Читать книгу Огонь на воде - Мага Даргиев - Страница 5

Юное бледное лицо в обрамлении черного платка – найти ее в социальной сети оказалось совсем не сложно. Девушка смотрела со своей страницы с такой несокрушимой, безрассудной, самоотверженной решимостью, словно ее поднятый вверх палец указывал на то единственное, что заменило ей и рассудок, и жизнь. Удивляло то, как много читалось в этом простом жесте: непостижимость мироздания, разрушительность человеческих заблуждений, бесценность и ничтожность одной жизни. А может, он всего лишь отвлекал внимание от того, кто стоял за всем этим.

Амина лайкнула фото. Айшат – так звали девушку – ответила почти сразу, будто ждала этого.

«Привет». – «Привет, красивое фото! Тебе идет хиджаб». – «Спасибо! А ты тоже мусульманка?» – «Да, но я хотела бы больше узнать об исламе. Мои родители не соблюдают, и мне не у кого спросить». – «Кто ты по национальности?» – «Даргинка. А ты?» – «Тоже. Если хочешь, я могу рассказать про ислам все, что тебе интересно. Только, может, созвонимся? Писать долго».

Амина застыла над телефоном. По коже холодом пробежал страх. Нет. Она все решила и не отступит. Амина до боли сжала кулак, задавив сомнения. Нервные пальцы написали номер телефона.

Зазвучал видеовызов. Амина сдернула висевший на стуле палантин и накинула на голову.

На экране появилось лицо Айшат в черном платке.

– Ас-саляму алейкум, сестра. – Ее голос был намного мягче, чем угадывалось по внешности.

– Ва-алейкум салам.

– Ничего, что я по видео звоню? Не помешала?

– Все нормально.

– Ты одна живешь?

– С родителями, – соврала Амина.

– Понятно. Далеко от центра?

– На Некрасова. – Ей снова пришлось соврать.

– А я на Московской. Можем даже увидеться.

Амина улыбнулась и неопределенно кивнула.

– Ты ходишь в мечеть? – спросила Айшат.

– Нет, я дома делаю намаз.

– Если хочешь, можем ходить вместе. Только я не в городскую хожу, а в другую… это недалеко… Там имам из Саудовской Аравии. Он проповедует истинный ислам.

– Истинный? А бывает какой-то еще?

– Есть много течений. Они все искажают Коран, как им удобно. Но только первоначальный ислам – чистый. Мы, муваххидун, признаём только его.

– Ты так много об этом знаешь… А что такое муваххидун?

– Это значит «единобожники». Если интересно, могу рассказать подробнее. Так что насчет встречи?

– Даже не знаю… Я учусь, все время занята.

– На кого учишься?

– На экономиста.

Айшат кивнула. Приготовленные заранее ответы звучали убедительно.

– А где?

– В Северо-Кавказском.

– Так, может, встретимся в перерыве? Попьем кофе, поговорим.

Амина ответила не сразу. Судя по настойчивости девушки, личный контакт был очень важен. И отказаться – значило вызвать подозрения.

– Надо посмотреть расписание. Я позже скажу, хорошо?

– Договорились, сестра. Надеюсь, увидимся.

Амина стащила с головы платок и посмотрела на фотографию брата, стоящую на полке. «А если она поймет, что тогда? Сменю номер… Хотя… Что мне может сделать эта девчонка? Пока это опасно только для нее самой. Главное сейчас – подготовиться, тогда все будет нормально. А когда я попаду в их гнездо, она уже будет мне доверять».

Амина набрала в поисковике «муваххидун» и склонилась над телефоном. Она пробежала первые строки, и в глаза бросились несколько слов: «муваххидун», «единобожники», «самоназвание ваххабитов». Значит, она не ошиблась.

* * *

Амина оставила машину в небольшом переулке и пешком прошла несколько кварталов. Она заметно нервничала, но прохладный весенний воздух немного успокоил ее, и когда она входила в кафе, волнение уже улеглось.

Она оглядела тускло освещенный зал, и не найдя никого, кто мог бы ее ждать, направилась вдоль столиков. Ее взгляд остановился на грубом мужском лице, угловатом, с короткой черной бородой. Напротив мужчины спиной к Амине сидела небольшого роста девушка в покрывавшем голову и плечи черном платке. Когда Амина поравнялась с ними, кавказец поднял на нее стальные напряженные глаза из-под нависающих бровей.

Амина ответила на его взгляд и повернулась к девушке.

Платок плотно обхватывал ее лоб, спускался от висков к подбородку, закрывал скулы и шею, волнами ложился на плечи. В контрасте с чернотой свежее чистое лицо казалось единственным, что в ней осталось живого. На вид ей было не больше семнадцати. Она радостно улыбнулась.

– Салам, Амина. Присаживайся. Это Расул, мой брат.

Мужчина кивнул, и пока Амина вешала куртку, наблюдал за ней мрачно, с недоверием.

– Сестра сказала, ты хочешь исповедовать ислам? – Его низкий хриплый голос с южным акцентом немного ломал слова.

– Да. Я хотела поговорить об этом с Айшат. Не ожидала, что вы придете вдвоем.

– У нас женщины не ходят одни.

– Я рассказала о тебе, и Расул тоже захотел пообщаться. Извини, что не предупредила.

К столику подошла официантка и все заказали кофе.

– Так почему ты к Айшат обратилась? У вас в семье не соблюдают? – Расул явно был настроен вести разговор сам.

– Родители верят по-своему, но в мечеть не ходят, – Амине было не по себе под тяжестью его свинцового взгляда. – Они говорят, что там религию искажают.

Расул смотрел на нее испытывающе и снисходительно кивал.

– Всё правильно говорят твои родители. В мечетях сейчас кого только нет.

Он облокотился о стол и немного подался вперед.

– Но если тебе это правда нужно, мы можем рассказать про истинный ислам.

Если до сих пор Амине удавалось обманывать подступающий страх, убеждать себя, что Айшат безопасна, то теперь все проступило осязаемо и объемно. Она ощутила прохладную гладкость стола, едва различимый запах табака в воздухе, рассмотрела бурые брызги на хищном лице, на радужках нависших над ней сизых глаз. Перед ней сидел исламский вербовщик, и сердце колотило в попытках достучаться до разума.

Официантка принесла заказ, и некоторое время все молча пили кофе.

Расул заговорил первым.

– Ты что-нибудь знаешь про ваххабитов?

– Немного… А почему ты спросил? – Амина наконец справилась с волнением, и удивление в ее голосе прозвучало неподдельно.

Расул самодовольно усмехнулся.

– Хочу тебе объяснить, как исламом манипулируют. Например, ваххабизм – это самый чистый, справедливый ислам. Но по разным причинам, в основном политическим, его выставляют радикальным, опасным, потому что им невыгодно, чтобы в мире была справедливость. А мы всего лишь защищаем свою религию.

Амина сосредоточенно слушала, кивала и старалась, чтобы на лице не промелькнула ни одна из ее мыслей.

– Значит, все, что о вас говорят – неправда?

– Да. Кафиры[1] извращают и ислам, и все понятия, которые мы считаем священными: джихад[2], таухид[3], шариат[4] и другие.

– Но… джихад, это ведь война против неверных? Или это тоже неправильно?

– Ты потише говори. – Расул немного пригнул голову и воровато осмотрелся по сторонам. Потом кашлянул и продолжил с прежней развязностью: – То, о чем говорят по телевизору, – военный джихад – это пропаганда. Они хотят настроить людей против нас. На самом деле никто не ведет войну с неверными просто так. Применять военный джихад мы можем, только когда угрожают нашей религии.

Подкатившее отвращение встало в горле. Чтобы перевести дыхание, Амина сделала несколько глотков кофе. Внутренний голос требовал молчать, но она не сдержалась:

– А в России ведется военный джихад?

– Нет, зачем… – Расул насторожился, но сразу вернулся к незаконченной мысли: – Вообще джихад означает, что мы должны распространять ислам, рассказывать о его справедливых законах. Это обязанность каждого мусульманина.

– Джихад начинается с борьбы со злом внутри себя, – подхватила Айшат. – Коран учит нас бороться в первую очередь с собственными слабостями. Правильно, Расул?

– Да, все верно.

Амина мельком взглянула на Айшат, и, не обратив внимания на ее слова, снова повернулась к Расулу.

– А как человек приходит к джихаду? Ведь обычно люди не углубляются в религию настолько. Они верят, но живут обычной жизнью.

– В смысле «приходит»? Каждый мусульманин с рождения живет по этим законам. А кто добровольно принимает ислам – изучает священные книги, общается с мусульманами, прислушивается и постепенно сам начинает свой джихад. Но мы никого насильно не заставляем, это решение должен принять каждый самостоятельно.

– Ты говоришь о джихаде вообще. Но я имела в виду именно военный джихад. Что должно произойти, чтобы человек пошел на это?

Амина произнесла это и поняла, что должна остановиться прямо сейчас.

Расул смерил ее оценивающим взглядом, но все же ответил, криво улыбнувшись.

– Когда джихад – это высшая цель, все происходит само по себе. Для правоверного сражаться во имя Аллаха – это честь. Шахиды, мученики – все равно что святые. Они попадают в рай, Инша-Аллах[5].

Расул закурил и пытливо прищурился.

– А ты почему спрашиваешь? Зачем тебе?

Амина смущенно пожала плечами.

– Хочу понять, зачем нужен джихад. Мне кажется, главное – верить в Аллаха, а остальное не так важно.

– Нет. Джихад обязателен. Мы, как истинные мусульмане, должны сделать мир исламским, чистым. А для этого его сначала нужно вылечить, – он зло ухмыльнулся и процедил: – от всей этой кафирской грязи.

– Думаешь, это возможно?

– Как сказать… – Расул затянулся и откинулся на спинку дивана. – Бывают болезни, которые не лечатся. Тогда их нужно удалять. – Он с вызовом посмотрел на Амину.

Над столом расползались дым и молчание.

Зазвучала мелодия вызова, и Расул ответил на неизвестном ей языке. Пока он разговаривал, можно было рассмотреть его. Дорогая одежда, смартфон последней модели, на столе – брелок от BMW; в глаза бросился длинный заточенный ноготь мизинца. И этот человек считал весь цивилизованный мир опасной патологией, обвинял в развращенности, вел свой джихад ради его уничтожения. Амина подумала, что в озлобленном фанатике должно быть больше отрешенности. Но, видно, для Расула это было лишь хорошо оплачиваемой работой. Проповедуемые им идеи – чем-то вроде психологического оружия, поражающего мозг. А цель, стоявшая надо всем этим – не столько в следовании канонам, сколько в борьбе с теми, кто им возражал.

Айшат оторвала ее от мыслей.

– Ты читаешь Коран?

– Иногда читаю. Кстати, я хотела у тебя спросить: в Интернете есть несколько переводов, какой лучше?

Айшат достала из сумки две брошюры, напоминающие студенческие методички, – они были напечатаны на сложенных пополам листах, – и протянула их Амине.

– Вот, возьми. Это Коран с правильным переводом и еще одна очень древняя книга. Только читай сама, никому не давай. Хорошо?

– Конечно. Спасибо. – Амина положила брошюры в сумку.

Расул закончил разговор и снова нацелил на Амину пронизывающий взгляд.

– Ты вроде неглупая… Ты сама как считаешь, в нашем мире есть справедливость?

Она ответила не сразу.

– Сложно сказать. Конечно, часто страдают невиновные. Но бывает и так, что люди получают по заслугам. Поэтому нельзя утверждать, что мир несправедлив.

– Но ты и справедливым его назвать не можешь?

– Не могу.

– Все правильно. Только мир несправедлив не потому, что так создан. Его таким делают люди, которым это выгодно. А ислам построен на справедливости. – Он многозначительно помолчал и продолжил: – Вот скажи, разве ты не хотела бы жить в справедливом государстве? Где о людях заботятся. Где ресурсы принадлежат народу, а не олигархам.

Амина улыбнулась, хотя внутренне вся напряглась.

– Каждый этого хочет.

– А что по факту? Хоть в этой кафирской стране, хоть в любой другой, даже мусульманской, хорошо живут только те, кто у власти. А для простого человека нет никаких возможностей. К примеру, ты на кого учишься?

– На экономиста.

– А чем потом будешь заниматься?

Он явно наводил на ответы, и Амина решила говорить то, чего от нее ждали.

– Пока не знаю. Говорят, с работой сейчас сложно.

– Видишь? Ты учишься, а возможностей нет. Потому что государство не помогает молодежи. Зато дети чиновников вместо учебы ходят по клубам, а потом родители пристраивают их на хорошие должности. Справедливо это?

– Нет.

– Ты сама все понимаешь. И остальные понимают, но ничего не меняется. А мы делаем конкретные вещи. Но нам мешают. И всё переворачивают так, чтобы нас ненавидели.

Немного помолчав, Амина нерешительно спросила:

– А справедливое государство – это халифат?

Расул и Айшат переглянулись.

– Да. Единое исламское государство со справедливыми законами. Там не будет бедности, преступности, коррупции. Хотела бы в таком жить?

Амина через силу улыбнулась.

– Конечно.

Нервы гудели, подергивались, и немного мутило. Амина покрутила в руках пустую кружку. Хотелось запить вставшую в горле липкую полуправду. Кто знает, сколько людей, потерявших опору, увязло в этом болоте, прикрытом суррогатами идеалов. Когда правда работает на ложь, легко не заметить, где заканчивается одна и начинается другая.

Она подумала о брате. Достаточно найти слабое место человека, пообещать то, чего ему не хватает, – и ты получишь власть над ним. Умело обращаясь с этими рычагами, можно править и одной судьбой, и всей историей.

Потерянные, лишенные надежды, не нашедшие места в мире, – вот почва, вспаханная несправедливостью, осушенная нуждой и готовая жадно впитывать обещания, оплодотворять и вынашивать семена лжи. Ее покорная твердь тысячи лет подпирает равнодушие идолов, ненасытность алтарей, ханжество крестов, беспощадность скимитаров-полумесяцев.

Расул усмехнулся.

– Загрузил я тебя, да?

– Нет-нет, все нормально. Я рада, что мы познакомились. Оказывается, я об исламе многого не знала. А для вас это не только вера, а еще и целая миссия. – Она посмотрела Расулу в глаза прямо, спокойно, собрав все силы и до боли сжав руку в кулак: – Вы всё делаете ради справедливости.

* * *

Когда Амина возвращалась к машине, ее не отпускало чувство нависшей угрозы. В глазах фанатика было столько ненависти к миру, к людям, к жизни, что теперь, казалось, она повсюду, копится и выжидает, медленно закипает в идущих мимо. Таксист, перебирающий четки, шумная стайка парней с вороными шапками волос, девушки в длинной одежде. Кто из них уже надел свой пояс шахида?

Всю дорогу Амина осторожно оглядывалась, и только когда села в машину и сбросила с головы платок, вздохнула с облегчением. Она успокоилась и постаралась припомнить все, о чем спрашивала, как отвечала, и убедиться, что ничем себя не выдала.

Хотелось скорее вернуться домой и закрыть за собой дверь счастливого мира, где не нужно воевать ради справедливости и убивать ради жизни. Спрятаться от безумия человечества и перестать быть его частью.

Амина понимала, что как только она вышла из кафе, брат и сестра заговорили о ней. Для них она была добычей, и могла только надеяться, что на вопрос Айшат: «Что скажешь?» брат одобряюще кивнул. Она не могла знать, что его недоверчивый взгляд провожал ее через витрину кафе, а когда она скрылась из виду, мысли вербовщика еще долго гнались за ней.

– Что-то с ней не так, – Расул не смотрел на сестру. – Вопросы странные задает.

– Может, тебе показалось? – Айшат хотелось, чтобы брат ошибался.

– Может… Но такое чувство, что она что-то вынюхивает. – Он задумчиво потер заросшие скулы. – Пообщайся с ней еще, подкинь какую-нибудь тему и посмотри. Если вцепится – сливайся.

Амина ехала по узким коридорам улиц, и снова тысячи слепых темных стекол, темных пустых душ смотрели и не видели, открывались и не впускали, бесконечно отражали друг друга. И сама она была такой же прозрачной и темной, как эти окна.

А дома ее ждал уютный желтый свет и запах жареной картошки. Саша стучал посудой на кухне и не слышал, как она вошла. Амина заперла дверь в их безмятежный мирок и стояла, прислонившись к ней, не решаясь потревожить покой этого места.

Саша вздрогнул, когда она прижалась к его широкой спине и обвила руками.

– Привет. Не слышал, как ты пришла.

– Как вкусно пахнет…

– Картошки захотелось. Ты голодная?

Амина кивнула, потершись щекой о его футболку.

– Как же хорошо дома…

Она вошла в комнату и застыла перед зеркальной дверцей шкафа.

Раньше ей нравилось «макси», но сейчас будто бы какая-то сила заявила свои права на ее тело и, обернув юбкой как пологом, закрыла от мира.

Амина медленно потянула подол вверх, остановилась выше колена и осмотрела себя. Метр от несвободы до свободы. Она натянула юбку на голову, окаймила лицо по подобию платка Айшат и посмотрела себе в глаза. Оставшийся фрагмент лица глядел как узник сквозь окошко темницы. Страх, отвращение, гнев разом поднялись в ней. Она с яростью сорвала с себя все, как липкую паутину, приставшую к телу, и замерла перед своим отражением – голая, настоящая, с горящими живыми глазами.

В несколько шагов она оказалась на кухне, рывком повернула к себе Сашу и впилась в его губы. Он засмеялся, подхватил ее и понес в комнату.