Читать книгу Одинокая охота - Магнус Йонссон - Страница 10

Рикард заметил Линн на мостках чуть ниже ее дома. Опускавшееся к горизонту солнце отражалась в воде пролива Орставикен, придавая ей красноватый оттенок. На этом фоне он и различил ее темный силуэт. Она стояла спиной к нему. Он развернул машину и, припарковавшись у тротуара под мостом, выбрался на улицу. Подкрадываясь к ней, он с удивлением заметил, как Линн вытаскивала из полыньи в тонком льду трепетавшую рыбешку.

– Неужели твоя стипендия закончилась? – поинтересовался он.

Линн улыбнулась и покачала головой.

– У меня стипендия аспиранта. Королевский технологический институт платит не так много, но мне, конечно, не приходится есть плотву, чтобы не умереть с голоду. Рыба для Тесс, – сказала она.

Он непонимающе посмотрел на нее и последовал за ней через калитку.

– Я назвала ласку в честь Тесс Асплунд. Женщины, вставшей на пути демонстрации нацистов в Бурленге несколько лет назад.

Линн положила рыбу в миску под фундамент дома и добавила:

– Они обе маленькие, сердитые и бесстрашные.

«Естественно, это не так банально, как если бы она взяла себе выброшенную кошку», – подумал он, когда они вошли в дом.

Она дала ему чашку жасминового чая. В холодном воздухе, проникающем из окна, над ней белым облачком поднимался пар. Цветочный аромат смешивался со слабым запахом свежепойманной плотвы. Линн серьезно посмотрела на него.

– Вам удалось выяснить что-нибудь?

– Не более того, что уже установила полиция Флемингсберга. Судя по всему, речь идет о самоубийстве. Но я не могу вдаваться в подробности, – сказал Рикард и заметил, как она помрачнела. Он колебался. Растягивал слова.

– Но есть кое-какие странности. Точно как ты и говорила, у нее, похоже, отсутствовали причины кончать с собой. И мы не нашли в квартире ничего, что могло бы объяснить, почему она вдруг решила повеситься.

«Но также ничего противоречащего версии самоубийства, во всяком случае, никаких следов борьбы», – подумал он.

Линн уставилась на свою чашку.

– Кто-то предупредил нацистов о том, что Ильва и ее группа собираются напасть на дом в Тюресё, – сказала она и провела пальцами по ее краю. – Но они все равно не могли взломать их компьютеры и мобильники. Акции подобного рода в АФА обычно готовят без использования электронных средств связи. По словам Ильвы, так все было и в этот раз. Они не хотели оставлять следов.

– Мне нужны имена членов ее группы. Тех, кто остался.

Линн опустила взгляд и не ответила. Рикарду пришлось сжать зубы, чтобы не показать свою злобу.

– Если ты молчишь из-за глупой лояльности к АФА, забудь про нее, иначе мы не сможем сотрудничать. Если какой-то нацист внедрился в группу, нам необходимо поймать его. Если речь идет не о суициде, а об убийстве, то это определенно дело полиции, – сказал он и сделал несколько больших глотков чая. Обжег себе язык. И с раздражением ждал ответа.

Линн сидела молча. Ильву убили. Она не видела альтернативы. Но действительно ли речь шла о лазутчике? Об Антоне? АФА вряд ли могла бы взять в свою группу человека, не проверив его самым тщательным образом. И Ильва тоже при ее опыте по части наблюдения, слежки и конспирации.

А может, кто-то из членов других групп все-таки совершил оплошность, поговорил с кем-то по небезопасной линии, и его подслушали? Даже если нацисты не всегда отличались достаточными техническими навыками, им, похоже, удалось выяснить адрес Ильвы, а потом они убили ее, отомстив за нападение на базу в Тюресё.

Или это и правда было самоубийство? Она отодвинула в сторону свою чашку и принялась нервно барабанить пальцами по поверхности стола.

– Я уже не знала ее так хорошо, как раньше, – сказала она. – Мы почти не общались в последние годы. Я не поверила ей, что какой-то нацист мог внедриться в группу. Насколько я знала, такого ведь никогда не случалось ранее.

Она подняла руки и прижала пальцы к неистово пульсировавшим вискам.

– Но я и не поинтересовалась, как она себя чувствовала, – продолжила Линн. – Я помню, что значит постоянно жить в напряжении. Во власти страха. Все время ходить словно по лезвию бритвы. Возможно, она и не выдержала в конце концов.

Линн подняла взгляд на Рикарда и добавила:

– Все ведь катится в тартарары. Трамп, Ле Пен, Орбан, Окилов. Вместо любви повсюду пропагандируется ненависть. А вдруг она не смогла больше?

«Откуда мне знать, – подумала Линн. – Я ведь даже не поинтересовалась. Моя голова была забита сравнением разных симметричных Triple-DES-систем шифрования. Я целиком погрузилась в свое исследование. В то время как моя подруга не могла больше жить. Или в то время, как ее убивали».

Виски, казалось, вот-вот лопнут. Она встала.

– Я попытаюсь связаться с остальными из группы. Сама, – сказала она и подняла руку, останавливая его, когда увидела, что он собирался перебить ее. – У меня есть только кодированный канал связи по электронной почте и номер того, кто рассказал мне о смерти Ильвы. «Левого» мобильника. Если ты сам попытаешься добраться до них, они, вполне возможно, свернут свою деятельность и исчезнут.

Она обязана была поступить именно так в память о прошлом в АФА. Ей требовалось стать посредником. И убедить бывших соратников в том, что интересы полиции не касаются основной деятельности организации. Что о политике в данном случае речь не идет. И ей следовало действовать очень осторожно, чтобы Антон ни о чем не догадался, если он действительно являлся агентом врага.

Рикард подозрительно посмотрел на Линн. Ее предложение устроило его. И все равно он не мог отделаться от ощущения, что она пытается обмануть его, только чтобы не раскрыть имена своих товарищей из АФА.

Он покачал головой.

– Я понимаю, что ты чувствуешь себя ответственной за них. Но, возможно, речь идет об убийстве. И я хотел бы присутствовать при этих разговорах.

«Она не сможет вытянуть из них всю нужную информацию, если группе действительно есть что скрывать, – подумал он. – Для этого надо уметь допрашивать».

Линн поняла по его голосу, что он не отступится от своего требования.

– Ладно, – сказала она. – Ты сможешь поговорить с ними. Но я должна найти их первой, чтобы вместе мы встретились с ними потом.

Рикард не ответил, он только еле заметно кивнул. Ему не нравилось это. Но в то же время она была права. Они не могли рисковать, вдруг группа потом уйдет в подполье. Эзги в больнице до сих пор молчала как рыба. У Рикарда не было ничего, что позволило бы им продвинуться в расследовании. Ему нужен был человек, который сможет завоевать доверие группы.

Ему нужна была Линн.

Линн села рядом с больничной койкой. Кожа под глазами Эзги еще была желтоватого оттенка. На скуле виднелась синеватая сетка тонких кровеносных сосудов. Вереница темных швов с красными контурами тянулась от макушки по лбу и ниже. Эзги смотрела на нее сначала удивленно, потом с подозрением. Линн не предупредила о своем визите.

– Привет. Я подруга Ильвы. Меня зовут Линн Столь, – сказала она, выудила из своей сумки книгу Кейтлин Моран «Как быть женщиной» и, подвинувшись ближе, положила ее на одеяло.

Эзги еле заметно улыбнулась и опустила взгляд. Она говорила едва слышно.

– Я знаю о случившемся с Ильвой. Антон приходил сюда. Он рассказал, – промямлила она, все еще смотря на одеяло, потом скосилась на Линн. – Я слышала и о тебе тоже. Поговаривают, ты перешла на другую сторону.

Линн подвинула стул еще ближе.

– Я осталась такой же, какой была всегда. Верю в те же самые вещи. Но работаю сейчас немного по-другому.

Эзги повернула голову и скептически посмотрела на нее.

– Ты работаешь с полицией.

– Я помогала им выследить нацистов, да. А также кое в чем помогала журналистам из «Группы расследований», RiseUp и датской ячейке АФА. А в молодости в течение пяти лет была активным членом АФА в Линчепинге, – сказала Линн и глубоко вздохнула. На нее нахлынуло раздражение. Она не знала Эзги и не видела никаких причин объясняться перед тем, кто явно уже составил свое мнение о ней. Тем более новичком в движении. Да еще и перед тем, кто на пять лет моложе ее. И все же Линн требовалась помощь этой девицы.

Она смотрела Эзги прямо в глаза, не опуская взгляда.

– Послушай. Мы на одной стороне. Мы оба, ты и я, хотим знать, как получилось, что нацисты ждали вас в доме в Тюресё. У меня есть возможности добраться до них, если мне только удастся получить что-то, с чем я могла бы работать. Я пыталась связаться с Антоном, но он не ответил. Номер, который он мне дал, наверное, не существует больше, – сказала она.

Эзги настороженно смотрела на нее. Линн улыбнулась и наклонилась ближе, пытаясь сломать невидимый барьер, отделявший ее от молодой женщины.

– Он не выглядел взволнованным при встрече с тобой? Или был таким, как обычно?

Линн видела, как она колебалась. Потом, похоже, Эзги решилась.

– Ну, Антон был обычным. Он рассказал, что тоже остался в доме во время акции. Но, по его словам, ему удалось сбежать. Он оказался более везучим, чем я, – подытожила она, а затем продолжила, взвешивая каждое слово: – Но я не видела, как он пробрался на чердак.

Эзги взяла лист бумаги и написала номер.

– Он поменял телефон. На всякий случай. Это «левый» номер, и его невозможно отследить. Ему нужно было поменять симку сразу после вашего разговора. Но он рассказал, что встречался с тобой, – сообщила она и холодно посмотрела на Линн. – Он, похоже, доверяет тебе.

Эзги наблюдала, как Линн удалялась по коридору. Слухи явно были правдой. Она спуталась с полицией. Стала частью структуры власти, защищавшей привилегии богатых. Почему она должна была помогать ей? Она ухмыльнулась и почувствовала, как заболела рана на лбу. В то же время вокруг происходило что-то странное.

Она взяла мобильник. Уставилась на экран. Фредрик тоже был у нее, как раз перед приходом Линн. Ей становилось спокойнее, когда она видела его лицо. Когда он находился рядом.

Он забыл свой телефон на тумбочке, когда выходил в туалет. Она не сдержалась и прочитала эсэмэс, всплывшее на его экране. Сигнал привлек ее внимание. Она сфотографировала сообщение. Из-за имени отправителя.

Клара.

Кем она была? В любом случае, она не принадлежала к АФА. Какая-то неизвестная женщина. Или девчонка. Ревность обожгла ее сердце. Даже если речь не шла ни о чем таком.

Она прочитала сфотографированное послание снова. Услышав шум открывавшейся двери – медсестра принесла черничный суп и болеутоляющие таблетки, – закрыла его рукой. Ее голова просто раскалывалась.

Она так еще и не поняла, о чем шла речь в эсэмэс. Там было написано: «Внимание: Росомаха». На следующей строчке: «Рапорт: объект Лисица». Потом шло множество временных значений, перечисленных под заголовками «приход» или «уход». И все заканчивалось короткой фразой : «В остальном нечего добавить».

Это уж точно не выглядело как любовное письмо. Скорее напоминало отчет о слежке.

Линн нажала кнопку лифта и попыталась успокоиться.

Давно она не сталкивалась с таким отношением к себе. И все равно ей следовало смириться. Они видели все в черно-белом свете. Вечное разделение людей только на друзей и врагов, где все, кто не вписывался в их устоявшуюся картину мира, могли внезапно стать врагами. Они никогда не замечали бревно в собственному глазу. Пусть между ними царило полное согласие по основным вопросам – свободы и справедливости. Линн старалась избегать таких глупых конфликтов. И сейчас работала одна. Она вышла из Каролинской больницы и набрала номер Антона.

Эрик тяжело вздохнул, свернул с моста Вестербрун и медленно поехал в направлении уже опустевшего парка Роламбсхов. Лед тонким слоем покрывал бетонный пол расположенного под мостом скейт-парка. Он затормозил и какое-то время тупо таращился перед собой. Потом достал свой мобильник, написал несколько коротких комментариев, сохранил отчет и закрыл папку, содержавшую материалы расследования инцидента в доме нацистов. Его последний визит в полицейский участок Седермальма тоже закончился неудачей. Карл Павич продолжал молчать в своей камере. Лидер нацистов оказался тертым калачом. Попытка Эрика поторговаться с ним или настроить его против Клары Рессель провалилась. Павича придется выпустить завтра, если у них не появится никаких доказательств.

В попытке улучшить себе настроение он набрал сообщение на телефоне. «Скоро увидимся». Добавил множество сердечек и отправил. Смена у обоих заканчивалась через несколько часов.

Мир вокруг полностью изменился после того, как он встретил ее в ресторане Сальт. Она сама сделала первый шаг, угостив его пивом. И выглядела просто фантастически. Они выпили только по паре бокалов, а потом расстались, дав друг другу обещание увидеться на следующий день, чтобы потренироваться вместе. С тех пор минуло пять дней. А казалось, словно пять месяцев. Или год. Они встречались ежедневно после работы. После обеда он начинал считать часы, когда сможет освободиться, ему хотелось отправиться в дорогу как можно быстрее. Создавалось впечатление, словно они были знакомы всегда.

«Словно мы созданы друг для друга», – подумал он, хотя эта фраза казалась ему слишком банальной, и он обычно старался не использовать ее.

Но до их встречи он пообещал себе сделать одно дело. Чтобы не осталось ощущения, как будто день прошел зря. И убрал мобильник.

Перед ним на покрытый инеем газон, летом обычно заполненный множеством загорелых людей, вышли два паренька. Судя по их виду, оба были родом из Западной Африки и примерно того же возраста, в каком он сам впервые приехал в Стокгольм со своим 9 «Б» на экскурсию из Мухеды. Казалось, это произошло совсем недавно, хотя с той поры минуло уже более двадцати лет.

Парни шли по сухой траве и шутливо ссорились между собой. Он не спускал с них взгляда.

В подростковом возрасте Эрику постоянно хотелось поговорить с кем-нибудь о своих корнях. Хотел, чтобы его отец Йозеф, прежде чем умрет, рассказал ему как можно больше о своем детстве. Но папу всегда интересовало только настоящее. Шведская часть их жизни и нынешняя ситуация. Он не любил говорить об оставленной Африке. Она принадлежала прошлому. Швеция стала их общим будущим. Страной возможностей. Насколько Эрику было известно, у них остались родственники в Кении, но ему все равно хотелось знать больше. Но сейчас такой возможности у него уже не было: папа умер от инфаркта сразу после Рождества.

С тех пор Эрик часто разговаривал с матерью. Смог выяснить многое, хоть и с ее слов. Его дед по отцовской линии был рыбаком на острове Ламу. Родственники – мусульманами. Все они, за исключением папы Эрика, погибли во время большого урагана в середине семидесятых. Папа вырос в детском доме в Момбасе. Его усыновили сотрудники американской гуманитарной организации. Он познакомился с матерью Эрика в Стокгольмском университете. Религия предков не стала для него своей, скорее наоборот: пока Эрик рос, ни он, ни мать не слышали от отца ни слова о вере.

Парни подходили все ближе. Парочка, с которой Эрика связывало его африканское происхождение. Те, с кем он собирался поговорить.

Он полистал лежавшие на соседнем сиденье распечатки. Тексты выступлений делегатов Панафриканского национального конгресса и цитаты лидера Черных Пантер Бобби Сила давали пищу для размышлений. Были крайне эмоциональными.

«Мы будем защищать себя от вседозволенности и жестокости расистской полиции и военных всеми необходимыми способами». Он смутился. Призывы к насильственным действиям против его коллег представлялись ему неприемлемыми. В то же время он знал, что у многих копов, к примеру в США, еще сохранился менталитет, корнями уходивший в старое рабовладельческое общество. Он взял другую бумагу. Послание Нельсона Манделы имело противоположный смысл.

«Если люди способны научиться ненавидеть, они также могут научиться любить. Поскольку любовь более естественна для их сердец».

Парни проходили мимо его машины. Болтали о чем-то и, похоже, смеялись над ним. Они ведь вряд ли могли распознать в нем полицейского. Такие машины, как его личный «Олдсмобиль», обычно предпочитали поклонники гангста-рэпа. Кроме того, он надел желто-зеленую бейсболку фирмы «Фубу», чтобы парни приняли его за своего.

Он уже собрался открыть дверь и вылезти наружу, когда увидел еще одного черного юношу, идущего через поле. Все произошло очень быстро. Двое парней, только что миновавших Эрика, подбежали и третьему и начали его избивать.

«Черт», – подумал Эрик и, выскочив из машины, устремился к ним, чтобы остановить драку. Он схватил одного из нападавших за руку, пока двое других разбегались в разные стороны.

– Чем, черт возьми, ты занимаешься? – спросил он.

Махди удивленно посмотрел на бейсболку и шаровары Эрика и попытался вырваться.

«Это что еще за придурок?», – подумал он.

– Эй, отвали, это наше личное дело, – буркнул он.

Кровь ударила Эрику в голову.

– Заткни пасть, сопляк! – рявкнул он и, сунув парню в лицо полицейское удостоверение, потащил его к машине.

Махди ощутил крепкую руку на своем затылке, когда его заталкивали на переднее сиденье. Он был больше удивлен, чем испуган. Парень в бейсболке выглядел как те пародийные рэперы из Youtube, над которыми они обычно смеялись.

– Это была шутка. Мы просто дурачились, – сказал он.

Эрик запер двери.

– Сиди смирно и помалкивай, – сказал он.

Махди окинул взглядом машину. У нее был красный кожаный салон, не слишком типичный для полицейского автомобиля.

«Что, черт возьми, происходит?» – подумал он. Его смущала блестящая желтая шапка стража порядка. Он остолбенел, когда тот повернулся к нему с улыбкой и заговорил нормальным голосом. Махди скрестил руки на животе.

– Как тебя зовут? Я не собираюсь арестовывать тебя, достаточно только имени. Мы просто поболтаем немного. Откуда ты родом? – спросил Эрик.

«Поболтать, да пошел ты», – подумал Махди.

– Я Чарльз. Из Шерхольмена, – сказал он.

– Меня зовут Эрик Свенссон, я инспектор полиции Стокгольма, – представился Эрик.

Махди рассмеялся и покосился на его коричневую кожу. Парень в бейсболке в любом случае обладал чувством юмора.

– О’кей, я понимаю, меня зовут Махди. А как твое настоящее имя? – спросил он.

Эрик перестал улыбаться.

– Это и есть мое имя, – ответил он. – Ты же видел мои документы. Мой отец из Кении, а мама шведка.

«Не так все должно было выйти», – раздраженно подумал он. В его планы не входило исповедоваться перед каким-то сопляком. Но сейчас речь шла о воплощении в жизнь старого принципа «each one teach one»[9], а он не собирался сдаваться, еще даже не начав.

Махди подозрительно смотрел на Эрика.

«Что ему надо? Мы так и дальше будем сидеть здесь и рассказывать друг другу про свою жизнь?» – подумал он и решил, что полицейский хочет заморочить ему голову. Изображает из себя доброго дядю в надежде добиться своего. Махди весь напрягся. Он вздрогнул, как от удара, когда Эрик наклонился вперед. Он приготовился отбиваться, но тот достал из-за зеркала заднего вида вымпел. К своему удивлению, Махди увидел на нем изображение Кертиса Джексона, выступавшего под псевдонимом 50 cent – с голым торсом, двумя автоматами «Узи» и надписью P.I.P.M. снизу. Полицейский бросил его в бардачок.

– Нет, не то. Не это я искал, – сказал он и, порывшись в бардачке, извлек оттуда вымпел с черной, красной и зелеными полосками.

«Ага, – подумал Махди, – так я и думал. Радужный флаг».

Он постарался прижаться к двери, чтобы иметь возможность сопротивляться.

Полицейский поднял вымпел.

– Вот наш флаг! – воскликнул он.

«Вот, черт», – подумал Махди. Эрик посмотрел на сидевшего рядом с ним парня, пытаясь разобраться, понял ли тот его.

– Ты знаешь, что это за флаг? Понимаешь, о чем я говорю?

Махди не знал, что ему сказать. Однако он должен был как-то ответить и тем самым отвлечь полицейского. Поскольку боялся, что в противном случае его изнасилуют прямо сейчас.

– Ну, я не знаю на самом деле. Он откуда-то из Ближнего Востока? По-моему, я видел его на стене у отца одного своего друга, – промямлил он.

– Возможно, но это не палестинский флаг. Это наш флаг. Изначально наш. Панафриканский.

Махди никогда не слышал о такой стране.

Эрик улыбнулся ему.

– Это флаг Африки. Она в наших генах. Оттуда мы родом.

Махди все еще ничего не понимал.

– Но не я, – протараторил он. – Я из Шерхольмена. Я родился здесь. Моя бабушка из Сенегала, но мы никогда не встречались с ней.

Эрик вздохнул. Он не собирался сдаваться так просто, но и представить себе не мог, насколько трудно будет объяснять столь естественные вещи. Он держал вымпел перед собой.

– Это так символично, – сказал он. – У таких, как мы, людей с черной кожей, одни и те же корни. Черная полоска на флаге – это ее цвет. У нас общий генетический код.

Махди сидел молча, прикусив губу. Он перевел взгляд на светло-коричневую кожу полицейского. Как там его звали? Эрик Свенссон. Общие корни, ну конечно, будь по-твоему. Хотя у него цвет кожи больше напоминал загар, с которым обычные шведы возвращались домой с Майорки после отпуска, проведенного главным образом за игрой в гольф.

– Красная полоска на флаге – это кровь, пролитая в эпоху колониализма и рабства, – продолжил Эрик. Махди посмотрел на свои руки. От них немного воняло кровью, хлынувшей из носа придурка, которого он ударил несколько минут назад. Им пришлось преподать ему урок, чтобы тот не лез к младшим братьям их приятеля.

– Зеленый – это цвет джунглей, откуда мы все вышли, – не унимался страж порядка. Махди уже не мог больше слушать его. Полицейский явно был не в себе. Зеленые джунгли. Отец показывал ему фотографии пригорода Дакара, где жила бабушка. Красная пыль, гравий, камни. Пустыня. Бетон. Гораздо больше растительности он видел рядом со спорткомплексом в Ворберге.

– Итак, ты знаешь, что это означает? – спросил Эрик и строго посмотрел на Махди, по-прежнему держа вымпел в руке. Махди ничего не понял. Он решил, что полицейский, вероятно, и правда не в своем уме, рассказывая ему все это. И покачал головой.

– Это означает, что нам надо держаться вместе. Черные не должны бить черных. Мы все из Африки. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Наконец до Махди дошло, о чем шла речь. Полицейский болтал об их драке.

– Но, черт побери, я ничего не делал, – принялся оправдываться он. – Этот парень просто придурок, он приставал к младшим братьям моих друзей около Согбякской школы. Я из Шерхольма, а этот чертов негр только приехал из Сомали, и от него еще воняет козами. Если кто-то и родом из Панафрики, так это он. Его папаша, наверное, еще бегает где-то там и стреляет в воздух. Парень заслужил хорошую оплеуху.

«Может, так же было и с Маркусом Гарви?» – успел подумать Эрик, прежде чем буквально взорваться о злости.

– Прекрати нести чушь, чертов идиот! – заорал он. – У тебя совсем ума нет? Неужели ты не понимаешь, что когда вы деретесь между собой, вместо того чтобы объединиться против расизма, это на руку кому-то другому.

Насколько Махди понял, полицейский говорил о том, почему сам трусливо поменял фамилию на Свенссон, пытаясь больше походить на викингов, но решил не заикаться об этом. Все его мысли были только о том, как бы побыстрее спастись от назойливого собеседника: он не мог больше слушать дребедень, которую тот нес. Он уже начал думать, что лучше бы он позволил себя изнасиловать.

– О’кей, о’кей, я подумаю еще о Панафрике, – пробурчал он. – Можно мне теперь уйти?

«Боже, парень так ничего и не понял», – подумал Эрик и сдался наконец.

– Ладно, Махди, иди, но не забывай, о чем я говорил тебе, – сказал он. – Нам надо держаться вместе. Если я увижу что-то подобное еще раз, ты отправишься за решетку за избиение.

«В камеру, где сидят члены „Арийского братства“», – подумал он и отпер двери. Махди выскочил наружу, улыбаясь, махнул на прощание рукой и быстро удалился вверх по склону в направлении станции метро. Эрик остался в машине и снова какое-то время тупо таращился перед собой.

«Что за чертов день», – подумал он и затем медленно тронулся с места. Неделя выдалась на удивление тяжелой.

«Трудно быть пророком в родном городе», – подумал он.