Читать книгу Три жреца - Маджид Кейсари - Страница 2

Предисловие

Роман Маджида Кейсари «Три жреца» повествует об одном дне из жизни четырехлетнего мальчика, которому в будущем суждено стать одной из величайших фигур мировой истории. Пройдут годы, и люди узнают его под именем Мухаммада – Посланника Аллаха, последнего из пророков Божьих, он принесет человечеству свет ислама и останется жить в веках. Но на страницах этой книги Мухаммад – лишь ребенок, на долю которого выпадает одно из первых в его жизни испытаний.

В те далекие времена у арабов бытовал обычай нанимать для малолетних детей кормилиц из кочующих по пустыне племен. Вот и дед Пророка Абд аль-Муталлиб, которого в романе именуют Господином, отдал внука на воспитание молодой женщине Халиме из племени Бани-Саад. Два года (а по некоторым источникам – целых пять лет) Мухаммад прожил в семье своих приемных родителей.

Однажды мирная жизнь кочевого племени была нарушена приездом трех иноземных жрецов, разыскивающих какого-то ребенка. Эти трое, узнав только им ведомыми путями о появлении на земле последнего Пророка, задались целью любым способом заполучить мальчика в свои руки. Что они хотят от него? Может быть, воспитать в нужном им духе… а может быть, и вовсе избавиться от того, в ком видят угрозу для себя и своего мира? Теперь у Халимы есть лишь один день, чтобы спасти вверенного ее заботам Мухаммада и вернуть его в родную семью…

О том, что произошло в жаркой аравийской пустыне в один из самых обычных дней полтора тысячелетия назад, и рассказывает увлекательный роман иранского писателя, основанный на подлинных событиях, описанных в хадисах.

* * *

Стояло раннее утро. Солнце только-только окрасило небо первыми лучами рассвета, когда к шатрам подъехал на белом верблюде всадник. Ему было всего двадцать пять лет, но из-за смуглого лица и морщин на лбу он выглядел гораздо старше. Верблюд, хорошо знавший дорогу домой, завидел загон для скота и ускорил шаг.

Путник еще издали разглядел детей, сидящих в тени куста палиуруса. Дочки, как обычно, играли с младшим братом в камешки. Заметив всадника на верблюде, они вскочили на ноги и запрыгали от радости.

Немного не доехав до островка тени, всадник приказал верблюду лечь и спустился на землю. Положив палку и торбу под колючие ветви кустарника, он поспешил вперед, но тут же остановился, завороженный безбрежными просторами, представшими его взору. Вокруг до самого горизонта простиралась совершенно голая, без единого деревца, пустыня, а над головой, на огромном куполе неба, не было видно ни облачка, так что ждать дождя не имело смысла. Небеса оставались безразлично чистыми и бирюзовыми от края до края.

Путник обернулся и посмотрел на шатер, полог которого развевался на ветру. Около верблюда зазвенели детские голоса, и хозяин крикнул детворе: «Не мучайте его!» Девочки, уже вовсю тормошившие животное, услышали строгий голос отца и оставили верблюда в покое.

Горячий ветер, дувший из пустыни, шевелил ветви палиуруса, и тот ронял высохшие листья, которые с шорохом падали к ногам путника.

Желая напиться воды, мужчина направился к шатру, но там его ждало разочарование: треножник для бурдюка оказался пустым. Как видно, Халима уже отнесла пустой бурдюк к колодцу. Путник вернулся к палиурусу и уселся на землю в его тени. Он смотрел на то место, где обычно висел бурдюк, разглядывал сухие палки треножника и думал о том, с каким удовольствием отведал бы сейчас верблюжьего молока.

Прошлой ночью ему приснилось, что всю пустыню накрыли сизые тучи, бросившие тень на шатры их племени, однако дождь так и не пошел. Еще засветло вместе с другими мужчинами он отправился на поиски увлажненных дождем земель со свежей травой. Он надеялся, что приснившиеся ему тучи все же прольют где-то на почву живительную влагу. Когда мужчины его племени обсуждали, где лучше искать новое пастбище, они решили не звать Хареса. «Его семье не нужно пастбище, – рассуждали они. – Отведут свое стадо на плоскогорье – и земля тут же зазеленеет». Однако вчера вечером Харес настоял на своем и отправился вместе с соплеменниками, продолжавшими обследовать соседние земли.

Вместе с тем никто не мог разгадать тайну его стада. Дело в том, что куда бы оно ни приходило, везде тотчас начинала расти свежая трава. Если раньше в каком-то месте травы почти не росло, то с приходом стада Хареса она начинала пробиваться из-под земли, и вся пустыня сразу же зеленела. Из-за людских толков он постоянно отводил свое стадо в самые отдаленные места, туда, где не жил ни один человек, однако всегда оказывалось, что кто-то ходит за ним тенью и потом обо всем рассказывает другим.

Этот кто-то, как и Абдулла, взял с собой бурдюк. Ну что тут поделаешь? Придется Харесу терпеть, пока не доберется до стада. Если он поторопится, то, возможно, еще выпьет пиалу молока с Абдуллой. Тот наверняка сидит со стадом и поджидает отца, готовясь сообщить ему о том, что нашел новое пастбище.

Харес встал на ноги, оставив в тени кустарника треножник, и подошел к господскому мальчику[1]. Девочки возились около загона. Казалось, ребенок пристально смотрит на белую полоску дороги, которая лентой извивалась по красно-серым холмам и шла дальше в сторону колодезного сруба. Харес проследил за взглядом малыша и тоже внимательно посмотрел на дорогу. Он понимал, что если его голодное стадо все же утолит свой голод, то это только благодаря мальчику, однако не знал, почему это происходит. Харес довольно посмотрел на ребенка, а потом опять уставился на дорогу, но на ней по-прежнему никого не было. Всё вокруг покрывала пыль. Если бы он пошел по белому следу, то добрался бы до колодца, где была Халима. Сердце настоятельно велело ему сделать это, но Харес лишь пристально глядел на дорогу и с нетерпением ждал, когда жена покажется из-за холма.

Солнце беспощадно жгло сзади его шею. Еще больше мучений доставлял сильный ветер. Харес взял конец своего тюрбана и подсунул его под рубаху. Девочки во что-то увлеченно играли у входа в загон и не обращали на отца никакого внимания. Время шло, и ему нужно было как можно быстрее добраться до Абдуллы. Всадник подошел к кустарнику, и верблюд, завидев хозяина, громко заревел. Харес уселся ему на спину и сказал дочерям: «Передайте матери, что завтра мне надо рано отправляться в пустыню». После этого он ударил пятками в бока верблюда, тот взревел еще раз и поднялся на ноги.

Не успел Харес миновать поворот дороги, как издали до его слуха донеслось непонятное жужжание, какое обычно издает летящая стая пчел. Он поправил на голове свой потертый тюрбан, чтобы отчетливее услышать этот странный звук, который с каждой минутой становился все громче.

Из-за холмов раздавался какой-то шум. Громко цокая, Харес принялся бить пятками по бокам верблюда, торопясь взобраться на холм. Миновав возвышенность, всадник услышал крики соплеменников, а следом – глухой гул шагов. Харес увидел бегущих людей, которые взбирались по холму, направляясь на вершину соседнего. Особо занятно было смотреть на то, как баловались дети. Он подумал, что, наверное, опять из-под каменной плиты поднялся какой-то покойник или ребятня подожгла на собаке шерсть и теперь радостно скачет вокруг – он сам в детстве частенько играл в такие игры. Не обращая внимания на детские крики, Харес продолжал быстро гнать верблюда на вершину холма, где его ждал сын. Какой ему прок от воскресшего покойника или подожженной собаки? Это всё развлечения для детей, ведь когда огонь перестанет гореть, закончится и веселье. Он повернул за холм, и его взгляду предстал величественный курган Махур, стоящий посреди пустыни и обдуваемый песчаным ветром. Харес опустил край своего тюрбана и, не дойдя до самого левого шатра, принялся искать глазами свою собаку, которая обычно лаяла, вставая на задние лапы, и бежала ему навстречу, однако на этот раз ее не было видно. Краем глаза он заметил, что слева по склону холма тоже бежали, поднимая клубы пыли, женщины и дети, Они поминутно останавливались, но неизменно смотрели в сторону шатра одноглазого Хелаля. Собака, если ее подпалили, обязательно побежала бы в сторону шатров, тогда ее должны были избить палками до полусмерти, иначе она могла забежать в какой-нибудь шатер и поджечь его. Однако то, что за детьми бежали еще и женщины, говорило о том, что дело не в воскресшем покойнике и паленой собаке.

Харес начал подозревать неладное. Было еще не очень поздно, до завтрака оставалось время. Всадник погнал верблюда в сторону оврага. Он принялся быстро бить ногами по бокам животного, чтобы как можно скорее подъехать к детям, продолжавшим взбираться по склону холма.

На полпути он спросил у отставших женщин:

– Что это за шум?

– Не знаю, Харес, – ответила одна из них.

– А где Халима? – спросила другая.

– У колодца.

Никто не знал, что же на самом деле произошло. Все бежали, глядя друг на друга, и торопились вперед, чтобы не отстать от остальных, напоминая стадо овец, оставшееся без пастуха. Всадник растерянно топтался на месте. «В чем же дело?» – спрашивал он себя. Он снова посмотрел на пыль у подножия холма. Неизвестность была невыносима. «Будь что будет. В каждом стаде должен быть свой вожак», – подумал он и погнал верблюда на вершину холма. Шатер Хатеба был по пути, и в это время суток мимо него мало кто проезжал. Харес знал: если Хатеб увидит, что он отправился не в пустыню, а вслед за женщинами и детьми, то обязательно что-нибудь съязвит по этому поводу. Однако выбора не было: обойти шатер Хатеба никак не получалось. Если это веселье, тогда ничего страшного, он смог бы по пути помахать Хатебу и той же дорогой поехать в пустыню.

Внезапно всадник подумал о своем брате. Не дай Бог, с ним или его семьей случилось что-то страшное! Он продолжал гнать верблюда к шатру Хатеба, и чем ближе подъезжал, тем громче становились людские крики.

* * *

Песчаный ветер унес слова, невидимые слова, рожденные рокочущим и пугающим громом. Глазам предстали развеваемые ветром черные одежды женщин, собравшихся возле колодца. Халима сидя наполняла бурдюк водой, но вдруг ее охватило волнение. Налив лишь несколько чаш воды, она заметила, как по холму к колодезному срубу бежит мальчик. Она подумала, что это, конечно же, не ее сын, а кто-то другой. Точно так же, когда сообщают о нападении волка на стадо, никто сначала не думает, что пострадал именно его скот. К тому же мальчики семи-восьми лет издали очень похожи друг на друга. Когда он приблизился, Халима сначала не поверила своим глазам, подумав: «Неужели это действительно Абдулла?» То, как бежал мальчишка, его короткие ловкие ножки, длинная потертая рубаха… «Наверное, на его стадо напал волк», – решила Халима. Это действительно был Абдулла, ее сын, который босиком бежал к матери. Опершись руками о колени, Халима поднялась и уронила на землю чашу для воды. Раздался громкий треск, и чаша раскололась пополам. Халима не верила своим глазам. Как Абдулла здесь оказался?

– Халима, он убежал! – крикнула ей сестра Разия.

Халима обернулась. Горлышко бурдюка наклонилось, чаша валялась разбитой на земле, вода стекала по камням, лежавшим возле колодца.

Халима рассеянно взглянула на Разию, посмотрела на бурдюк и разбитую чашу, а потом уставилась на Абдуллу, следя за тем, как быстро он спускался по склону холма. Другие женщины, стоявшие около колодца, заметили, с какой поспешностью бежал мальчик, и зашептались между собой. Халима отошла от колодца и направилась к сыну. После встречи с христианским монахом она была готова ко всему. Ее сердце отчаянно колотилось, она не могла вымолвить ни слова. В глазах застыл страх, язык словно онемел. Слова замерли в горле, да и что тут можно было сказать?

Подбежав к женщинам, Абдулла закричал: «Приехали!»

Халима опустилась на колени и расправила плечи. Мальчик не смог вовремя остановиться и с разбега налетел на мать. Халима упала спиной на землю, но всё же удержала голову сына у своей груди.

– Не бойся, не бойся. Всё в порядке.

Сев на пятки, она принялась вытирать ладонью пот и грязь со лба сына.

– А теперь расскажи, что случилось? Волк напал? Разбойник объявился?

– Чужаки…

– Чужаки? Разбойники? Говори. Что случилось? Стадо увели?

– Стадо? Какое еще стадо? Они сейчас ходят возле шатров…

– Чтоб тебе пусто было! Ты меня сводишь с ума! Говорила я, не видать нам стада. Это всё волки, гиены. Рассказывай…

– Они ходят от шатра к шатру.

Халима взяла сына за плечи:

– Что они делают? Обыскивают шатры? Откуда они пришли? Зачем? Что они ищут?

– Никто не знает, но… Дай попить, я умираю от жажды.

– Где мужчины? Погибли?

Мальчик посмотрел на женщин и невольно засмеялся.

– Все ушли за чужаками.

– Только бы не заклинатели!

– Они в таких ярких одеждах!

Халима поднялась на ноги и посмотрела на дорогу, по которой прибежал ее сын. Пыль все еще не осела на землю.

– Где твой брат?

– Я не знаю.

– Где ты сам был? Разве ты не был в пустыне? Тебя сюда отец послал? Говори.

– Я шел за ними по пятам до стоянки. У них такие красивые одежды.

– Значит, ты бросил стадо. Бессовестный.

– Я вернусь…

– Куда они шли?

– Они заглядывали в шатры.

– В какие шатры?

– Во все.

– К нашему подходили?

– Они такие удивительные, мама.

– Пропала ты, Халима.

Халима вернулась к колодцу и подняла полупустой бурдюк. Немного подумав, она решила, что сейчас некогда наполнять его доверху. Только сейчас женщина поняла, что́ ее волновало. Беспокойство не могло появиться ниоткуда. Она держала в руках бурдюк, и вода в нем шумно плескалась. Надо было скорее возвращаться в свой шатер. Не успела она сделать и шага, как Разия спросила:

– Куда ты так спешишь?

Халиме нечего было ответить. Она хотела казаться безразличной, но как могло сердце выдержать это и какие слова надо было найти? Она словно онемела и не могла вымолвить ни слова. Сердце сковал страх, идти не было сил. Она наступила в лужу возле колодца, поскользнулась и упала на колени. Вся в грязи, женщина поднялась на ноги, опять поскользнулась, но на этот раз удержалась. Она боялась, что опоздает, но ее ноги ослабли, и она не знала, что делать. Ей хотелось бежать, только бежать.

Вдруг за спиной она услышала голос Абдуллы. Халима обернулась и увидела, что он сидит на земле и обеими руками затягивает ремень на бурдюке, чтобы закрыть горлышко. Однако его усилия были напрасны. Вода ручьем текла наружу, и земля под ногами мальчика становилась скользкой. Когда же она успела выронить бурдюк? Халима позвала Абдуллу, и они вместе побежала к шатрам. Нельзя было опоздать! Все ее мысли были о Мухаммаде – том самом господском мальчике.

* * *

Приблизившись к шатру Хатеба, Харес увидел на склоне холма множество женщин с прядильными веретенами в руках. Подъехав ближе, в полукружии шатров он разглядел нескольких чужаков, одетых в яркие балахоны. Каких удивительных цветов они были! Мужчины стояли у порога шатра Хелаля. Что сказал бы Хатеб, окажись он здесь, среди людей, разглядывающих эти яркие одежды?

Харес вытянул шею, всматриваясь в толпу людей, но Хатеба среди них не было. Рядом с одним из шатров чужаки остановились и погладили по голове какого-то ребенка. Словно знахари, они с макушки до пят ощупывали худенькие тельца полуголых детей. Можно было подумать, что пришельцы обнаружили какую-то редкую болезнь и поэтому тщательно осматривали смуглую детскую кожу. От их взгляда не ускользнул ни один ребенок. Ну вот, теперь, кроме засухи, на стоянке племени Бани-Саад началась какая-то болезнь. Люди в ярких балахонах ходили от одного шатра к другому, за ними следом с криками бежали дети, а замыкал шествие раб с лошадьми. Было неясно, то ли дети ходили следом за чужаками, то ли те – за детьми. Раб, темнокожий тюрк, был высокого роста и обрит наголо. В ухо у него было вставлено медное кольцо. Пока он шел, блеск от кольца отражался в глазах стоявших рядом людей. Тюрк время от времени оборачивался и ругал детей и женщин, бежавших за людьми в ярких балахонах, и при этом блестел двумя рядами своих крупных белых зубов.

Народ шел следом за жрецами в ярких балахонах, словно за голубым ручьем. Если где-то они сворачивали с пути, остальные делали то же самое. Чужаки напоминали собой черную тучу, пролившуюся дождем над племенем. Это был настоящий ливень, который не давал возможности подумать и где-то укрыться, и теперь мутная вода стекала струйками с вершины холма, оказавшись под ногами женщин и детей, и текла дальше, мягко извиваясь.

Харес следил за рабом, который сильно отстал от своих хозяев. В руках тот держал поводья трех лошадей, которые были напуганы большим скоплением детей и не хотели слушаться. Куда бы ни ступали жрецы, народ оказывался на шаг впереди них. Людей пугала неизвестная болезнь. Жрецы заглядывали поочередно в каждый шатер. Если он оказывался пустым, они звали соседей и задавали им вопросы, а потом отправлялись к следующему жилищу.

– Плохая примета, плохая.

– Это всё бесы.

Постепенно волнение росло. Разнесся слух, что жрецы в ярких балахонах ищут какого-то бесноватого мальчика. Женщины шептались между собой:

– Что же будет, если заклинатели не смогут его найти?

Все по очереди стали испуганно брать за руки своих мальчиков и нехотя показывать их чужакам, чтобы убедиться в здоровье детей. Пугая народ, жрецы ходили от одного шатра к другому, продвигаясь вперед. Взволнованные женщины подводили к ним подросших сыновей и даже приносили грудных младенцев.

– Злые духи выбрали его и оставили на нем свою метку. Жрецы хотят найти его и изгнать из племени.

Никто не знал, какая метка была у этого мальчика. Жрецы никому не говорили об этом. Они небрежно осматривали детей, затем поднимали полог следующего шатра, порой заглядывали туда, а потом отправлялись к следующему. На мальчиков, у которых был какой-нибудь изъян, и на девочек они не смотрели вовсе и шли дальше.

– Жрецы – это дар пустыни.

Люди вроде этих время от времени появлялись в поселениях пустынных кочевников. Обычно они ставили свой шатер с очагом рядом с ручьем или колодезным срубом в стороне от места стоянки племени. За осмотр больного, в которого вселился злой дух или который упал в колодец, им следовало приносить дары. Иногда они давали людям амулеты и за это уводили с собой в качестве рабыни какую-нибудь девушку. Однако на этот раз все было иначе, чем с прежними случаями лихорадки: теперь чужаки пришли не за девушкой, а за маленьким мальчиком.

Увидев жрецов, Харес вспомнил о Халиме. Что будет, если она тоже пришла сюда поглядеть на них? Абдулла по возрасту подходил под описание людей в ярких балахонах. Правда, в последнее время он сильно вытянулся и выглядел старше своих лет. Ему уже доверяли одному пасти стадо, и он был очень расторопным. В шатре Хареса был и еще один мальчик – господский ребенок. Но нет, по своим годам он никак не походил на того, кого разыскивали жрецы. Вглядываясь в толпу, Харес продолжал искать свою жену. Он знал, что сейчас Халима должна быть около колодца, но она могла оставить свои дела и прийти сюда, чтобы посмотреть на жрецов. Он искал ее глазами, но так и не смог найти. Так оно и лучше. Увидев чужаков, Халима могла бы сильно разволноваться…

* * *

– Твой отец вернулся из пустыни?

– Ага.

– Ты видел своими глазами?

– Он был рядом с чужаками.

– Что он там делал?

– Сидел на верблюде и смотрел.

– Он видел, как ты побежал к колодцу?

– Нет. Он ничего не знает. Ты ведь ему не скажешь? Если он узнает, что я здесь…

– Ладно, ладно. Я ничего не скажу. Не бойся.

– Если он узнает, что я оставил стадо, то живого места…

– Я не скажу, – сурово ответила Халима.

Мальчик умолк. Он быстро бежал по камням рядом с матерью.

Они пробежали по утоптанной вьючными животными дороге, которая вела от колодца к шатрам. Не доходя до самого левого из них, дорога разветвлялась. Одна ее часть шла в самую середину стоянки, а другая – на склон близлежащего холма. Это была мало утоптанная тропинка, по которой редко кто ходил, и вела она к одиноко стоящему шатру Халимы. В племени Бани-Саад этот шатер считался особенным. Это было затерянное уединенное жилище, и мало кто туда заглядывал.

Последнюю неделю или две здесь вообще никто не появлялся, потому что все занимались поиском нового пастбища.

Держа Абдуллу за руку, Халима остановилась, немного отдышалась и пошла как раз в ту сторону, где дорога была мало утоптана. Когда они проходили мимо крайнего левого шатра, оттуда высунулась черная собака и с лаем побежала за ними, но быстро вернулась обратно.

Халима обвела глазами все поселение. Между шатрами не было никого, не считая собак.

Куда же делись люди всего племени?

По склону холма женщина побежала к белой дороге. Не дойдя до своего шатра, она остановилась. Абдулла раскашлялся, тогда мать взяла сына за руку и рукавом вытерла его вспотевшее лицо. Потом провела ладонью по собственному лицу и смахнула пот, который струился к смуглому подбородку. Ее волнение все росло, и сердце тревожно билось в груди. «Ничего страшного, ничего страшного», – тихо говорила она, но было неясно, хотела она успокоить Абдуллу или саму себя.

Халима решила спросить у сына, где же эти чужаки, как вдруг на соседнем холме она увидела толпу людей, приближавшихся к ее шатру.

– Теперь ты пропала, Халима.

* * *

Жрецы действительно выглядели удивительно в своих ярких балахонах и длинных шалях, наброшенных на плечи и переливавшихся всеми цветами радуги. Каждый из них был какого-нибудь одного цвета: один жрец – малиновый, другой – шафрановый, третий – бирюзовый. Как же они выделялись на фоне черных шатров! Когда из-под балахонов на свет выглядывали ноги, то было видно, какая у них белая, будто женская, незагорелая кожа. Поддевка блистала белизной. Женщины и дети были заворожены не столько осмотром и рекомендациями жрецов, сколько яркими цветами их балахонов и длинных шалей. Когда жрецы приближались к шатрам, люди на холме взволнованно останавливались, словно одетые в яркие балахоны чужаки на их глазах обращались в дым и поднимались в воздух. Когда же они выходили из шатра, солнце заливало своими лучами их одежды, и эти волшебные цвета вновь поражали собравшихся. Жрецы в ярких балахонах явно спешили. Подходя к очередному шатру, они перепрыгивали через веревки и колья. Дети и женщины с веретенами в руках взволнованно следовали за ними по пятам.

Харес сидел на верблюде и наблюдал за нежданными гостями. «Жаль, что Халимы здесь не было, – думал он. – Хорошо бы она здесь оказалась и увидела все это». Хотя после встречи с христианским монахом она начала сторониться людей, а чужаков в особенности, увидеть этих мужчин в ярких балахона было бы для нее чем-то особенным. Она бы наверняка задержалась на несколько мгновений, только чтобы посмотреть на яркие одежды этих людей. Их походка, кони, одежда… все это было так необычно! Такое зрелище могло околдовать любого. Харес задумался, а не попросить ли ему у этих людей амулет для самой Халимы. Скорее всего, они бы не отказали в его просьбе, ведь именно этим они и занимались. Тут же он решил обменять на амулет свою рыжую козу. Быть может, это подношение отогнало бы всех злых духов от Халимы и всей семьи.

Вдруг ему показалось, что кто-то тянет его за рукав рубахи. Он обернулся и увидел перед собой Хатеба. Он переложил поводья в другую руку и поцеловал брата в правое плечо.

– Харес, твое стадо стало еще больше.

Харес натянуто улыбнулся.

– Кто они такие? Что им здесь нужно?

– Ящерицы, падкие на мух. Разве не видишь?

Харес вздрогнул.

– Не обращай внимания. Это обычные шуты.

– Что они делают среди шатров Бани-Саада?

– Устраивают свое представление. Сейчас на глазах у всех что-то прячут.

Харес сжал губы.

Хатеб похлопал Хареса по спине, прямо по его мешку.

– Где Абдулла? Ты не видишь его?

– Он в пустыне.

– Ты не хочешь его им показать?

– Ты же знаешь Халиму. Она не любит чужаков.

– Кто чужак-то? – ответил Хатеб. – Они ведь жрецы. Пришли, чтобы самим прогнать от нас чужаков.

После этих слов раздался его хриплый смех.

– Наверняка, выискивают что-нибудь ценное, – продолжил он.

– Откуда ты знаешь?

– Они сами сказали об этом Хелалю.

– Сами сказали, что ценное?

– Сказали, что хотят изгнать это зло из нашего племени и нашей земли.

– Какое зло?

– Наверное, они имели в виду клад. Из какой-нибудь древней могилы неизвестного покойника.

– Перестань, Хатеб.

– А что еще может быть?

– Тогда что им нужно от наших детей?

– Это всего лишь предлог. Разве ты не видишь, что они заползают в шатры, как ящерицы? Заходят в каждый шатер, шарят там, а потом выходят. Неужели ты не видишь в этом ничего подозрительного?

– А что?

– Неужели то, что несколько заклинателей пришли в племя и осматривают шатры один за другим, не вызывает у тебя никаких сомнений? Я что, по-твоему, дурень или соломы объелся и проспал все эти годы?

– Как будто мало нам бед от этой засухи.

– Ходят разодетыми в такой пыли. Я не верю, что кому-то есть до нас дело.

– Мое стадо в пустыне. Надо скорее ехать.

– Они явились сюда за чем-то более важным, чем наши стада.

– Ты о чем?

– Я сам не знаю. Ты только глянь на этих ящериц, – сказал Хатеб, смеясь.

Харес крепче сжал в руке свою палку.

– Испугался?

– Нет, брат, нисколько.

– Абдулла в пустыне, – серьезно сказал Хатеб, – а где другой?

Концом палки Харес постучал по земле.

– Мухаммад? Он не подходит под возраст, про который они говорили.

– Откуда тебе знать твою судьбу, брат? Быть может, их клад кроется в твоем шатре. Вспомни о его прошлом.

У Хареса не было настроения выслушивать колкости и намеки Хатеба. Он повернул верблюда и направился в пустыню.

– Харес, ты куда?

Он натянул поводья, чтобы верблюд быстрее взбирался на вершину холма и увез его подальше от собравшихся людей. Ему не хотелось размышлять о том, что сказал Хатеб.

В пустыне его ждали пастух и стадо.

* * *

Шатер стоял на склоне холма в стороне от остальных. Женщины и дети остановились рядом с холмом. Халима уже не успевала расспросить о случившемся Абдуллу или кого-то другого. Держа сына за руку, она бежала в сторону холма. По мере приближения шум толпы становился все громче. Халима пристально разглядывала шатер, но ни Хареса, ни господского мальчика поблизости не было. Где же Мухаммад? Зачем она оставила его одного? Почему не взяла с собой? Но было уже поздно. Она почти добежала до холма, но оставалось неясно, где же ребенок. А вдруг она больше никогда не увидит Мухаммада? Халима совсем выбилась из сил и больше не могла бежать. Интуиция подсказывала ей, что всё это из-за Мухаммада… Халима остановилась, опустила на землю пустой бурдюк и натянула платок до глаз, так что ее прекрасное лицо оказалось скрыто от постороннего взгляда. Платок она прикрепила на крючки за ушами. Остались видны только глаза и нос, даже брови были закрыты черной шалью. Она не хотела, чтобы по ее взгляду кто-то догадался о том, как сильно она напугана. Пальцы дрожали до сих пор. Она взяла Абдуллу за руку и медленно пошла с ним в ногу. Мальчик тяжело дышал. Они приближались к толпе. Еще несколько шагов – и они окажутся рядом с палиурусом и своим шатром, если их, конечно, пропустят.

Рядом с шатром прямо под кустарником были привязаны три черных арабских скакуна с большими полными переметными сумками на спинах. Увидев толпу народа, Абдулла расплакался. Мать принялась успокаивать его. Заметив Халиму, люди расступились, чтобы она смогла пройти к шатру. Раб с кольцом в ухе стоял в тени кустарника и, держа в руках кнут, пугал им детей. Халима и Абдулла слышали, как кнут скрипел в его руках.

Неподалеку от раба и лошадей стояла ее сестра Сафия. Она увидела Халиму и подбежала к ней:

– Можешь наградить меня за хорошую весть!

Халима подняла пустой бурдюк:

– Бери это.

Сафия поморщилась.

– Кто это в нашем шатре? Что им нужно?

– Они нашли здесь то, что искали!

– Нашли? – удивленно спросила Халима.

– Разве ты не знаешь, дочь Абу Зуиба?

– Нет.

– Они обыскали все шатры один за другим, пока не пришли к жилищу сына Саади.

– Почему к нему?

– Говорят, то, что они искали, находится как раз в этом шатре!

* * *

Харес повернул верблюда к шатру. У него уже не было сил идти самому, а все мысли были о детях и жене. Не дай Бог, во время его отсутствия жрецы в ярких балахонах зашли в его шатер. Обратно верблюд шел быстрее, чем в пустыню. Поняв, что хозяин возвращается домой, животное взбодрилось. «Было бы неплохо, – думал про себя Харес, – показать жрецам господского мальчика. Когда Хатеб спрашивал, где же другой, он имел в виду как раз его. Лучшего случая нельзя найти, поэтому надо, чтобы жрецы сразу посмотрели и ребенка, и его кормилицу. Братья и сестры Халимы тоже говорили, что для господского мальчика надо взять амулет. Сама Халима никогда бы не согласилась показать ребенка какому-нибудь жрецу, но сейчас представился случай положить конец всяким разговорам в племени».

Харес повернул за холм и издали увидел лошадей жрецов, стоявших у куста, и женщин с веретенами в руках. Он ударил пятками по бокам верблюда. Тут ему показалось, что жрецы в ярких балахонах собираются зайти в его шатер.

Хатеб, стоявший у кустарника, заметил брата и поднял руку:

– Вот он сам. Харес. Хозяин шатра пришел.

Один из жрецов, тот, который был одет в бирюзовый балахон, увидев Хареса, остановился как вкопанный. Харес быстро слез с верблюда. Отстранив людей, он пробрался через толпу. Жрец в бирюзовом балахоне раскрыл Харесу свои объятия. Рубаха Хареса вся была в пыли, и ему показалось неудобным обниматься с гостем, одежда которого была такой чистой и красочной. Он чуть отпрянул назад, показал на свою грязную рубаху и попытался стряхнуть с себя пыль. Однако жрец, не обращая внимания на внешний вид Хареса, сам подошел к нему и так крепко сжал в объятьях, что у того заболели ребра. Палка и сумка упали на землю. На мгновение Хареса опьянил аромат, исходивший от жреца. Харес тихо опустил свое шершавое лицо на плечо жреца. Его балахон был таким тонким и приятным на ощупь, что Харесу не хотелось отстраняться… Второй жрец, стоя у шатра, махнул Харесу рукой. Третий жрец, в малиновом балахоне, обрадовавшись встрече, тоже раскрыл Харесу объятия. Казалось, Харес забыл, почему он так спешил.

Дочери Халимы, которые стояли за толпой рядом со своей теткой Сафией, увидели отца и замахали ему руками. Харес тоже заметил их, помахал в ответ, но у него совсем не было времени, чтобы подойти к ним, поэтому он дал им знак оставаться на месте.

Харес жестом пригласил жрецов зайти в его шатер. Пока они шли, с вершины холма доносились крики детей и женщин. Жрец в бирюзовом балахоне пошел на крик, остановился напротив детей, гурьбой бежавших к шатру, погладил по голове нескольких ребят, которым удалось убежать от аркана раба, и вернул их обратно в толпу. Раб, сверкая волчьими глазами, пугал собравшихся взглядом и кнутом, которым тряс над головами детей, а ведь известно, что страх перед кнутом тяжелее вынести, чем сами побои. Харес посмотрел в лицо раба и вздрогнул: у того на щеке виднелся грубый шрам от старой раны, который начинался под левым ухом и тянулся до уголка толстых выпуклых губ.

– Отойдите назад. Отойдите.

Пот ручьем лился по лицу раба и капал на землю.

Жрец в малиновом балахоне все еще не решался пройти за Харесом в шатер. Хозяин заметил, что гость мешкает. Старшая дочь Аниса вышла из толпы, подошла к отцу и прижалась к нему.

Харес взял дочь за руку и отошел от гостей на несколько шагов.

– Ничего страшного. Не бойся.

– Как только ты ушел, они явились.

– Где твой брат?

Аниса указала рукой на шатер:

– Что они хотят от нас?

Харес ничего не ответил. Девочка заплакала.

– Иди к своей сестре. Иди.

Не переставая плакать, Аниса бегом вернулась к тетке и сестре.

Харес повел мужчин вперед, пробираясь через толпу. Жрец в малиновом балахоне остановился чуть поодаль от своего товарища в бирюзовом и как будто стал давать рабу какие-то наставления.

Из шатра не доносилось ни звука. Харес вспомнил, что сначала жрецов было трое, куда же девался третий? Умывшись, он хотел было зайти в шатер, но неожиданно зацепился ногой за веревку и споткнулся прямо у входа. Он поднял полог, чтобы зайти, и неожиданно увидел, что один из жрецов, тот, что в шафрановом балахоне, уже находится внутри. Харес с удивлением посмотрел на толпу людей, оставшихся снаружи, а потом снова заглянул в шатер. Жрец в шафрановом балахоне стоял на коленях, склонившись над раздетым мальчиком.

Второй, в малиновом балахоне, положил руку на плечо Хареса и закрыл глаза, делая ему знак успокоиться.

Третий, в бирюзовом одеянии, посмотрел на Хареса и кивнул головой.

Жрец в малиновом обернулся и посмотрел назад. Харес все еще сомневался, заходить ли ему в шатер или все же повременить. Темнокожий раб стоял наготове около палиуруса, и жрец в малиновом балахоне жестом дал ему понять, чтобы он никого даже близко не подпускал к шатру. Несколько человек, в том числе и брат Хареса, подошли к самому палиурусу и хотели заглянуть в шатер, но раб с кнутом в руке отогнал их всех от кустарника и лошадей.

Неожиданно из шатра раздался крик, от которого у Хареса сжалось сердце. Он вбежал внутрь и увидел жреца в шафрановом балахоне, сидевшего посреди шатра с опущенными руками. Вид у него был очень озабоченный, а острый подбородок нервно дрожал. Казалось, у него начались судороги, все тело тряслось. Харес подбежал к господскому ребенку, но с ним все было в порядке. Снаружи раздался плач дочерей. Двое других жрецов так и не осмелились зайти через поднятый полог шатра. Оба продолжали стоять у входа и с закрытыми глазами что-то тихо нашептывали – скорее всего, какие-то молитвы. Их голоса звучали невнятно, но по лицам было видно, что они напуганы. Их бормотание становилось все быстрее. Прижав к груди руки со сцепленными в замок пальцами, они принялись раскачиваться всем корпусом. Из-под опущенных век они продолжали наблюдать за жрецом, бившимся в судорогах, но к нему не подходили. Трудно было понять, то ли им по-настоящему страшно, то ли это в порядке вещей и они просто ждут, когда у их товарища закончится приступ и они смогут закончить начатое. Покачивания и молитвы не прекращались ни на минуту, приведя окружающих в крайнее волнение. Время от времени жрецы поглядывали на ребенка, и тогда их голоса становились еще громче. Молитвы слетали с их губ, как песок во время бури.

Харес, опасаясь, что с ребенком произойдет что-то плохое, стремглав бросился в шатер. Уронив свою палку рядом с ребенком, Харес потрогал голые руки и ноги мальчика и посмотрел в лицо жреца, который дергался в судорогах. На теле ребенка не было видно никаких отметин, синяков или следов от ударов. Харес не понимал, что происходит. От страха он не знал, что делать: то ли выйти из шатра, то ли забрать ребенка. Если бы хоть один человек услышал этот дикий крик, он от ужаса не смог бы вымолвить ни слова или, сам громко закричав, поскорей выбежал бы из этого ветхого шатра, однако господский ребенок сидел как ни в чем не бывало. Он лишь зажал пальцами нос и шептал: «Какой плохой запах… какой плохой…»

Харес встряхнул рубашку мальчика и одел его.

Жрец в малиновом балахоне, бормоча молитвы, стоял на пороге шатра и смотрел на происходящее. Бирюзовый испросил у него разрешения зайти внутрь, и тот жестом позволил ему. Нагнувшись, жрец в бирюзовом балахоне зашел в шатер и благоговейно остановился рядом со своим товарищем в шафрановом. Читая молитвы, он подобрал подол своего одеяния и сел у того в изголовье. Потом положил ему руку на грудь, чтобы успокоить. После этого взял его под мышки и оттащил к деревянному шесту, усадил, прислонив спиной, и принялся массировать ему плечи. Было не слышно, какие молитвы он шептал на ухо своему занемогшему товарищу, чтобы избавить беднягу от нападок дьявола и злых духов. Жрецы не спускали глаз с Мухаммада.

Жрец в малиновом балахоне подождал, пока шафрановый немного придет в себя, потом зашел в шатер и подошел к тем двоим. Он оказался спиной к Харесу, и тот не понимал, о чем жрецы тихо разговаривали между собой, однако видел, как жрец в шафрановом балахоне делал Мухаммаду рукой какие-то знаки. Когда жрец в малиновом обернулся с бледным лицом, Харес заметил, что он рассержен и глаза у него красные, как у коровы. Он подошел к Харесу и сказал:

– Я хочу осмотреть ребенка.

– Что-то не так?

– Я должен его внимательно проверить. Мы вышли на верный след.

Харес разжал руки, чтобы жрец в малиновом балахоне, который, судя по всему, был самым главным, взял у него ребенка. Однако мальчик явно не хотел, чтобы его забирали у Хареса.

– Ничего страшного. Не мучай его. Сам сними с него одежду.

– Совсем раздеть?

– Успокойся. Не надо его мучить.

Мальчик начал колотить руками и ногами.

– Он не дается.

– Я должен только посмотреть его спину.

– Вам нужно только это?

– Прояви терпение. Я должен посмотреть. Быть может, все обойдется. Сначала мне нужно осмотреть его кожу.

Харес ничего не понимал, но сопротивляться у него не было сил. Он сделал все, что ему велели. За свою жизнь он видел многих людей, в который вселился злой дух. Их лица были мрачными, а на тыльной стороне их рук или ног виднелись какие-то темные пятна, словно следы от дьявольских лап. Он знал, что на руках и ногах господского ребенка таких отметин нет. Харес спокойно снял с мальчика одежду. Жрец в малиновом балахоне засучил рукава. У него были белые руки, точь-в-точь как у мекканских женщин, всегда укрывавшихся от солнца, а под кожей проступали вены. Ладонью он ощупал безупречно белую грудь и талию ребенка. Между лопатками мальчика виднелось маленькое родимое пятно. Темно-красное, оно четко выделялась на светлой коже. Прежде Харесу доводилось много раз видеть родинки на руках, ногах и даже лицах и талиях других детей, однако такая темная ему никогда раньше не встречалась. Ее можно было сравнить разве что с пятнами, которые ночами можно увидеть на луне. Они имели фантастический вид, какой-то призрачный и неземной. Он с еще большим любопытством уставился на руки жреца в малиновом балахоне и на родимое пятно на спине ребенка. На первый взгляд казалось, что это пятно ничем не отличалось от таких же на телах других детей, однако в его правильных чертах было что-то необычное. Создавалось впечатление, что кто-то специально отпечатал его на белой коже между лопатками мальчика. Заметив это пятно, жрец в малиновом балахоне нагнулся и благоговейно прикоснулся губами к лопатке ребенка. Харес от удивления раскрыл рот: неужели это тоже было частью обряда изгнания злого духа? Жрец спокойно встал со своего места, сделал несколько шагов назад и дал знак своему товарищу в бирюзовом балахоне. Тот встал на колени и, согнувшись, пополз вперед, коснулся рукой пятна между лопатками мальчика, посмотрел на жреца в малиновом балахоне и начал говорить с ним на языке, которого Харес не понимал. Харес с удивлением смотрел на них и читал в их лицах недоумение и беспокойство. Жрец в шафрановом балахоне понемногу оправился, и его жидкая колючая борода зашевелилась. Казалось, он начал читать новую молитву, отчего его подбородок время от времени подрагивал. Вслед за этим он взглянул на Хареса и улыбнулся так, что тот весь задрожал.

* * *

Раб стоял у куста палиуруса, обливаясь потом. Халима не могла пробраться через толпу. Держа в своих длинных руках кнут, раб угрожающе размахивал им над головами собравшихся. От свиста кнута Халима втянула голову в плечи и отошла в сторону. Взгляд раба упал на Халиму, и он как будто понял, что она – хозяйка этого жилища, поэтому дал знак толпе расступиться и пропустить ее. Увидев суету рядом со своим шатром, Халима рассердилась и принялась говорить: «Злые, эти люди злые». Однако она не понимала, откуда взялся страх, закравшийся в ее сердце. Она не знала, что происходит внутри шатра, и не могла протиснуться к нему из-за большого скопления народа. Женщина не знала, что ей делать, ведь ей так и не давали пройти. Казалось, другие люди даже больше нее самой желали узнать, что же происходит в ее шатре. Оттуда, где она стояла, ничего не было видно. Люди, стоявшие впереди, вытягивали шеи, чтобы заглянуть внутрь. Протискиваясь между людьми, Халима сумела пройти немного вперед. Тем временем раб несколько раз ударил кнутом по головам и плечам мужчин и женщин, стоявших под кустом рядом с лошадьми. Люди чуть потеснились. В том месте у холма был крутой спуск, так что если бы кто-то поскользнулся, то скатился бы к самому подножью. Пробираясь через толпу, Халима понемногу пришла в себя. Расталкивая стоящих впереди людей, она медленно продвигалась вперед и наконец оказалась в нескольких шагах от кустарника. Женщина оглянулась и заметила, что ее сын отстал и теперь звал ее сзади. Казалось, раб не хотел пропускать Абдуллу, преграждая ему путь своими длинными черными руками. Однако, заметив взгляд Халимы, он пропустил мальчика, и тогда он с трудом протиснулся вперед и взял мать за руку. Халиме стало ясно: если бы у раба не было кнута, сейчас уже вся толпа ввалилась бы в ее шатер. Она сделала несколько шагов вперед, прошла мимо собравшихся людей и очутилась напротив своего жилища. Ее сердце колотилось от тревоги, но она решительно направилась к входу. Вздохнув полной грудью, женщина подняла полог шатра и тут же почувствовала какой-то необычный запах. Воздух внутри шатра пропитался чем-то доселе неведомым ей. Вместо мускуса он наполнился каким-то странным, чуждым запахом, незнакомым в этих краях. Вначале она не обратила внимания на посторонних мужчин. Ей хотелось поскорей увидеть Мухаммада. Мальчик сидел, прислонившись спиной к деревянному столбу, и из прорезей в черном своде шатра на его высокий нежно-розовый лоб падали узкие прозрачные лучи света. Его лицо буквально светилось. От усталости он склонил голову к левому плечу, сомкнул ресницы и задремал. В лице мальчика было особое очарование, которое привлекало Халиму. Заметив сонное лицо ребенка, она бросилась к нему и чуть было не упала, но все же удержалась на ногах. Малыш, заслышав ее шаги, вскочил с места и явно не понимал, что происходит вокруг. Халима обняла его так крепко, что ей самой стало больно. Так прошло несколько секунд. Женщина с горечью подумала, что если бы она вовремя не прибежала сюда, то эти люди наверняка забрали бы ее ребенка, но нет… она гнала прочь от себя эти мысли.

– Перестань, дочь Абу-Зуиба, ты задушишь мальчика.

Халима обернулась к мужу. Ее лицо было мокрым от слез. Харес подошел к ней. Жрецы в ярких одеждах встали сзади. Глубоко дыша, женщина вытерла ладонью лицо и посмотрела на жрецов. Потом она расправила чадру и открыла свое прекрасное лицо. Женщина не смела смотреть в глаза посторонним. В их бледных, не видевших солнца лицах, обрамленных длинными бородами, в их нагрудниках с нашитыми каменьями и ярких чистых одеждах было что-то чуждое пустынным жителям. Нехотя Халима перевела взгляд на жрецов в ярких одеждах. Каждое их движение приковывало ее внимание, поскольку цвет переливался на каждом балахоне и было неважно, шевелит рукой жрец в малиновом или шафрановом наряде. Столь роскошное одеяние жрецов на темном фоне шатра заставляло Халиму испытывать стыд за себя и свое скромное жилище. Как она ни старалась, она не могла вспомнить, видела ли раньше этих людей в своих краях или нет. И сколько она ни уговаривала себя не думать о плохом, у нее ничего не получалось. Женщина пыталась успокоиться, внушая себе, что они пришли в ее шатер по ошибке, что они побудут здесь немного и уйдут восвояси, но на душе у нее все равно было тревожно.

Глядя на Халиму и ребенка, жрец в бирюзовом балахоне почесывал бороду правой рукой. Сама Халима растерянно кусала губы и вздрагивала всем телом. Внушительный вид жрецов, их чалмы и необычные головные уборы не позволяли ей прямо посмотреть на них. Халима пару раз отважилась взглянуть в их глаза, то тут же опускала голову. Она невольно положила подбородок на голову ребенка и вдыхала запах его запылившихся мягких волос. Сама того не осознавая, она везде искала этот запах, и казалось, что он проникал ей прямо в душу. От этого на сердце у нее становилось спокойно. Спокойно.

* * *

В глазах жены Харес прочел тревогу. Хорошо, что Халимы здесь не было раньше и она не видела, что жрецы делали с ее ребенком. Если бы она оказалась в шатре с самого начала и увидела, как те ощупывают тело мальчика, то вряд ли разрешила бы им продолжать осмотр. Она сразу же начала бы возмущаться.

Когда Харес увидел, что жрецы поднялись и уже собираются покинуть шатер, он с радостью встал на ноги и поднял полог, чтобы тоже выйти наружу. Он не знал, собираются ли гости действительно уходить или просто хотят посоветоваться между собой. Они подошли к лошадям и стоящему рядом рабу. Вдруг все трое одновременно обернулись и посмотрели на шатер и Хареса. Тот подумал: «Наверное, они собираются пойти в другой шатер, наверное, они ошиблись! Здесь все спокойно. Никакого бесноватого и сумасшедшего у нас нет и в помине. Они ошиблись. Не могли же они целовать мальчика, в которого вселился злой дух, и проявлять к нему такое уважение?!» Однако он очень удивился, увидев, что жрецы, улыбаясь и неся что-то в руках, вновь возвращаются к его жилищу. Приглядевшись, он заметил, что у каждого под мышкой был деревянный ларец. Жрец в бирюзовом балахоне первым поднял полог шатра и зашел внутрь. Харес высунул голову из шатра и увидел, что двое других, в малиновом и шафрановом балахонах, стоят рядом с рабом и лошадьми и разговаривают друг с другом.

Жрец в бирюзовом балахоне положил свой ларец на ковер у шеста и, не разжимая кулака, почесал у себя под бородой. Харес заметил его сжатый кулак. Жрец сначала посмотрел на Хареса, потом на очаг, находившийся в центре шатра, и подошел к нему. Присев на колени, он поднес ладони к очагу, положив их на круглый охровый противень. Харес внимательно посмотрел на него. В такую осеннюю погоду было хорошо погреться у огня. Второй рукой жрец отодвинул противень в сторону. Внизу показалось углубление для разведения огня. Жрец в бирюзовом балахоне встал с места и обвел сжатым кулаком все внутреннее помещение шатра, Халиму, ребенка и самого Хареса. Вслед за этим он вернулся к очагу, разжал над ним кулак и дважды тихо хлопнул в ладоши, а затем дунул на ладони, держа их над очагом. Харес хотел подняться и разжечь в очаге огонь, чтобы гость согрелся. Однако жрец знаком показал, что этого делать не нужно. Из углубления медленно поднимался дым, и по всему шатру разнесся приятный запах. Наверняка это была какая-то смесь руты. Во всем поселении Бани-Саади люди жгли руту, но эта пахла как-то особенно.

Харес не мог рассказать Халиме о том, что жрецы делали на его глазах. Было удивительно уже то, что она не убежала, увидев чужаков. Он знал, что ей некуда бежать, иначе ее бы уже как ветром сдуло. Все же ему очень хотелось утешить жену и обнять ребенка. От страха Халима обхватила мальчика за талию и крепко держала его.

Полог вновь поднялся, и в шатер один за другим снова вошли жрецы: сначала в бирюзовом балахоне, потом – в малиновом и самым последним – в шафрановом. Каждый из них держал в руках деревянный ларец. Поставив ларцы на пол перед собой, жрецы еще раз поприветствовали Халиму и ребенка, а потом поклонились им. После этого они что-то сказали друг другу на незнакомом языке, продолжая при этом смотреть на женщину с мальчиком. Харес решил поговорить с ними о Халиме и мальчике и поэтому не сводил с них глаз. Он не знал, как сказать Халиме, что она должна потерпеть и не бояться жрецов. Но что бы он ответил, спроси она, зачем он впустил их в шатер? Халиме никогда не нравились чужаки, а теперь в их жилище оказались эти люди в своих пышных нарядах, невиданных в здешних местах… Как бы ему хотелось пусть ненадолго остаться с женой наедине, как бы ему хотелось поговорить с ней. Что она сейчас чувствовала и о чем думала?

* * *

Неожиданно жрец в бирюзовом балахоне уперся в бока обеими руками, встал на колени и придвинулся к Халиме и ребенку. В уголках его губ заиграла улыбка. Халима решила, что жрец хочет ей что-то сказать и поэтому заулыбался.

Жрец в бирюзовом одеянии повернулся к деревянному ларцу, стоявшему рядом с шестом. Халима опустила голову и исподлобья посмотрела на Хареса. Жрец обеими руками поднял ларец и почтительно поставил его у ног Халимы. Она подумала, что пришельцы собирались расстелить скатерть для гадания на песке и разложить свою астролябию. Прежде ей приходилось видеть у заклинателей злых духов и писцов молитв много цветных бусин и металлических приспособлений. Однако эти жрецы были особенными, ведь свои священнодействия они решили проводить не на открытой местности где-нибудь в пустыне, а в ее забытом всеми шатре.

Голос жреца в бирюзовом балахоне заставил Халиму опомниться:

– Примите это от нас.

Халима не подняла головы. Согнувшись, жрец указал пальцем на ларец и открыл его. В одно мгновение Халима почувствовала чудесный аромат. В нем были перемешаны запахи мускуса, полевых цветов… Жрец разложил на крышке ларца один за другим целый ряд благоухающих мешочков, палочек, флаконов. Вокруг ларца сразу закружилось несколько мух.

Что же это такое? Где их гадание на песке и астролябия? Халима посмотрела на Хареса, но и он был озадачен поведением жрецов в ярких балахонах. Она пристально посмотрела в глаза мужа, но он не смотрел на нее и ребенка, а уставился на предметы из ларца. Его уста раскрылись в улыбке, и все лицо светилось от радости. Потеряв голову, Харес не знал, как благодарить жрецов. В знак признательности он сделал перед жрецами несколько земных поклонов. Он никак не мог скрыть своей радости.

Жрецы посмотрели на Хареса и тут же перевели пристальный взгляд на Халиму и ребенка. Женщина слышала, как они тихо переговариваются между собой на незнакомом ей языке. Она взглянула на Хареса в надежде, что он понимает их речь. Что это за язык? Почему они хотят, чтобы никто не понимал их? Самые разные мысли лезли ей в голову.

Она хотела выбежать наружу, чтобы не оставаться больше с этими людьми, не разговаривать с ними и не видеть их яркую одежду и эти ларцы. Вдруг жрецы все вместе протянули руки к ребенку, сказали хором: «Аллилуйя!» – и склонили головы перед Халимой и Харесом, как будто благодарили их за что-то.

Видя, как они смотрят на ребенка, Халима обняла его обеими руками и крепче прижала к груди. «Спроси, что они делают и за что благодарят нас?» – сказала она Харесу.

Харес засмеялся. Он был очень простодушным человеком. Халима скрежетала зубами, не зная, как дать понять мужу, что здесь происходит что-то неладное. Харес встал с места и пошел к выходу. Почему он ничего не делал, чтобы эти люди поскорей убрались из шатра?

Жрец, одетый в бирюзовый балахон, отгонял мух от благовоний.

– Примите это от нас, – сказал он.

– Зачем? – спросила Халима.

– Это наши скромные подарки, – ответил тот.

– Разве мы заслужили всё это? – спросила она.

– Во имя этой счастливой звезды… – сказал жрец.

Харес опустил полог шатра, и все вдруг погрузилось во мрак. Мухи стаей полетели к отверстиям в пологе шатра, из которых пробивались лучи света.

Жрецы посмотрели друг на друга и перевели взгляды на Хареса. Жрец в малиновом балахоне почесал свою рыжую бороду и прокашлялся. Казалось, его терзало сомнение. Халима взволнованно вглядывалась в темноту. Предчувствие подсказывало ей, что именно сейчас что-то появится или исчезнет.

* * *

Харес растерянно переводил взгляд то на ларец, то на руки жреца в бирюзовом балахоне, то на другие ларцы. В его сознании перемешались самые разные запахи, наполнившие шатер, – приятные и незнакомые. Жрец поднял флакон с каким-то благовонием и поднес его к лицу Хареса: нефритовый, яркий, как свежая трава в лучах солнца, ныряющего в облаках, он был умопомрачительным. Внезапно Харес испуганно посмотрел на полог шатра. «Если кто-то из мужчин племени увидит, что здесь происходит… – подумал он и бросился к выходу. – А что, если это уже кто-то увидел?» Он нерешительно выглянул наружу и внимательно посмотрел на ожидавших там людей: пряхи никуда не торопились уходить. Однако ветер, конечно же, уже повсюду разнес аромат благовоний. Если эти люди узнают, что находится в ларцах, то Харес уже не сможет жить рядом с ними. Тогда ему придется поставить свой шатер в нескольких милях отсюда и опять удалиться от людей. С того самого дня, как Халима стала кормить грудью этого осиротевшего мальчика, соседи и даже сестры жены начали обходить их семью стороной.

Харес задернул полог шатра, и жрецы, Халима и ребенок тотчас оказались в темноте. Он вернулся к жрецам. Мухи жужжали еще громче. Жрецы и Халима не сводили с него глаз.

– Я не хотел, чтобы кто-то увидел… подумал, может быть…

Он не мог подобрать подходящих слов и боялся, что присутствующие догадаются, как неспокойно у него на душе. Жрецы, чувствуя неловкость из-за того, что в шатре неожиданно стало темно, отвернулись от Хареса.

Сам он вернулся к шесту.

Жрецы в малиновом и шафрановом балахонах переглянулись и начали переминаться с ноги на ногу, как будто теперь настал их черед подносить подарки. Они встали на колени, подползли ближе и со всеми почестями преподнесли Халиме и ребенку свои ларцы. До этого дня Халима не видела такого обращения к себе со стороны других мужчин племени. Оба жреца одновременно щелкнули замками ларцов и открыли их крышки, поглядывая то на Халиму, то на Хареса.

В этот момент все трое жрецов засмеялись. Халима отогнала муху от своего лица и из приличия старалась улыбнуться, но у нее ничего не получалось, словно губы онемели и не могли изобразить улыбку. Она всего лишь усмехнулась и крепче обняла ребенка. Пестрые ткани, ожерелье, ножной браслет, кулон… Жрецы опускали руки в ларцы и одно за другим доставали новые украшения. На крышки ларцов были выложены такие сокровища, которых Халима не видела даже во сне.

Харес тоже не мог припомнить, чтобы не только на своей собственной свадьбе, но и на свадьбах сестер он видел столько драгоценных камней и украшений. И вообще, он не помнил, где и когда в последний раз видел кулон. Ему приходилось видеть в разных местах пару кулонов и браслетов тончайшей работы, но эти с фиолетово-синими каменьями размером с кулачок трехлетнего ребенка… Неужели все это было в его шатре, или он видит сон? От обилия камней – красных, фиолетовых, желтых – у него разбегались глаза. Что же ему с ними делать? Неужели жрецы оставят здесь свои ларцы и уйдут или только покажут их ради какой-то цели, чтобы заручиться его доверием? Вдруг он услышал, как один из жрецов сказал:

– Всё это – подарки для вас.

– Но за что? – спросила Халима.

– За него, – ответил жрец в бирюзовом балахоне.

– Он был нам обещан, – продолжил жрец в малиновом. – В будущем он станет царем.

Харес задрожал всем телом. Царем в будущем. Ему и раньше доводилось слышать об этом. Халима говорила это со слов христианского монаха, предупреждая, что пока никто не должен знать об этой тайне. Тогда что же сейчас говорят эти чужаки? Кто им рассказал? А как же поиски бесноватого? Почему они вдруг передумали его искать?