Читать книгу Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 2 - Макс Фрай - Страница 21

– Нет, – говорит Зоэ. – Я против. Нынешняя Маркиза как надо девчонка. Редкая птичка, давно у нас таких не было. Девственницам снятся самые лучшие сны про любовь.

Сайрус предсказуемо кривится, его позиция заранее всем ясна. Сайрус всегда хочет новенького, все равно, чего. «Хуже», «лучше», какая разница, лишь бы не того, что есть прямо сейчас. Дай ему волю, он бы ежедневно Маркизов менял, не присматриваясь, не разбираясь, возможно, вообще не попробовав – так, поиграли, и хватит, следующего давай! Но Сайрус обычно ничего не решает, ему давно надоело командовать. Сайрус не любит власть. Власть это слишком скучно. Всегда заранее знаешь, как будет, потому что будет, как ты велел. Гораздо занятней положиться на чужие решения; обычно они почти так же предсказуемы, как собственные, но все-таки не всегда.

Марина любит Сайруса – ну, это нормально, все любят Сайруса, с ним иначе нельзя – но рада, что Сайрус ничего не решает, зато Зоэ до сих пор не наигралась в начальницу, обожает за всех решать. Для Александры это большая удача. Вот и хорошо. Марине нравится Александра. Сама по себе, а не из-за снов. Марина не смотрит Александрины сны, хотя, пожалуй, не отказалась бы – просто из любопытства. Зоэ они очень нравятся, а Зоэ в подобных вопросах эксперт. Но Марина живая, а сновидения незваных теней – для мертвецов.

Марина – ну ясно же, что к Маркизе Мертвых не могли приставить обычную тетку, в такую дурость может поверить только ничего не понимающий в здешней жизни чужак – так вот, Марина – Старшая жрица древнего культа Порога, о котором знают только мертвые и сами жрецы; строго говоря, все жрецы Порога – добровольные слуги мертвых, и одновременно тайные хранители города Элливаля, помогающие поддерживать здесь баланс между зыбким, но прочным, как сама вечность, миром бестелесных сознаний и убедительно ярким, чувственным, полным радости, но на самом деле хрупким, беззащитным и неустойчивым миром живых. Без жрецов Порога Элливаль давным-давно обезлюдел бы; для его населения это, честно говоря, небольшая беда, нашли бы, куда перебраться, в мире много других городов. Но для мертвых это была бы полная катастрофа. Мертвым никак нельзя оставаться одним, без своих живых.

Забавно, что культ Порога когда-то основал не кто-то, а именно Сайрус. Очень давно; всем в ту пору еще казалось, от того, что мертвые навсегда остаются рядом с живыми, одна только радость, мертвецы не могут доставить проблем. Просто их тогда еще было не слишком много, меньше, чем жителей города. Однако Сайрус заранее подсчитал, представил последствия и не то чтобы сразу придумал, что делать, но культ на всякий случай быстренько основал. Такая уж тогда была культурная парадигма: в любой непонятной ситуации создавай новый культ, – это Сайрус сейчас так шутит, когда кому-то приходит вздорная мысль взирать на него с почтением. Сайрус кривляется и насмешничает, а дело его живет.

И другое великое дело Сайруса тоже живет: добывать подобие подлинной жизни из сновидений заплутавших гостей с Другой Стороны тоже он первым придумал, уже после смерти. Сайрус – гений, конечно. При жизни он был великим жрецом, то есть одновременно колдуном и ученым, а смерть, говорят, даже обостряет ум.

– Чего ты в нее вцепилась, не понимаю, – раздраженно говорит Сайрус. И тут же улыбается так ослепительно, словно этот спор с Зоэ – лучшее из всего, что с ним когда-либо было, чистая радость и высший смысл. С насмешливым сочувствием спрашивает Марину: – Мы скучные, правда? Уже четверть часа о ерунде говорим.

– Вы прекрасные, – кротко отвечает Марина. – О чем бы ни говорили, счастье тут с вами сидеть.

С одной стороны, это обычная вежливость, обязательная для жрецов Порога. Они должны говорить мертвецам только приятные вещи. Ни словом, ни тоном, ни даже взглядом не обижать. Никто из жрецов Порога не станет упрекать мертвых, как бы ужасно те себя ни вели, потому что перед лицом вечности уместно лишь милосердие, порицать и воспитывать имеет смысл только живых. Впрочем, эти двое сейчас ведут себя безупречно, даже голос друг на друга не повышают, хотя мертвые, в принципе, большие любители от души поорать, и не потому что такие уж вздорные, просто скучают по сильным эмоциям, в их положении имитация гнева – гораздо лучше, чем ничего.

В общем, с одной стороны, Марина говорит то, что обязана, просто выполняет свой долг. А с другой, это чистая правда: и Сайрус, и Зоэ почти невозможно прекрасные, даже без скидки на то что мертвы. Оба любят принимать зримую форму и умеют это, как мало кто. То есть они красивы. Сайрус – небрежной, обманчиво мимолетной юношеской красотой, удивительной для человека, который умер в почтенном возрасте; впрочем, по свидетельствам его современников, Сайрус всю жизнь был такой. Зоэ, говорят, при жизни была совсем не красотка, но после смерти решила это исправить и достигла безупречного совершенства – темная кожа, глаза цвета зимнего моря, тонкие руки, точеные ноги танцовщицы, королевская стать. И ведут себя оба как люди, раздираемые сильными чувствами, хотя ясно, что на самом деле они не чувствуют ничего. Но такова их воля – оставаться живыми или хотя бы казаться живыми, вопреки своей нынешней вечной природе. Вообще всему вопреки. Поэтому, а не по какой-то иной причине тут все зависит от них. У мертвых нет никакой иерархии, но эти двое тут все-таки главные. В ситуации полного равенства главным автоматически становится тот, кому интересно или хотя бы просто не совсем все равно. Ну, как Сиза стала главной по развлечениям, потому что когда-то не поленилась основать «Вчерашний дождь», первый из клубов, куда приглашают самых лучших живых музыкантов, чтобы играли для мертвецов, и до сих пор не остыла к этой затее, по ее словам, только во вкус вошла. Или как Беньямин, который изобрел способ ходить на Другую Сторону, закрытую для живых, начал брать с собой туда всех желающих, потому что в компании веселей, и теперь считается главным по путешествиям, со всеми просьбами и вопросами сразу идут к нему, и дорогу новичкам всегда Беньямин показывает, хотя не обязан. Теоретически, каждый должен справляться сам.

Ладно, сейчас важно не это, а женщина с Другой Стороны, которая сидит с бокалом вина на веранде пляжного бара, буквально в сотне метров отсюда. Интересно, – думает Марина, – как она себе объясняет то, что случилось? Как вообще психика с этим справляется? Вдруг оказалась неведомо где, стала почти прозрачной, какие-то странные тени берут под руки, куда-то ведут, угощают вином, обещают, что все будет в порядке, но толком не объясняют вообще ничего – я бы на ее месте чокнулась, точно, если бы не удалось убедить себя, что это просто затянувшийся сон. Хотя Александра рассказывала, как это приятно – когда начинаешь таять. Так хорошо становится, что ничего не боишься, тебе уже все равно.

Все-таки жизнь по-своему милосердна, – заключает Марина. – В моменты самого невыносимого ужаса соглашается дать наркоз.

– Нынешняя Маркиза мне нравится, – говорит Зоэ. – Не только ее сны, но и она сама. Просто по-человечески нравится, можешь ты это понять? Такая славная девчонка. Обычно, сам знаешь, Маркизы нас еле терпят, боятся, тоскуют по дому, а эта за все благодарна и рада всему. Говорит, жизнь на берегу Соленого моря – лучшее, что с ней случилось, теперь хоть стало понятно, зачем вообще на свет родилась. И в бар почти каждый день приходит, хотя не любит вино – просто чтобы провести с нами время, рядом побыть. Трогательная, как ребенок. На самом деле и есть ребенок. Почти сорок лет, а жить толком так и не начала.

– Ай, они на Другой Стороне почти все такие, – ухмыляется Сайрус. – Жизнь, сама знаешь, только для тех, кто ее взять не боится. Кто боится, обречен уныло существовать. А они там все переполнены страхом, с чего бы им начать жить.

– Да разные они там, – отвечает Зоэ. – На самом деле, примерно такие же люди, как мы… какими мы были. Просто жизнь на Другой Стороне объективно гораздо трудней и страшней.

Марина, конечно, не знает, что там за люди на Другой Стороне. Туда только мертвые ходят, живым наизнанку реальности дороги нет. В других городах, говорят, иначе устроено, многие ходят туда-сюда; Марина в юности много успела поездить – и по работе, и просто для удовольствия, все надеялась, что однажды сможет пройти на Другую Сторону, но случайно не получилось, а проводника, готового устроить приезжей такую экскурсию, нигде не нашла. Но в этом споре Марина согласна с Зоэ. Зоэ обычно к людям строга, и если уж она за жителей Другой Стороны заступается, значит, они и правда хорошие. То есть разные, но, в целом, не хуже нас.

Сайрус нетерпеливо пожимает плечами.

– Ладно, – говорит он, – делай, как хочешь. «Нравится» – вполне понятный мне аргумент. Жалко, конечно, что теперь мы никогда не узнаем, какие сны снятся этой новенькой женщине. Может быть, что-то невероятное, невиданное до сих пор? Новый сногсшибательный опыт, слаще которого нет? Ну мало ли. Пока не попробуешь, не узнаешь. Сам понимаю, что вряд ли, но упущенных возможностей мне всегда жаль.

– Да она обычная, – отмахивается Зоэ. – Таких как она у нас уже сотни были. Нет там никаких особых возможностей, нечего упускать. Нынешняя Маркиза, положа руку на сердце, тоже не высшая милость судьбы, но хотя бы девственница и мечтательница с буйным воображением и наивным сердцем ребенка, поэтому у нее и правда хорошие сны. А эта – ну, просто нормальная милая женщина. Ее сны будут гораздо скучнее, ты первым станешь молить судьбу о замене, точно тебе говорю.

Сайрус морщится, как от боли, и отворачивается к окну.

– Об одном жалею, – наконец говорит он. – Что моей воли когда-то хватило построить только один дом, способный хранить одного сновидца. Всего одного! С парой сотен Маркизов нам было бы куда веселей. И они могли бы пожить подольше, не уступая место друг другу. Сам дурак, слишком мало тогда хотел. А теперь хотеть уже бесполезно, слишком долго был мертвым. Чудеса получаются только пока еще хорошо помнишь, как был живым.

– Да, к сожалению, так, – кивает Зоэ. – Чего не успел в самом начале, уже не сделаешь никогда. – И добавляет так сердечно и ласково, как Марина до сих пор от нее не слышала: – Не грызи себя, дорогой. Ты и так сделал больше, чем было возможно. Столько радости нам всем подарил!

– Да я бы, знаешь, погрыз себя с большим удовольствием, – ухмыляется Сайрус. – Никогда не любил муки совести, а сейчас интересно было бы заново их испытать. Но такое счастье мне вряд ли светит. Только теоретически могу рассуждать… Ладно, девчонки. Вы победили. Оставляйте свою Маркизу-девственницу хоть навеки, хоть еще на неделю, слова вам поперек не скажу.

Зоэ улыбается торжествующе, а Марина – сочувственно. Потому что, во-первых, вежливость, обязанность, долг. А во-вторых, она и правда сочувствует Сайрусу – хуже нет, чем сделать великое дело недостаточно хорошо. Сама бы страшно переживала; даже если ничего не чувствуешь, а только умом понимаешь, что сделал ошибку и не можешь ее исправить, все равно тяжело.

– Может быть, еще ничего не потеряно? То, что начато, в любой момент можно продолжить. Давай я после смерти попробую построить еще один такой дом, – говорит она Сайрусу. – Или даже несколько. Ты же меня научишь? Подскажешь, что надо делать? Я этого всем сердцем хочу.

– У тебя не… – сердито начинает Сайрус, но смотрит на Марину с таким интересом, словно впервые увидел. – Хотя кто тебя знает, может, как раз получится, если действительно хочешь всем сердцем, а не просто мне в утешение врешь, – неуверенно говорит он. И внезапно воодушевившись, спрашивает: – Ты вообще как себя чувствуешь? Сколько тебя еще ждать? Ничем смертельно опасным не заболела? Жалко. А не хочешь, случайно, покончить с собой на закате? Например, от несчастной любви – да хотя бы ко мне?

Когда Марина от него впервые это услышала, пришла в смятение – чем на такое ответишь? Разве только матросской бранью, презрев свой долг и устав. Потом привыкла, конечно. Сайрус есть Сайрус, ничего не поделаешь, комплименты в его исполнении выглядят так. Ты отличная, мне тут тебя не хватает, давай, помирай уже к нам, будет весело – он это имеет в виду.

– Ладно, – говорит Сайрус. – Решили, значит решили. Пока оставляем вашу девчонку. Раз так, пойду с новенькой выпью. И потом ее провожу.

Сайрус всегда провожает незваные тени – надоевших Маркизов, которых пришло время заменить кем-нибудь новым, и тех гостей, кого решили не оставлять. Это, можно сказать, его доля. И вклад в охрану общественного порядка – под его присмотром незваная тень тихо исчезнет в свой срок на каком-нибудь дальнем пляже, не будет, рыдая, скитаться по городу, детей пугать. Но и милосердие тоже. Может быть, в первую очередь, милосердие. Рядом с Сайрусом не страшно исчезать, он для всех находит слова утешения, всем говорит: «Ничего не потеряно», – врет, как дышит, но очень убедительно врет. А ему самому интересно смотреть, как тают незваные тени. По его словам, все по-разному; то есть, если со стороны смотреть, выглядит одинаково, тают себе и тают, но Сайрус есть Сайрус, он не со стороны на них смотрит, а вблизи, почти изнутри, как смотрел бы сон.