Читать книгу Наследники Морлы - Magnus Kervalen - Страница 3

Наутро после свадьбы Хендрекка заторопился в обратный путь. Он и его люди всю ночь прятались в конюшне, готовые в любой миг вскочить в седла и спасаться бегством. Обмирая от страха, они прислушивались к ночной тишине. Всем то и дело чудились шаги – шаги балайра. Отчего Эадан не выходит звать их обратно в дом? Может, балайр уже растерзал его и теперь, разохотившись до крови, стоит на пороге Ангкеима, принюхивается, выискивает новую жертву? Те, кто ездил с Хендреккой на роггарим, хорошо помнили, как расправился Ниффель-балайр с тем злосчастным фольдхером из Карна Тидд. Как фольдхер кричал там, за священными камнями Вьятукерна, – долго, так долго, что в крике его уже не осталось ничего человеческого; как Ниффель вышел из-за камней с искаженным лицом, с руками по локоть в крови, точно сам Крада. И сегодня то же безумие увидели они в глазах Вальзира Морлы…

Когда Эадан догадался заглянуть в конюшню и позвал гостей обратно за стол, они не сразу поверили, что опасность миновала. Медленно вышли во двор, еле волоча затекшие от долгого сидения ноги, сбились в кучку вокруг Хендрекки, дрожа, озираясь, сжимая в руках кто оберег, кто Око Господне.

– Будто овцы волка почуяли, – тихонько сказал Эйф Кег-Райне. Он и сам не на шутку струхнул, но не хотел выставить себя трусом перед Ллонахом Донгруахом. Тот стоял поодаль от южан, поигрывая плетью; глядел с прищуром. У Эйфа промелькнула мысль: пойди сейчас балайр на Хендрекку, встал бы Ллонах на его защиту – или так и наблюдал бы стороны?

Хендрекка тем временем приблизился к Эадану, обнял его и расцеловал по-хризски.

– Не трудись, дорогой зять, – проговорил он с улыбкой – холодной, как увиделось Эйфу. – Тебе и без того хватило забот этой ночью. Ступай, дай себе отдых, приласкай молодую жену: уж заждалась тебя моя дочь, сдается мне! А мы отправимся в путь, дабы успеть в родные земли на праздник Эхисто.

– Даже и десяти свадебных дней не погостил, высокородный тесть, – огорченно сказал Эадан. Он вздохнул, потер затылок, раздумывая; оглянулся на дверь в бражный зал, словно ждал, что на пороге возникнет Вальзир. Наконец, решился – крикнул рабам, чтобы собирали его в дорогу.

Хендрекка вскинул руки – широкие рукава шубы красиво откинулись, открывая алый атлас подклада.

– Неужто ты думаешь, зять, что у меня не кровь бьется в сердце, а болотная жижа? Неужто я сам не был молодым? Нет, не стану я отрывать тебя от красавицы Эвойн в десять свадебных дней! Сами Рогатые положили эсам вкушать радости супружества в эту благословенную пору, – он вновь заключил Эадана в объятия. – Ты славный сын Орнара, Эйди, мой зять, – сказал он, похлопывая Эадана по плечам, – пригляди за моей дочерью, ненаглядной моей голубкой. И за побратимом своим пригляди, – добавил он – и его голос, прежде такой звучный и властный, предательски дрогнул.

Всякому было ясно, что Хендрекка спешит прочь из Ангкеима вовсе не из-за хризского праздника. Его элайры уже не пытались скрывать, как рады унести поскорее ноги из этого проклятого Орнаром владения, где одного балайра сменяет другой. Они бросились на конюшню за лошадьми, оседланными еще с ночи. Вывели и бедарских быков Хендрекки и с необычайным проворством впрягли их в повозку. Забираясь на обитое войлоком сиденье – рабы, подлетев, принялись подкладывать хозяину подушки под бока – Хендрекка сказал, протягивая холеную руку к Ллонаху Донгруаху:

– И вы, вольные сыны Бедара, храните моих зятьев – не ради меня, но ради моего незабвенного побратима, вашего родича! Я не пожалел своих воинов, не пожалел оружия и доспеха, не пожалел богатств моих – всё отдал ради мести за доблестного Нэахта. И вот, Вседержитель призрел наш справедливый поход, даровал нам победу над бесчестным Домом Морлы, родом клятвопреступников и убийц родни. Сохраните же то, что обрели – произволением Всевышнего и в память о вашем бесстрашном предводителе!

Бедарцы угрюмо переглянулись. Быть может, тогда, на погребальном пиру по Нэахту, красноречие Хендрекки и отозвалось в их душах, разожженных горем и жаждой мести. Но сейчас, после стольких дней, проведенных в этой чужой негостеприимной земле, где по-прежнему правят богопротивные демоны Рогатые и всякий встречный таит злые помыслы в утробе, бедарцам ни к чему были вдохновенные речи южан. Морла и весь его род сгинули во тьме Дунн Скарйады, ставленник Хендрекки сидит в хозяйском кресле в Ангкеиме, а тот, кто убил Ниффеля-балайра, держит руку на подлокотнике. Какой еще службы требует от них Хендрекка, прикрываясь именем Нэахта?

– Мы думали возвратиться на Юг с тобой, уважаемый брат койхры, – сказал Ллонах Донгруах. – Матерь Бевре зовет нас. Близится Кан Туидат. Скоро придет пора нашим жеребцам покрывать кобыл.

– Ты успеешь на родные просторы к сроку, достопочтенный Ллонах, – отозвался Хендрекка, стараясь в то же время незаметно подать знак вознице. – Прошу, побудь с моими зятьями еще недолго. Убедись, что власть их над Гургейлем крепка и никакому лиходею не удастся ее пошатнуть…

Возница щелкнул хлыстом, и быки, напрягши могучие шеи, величаво двинулись вперед. Закрутились огромные колеса, медленно, тяжело, словно жернова ручной мельницы. Элайры на своих конях окружили повозку – так, чтобы отразить нападение, если придется – и карнроггский поезд скрылся за воротами усадьбы.

Ллонах Донгруах проводил его сумрачным взглядом.

– Сбегает Муйргреде, – он сплюнул себе под ноги пережеванным о-лойгом. – Чего боится? Одного ли только балайра?

– А чего, дядюшка? – спросил Эйф, из почтения ссутулившись и глядя на Ллонаха снизу вверх.

– Гургейля, – коротко ответил Ллонах.

* * *

Женщины с хутора Большой Сапог растапливали баню. Поднявшись затемно, они натаскали воды и дров для печи, разбросали по полу солому и душистые травы, и сама хозяйка хлопотала вместе с ними: первое мытье после Дунн Скарйады – большое дело. Дождавшись, когда дым вытянет через окошко в потолке, хозяйка самолично задвинула заслонку, и женщины, обмакнув хвойные веники в воду, принялись брызгать на закопченные стены. В бане стоял жар, пахнущий мокрым деревом, соломой и хвойными ветками, которые побросали на камни топки. Хозяйкины невестки и работницы перекликались в пару, шутили друг с другом, плескались водой. По их раскрасневшимся лицам, по нагим телам струйками сбегал пот, но сами они будто не чувствовали этого густого, тяжелого, одуряющего жара – играли и смеялись как ни в чем не бывало. Хозяйка для вида хмурилась: вконец расшалились, егозы! – но ее и саму взволновало первое купание. Верно, правду говорят, что добрый пар всякое сердце смягчает.

– Поди сюда, гостьюшка, – сказала она весело. – Дай я тебя вымою вперед наших мужей, а то как набьются они в баню, так к водице уже и не протолкнешься, – она зачерпнула было из кадки, но тут же бросила ковш обратно. – Да ты никак перепарилась, бедная! – всплеснула она руками. – Ступай, ступай на двор, остудись, – она сдернула с жерди одну из шуб, которые развесила в бане пропарить от вшей, набросила шубу на плечи Онне и с силой толкнула плотно закрытую дверь.

Онне на мгновение задохнулась холодным воздухом. Снаружи моросило, но Онне, мокрая с ног до головы, не чувствовала капель. Она натянула шубу на голову, на влажные распущенные волосы, и заставила себя сделать вдох. Во рту стоял хвойный привкус. Со двора доносились возбужденные мужские голоса: домочадцам Турре Фин-Эрды не терпелось помыться впервые после Алл Эумюна, праздника убоя скота, когда эсы топят баню перед долгой зимней порой. Сам фольдхер Турре прохаживался по двору в обнимку со жбаном пива – угощением для хозяина бани – и, похоже, уже и сам начал угощаться. Завидев Онне, он кликнул кого-то из людей и направился к ней – щепеткими шагами, чтобы не расплескать пиво.