Читать книгу Династия Тан. Расцвет китайского средневековья - Ма Вэй - Страница 6

Изначально ханьский, то есть традиционный, Юг и табгачский Север были далеки друг от друга как по своим традициям, так и по всему остальному. Но постепенно происходило сближение. Всё началось с торговли, а за торговым обменом в большинстве случаев следует и культурный. Огромную роль в этом сближении сыграл император Северной Вэй[18] Сяовэнь-ди[19], при котором Север стал жить по правилам Юга.

То, что император Вэнь-ди был ханьцем, а сокрушитель основанной им династии Суй Ли Юань – табгачом, не имело важного значения для подданных – и табгачи, и ханьцы готовы были пойти за тем, кто даст им возможность жить спокойно и радоваться бытию[20], Преимущество Ли Юаня над прочими участниками феодальных междоусобиц заключалось в том, что он провозгласил своей целью восстановление суйского государства, иначе говоря – пообещал вернуть людям ту спокойную жизнь, которой они жили при императоре Вэнь-ди. Определенную роль сыграла и поддержка табгачской знати, которая была недовольна притеснениями, чинимыми суйскими императорами. Значительная часть ханьской знати тоже предпочла встать на сторону Ли Юаня. С одной стороны, каждый феодал мечтал быть полновластным хозяином в своих владениях, но бесконечные восстания, сопровождавшиеся погромами богатых домов, всем изрядно надоели, и из двух зол – «бесконечные разорительные смуты» или «крепкая императорская власть» – знатные ханьцы выбрали наименьшее.

Ли Юань происходил родом из уезда Лунси провинции Ганьсу[21]. Родился он в 566 году, еще до основания империи Суй. Отец его, Ли Бинь, был сановником и военачальником Северной Чжоу и состоял в родстве с Ян Цзянем (так звали императора Вэнь-ди до восшествия на престол), который был женат на сестре Ли Биня. Таким образом, император Ян-ди приходился Ли Юаню двоюродным братом.

Несмотря на сильную любовь к жене-табгачке Дугу Цзялуо, император Вэнь-ди не выказывал особого расположения своей табгачской родне. Пробыв некоторое время при императорском дворе, Ли Юань получил должность наместника одной из отдаленных провинций (иначе говоря – был отправлен подальше от двора под благовидным предлогом). Император Ян-ди, напротив, был склонен искать опору в родичах. В 613 году он взял Ли Юаня в поход против государства Когурё[22] и, видимо остался доволен, поскольку дальше карьера Ли Юаня пошла по военной линии и в 616 году он был назначен наместником Тайюаня[23], который в те времена был западной окраиной империи. Должность цзедуши тогда еще не учредили, но принцип, согласно которому наместники пограничных областей сочетали в своих руках гражданскую и военную власть, существовал издавна. Ли Юаню приходилось отражать нападения Восточно-тюркского каганата[24] и усмирять восстания. Короче говоря, беспокойства было много. Ли Юань старался оправдать доверие императора, однако у него недоставало сил для того, чтобы эффективно бороться и с тюркютами[25], и с повстанцами. В частности, Ли Юань не смог подавить восстание, поднятое сяовэем[26] Лю Учжоу. Лю взял под контроль большую территорию, включавшую в себя север современной провинции Шаньси с частью центральной Внутренней Монголии, и провозгласил себя императором. Прецедент был опасным, и Ли Юань имел основания опасаться императорского гнева – Ян-ди вполне мог заподозрить его в сговоре с Лю Учжоу. Кроме того, борьба с тюркютами тоже не была удачной – тем удалось закрепиться на китайской территории.

В начале 617 года Ян-ди приказал доставить Ли Юаня к себе для дачи отчета. Хорошо представляя свои перспективы, Ли Юань, по совету своего восемнадцатилетнего сына Ли Шиминя, решил поднять восстание. Историки приписывают Ли Шиминю следующие слова: «Отец, восстания сейчас полыхают повсюду. Разве сможете вы подавить их? Император разгневан и хочет наказать вас. Почему бы вам не превратить бедствие в благословение, присоединившись к восставшим? Само Небо подталкивает вас к этому!»

Штаб восстания составили Ли Юань, его старший сын Ли Цзяньчэн, его второй сын Ли Шиминь, их младший брат Ли Юаньцзи, зять Ли Юаня Чай Шао, начальник уезда Цзиньян[27] Лю Вэньцзин и помощник начальника императорского дворца в Цзиньяне Пэй Цзи. Главным считался Ли Юань, но фактическим руководителем восстания был мудрый не по годам Ли Шиминь. По его совету было решено проявить уважение к правящей династии, ограничившись тем, чтобы принудить императора Ян-ди к передаче власти своему несовершеннолетнему сыну Ю, от имени которого государством станет править Ли Юань. Задумка была выигрышной втройне. Во-первых, при таком подходе Ли Юань получал власть (пусть поначалу во многом и номинальную) над всем государством, а не над частью его, подобно Лю Учжоу. Во-вторых, не нужно было создавать новую систему управления взамен действующей, а это очень сложное дело. В-третьих, Ли Юань демонстрировал всем свое желание сохранить великую империю.

Взять под свой контроль Тайюань было делом несложным. Этому мешали всего два человека – заместитель наместника Ван Вэй и военачальник Гао Цзюнья, которых Ли Юань ложно обвинил в сговоре с тюркютами и казнил как изменников. С тюркским каганом Шибир-ханом Ли Юань заключил мир ценой уступок некоторых территорий. Как говорится, ради большой цели можно идти на мелкие уступки.

В середине 617 года Ли Юань оставил Ли Юаньцзи в Тайюане, а сам повел тридцатитысячную армию на Дасин[28]. В пути он получил послание от другого повстанца, генерала[29] Ли Ми, который был настолько силен и успешен, что уже мнил себя императором. Ли Ми предлагал Ли Юаню заключить союз и объединить силы, иначе говоря – Ли Ми собирался подчинить Ли Юаня или хотя бы обезопасить себя от угрозы нападения с его стороны. Ли Юань мудро предпочел оказаться в роли рыбака, на глазах которого сцепились устрица и баклан[30]. Он написал ответное послание, в котором всячески восхвалял Ли Ми, признавал его лидерство и сообщал о своих скромных претензиях – мол, старому человеку нужно мало, хорошего поместья мне будет достаточно. На самом же деле Ли Юань хотел, чтобы Ли Ми отвлек на себя правительственные силы, с которыми в противном случае пришлось бы сражаться ему самому. Что же касается возраста, то Ли Юаню на тот момент шел пятьдесят второй год – очень удобный возраст: с одной стороны, силы и ум еще не ослабли, а с другой – при желании можно выставлять себя безопасным стариком.

Всё вышло так, как и предполагал Ли Юань. Получив ответ, Ли Ми поспешил осадить столичный Лоян[31], стянув тем самым к себе бо́льшую часть императорских сил. Так же, с использованием хитрой уловки, Ли Юань смог легко захватить город Хои[32], находившийся у него на пути. Он оставил часть своего войска в засаде близ города, поручив командование Ли Цзяньчэну и Ли Шиминю, а сам подошел к Хои во главе отряда всадников и притворился, будто намерен начать осаду. Малочисленность противника побудила защищавшего город генерала Сун Лаошэна вывести свое войско за крепостную стену, чтобы покончить с угрозой разом. После недолгой стычки отряд Ли Юаня изобразил смятение и начал отступать, заманивая Сун Лаошэна в ловушку, где его войско было разгромлено, а сам он убит.

Ли Юань повел себя нестандартно. Во-первых, он одинаково наградил всех отличившихся воинов, а когда его упрекнули в том, что он не делает разницы между знатными и простолюдинами, ответил, что на поле боя все одинаково рискуют своей жизнью, потому и награждаются одинаково. Во-вторых, Ли Юань запретил убивать пленных воинов и жителей города, а тогда было принято истреблять всех, кто оказывал сопротивление, подчистую – считалось, что страх за свою жизнь удержит от сопротивления других. Более того – пленники были освобождены, а тем, кто жил далеко, еще и выдавались средства на дорогу домой. Жизнь показала, что отсутствие страха гораздо полезнее, – императорские воины массово сдавались Ли Юаню, а чиновники переходили к нему на службу. Заняв Гуаньчжун[33], восставшие пошли дальше.

В октябре Ли Юань подошел к Дасину и после непродолжительной осады взял город. Можно было сразу учредить свою династию, поскольку препятствий для этого не было, но Ли Юань не стал торопиться с этим, а заявил о своем почтении к правящей династии и «попросил» взойти на престол двенадцатилетнего Яна Ю. Находившийся в Цзянду[34] Ян-ди был объявлен тайшан-хуаном[35]. Ян Ю, известный как император Гун-ди, назначил Ли Юаня чэнсяном и дал ему высокий титул князя Тан (Тан-вана), от которого впоследствии было образовано название династии.

Узнав о возвышении Ли Юаня, Ли Ми пришел в сильную ярость, но дело уже было сделано. Впоследствии, когда Ли Юань уже взошел на престол, Ли Ми прибыл к нему, был встречен с почетом, получил в жены двоюродную сестру императора и должность при дворе. Однако императорское расположение было неискренним – Гао-цзу ждал удобного момента для расправы с «заклятым другом», и когда такой момент настал, Ли Ми был убит вместе со своими ближайшими сподвижниками. По этому поводу можно вспомнить пословицу «старый тигр хитростью двух молодых одолеет» – Ли Ми в год его гибели исполнилось тридцать шесть лет, а Ли Юаню тогда было пятьдесят два года.

Отправленный в отставку Ян-ди не представлял опасности для Ли Юаня. Немногочисленные ряды сторонников тайшан-хуана таяли с каждым днем. Этому способствовало не только бедственное положения Ян-ди, но и присущая ему жестокость (Ян-ди считал суровость главным качеством успешного правителя, хотя на самом деле на первое место следовало ставить ум). В марте 618 года группа офицеров во главе с генералом Юйвэнь Хуацзи задушила Ян-ди, после чего Юйвэнь провозгласил императором своего племянника Ян Хао, а сам стал при нем чэнсяном. В Лояне после гибели Ян-ди избрали императором Ян Дуна, князя (вана) Юэ, в Увэе[36] правил Ли Цзин, а в Цзиньчэне[37] сидел еще один «император» – Сюэ Цзюй. Таким образом, только на Севере у Ли Юаня имелось четыре опасных конкурента, да в придачу известный нам Ли Ми, с которым тогда еще не было покончено. Но ведь был еще и Юг, где тоже хватало желающих стать императором.

Положение Ли Юаня можно было описать известной пословицей: «пока недостаточно для того, чтобы прощаться с жизнью, но уже достаточно для того, чтобы лишиться покоя». Прежде всего было нужно упрочить свое положение, надев мянгуань с двадцатью четырьмя подвесками[38]. Смена династий была обставлена согласно традициям. Гун-ди несколько раз просил Ли Юаня занять престол, а тот отказывался, но в конце концов был вынужден уступить настойчивым просьбам императора. Так началось правление династии Тан, которой небо отпустило без малого три столетия. Ли Юань принял имя императора Гао-цзу.

Первым делом Гао-цзу захватил Цзиньчэнь, где к тому времени вместо умершего Сюэ Цзюя правил его сын Сюэ Жэнго. Затем настал черед Ли Цзина… Так, постепенно, за неполных три года все земли, входившие в империю Суй, перешли под власть дома Тан. Тут можно было бы облегченно вздохнуть и сказать: «Вансуй!»[39], но на смену внешним проблемам пришли внутренние. Гаоцзу назначил своего старшего сына Ли Цзяньчэна наследником престола, Ли Шимину дал титул князя Цинь, Ли Юаньцзи сделал князем Ци. Это соответствовало традициям, но шло вразрез с реальным положением дел. Первым, если считать по делам, из сыновей императора был Ли Шиминь, а Ли Цзяньчэн никакими особыми достоинствами не отличался. Понимал это и сам Гао-цзу, но в начале правления ему следовало демонстрировать приверженность традициям, поскольку это укрепляло его власть. Со временем же он стал склоняться к тому, чтобы сделать наследником Ли Шиминя, и говорил об этом намерении вслух, что сильно обострило вражду между братьями.

Стараясь продемонстрировать отцу свои способности, Ли Цзяньчэн попросился встать во главе армии, которой предстояло подавить восстание, вспыхнувшее в провинции Хэбэй[40]. Справившись с этой задачей, Ли Цзяньчэн воспрянул духом и начал плести интриги с целью избавиться от Ли Шимина. В помощники он привлек губернатора Цинчжоу[41] Яна Вэньганя, который мечтал стать чэнсяном. Заговор был раскрыт в зародыше, и Ли Цзяньчэню пришлось ползать на коленях перед отцом, вымаливая прощение. Узнав о том, что тайное стало явным, Ян Вэньгань поднял мятеж, подавление которого император поручил Ли Шиминю, пообещав, что по возвращении в столицу тот будет провозглашен наследником. Однако в отсутствие среднего брата старший и младший сумели убедить отца в том, что порядок наследования престола изменять не следует. У Ли Юаньцзи были свои резоны – он тоже хотел править, но понимал, что не сможет конкурировать с одаренным Ли Шиминем, а вот недалекий Ли Цзяньчэн был ему вполне по зубам.

Понимая, что отец может передумать в любой момент, Цзяньчэн и Юаньцзи попытались опорочить брата, действуя через императорских наложниц, расположение которых приобреталось посредством дорогих подарков. Это сработало, и со временем император совершенно охладел к Ли Шиминю, но живой Шиминь всё равно представлял опасность для брата. От него нужно было избавиться, причем таким способом, чтобы не навлечь на себя подозрения. Случай представился, когда Гао-цзу отправился на охоту в окрестности столицы и попросил сопровождавших его сыновей устроить состязание в верховой езде и стрельбе из лука (как говорится, нет большей отрады для отца, чем зрелище детских игр). Ли Цзяньчэн, предполагавший такую возможность, взял с собой особо норовистую лошадь и предложил Ли Шиминю сесть на нее: «Только такой искусный наездник, как ты, брат, сможет укротить этого демона!» Ли Шиминь трижды садился на эту лошадь, но всякий раз ему приходилось сразу же соскакивать с нее. В сердцах он сказал одному из своих приближенных: «Лошадь сама по себе не может стать причиной гибели, ведь жизнь и смерть зависят от Неба».

Эти слова были услышаны и переданы Ли Цзяньчэну, а от него – к одной из императорских наложниц, которая сказала Гао-цзу следующее: «Князь Цинь говорит, что не боится случайной гибели, поскольку он храним Небом, избравшим его в правители Поднебесной». За такие слова можно было поплатиться жизнью, поскольку они служили выражением сразу двух из Десяти зол[42] – измены и сыновьей непочтительности.

Представ перед отцом, Ли Шиминь пал на колени, сказал, что он не произносил подобных слов, и потребовал расследования, окончания которого был готов ожидать в заключении. В этот момент император получил сообщение об очередном вторжении тюркютов. Гао-цзу сразу же сменил гнев на милость и предложил предать инцидент забвению, ведь Ли Шиминю предстояло отразить вторжение. Можно сказать, что на этот раз Ли Шиминя спас случай, но мог ли простой случай выручать его каждый раз? Нет, то явно была воля Неба, и Ли Цзяньчэн оказался прав, когда извратил слова брата для передачи отцу.

Как-то раз Ли Цзяньчэн пригласил Ли Шиминя на обед и угостил вином, от которого у того начались рези в животе, сопровождаемые кровавой рвотой. Попытка отравления была налицо, но Гао-цзу не стал вникать в подробности, а попросту предложил Ли Шиминю уехать в Лоян, где он мог бы жить спокойно, не опасаясь козней своих братьев. Кому-то может показаться странным, что основатель правящей династии не стремился назначить преемником самого одаренного из своих сыновей, но давайте вспомним, что, помимо глобальных интересов, у каждого из нас есть интересы личные, которые порой оказываются важнее прочих. Гао-цзу не опасался того, что Ли Цзяньчэн поторопит его освободить престол, поскольку недалекому старшему сыну было важно быть первым среди братьев, а вот править он нисколько не торопился. С Ли Шиминем дело обстояло иначе – он вполне мог и поторопить (что впоследствии и сделал). И еще давайте вспомним, что Гао-цзу стал императором на шестом десятке и потому пока еще не успел пресытиться властью.

Ли Шиминь попытался было отказаться от ссылки в Лоян, напирая на то, что разлука с отцом станет для него тягчайшим из испытаний, но император настоял на своем, пообещав иногда наведываться в Лоян.

То, что было плохо для Ли Шиминя, оказалось еще хуже для его братьев. Как мы сможем присматривать за Шиминем, если он будет в Лояне? Там же у него будет свое войско, с которым он сможет делать всё, что ему вздумается… Если оставлять брата в столице нельзя и отправлять куда подальше тоже нельзя, то остается только одно – убить его. Цзяньчэн и Юаньцзи пошли проторенным путем – донесли через наложниц до отца о том, что среди приближенных Ли Шиминя царит великая радость по поводу отбытия в Лоян и что они всячески поносят императора, которому, по их словам, править осталось недолго. В дополнение к тому, что сообщали наложницы, у Гао-цзу состоялся разговор с Ли Юаньцзи, который рассказал о том, что Ли Шиминь активно вербует сторонников, швыряя деньги налево и направо. С доказательствами дело обстояло плохо, но расчет строился на том, что страх возобладает в душе императора над разумом и он прикажет казнить «мятежного» сына без расследования. План сбылся наполовину – Гао-цзу отказался от отправки Ли Шиминя в Лоян, но других мер пока что не предпринимал.

«Умному тучи говорят о том, что скоро пойдет дождь, а глупец сокрушается, что не видно солнца», – гласит народная мудрость. Ли Шиминь не был глупцом. Он прекрасно понимал, что братья не успокоятся, пока не добьются своего, а на отца полагаться не стоит. Однако его положение выглядело незавидным и непрочным. Будучи дискредитированным в глазах отца и двора, он был стеснен в средствах, и ряды его сторонников таяли – братья старались привлечь их на свою сторону подкупом и посулами, а если это не срабатывало, то могли и убить. Пока еще у Ли Шиминя оставалась возможность нанести ответный удар, но этот удар должен был стать сокрушительным, ибо второй шанс вряд ли бы представился…

Авторы детективов и триллеров часто используют такой прием: в кульминационный момент внезапно переключают внимание читателя на нечто иное, нагнетая интригу и разжигая любопытство сверх всяких пределов. «Что хорошо в Шанхае, то хорошо и в Чунцине», – говорят китайцы, и с этим нельзя поспорить, поскольку хорошее и плохое повсюду одинаково. Так почему бы не использовать этот прием в рассказе о династии Тан? Давайте отвлечемся ненадолго от вражды между сыновьями императора Гао-цзу и посмотрим, каким, в общих чертах, было его правление.

Великой заслугой Гао-цзу было то, что он не противопоставлял Север Югу, то есть не противопоставлял ханьцев неханьцам, как это делал Вэнь-ди, а единство всегда служит залогом процветания. Империя Суй пала по ряду причин, но главной из них стало чересчур суровое и совершенно негибкое управление государством при императоре Ян-ди, который хоть и считал себя конфуцианцем, но при этом пренебрегал одной из важнейших заповедей Учителя[43], согласно которой правильное правление должно приносить народу не страдания, а благоденствие.

Гао-цзу начал с возрождения цзюньтяньчжи («системы равных полей»), согласно которой земледельцы получали от государства по семьдесят му[44] земли на мужчину и по тридцать му на женщину. За пользование землей крестьяне расплачивались зерном, а также шелком или хлопком. Кроме того, каждый трудоспособный мужчина должен был отработать бесплатно двадцать дней в году на общественных работах. Цзюньтяньчжи была благом для крестьян, которые рассчитывались с государством и не имели дела с частными землевладельцами, которые сдают участки в аренду по более высоким ценам. Однако цзюньтяньчжи работает только до тех пор, пока государство имеет в своем распоряжении свободные земли. Смена правящей династии подразумевала масштабный передел земельной собственности – вся земля в государстве объявлялась собственностью императора, который наделял своих подданных участками или поместьями. Со временем, правдами и неправдами, всё больше земель переходило в руки частных владельцев. Параллельно с этим происходило укрупнение земельных владений – бедные разорялись, а богатые скупали их участки. Так появлялись земельные магнаты, богатство и влияние которых позволяло им считать себя независимыми от центральной власти. Умный и удачливый магнат имел шансы стать основателем новой династии… «Один разбогател – тысяча разорилась», – говорят китайцы. Чем больше земли сосредотачивалось в руках крупных землевладельцев, тем больше становилось безземельных крестьян, которые уже не являлись плательщиками налогов. Снижение количества налогоплательщиков приводило к увеличению налогового бремени, поскольку казна стремилась получить свое во что бы то ни стало. А от повышения налогов до восстаний – рукой подать. В конечном итоге смену династий обуславливал земельный вопрос.

Но пока еще, при первых танских императорах, всё было хорошо. Крестьяне работали на своих наделах, торговцы радовались невысоким налогам и порядку, который позволял перевозить товары из одной местности в другую без угрозы лишиться их, а чиновники следовали конфуцианским принципам. Еще одним экономическим благом стало упорядочивание чеканки монет. Во время смуты, предшествовавшей приходу к власти Гао-цзу, многие «императоры» начинали чеканить свои монеты, что привело к усложнению денежных расчетов. Кроме того, в монетах возросло содержание примесей. Хорошо еще, что у китайцев была древняя валюта, не подверженная девальвации и подделке, – стандартные куски шелковой материи[45]. Но всё же монеты были удобнее. А в 812 году, при императоре Сянь-цзуне, в Танской империи официально ввели в обращение фейпяо («летающую наличность») – банкноты, которые печатались на материи или бумаге. Отныне торговцам уже не приходилось возить из города в город мешки со связками монет[46]. Примечательно, что Гао-цзу лично назначал начальников рынков в своем государстве, – уже по одному этому факту можно судить о том, какое важное значение император придавал торговле.

Гао-цзу восстановил систему государственных экзаменов для получения должности кэцзюй, причем сделал ее централизованной. Важность системы кэцзюй заключалась в том, что она давала не знатному, но способному человеку, возможность получить должность, которая ранее была доступна только представителям знатных семейств. Разумеется, у богатых и знатных было больше шансов успешно сдать экзамен (наем лучших учителей, подарки экзаменаторам, связи), но тем не менее дверь для незнатных, но способных была открыта.

При Гао-цзу был создан свод законов, получивший название «Танского кодекса». Первый вариант кодекса появился в 624 году, впоследствии он изменялся и дополнялся, а окончательный вариант был обнародован в 652 году, в правление внука Гао-цзу императора Гао-цзуна. Главным достоинством Танского кодекса стало гармоничное объединение конфуцианских и легистских[47] толкований законов, что сделало его образцом и основой для более поздних кодексов.

Короче говоря, правление императора Гао-цзу было благодатным для подданных, можно сказать – образцовым (разумеется, по меркам того времени).

Пора возвращаться к прерванной истории вражды между сыновьями императора. Итак, страсти накалились до предела, и для Ли Шиминя наступил решающий момент…

Как раз в это время в пределы империи снова вторглись тюркюты, и Ли Цзяньчэн предложил отцу отправить против них Ли Юаньцзи. Расчет был на то, что Ли Юаньцзи уведет с собой воинов, преданных Ли Шиминю, что позволит легко расправиться с ним. Гнева отца братоубийцы не боялись – они прекрасно понимали, что, кроме устного выражения недовольства, им ничто не грозит.

Заручившись поддержкой верных ему людей, Ли Шиминь пришел к отцу с жалобой на братьев и на сей раз попросил принять действенные меры для того, чтобы утихомирить их. Меры эти Ли Шиминя не интересовали, ему было важно, чтобы Гао-цзу призвал к себе Цзяньчэна и Юаньцзи. Так оно и вышло – император сказал, что завтра утром все три сына должны предстать перед ним и он выслушает каждого.

Утром следующего дня (2 июля 626 года) Ли Цзяньчэн и Ли Юаньцзи подъехали к северным воротам императорского дворца Тайцзи, где их поджидал Ли Шиминь с группой верных людей. Ли Шиминь спровоцировал Ли Юаньцзи на первый удар – тот выпустил три стрелы по ненавистному брату, но все они пролетели мимо. Первой же пущенной стрелой Ли Шиминь пронзил Ли Цзяньчэна, а Ли Юаньцзи убил один из приближенных Ли Шиминя. Таким образом у императора остался единственный сын и наследник. Головы Ли Цзяньчэна и Ли Юаньцзи были сразу же выставлены на всеобщее обозрение – их сторонники должны были видеть, что им больше некого защищать и не на кого надеяться.

Гао-цзу пришлось принять случившееся, ведь отныне других наследников, кроме Ли Шиминя, у него не было. Ли Шиминь был официально назначен наследником престола, Ли Цзяньчэна и Ли Юаньцзи похоронили с подобающими их положению почестями, правда, их сыновья были убиты, но прочие члены семей не пострадали. Приближенные убитых сыновей императора не понесли никакого наказания – Ли Шиминь не собирался умножать число своих врагов.

Спустя два месяца после случившегося император Гао-цзу уступил престол Ли Шиминю. Так в 627 году двадцативосьмилетний Ли Шиминь стал императором Тай-цзуном, одним из лучших правителей в китайской истории. Недаром же говорится: «Гао-цзу основал династию Тан, а Тай-цзун основал империю Тан», так оно на самом деле и было – именно при Тай-цзуне танское государство превратилось в полноценную империю.

Гао-цзу правил под девизом «У-дэ» («Воинская добродетель»), подходящим для того, кто добыл власть мечом. Тай-цзун взял девиз «Чжэнь-гуань» («Золотые годы») и полностью оправдал его своим правлением – годы эти и впрямь были «золотыми».

Западные историки считают, что император Тай-цзун пришел к власти в результате переворота, но китайцы умеют отличать перевороты от восстановления справедливости. Достойный человек был поставлен в безвыходное положение и вынужден защищаться… В пользу Тай-цзуна свидетельствует то, что он очень долго мирился с кознями своих братьев, не желая проливать родную кровь, но те принимали его мудрость и благородство за слабость и продолжали идти по пути, который привел их к гибели.

Тайшан-хуан Гао-цзу скончался в середине 635 года в возрасте шестидесяти девяти лет. В его жизненном укладе после передачи власти сыну практически ничего не изменилось, ну разве что пришлось переехать из императорского дворца Тайцзи в более скромную резиденцию, но иначе и нельзя было. Показательно, что переезд состоялся лишь в 629 году, спустя два года после «выхода в отставку» – проявляя сыновнее уважение, Тай-цзун не торопил отца. Гао-цзу отказывался переезжать летом во дворец Цзюйчэн, поскольку там умер суйский император Вэнь-ди, и Тай-цзун начал строить для него новый летний дворец, площадью в два квадратных километра[48], известный как дворец Дамин. Гао-цзу умер до того, как дворец был построен, но сам факт его строительства свидетельствует о хороших отношениях между отцом и сыном, точнее – о хорошем отношении сына-императора к отцу.