Читать книгу Тубурская игра - Макс Фрай - Страница 3

История, рассказанная сэром Нумминорихом Кутой

Как страстный читатель чужих дорожных дневников, исторических хроник и просто мемуаров, я знаю, что прежде, чем приступить к изложению событий, следует хоть немного рассказать о главном действующем лице – то есть о себе. Потому что одна и та же история может измениться до неузнаваемости, утратить или, наоборот, обрести дополнительный смысл – в зависимости от того, с кем именно произошла.

В детстве, решая знакомые всем постигающим основы арифметики задачки о человеке, который добирается из одного города в другой, то и дело меняя транспорт, а значит, и скорость передвижения, я всегда расспрашивал учителя о характере вымышленного путешественника, его возрасте, склонностях, привычках и цели поездки. Бедняге приходилось импровизировать на ходу; в зависимости от сочиненных им подробностей менялся мой ответ, потому что в одних случаях я делал поправки на задержки в трактирах и болтовню с друзьями, в других, напротив, увеличивал скорость, указанную в условиях, – ясно же, что, когда человек по-настоящему спешит, его желанию успеть повинуются не только собственные ноги и кони, но даже амобилеры и корабли. Если учитель говорил, что наш герой неудачлив, я сразу умножал полученный результат на два или даже пять – поправка на непредвиденные задержки и прочие неприятности. Если же выяснялось, что герой задачи – ссыльный Магистр или просто опытный колдун, результат долгих подсчетов немедленно аннулировался – понятно, что он просто пойдет Темным Путем, наплевав на то, что случайно стал главным действующим лицом дурацкой детской задачки по арифметике. Могущественного человека такой ерундой не проймешь, он все повернет по-своему.

Сейчас я сам – кто-то вроде такого героя. Тем более что речь пойдет именно о путешествии. Разнообразных способов передвижения, задержек в трактирах, а также поправок на удачу и прочие обстоятельства будет предостаточно.

Впрочем, самое важное обо мне вы уже знаете: я – нюхач, то есть человек с чутким носом. Принято говорить: «с обостренным обонянием», но, на мой-то взгляд, оно у меня нормальное, а у остальных людей обоняния нет вовсе.

Это, как я обнаружил, прожив на свете полторы сотни лет, гораздо более важное отличие, чем может показаться. Я сам довольно долго не понимал, сколь велика разница между мной и прочими людьми. С вашей точки зрения, я – что-то вроде укрощенного демона Красной Пустыни, которые по прихоти своих хозяев живут среди людей, выглядят как люди, ведут разумные речи, совершают понятные поступки и даже с удовольствием едят человеческую пищу, но, побеседовав с таким по душам, вдруг выясняешь, что вместо твоего лица он видит перед собой сноп зеленого огня. И вместо других людей, зверей, домов, деревьев, земли, неба и полноводных рек – только живое пламя, цвет и яркость которого дают ему столько информации об объектах, что нам и не снилось. И вот поди с таким договорись!

В юности я любил развлекаться, с ходу выдавая новым знакомым информацию о них. Не исчерпывающую, конечно, но им хватало. Даже вы, наверное, не представляете, как много можно узнать о человеке по запаху. Происхождение, например, выяснить проще простого, а семейную историю многие предпочитают скрывать – не знаю почему. Люди от меня в ту пору шарахались, мало кому нравится ощущать себя открытой книгой. И только мне, дураку, казалось, это очень весело – сам-то я не имел ни тайн, ни секретов, ни даже теоретического понимания, зачем что-то скрывать. Понадобилось несколько лет, ряд озадачивших меня ссор и одно в высшей степени откровенное объяснение, чтобы я осознал собственную бестактность и навсегда зарекся приставать к окружающим с подобными фокусами. И заодно окончательно уяснил, что другие люди ничего не узнают обо мне в первую же минуту, принюхавшись, поэтому все, что я хочу о себе сообщить, надо излагать внятно и последовательно, не рассчитывая на то, что собеседник самостоятельно заполнит лакуны.

К счастью, я уже успел научиться более-менее связно рассказывать, хотя мне по-прежнему кажется, что это странная и причудливая идея – описывать самого себя при помощи слов. Вот он я, здесь, перед вами, весь, целиком, – вдыхайте и знайте, чего ж еще.

Штука, конечно, в том, что язык запахов для меня родной, а язык слов – что-то вроде иностранного, выученного в детстве, но не в самом младенчестве, а чуть позже, когда мама спохватилась, сообразив, что все нормальные дети в этом возрасте уже не только говорят, но и понемногу начинают читать. И нашего с ней внутреннего языка, больше похожего на понимающее молчание, чем на Безмолвную речь, совершенно недостаточно для полноценной коммуникации с прочим миром. Который объективно существует, а потому лучше с ним ладить.

Что-что, а ладить с миром мама умела и меня научила. Мне с ней вообще очень повезло.

Если бы я взялся рассказывать о маме нюхачу вроде меня самого, я сказал бы только, что от нее пахло свежим травяным хлебом, горячим песком, первым часом зимнего карнавала и еще морем, как от всех потомков прибрежных жителей. А чужие запахи к ней почти не приставали. Даже проведя несколько часов на Сумеречном Рынке, мама пахла только собой и совсем чуть-чуть заморскими пряностями – ровно настолько, чтобы не требовалось объяснять, где была.

В переводе на человеческий язык все вышесказанное означает, что мама была надежной, непоседливой, умной и очень веселой. А фирменная орденская отрешенность, временами доходившая до чудачества, не мешала ей твердо, обеими ногами стоять на земле и даже заставлять реальность плясать под ее дудку. По крайней мере, ту малую часть реальности, которая отвечала за наше с ней благополучие и безопасность.

Мама еще в детстве вступила в Орден Часов Попятного Времени. Если бы среди женщин этого Ордена существовало хоть какое-то подобие иерархии, можно было бы сказать, что мама занимала в ней очень высокое место. Она, несмотря на молодость, была настолько могущественной ведьмой, что Великий Магистр Маба Калох регулярно приглашал ее потанцевать на Мосту Времени, а этим мало кто мог похвастать. Но все это я узнал гораздо позже, из бесед с людьми, знавшими ее в ту пору, когда меня еще не было на свете. А в детстве мама была для меня просто мамой. Я думал, у всех примерно такие.

Когда в начале Смутных Времен Маба Калох распустил Орден Часов Попятного Времени, он великодушно поделил орденское имущество между беднейшими адептами – теми, кто не имел ни собственных средств, ни обеспеченной родни и, покинув орденскую резиденцию, остался бы даже без крыши над головой. Так маме достался просторный двухэтажный дом на улице Светлой Ночи, в котором прошло мое детство. Тогда этот район считался пригородом, да и сейчас он – отдаленная окраина, где, при желании и определенном везении, все еще можно поселиться бесплатно, просто изъявив согласие присматривать за домом, владелец которого и рад бы продать свою недвижимость, да покупателей не находится. Я, кстати, не знаю почему. Тихий, приятный, пропахший сыростью, цветами и рыбой квартал за Речным Портом, где как попало проложены кривые дорожки, а за всяким кустом может скрываться сколоченная на скорую руку хибарка или обветшавший особняк времен династии вурдалаков Клакков, никогда заранее не угадаешь. И, вопреки распространенным представлениям об опасных городских окраинах, у нас даже в Смутные Времена, на самый конец которых пришлось мое детство, было так спокойно, что мама с легким сердцем отпускала меня гулять, где душа пожелает, и играть с кем угодно, заручившись лишь обещанием вернуться к обеду, которое я, конечно, вечно нарушал, а она и не думала беспокоиться.

Сейчас я догадываюсь, что столь мирная обстановка, скорее всего, была маминой заслугой. Причем она могла даже не читать никаких заклинаний, просто сказать: «Дорогая улица, ты мне очень нравишься, давай мы с сыном будем тут хорошо жить, пусть нас никто не трогает» – и дело в шляпе. Что-что, а договариваться с окружающим миром умели даже послушники Ордена Часов Попятного Времени. А кто не умел, надолго там не задерживался.

Мне долго казалось, что детство у меня было очень хорошее, но вполне обыкновенное, как у всех. Однако когда я рассказывал о нем будущей жене, Хенна то и дело перебивала меня восклицаниями: «Не может быть!» Только тогда я начал понимать, что наша с мамой жизнь была не совсем похожа на обычную. Точнее, совсем не похожа. Но главное, что нам она нравилась.

Моим отцом был Карвен Кута, один из Младших Магистров Ордена Водяной Вороны, единственный сын знаменитой в то время знахарки Ти Учиё, маминой ближайшей подруги. Самое примечательное, что можно сказать об отце, – он так и не узнал маминого имени, а погиб за пять с лишним дюжин лет до моего рождения. Впрочем, все это говорит не столько о нем, сколько о маминой манере устраивать дела.

Мама, как я понимаю, очень любила свою подругу. А та много лет безутешно горевала, что единственный сын погиб, не оставив ей внуков. Хотя, казалось бы, чего проще! В те времена столичные красавицы сами вешались на шею мальчикам из Ордена Водяной Вороны, мечтая родить ребенка от любого из них. Это почему-то считалось большой удачей и выдающимся деянием, хотя никто не мог толком объяснить, в чем, собственно, заключается доблесть и какого рода выгоду можно получить от младенца, ничем не отличающегося от прочих детей. Однако Карвен Кута почему-то не воспользовался благоприятными обстоятельствами и не оставил своей матери ни единого внука. Что приводило старую знахарку в полное отчаяние, а при ее профессии это совершенно недопустимо – если слишком долго горевать, можно утратить целительский дар, и тогда жизнь окончательно лишится смысла.

Дело кончилось тем, что мама, движимая состраданием и отчасти азартом, разбирающим обычно всякого человека, вознамерившегося совершить нечто невозможное, сказала подруге: «Будет тебе внук». Перешла Мост Времени, и для нее снова наступил давным-давно прошедший год, когда Младший Магистр Карвен Кута был еще жив, здоров и исполнен великих планов. В такую возможность, я знаю, мало кто верит; большинство сведущих людей скажут вам, что прошлого, как и будущего, вообще не существует, следовательно, идти по Мосту Времени попросту некуда. Там можно только стоять и смотреть, как сменяют друг друга иллюзорные картины, одна другой слаще, все до единой – несбыточные. Звучит чрезвычайно убедительно. Но факт остается фактом: некоторым ученикам Магистра Мабы Калоха изредка удается пересекать Мост Времени, по крайней мере в том направлении, которое называется «прошлым», а потом благополучно возвращаться в свое «сегодня». И мама из их числа.

По маминым словам, соблазнить моего отца оказалось трудней, чем иную юную девицу, воспитанную строгими опекунами и полагающую Квартал Свиданий самым страшным местом в городе. Однако она всегда умела добиваться своего. А добившись, вернулась домой и тут же отправилась к подруге, чтобы сообщить ей добрую весть. Сказала: «Дело сделано», – и счастливее Ти Учиё не было человека в Соединенном Королевстве.

Мама предполагала, что отдаст ребенка бабке и все пойдет по-прежнему, но жизнь рассудила иначе. Незадолго до моего рождения старая знахарка погибла, возвращаясь от пациента, – случайно оказалась в эпицентре драки разбушевавшихся молодых Магистров не знаю уж каких Орденов. Так что маме пришлось еще на сорок с лишним лет отложить свои дела и заняться моим воспитанием.

Эту историю я узнал, когда стал достаточно взрослым, чтобы вступить в права на наследство. И, честно говоря, ужасно зазнался – часа на полтора. Выяснить, что еще до рождения совершил путешествие по Мосту Времени, – от такого у кого хочешь голова кругом пойдет. Потом я все-таки опомнился, сообразил, что моей заслуги тут нет, и снова стал нормальным человеком – чрезвычайно довольным, что бабкино наследство позволит жить, как мне нравится, и одновременно донельзя опечаленным невозможностью ее за это отблагодарить.

Вскоре после откровенного разговора о моем происхождении и прочих интересных вещах мама покинула меня, намереваясь повернуть вспять свое личное Колесо Времени и еще раз прожить молодость, почти целиком потраченную на учебу в Ордене и возню со мной. Я согласился с ее решением, хотя, конечно, было досадно расставаться именно сейчас, когда я наконец-то вырос и мы, как мне казалось, могли бы стать настоящими друзьями.

Напоследок мама попросила прощения за то, что никогда не учила меня магии. «Дело, – сказала она, – даже не в Кодексе Хрембера, который, помяни мое слово, и двух столетий в таком нелепом виде не продержится. Но, стань я твоей учительницей, мне еще очень долго пришлось бы неотлучно при тебе находиться. А это неправильно: дети и родители не должны всю жизнь путаться друг у друга под ногами, даже такие любящие, как мы с тобой».

Что скрывать, после такого вступления я, конечно, надеялся услышать, что теперь моим обучением займется кто-нибудь из маминых могущественных друзей, которые часто у нас гостили. А то и сам сэр Маба Калох, чем только Темные Магистры не шутят! Но вместо этого я получил невнятное обещание – дескать, если суждено, рано или поздно магия придет за мной сама, и уж тогда от нее просто невозможно будет отвертеться. А если нет, насилием над судьбой дело не поправишь.

«Все, что ты сейчас можешь, – жить в свое удовольствие, делать что нравится, а чего не нравится – ни в коем случае не делать, – сказала она. – И одновременно всегда быть наготове. Потому что случиться может вообще все что угодно – в любой момент. И представляешь, как обидно будет не заметить, что оно случилось?»

Это был прекрасный совет. И к выполнению первой его части я приступил немедленно, рассудив, что когда-нибудь сумею понять вторую. И, может быть, даже ею воспользоваться, чем только Темные Магистры не шутят.

Оставшись один, я тут же поехал в Нумбану и поступил в тамошний университет – как некоторые юноши бросаются в свой первый загул, с трепетом и полной самоотдачей. Я, конечно, больше хотел учиться в столичном Королевском Университете или в Высокой Школе, но опасался, что хаотического домашнего образования, полученного в основном из книг и маминых игр, при не слишком активном участии постоянно сменяющих друг друга учителей-студентов, окажется недостаточно, чтобы сдать вступительные экзамены в столице. Теперь-то я думаю, что, скорее всего, ошибался, но тут уж ничего не поделаешь. К тому же годы учебы в Нумбане были прекрасным временем, да и курс истории магии, которая стала моей первой специализацией, у нас вел сам профессор Тумба Бумбиар, высланный из Угуланда за слишком явные симпатии к некоторым мятежным Орденам, а это огромное везение, поверьте мне на слово.

Процесс обучения оказался даже более захватывающим, чем я представлял в самых пылких мечтах. Я, конечно, понимаю, какое впечатление может произвести подобное признание. То ли я безбожно вру, то ли просто придурок, каких еще не рождалось. Подросток, впервые в жизни оставшийся без присмотра, да еще и с кучей денег, бегом бежит учиться – такую ерунду даже в «Притчах, воспитующих юношество» времен эпохи Клакков постеснялись бы рассказывать. Однако для меня учеба оказалась удовольствием похлеще тех, что можно получить от выпивки, пилюль из лумукитанского мха, шиншийских курительных порошков, куанкурохских грибов и куманской любовной магии, вместе взятых. И не только потому, что учиться было интересно, хотя это тоже очень важно. Но самое главное – человеку с обостренным восприятием вроде меня необходимо постоянно чем-то себя занимать, на полную мощность включать ум, в любой момент готовый умолкнуть под тяжестью избыточных чувственных впечатлений. Строго говоря, я напряженно учился, чтобы как следует расслабиться и отдохнуть. К счастью, мама очень рано подсказала мне этот метод, в противном случае я, скорее всего, вырос бы полным идиотом, неспособным внятно поговорить даже с самим собой.

Как всякий человек, пристрастившийся к сладкому зелью, в учебе я был алчен, неутомим и постоянно хотел добавки. Поэтому, досрочно закончив Нумбанский Университет, вернулся в Ехо, поступил в Королевскую Высокую Школу, и все понеслось по новой. На сей раз я решил сосредоточиться на дисциплинах, так или иначе связанных с языком, рассудив, что даже если не стану выдающимся ученым, то, по крайней мере, наконец научусь связно выражать свои мысли – лучше поздно, чем никогда.

Сдав выпускные экзамены в Высокой Школе, я отказался от всех предложений, среди которых были довольно соблазнительные, вроде исследовательской должности на кафедре истории древней речи, и уехал в Кумон, намереваясь продолжить учебу в тамошней Высшей Светлой Школе. Чему я там на самом деле научился, так это приятно проводить время, не прибегая к своему излюбленному средству – учебникам. Наука чрезвычайно полезная, и я рад, что сумел ее усвоить, однако ее не хватало, чтобы занять меня целиком. Поэтому всего полдюжины лет спустя я вернулся в Ехо и поступил в Школу Врачевателей Угуланда. Вот где было по-настоящему трудно учиться – именно то, что мне требовалось после бесконечного праздника в Кумоне. Я не раз слышал, что человек без призвания вообще не способен осилить знахарскую науку. Это похоже на правду, но я все же худо-бедно справился, хотя блестящими мои успехи, конечно, не назовешь.

Чтобы вознаградить себя за усердие и уравновесить тяжелые впечатления радостными, на каникулах я много путешествовал и так вошел во вкус, что, получив диплом знахаря, немедленно записался в Высокую Корабельную Школу. И вот это было настоящее счастье. Достаточно сказать, что все годы учебы сопровождались запахом моря и корабельного дерева, а слаще этого сочетания, по-моему, вообще ничего не бывает. Так что я оказался довольно бестолковым студентом: совершенно не мог взять себя в руки и как следует сосредоточиться на учебе. Хотя нельзя сказать, что я так уж старался. Ближе к окончанию даже нарочно провалил пару экзаменов и прогулял береговую практику, лишь бы остаться на второй год и поучиться там подольше.

Тогда же я женился на одной из своих сокурсниц. Запах Хенны был похож на мамин – морская вода, гугландский травяной хлеб, горячий пунш на зимнем ветру – и поначалу я решил, они кузины или, скажем, племянница и тетка, просто давным-давно потерялись и не знали друг о друге, так иногда бывает. Но Хенна очень хорошо изучила историю своей семьи и быстро доказала, что мы с ней не родня, разве что далекие предки обоих были жителями побережий, впрочем разных. Сходство ее запаха с маминым свидетельствовало не о кровном родстве, а о близости характеров. Я быстро понял, что нашел самого лучшего друга, какой только может у меня быть, а еще несколько лет спустя мы с Хенной решили, что прекрасно уживемся под одной крышей, поэтому глупо продолжать ежедневно ходить друг к другу в гости и спорить, где сегодня будем ночевать.

Кто больше всех выиграл от нашего брака, так это отец Хенны, сэр Глёгги Айчита. Он погиб в конце Смутных Времен и был вынужден сделаться призраком, чтобы присматривать за юной дочерью и своим бизнесом – старейшей антикварной лавкой Ехо, которая существовала чуть ли не со дня основания города и была не просто доходным семейным делом, но историческим памятником, официально признанным достоянием Соединенного Королевства. В конце концов среди первых покупателей числился сам Халла Махун Мохнатый, пожелавший обставить свою королевскую спальню мебелью дочерей Ульвиара Безликого, а это уже не шутки.

Мать Хенны, как все женщины Ордена Потаенной Травы, не испытывала интереса ни к детям, ни к имуществу, поэтому полагаться на нее было бы полным безумием. Сэр Глёгги прекрасно это понимал и принял меры, чтобы смерть не помешала ему заниматься семейными делами. Кстати, он стал единственным призраком, получившим официальное королевское разрешение находиться в столице, вопреки соответствующей статье Кодекса Хрембера. Документ, лично подписанный Его Величеством Гуригом Седьмым, до сих пор занимает почетное место на стене над прилавком, поэтому в лавке у Хенны вечно толкутся студенты-юристы, рассматривают историческую диковину, спорят, можно ли считать случай Глёгги Айчиты прецедентным или же он был обусловлен уникальным стечением обстоятельств и не имеет шансов когда-либо повториться. Ужасно забавно наблюдать, как ежегодно меняются лица дискутирующих, а диалоги звучат все те же, как по писаному, чуть ли не слово в слово.

По словам Хенны, с годами покойный сэр Глёгги стал тяготиться своим положением и страстно мечтать о долгом путешествии за край Вселенной, хотя виду, конечно, не подавал, и жалоб от него никто не слышал. Когда Хенна выросла и решила пойти в моряки, бедняга окончательно приуныл – понял, что лавку придется сторожить еще долгие годы, возможно, вообще всегда, до скончания времен.

И тут вдруг, как по волшебству, появляюсь я, строптивая наследница прячет новенький капитанский диплом в шкатулку и любезно соглашается продолжить семейное дело, если уж все равно решила остаться на берегу. Нам с Хенной не хотелось надолго расставаться, а найти два места помощника капитана на одном корабле, да еще для новичков, которых и так-то берут неохотно, – дело совершенно немыслимое.

Счастью внезапно освобожденного от обязательств призрака не было предела. Его свадебным подарком мне стало официально зарегистрированное название безымянной прежде лавки: «Мелочи от Кута». Я, признаться, вовсе не жаждал увековечить свое имя при помощи уличной вывески, но отказываться было неловко, да и, в любом случае, поздно: неутомимый сэр Глёгги уже все обстряпал, хотя переименовать лавку, имеющую статус государственной исторической реликвии, вовсе не так просто, как кажется. Во всех государственных учреждениях у него обнаруживались приятели юности, а дар убеждения не действовал разве только на родную дочь, но это как раз понятно – Хенна просто успела привыкнуть.

Потом мы жили долго и счастливо, как самые настоящие герои волшебной сказки. С той только разницей, что для сказочных персонажей это обычно финал истории, а наша с Хенной жизнь только начиналась. Она, собственно, и сейчас только начинается. Думаю, сто лет спустя я скажу о нас то же самое.

Дела в Хенниной лавке процветали; самое удивительное, что она всерьез увлеклась антикварным делом. И, похоже, с каждым годом ее затягивает все сильнее. Говорит, прежде полагала, будто торговля подержанным барахлом – просто довольно дурацкий способ зарабатывать до нелепости большие деньги, а стоило копнуть чуть поглубже, и вдруг выяснилось, что в некоторых старых вещах магии больше, чем в древних легендах, – особенно для того, кто с детства обучен кое-каким фокусам, позволяющим смотреть на вещи не только глазами. И не просто смотреть.

Когда у нас родился сын, а два года спустя дочка, мне пришлось взять на себя большую часть Хенниных дел, и это был чрезвычайно интересный опыт, хотя учеба все равно нравилась мне гораздо больше, чем торговля. Впрочем, частные уроки, которые я время от времени брал у скульпторов, кулинаров, актеров и оружейников, помогли мне не затосковать. Потом дети немного подросли, Хенна наняла для них несколько покладистых нянек и вернулась в лавку, а я наконец осуществил свою заветную детскую мечту – поступил в Королевский Университет. Забавно, что именно с него я когда-то хотел начать свое образование, да все как-то не решался. Словно предчувствовал, что вылечу из университета, как распоследний болван. И ведь действительно вылетел, не закончив курс. Правда все-таки не по причине неуспеваемости, чего ужасно боялся в юности, а потому что в водах Хурона поселилось неведомое чудовище, насылающее на всех подряд тяжкие сны о зеленой воде, и присутствующий здесь сэр Макс сперва спас меня от этой напасти, а потом позвал работать в Тайный Сыск.

С его точки зрения, это было вполне обычное дело – встретил хорошего нюхача, да еще и с легким характером в тот самый момент, когда Малое Тайное Сыскное войско осталось без Мастера Преследования, внезапно укатившей в Арварох, – почему бы не воспользоваться случаем? Остальные Тайные сыщики тоже быстро сообразили, насколько мой нос облегчит их жизнь. И вакансия нашлась – какие проблемы? Но для меня приглашение на службу стало настоящим чудом, необъяснимым и совершенно невозможным. Как если бы, скажем, мост Гребень Ехо, по которому я хожу чуть ли не ежедневно, вдруг превратился в самый настоящий Мост Времени из маминых рассказов. И я восхожу на него, весь такой бесстрашный и вдохновенный, а на другом конце стоят легендарные маги древности, машут мне руками и разноцветными флажками, и сам король Мёнин держит плакат: «Добро пожаловать, сэр Нумминорих». Уж насколько я мечтатель, а подобные сцены уже годам к двадцати перестал воображать, осознав, как это глупо.

Самая страшная опасность в моей жизни подстерегала меня в первый день службы. Когда я пришел в Дом у Моста, сэра Макса, к которому я уже более-менее привык, там не было. Зато были все остальные, каждый – живой миф, и я так смутился, что еще немного, и, пожалуй, повторил бы трагическую историю легендарного Застенчивого Магистра Гримлиха Ухурлеиса, который, как рассказывают, был приглашен на свадьбу своего друга, где ему предстояло веселиться в обществе нескольких дюжин незнакомых людей, и сперва худо-бедно держался, но когда начались танцы, бесследно исчез от смущения и с тех пор так нигде и не объявился.

Но у меня, хвала Магистрам, гораздо меньше могущества, чем у древних колдунов. Думаю, только поэтому я и уцелел. А потом понемногу привык, и тогда для меня началась жизнь настолько прекрасная и удивительная, что никакими словами не расскажешь. Она, собственно, до сих пор продолжается. И есть у меня предчувствие, что не закончится никогда, даже если я сделаю глупость и умру на самом интересном месте. Призраков иногда держат на государственной службе, я узнавал. Например, в Вольном городе Гажине вообще весь местный Тайный Сыск – призраки. Выяснив это, я окончательно успокоился на свой счет.

За все время работы в Тайном Сыске у меня было только несколько по-настоящему плохих дней – когда я терял нюх. Пока не стал Тайным сыщиком, даже не подозревал, какую кучу всяких дрянных зелий придумали специально для того, чтобы притупить обоняние. При том, что нас, нюхачей, очень мало, лично я за всю жизнь и дюжины не встретил, – чего, спрашивается, было стараться? Может быть, в старые времена нюхачи рождались гораздо чаще, чем теперь? Или в ту пору вообще у всех людей было нормальное, то есть острое обоняние? Эта версия, пожалуй, объяснила бы существование несметного числа разнообразных порошков, капель и благовоний, отбивающих нюх.

Мне пришлось на собственном опыте перепробовать полдюжины и убедиться в их эффективности. Всякий раз я, во-первых, чувствовал себя как внезапно ослепший человек, даже в своем доме с трудом ориентировался. А во-вторых, отчетливо понимал, что меня выпрут из Тайного Сыска. Какой от меня теперь прок? Однако отправлять меня в отставку никто не спешил, а обоняние всякий раз благополучно возвращалось, так что понемногу этот страх утратил надо мной власть. Хотя, чего греха таить, до сих пор изредка бывают рецидивы, но просто потому, что от дурной привычки быстро не избавишься.

На фоне этих регулярных потрясений все прочие служебные неприятности и даже настоящие драмы казались мне чем-то вроде острой ташерской приправы, призванной не испортить, а лишь подчеркнуть основной вкус блюда. Я хочу сказать, больше ничего не задевало и не огорчало меня всерьез. Даже когда внезапно исчез наш начальник, сэр Джуффин Халли, все мои старшие коллеги пришли в неописуемый ужас, а я и подыграть им толком не мог. Потому что твердо знал, что с людьми вроде нашего шефа никогда не случается ничего по-настоящему страшного, а значит, и беспокоиться не о чем. К тому же понимал, что исчезновение сэра Джуффина вряд ли может стать причиной моей отставки, и эгоистично радовался, что счастливая жизнь продолжается – с некоторыми изменениями и поправками, но когда это меня смущало.

По большому счету, я был совершенно прав, сохраняя оптимизм. Потому что в один прекрасный день мы пришли на службу и увидели, что дверь кабинета сэра Джуффина Халли приоткрыта, а сам он сидит за столом практически в обнимку с истосковавшимся буривухом Курушем. Исчез на год и вот снова появился – лично мне это показалось естественным ходом вещей. И всем остальным, наверное, тоже. Мелифаро, помню, проворчал: «И ведь не расскажет, где шлялся. Причем не потому, что великая тайна, а просто из вредности, чтобы меня разорвало от любопытства». «И не только тебя», – добавил сэр Кофа, выразив таким образом общее отношение к событию.

Однако шеф все-таки рассказал.

Примерно через четверть часа сэр Джуффин Халли вышел в Зал Общей Работы, и я, помню, был потрясен исходившим от него запахом – смесью несовместимых ароматов хищного зверя и старого меда. Только это был какой-то неведомый хищник, да и мед явно неизвестного мне сорта; секундой позже я сообразил, что так, наверное, пахнут звери и сласти какого-то иного Мира. Это было логично – не в Кумоне же шеф целый год отсиживался, чтобы нас разыграть.

Выражение его лица я заметил позже, и оно было такое же необычное, как запах, – ликующее и одновременно мрачное. Так мог бы выглядеть человек, который только что победил сто тысяч врагов одновременно и за это приговорен к смертной казни. Это окончательно меня запутало.

Сэр Джуффин забрался с ногами на подоконник, чего прежде за ним не водилось, внимательно нас оглядел, а потом негромко, будничным тоном, каким обычно говорят о скучных, но неизбежных вещах вроде годового отчета, сообщил, что вернулся из Тихого Города и это теоретически невозможное событие случилось исключительно благодаря сэру Максу, который, в свою очередь, был вынужден задержаться в означенном зачарованном месте на, скажем так, неопределенный срок. Добавил, что, будь его воля, он бы оставил все как есть, но его никто не спрашивал.

Мы молчали, как громом пораженные. Лично я слышал о Тихом Городе только от мамы и до сих пор считал его одной из страшных сказок, которыми в старые времена пугали малолетних орденских послушников, а теперь уже стали забывать за ненадобностью. Думал: «Значит, неведомый зверь и диковинный мед – это запахи Тихого Города? Какое странное место. Надеюсь, Максу там хотя бы интересно».

Остальные, похоже, были информированы лучше. Во всяком случае, спрашивать, что это за Тихий Город такой, никто не стал, но сэр Кофа, сердито нахмурившись, отвернулся к окну, а стена, на которую уставился сэр Шурф Лонли-Локли, пошла трещинами. Впрочем, он сам же ее и починил – позже, вечером. Глядя на них, я подумал, что дело, вероятно, плохо, но поверить в это все равно не мог. И не смог, как ни старался. Напротив, знал совершенно точно, что все будет прекрасно – и у Макса, и у всех нас. Просто не очень скоро. Точно не в этом году и вряд ли в следующем, но будет – даже лучше, чем прежде. Понятия не имею, с чего я взял, но мне нравилось думать, что это – предчувствие.

После этого, самого короткого на моей памяти, совещания над Тайным Сыском, можно сказать, повисла черная туча. Точнее, не «над», эта грешная туча была среди нас, словно ее приняли на службу и велели круглосуточно дежурить без выходных. Строго говоря, все осталось примерно как раньше – за исключением общего настроения, которое всегда казалось мне главной наградой за службу. Если бы мне вдруг перестали выдавать огромное даже по столичным меркам жалованье, я бы внимания на это не обратил – разве что любопытно стало бы, какая беда стряслась с казной Соединенного Королевства. Но энтузиазма не убавилось бы, потому что где еще, скажите на милость, вы найдете организацию, за работу в которой платят счастьем? Теперь стало немного не так, но я был не в претензии и уходить, конечно, не помышлял. Столько невероятных подарков получил авансом, лишь бы хватило времени и сил хоть как-то за них отблагодарить.

Прежде я мчался на службу, сгорая от нетерпения, как дети выходят на улицу – что за игра сегодня намечается и, самое главное, позовут ли меня? А теперь – как на знахарскую практику во время обучения в Школе Врачевателей Угуланда. То есть собирался с духом, говорил себе «надо» – и ехал. И делал, что мог, старался приносить посильную пользу и не причинять вреда: никого не трогать, не дергать, не раздражать своей беззаботностью. Не твердить же с утра до вечера, что все будет хорошо. Подобные слова в чужих устах только бесят, по крайней мере, мне неоднократно это говорили, когда я был слишком юн и неопытен, чтобы обуздывать свои благие намерения или хотя бы облекать оптимистические прогнозы в более приемлемые для окружающих формулировки.

Жизнь тем временем шла своим чередом. То и дело случались какие-то мелкие происшествия, так что без работы я не сидел, напротив, мой нюх был востребован как никогда, и хвала Магистрам. И когда незадолго до конца года сэр Джуффин Халли вдруг вызвал меня в свой кабинет, я не стал терзаться опасениями, что меня выпрут из Тайного Сыска как главного бездельника. Хотя, как уже говорил, в первые годы ужасно этого боялся – при том что в глубине души твердо знал: такого не случится.

Странно, кстати, что подобное знание далеко не всегда отменяет страх. И ведь не я один так по-дурацки устроен.

Но в тот раз я зашел в кабинет шефа, терзаемый не страхом, а несбыточными надеждами. В голове крутилось несколько дюжин предположений, одно другого слаще. Скажу только, что одной из самых реалистических выглядела надежда на командировку в Уандук по личной просьбе Куманского халифа Цуан Афии, которому позарез потребовался хороший нюхач; можете вообразить, каковы были остальные версии.

Но я все равно не угадал.

Когда я вошел, сэр Джуффин Халли как раз набивал трубку. Обычно это означает пытку затянувшейся паузой, в ходе которой очередная жертва успевает как минимум трижды умереть от любопытства и благополучно возродиться для новых мук, но в тот раз мне повезло. Как только я закрыл за собой дверь, шеф сказал:

– Что ты побывал на Темной Стороне – это, конечно, просто замечательно. Что я тебя в свое время проглядел – довольно досадно, но закономерно. В конце концов, ты не мой ученик. Но скажи мне, ради всех Темных Магистров, кто тебя туда провел? Из наших вроде некому. Другие варианты мне в голову не приходят. Я знаю, что Сотофа дружила с твоей мамой, но поскольку ты не девчонка, она тоже вне подозрений. Не дай мне погибнуть от любопытства. Если ты не связан клятвой молчания, разумеется, – церемонно добавил он.

Боюсь, я глядел на внезапно сбрендившее начальство, распахнув рот. Знаю за собой такую дурацкую привычку. Наконец до меня начало доходить.

– Темная Сторона – это та часть города, где все шиворот-навыворот? Ну, земля прозрачная, ветер разноцветный и течет, как вода. Окна в домах темные, зато камни светятся изнутри. И небо как крышка от шкатулки – кажется, что твердое и может открыться в любой момент. Вы об этом говорите? Меня никто туда не водил, я сам забрел.

Сэр Джуффин Халли рот, конечно, не распахнул. Но и так было заметно, что он очень удивился. Глядел на меня, как Хенна порой таращится на какой-нибудь амулет эпохи Халлы Махуна. Вроде понятно, что вот он, и выглядит как положено, и экспертиза ясно показала, что настоящий, не подделка, не морок, не наваждение, а все равно не может быть, чтобы такая редкость – и вдруг оказалась в моих руках.

– Да, – наконец сказал сэр Джуффин. – Мы говорим об одном и том же месте. Но скажи на милость, почему ты решил, будто это какая-то часть города?

– Ну, потому что за пределы Ехо я совершенно точно не выезжал, – объяснил я. – Это же в самом центре, между Старым и Новым Городом. Да вы и сами знаете, если говорите, что… Или нет?

– Так, стоп, – решительно сказал шеф. – Прекращаем это безобразие, пока мы оба не рехнулись. Давай так: сперва ты просто расскажешь мне, как забрел в этот… эээ… удивительный квартал. А потом я объясню тебе, что случилось. Пока скажу только, что это хорошее событие, можешь не волноваться.

– Конечно, хорошее, – подтвердил я. – Мне там очень понравилось. Вы не представляете…

– Да нет, как раз представляю, – улыбнулся он. – Но давай, как договорились, с самого начала и по порядку.

– Вчера после обеда я наконец отыскал мастерскую, где делают глотающие кошельки, – начал я.

Чувствовал себя при этом полным идиотом. Шеф и без того знал, чем я занимался вчера, поскольку это было его задание. Глотающие кошельки – довольно остроумное изобретение и совсем новое, прежде ничего подобного, говорят, не было, даже в Эпоху Орденов, когда сорок девятая ступень Черной магии, требующаяся для изготовления этих вещиц, была доступна не отдельным выдающимся мастерам, а даже орденским послушникам, если не всем, то многим. Впрочем, возможно, им просто больше нравилось отбирать чужое добро силой, чем жульничать по мелочам?

Штука в том, что деньги и прочие ценности, положенные в глотающий кошелек, исчезают, а потом благополучно объявляются в специальном тайнике, местонахождение которого известно только создателю хитроумной вещицы. Если учесть, что большинство столичных жителей предпочитают расплачиваться с кредиторами в конце года, который как раз неумолимо приближался, время для появления глотающих кошельков было выбрано очень удачно. Ограбленные горожане побежали в полицию; к счастью, там быстро сообразили, что дела надо передавать нам, а мне удалось, перенюхав добрых три дюжины кошельков, выделить некий общий для всех запах – не самого мастера, но его мастерской. И понеслось. В смысле я понесся. Несколько дней мотался по городу, разыскивая хоть намек на этот аромат, и вчера наконец нашел, ко всеобщему удовольствию.

– Отыскал, – подтвердил сэр Джуффин. – И я на радостях отпустил тебя отдыхать. Что было дальше?

– Вы меня отпустили, и я пошел домой. Пешком, потому что мой амобилер остался возле Управления. Я подумал – чем ждать, пока служебный за мной приедет, лучше прогуляюсь. Новый Город не так уж далеко, погода прекрасная…

– Ничего себе прекрасная. Холод же собачий. Самая лютая зима на моей памяти. Как будто сэр Макс с собой полсолнца уволок на сувениры.

– Ну так идти гораздо теплее, чем стоять, – объяснил я. – Еще и поэтому. К тому же в центральной части города я гуляю не очень часто, и там осталось еще много неразведанных улиц, а ходить домой новой дорогой я люблю больше всего на свете.

– Вот это я могу понять, – неожиданно согласился шеф.

– Сперва я немного заплутал, сделал крюк и вышел к бывшей резиденции Ордена Потаенной Травы, а это дальше от Нового Города, чем место моего старта. Посмеялся над собой и пошел – теперь уже в нужном направлении. Прошел буквально пару кварталов и вдруг почуял запах Макса.

– Чего? – изумленно переспросил сэр Джуффин. – Чей запах ты почуял?

– Сэра Макса. Ну, то есть мне так показалось. Вернее, не показалось, такое ни с чем не перепутаешь. Просто это, наверное, все-таки не его личный запах, а… Не знаю. Еще чего-нибудь. Прежде-то я был уверен.

– Я уже вообще ничего не понимаю. Но это не твоя вина. Ладно, продолжай.

– Я, конечно, тут же забыл обо всем на свете и пошел по этому следу. Подумал – а вдруг он уже вернулся? И, например, решил немного пожить просто так, никому не показываясь. Или, наоборот, потерял много сил и теперь валяется в чьем-то чужом саду. Все может быть, это же сэр Макс. От него чего угодно можно ожидать.

– По последнему пункту совершенно с тобой согласен. Хотя уверен, что в Ехо его сейчас нет. И по-прежнему не понимаю, о каком запахе речь. Ладно, разберемся. Что дальше?

– Запах становился все сильнее. Меня разобрал азарт, что само по себе удивительно, я все-таки не Мастер Преследования, обычно мне все равно, идти по следу или нет. Тем не менее в какой-то момент я обнаружил, что уже не иду, а бегу, не разбирая дороги. Но когда запах стал так силен, будто несколько сотен сэров Максов решили сыграть со мной в кучу-малу и одновременно навалились со всех сторон, я понял, что это невозможно. Я хочу сказать, не может один человек пахнуть, заглушая все прочие запахи, включая мой собственный, – даже если совсем рядом стоит. А поблизости по-прежнему никого не было. Тогда я притормозил и огляделся. И окончательно перестал понимать, куда я попал. Ни на что не похоже! Ладно бы просто незнакомый квартал. Но там вообще все как-то иначе устроено, я уже говорил – ветер цветной, камни светятся. И нет никого – ни людей, ни даже птиц. Но это как раз неважно, потому что и так все живое: не только, скажем, деревья и дома, а и земля, и воздушные потоки, и даже твердое, как крышка шкатулки, небо. Ничего не говорят, но дышат доброжелательно, смотрят с любопытством – ясно, что с ними легко поладить. И такая радость от всего этого, а может, вовсе без причин, просто она там всегда есть, как воздух… Жалко, что я был усталый, набегался за последние дни так, что даже толком осознать происходящее сил не было. Вдруг почувствовал – еще немного, и просто под ближайшим кустом засну, а спать на улице все-таки глупо. Решил, что вернусь, когда отдохну. Лучше бы, конечно, с самого утра, на целый день, чтобы никуда не спешить. И пошел домой.