монография Ханны Арендт «Истоки тоталитаризма» – одно из наиболее фундаментальных исследований феномена террора в тоталитарных обществах.

Ханна Арендт, всемирно известный философ и политолог, ученица М. Хайдеггера и К. Ясперса, исследует террор в тоталитарных обществах, представленных режимами интернационал-большевизма Сталина и национал-социализма Гитлера. При этом (в отличие от психоисториков) она исследует тоталитарные режимы ХХ века как безличные системы, пытаясь выяснить наиболее общие закономерности их развития. Не важно, кто стоит во главе тоталитарного режима, Сталин, Гитлер или N, сам режим выталкивает на поверхность своих лидеров, их личные качества заданы системой; в какой-то момент сам лидер и вождь становится «заложником» такой системы, превратившись в «подставное лицо», персонифицирующее могущество власти, но на деле ограниченное в свободе манипулирования властными ресурсами системы. Сама же тоталитарная система живет и развивается по своим законам, и террор – одно из ее закономерных порождений.

В книге Х. Арендт дается глубокий анализ природы тоталитаризма, какими бы названиями он ни прикрывался, какими бы лицемерно прекраснодушными или псевдосправедливыми ни были заявления вождей. Прежде всего, обе эти системы, сталинизм и гитлеризм, претендовали на мировое господство, которое должно было быть результатом победы в мировой войне или итогом «перманентной революции». Оба тоталитарных режима, как это было аргументированно доказано Х. Арендт, порождают такое явление, как вождизм, – они создают культ могучего и непогрешимого центра. Этот центр – вождь, который в принципе не может ошибиться, ему делегируется вся власть и ответственность за принимаемые решения и их претворение в жизнь. И режим Сталина, и режим Гитлера опирались на массы разобщенных людей, которых убедили «сбросить с корабля истории» мировую культуру и заставили безоглядно поверить вождю, тем самым создав условия, «при которых совесть умолкает» и человек освобождается от нравственных исканий и личной ответственности. Зачем все это, когда есть фюрер, вождь и учитель, вам повезло, он лучше вас знает, что правильно, а что нет. И наконец, тоталитарные режимы порождают удивительно похожие мифы о врагах и заставляют поверить в эти мифы всех добропорядочных граждан, пламенных патриотов и вечно напуганных обывателей (Арендт, 1996, с. 460–509, 528–546, 585–615). И не важно, кого зачислят во врагов, евреев, коммунистов, шпионов или оппозиционеров. Важно, что все эти страхи и культ вождя освобождают от личной ответственности и готовят почву для террора.

Террор – это закономерный этап существования тоталитарного государства, когда оно утвердилось в своих позициях и одержало победу над своими реальными противниками, к такому выводу приходит Х. Арендт в своем исследовании. Тоталитарные общества не могут жить без врагов; покончив с реальными врагами, они создают мифических. Враги – оправдание жесткой политики, идея врага мобилизует общество: «все как один на борьбу с…». Могучий потенциал тоталитарного государства направлен на борьбу с эфемерным противником.

Удивительная закономерность обнаружена социологами: достижение реальных конкретных целей – недолговечный фундамент для человеческого объединения. Конкретная цель, если она достижима, оказывается преходящей: как только она будет достигнута (или необходимость в ее достижении исчезнет), общность, всецело ориентированная на достижение результата, – распадется. Для серьезного продолжительного сплочения людей важна не только, а может быть, и не столько общность целей, но и то, как эти цели будут достигаться, какие средства будут использованы, какие ритуалы и традиции будут в эту деятельность вплетены (Шрейдер, 1979, с. 11—113). То есть важна некая не прагматичная, даже, пожалуй, иррациональная составляющая человеческого поведения. Живой исторический материал снабжает нас примерами, когда именно смутные, нереальные, гиперабстрактные цели сплачивали воедино и надолго большое число людей. Такие цели подолгу удерживали внимание, заманивали в свое «силовое пространство» и сводили воедино множество разного народа, новаторов и ретроградов, пастырей и паству. Поиски священного Грааля были целью и высшей миссией всех орденов европейского рыцарства в течение нескольких веков. У социальных мифов, таких как напиток вечной молодости, или философский камень, или золотой век, есть свое могучее непреходящее обаяние. Более того, в опытных руках подобного рода ирреальные или утопичные цели могут превращаться в надежный инструмент манипулирования человеческими массами.

И террор тоже черпает вдохновение в смутных целях и социальных мифах, а точнее, у террора свое мифотворчество. И мифы о врагах в мифотворчестве террора занимают одно из первых мест. Враги народа и враги рейха рисовались одними и теми же красками, обвинялись в несуразных преступлениях и преступных пороках.

Мифы о врагах – давний спутник истории человечества. Они могут рождать самые различные социальные фобии. Роль мифа в истории – эта тема не так давно стала предметом серьезных научных исследований (Юнг, 1994; Дружников, 1988; Леруа, 2001).

Социальные мифы не только отражают или искажают реальность, но и вносят свою лепту в происходящее. Каждая историческая эпоха порождает свои мифы, такие как, например, описанные К.Г. Юнгом средневековые истории об эпифаниях (богоявлениях) и современные мифы о летающих тарелках (Юнг, 1994). Во власти мифа заставить людей во всем необычном видеть знаки божественного присутствия или напряженно ожидать контактов с внеземной цивилизацией. С течением времени мифы перестают иметь дело только с богами и героями, как это делали мифы древности. В современном мире социальные мифы чаще всего конструируют некие стереотипы общественного сознания, названные Х. Арендт «идеологическими предрассудками».

Шовинизм, который владел умами гитлеровских наци, – это тоже один из «идеологических предрассудков», построенных на мифе. Шовинизм густо замешан на фанатичном патриотизме, его любовь ко всему «своему» насыщена агрессией и ненавистью ко всему «иностранному». Имя этому разжигающему рознь между народами и людьми чувству дано в честь Никола Шовена, героя Гражданской войны, сражавшегося за Республику и Империю, яростного приверженца Наполеона I. Объясняя, что такое шовинизм, все энциклопедии ссылаются на рядового Никола Шовена, известны его патриотические речи, крестьянская прямота суждений, мужество на поле боя, его семнадцать ранений в грудь, только в грудь, ни одного в спину. Он стал олицетворением патриотизма простого француза, солдата и землепашца, он очень много сделал, оставив глубокий след в истории, но… он никогда не жил. Историкам не удалось найти реального Никола Шовена (де Пюимеж, 1999, с. 15–41). Н. Шовен – патриотический миф, который скромно отошел в тень, уступив место абсолютно реальному шовинизму, ставшему воплощением самого агрессивного национализма.

Тоталитарные системы, как было показано Х. Арендт, рано или поздно приходят к террору. Но террор – отнюдь не изобретение XX столетия. Просто тоталитарные режимы ушедшего века, опираясь на средства массовой информации, на административные ресурсы, на достижения технического прогресса, вывели репрессии на уровень своего рода отлаженного производства, тем самым достигнув небывалых для тираний, деспотий и удельных диктатур количественных показателей.