Читать книгу Отсроченный платеж - Макс Гаврилов - Страница 3

Рощин сидел, откинувшись на спинку кресла в своем кабинете. В огромном панорамном окне медленно просыпался город, зажигались электрические лампочки в бизнес-центре через дорогу, понемногу оживали дороги и светофоры, улицы наполнялись машинами и людьми. Он отчего то любил это время и часто приезжал в офис очень рано, чтобы посмотреть на сбрасывающий с себя остатки дремоты город. Так он объяснял себе эту привычку, хотя конечно понимал, что делал это еще и из-за того, что чувствовал себя одиноко в огромной квартире. Да, он безусловно был одинок. В свои тридцать восемь не имелось у Рощина в этом городе ни жены, ни детей, ни уютной дачи с запахом яблочного пирога, ни даже сколько нибудь привязанных к нему друзей. Да, были партнеры, бизнес-проекты по всему миру, двухуровневая квартира в стиле «лофт» в центре города, пугающая его редких гостей какой то стирильной чистотой, все атрибуты роскошной жизни в виде машин, часов, брендовых шмоток и прочей мишуры, такой желанной для многих, и так с недавнего времени тяготившей Рощина.

Он родился в небольшом сибирском городке. Мать преподавала английский язык в местном филиале одного из столичных ВУЗов, и разумеется к своим четырнадцати он свободно на нем говорил, читал английских и американских авторов в оригинале и даже писал статьи с фонетическим разбором сонетов Шекспира в школьной газете. Отца Рощин никогда не знал, мать ничего о нем не рассказывала, да он и не спрашивал. Жизнь пролетала за учебниками, секцией плавания и кружком программирования. Рощин окончил школу с золотой медалью и без труда поступил на архитектурный факультет. Вокруг заканчивались девяностые, и перед ним маячили пять лет учебы в институте и последующее распределение в какой нибудь ОКС, СМУ или нечто подобное. Но все изменилось в один день. Рощин помнил, как пришел из института и мать как то торопливо, пряча глаза стала собирать на стол.

– Мам, что с тобой?

– А что со мной? – деланно удивилась она, и Рощин сразу понял по ее лицу, что произошло нечто важное.

– Мам?

Она повернулась, и он увидел ее красное, заплаканное лицо. Рощин подошел и обнял ее, прижав к груди. Мама была на целую голову ниже его и он до сих пор помнил, как быстро промокла рубашка на его плече. Она плакала, по-детски всхлипывая и не отрывалась от него, плечи тряслись и Рощин гладил ее по седеющей голове…

– Мам, рассказывай. Что случилось? На, выпей воды – он налил ей полную кружку.

Она долго вытирала глаза платочком, раскачивалась и смотрела куда-то в пустоту. С минуту она пребывала в каком то странном, совершенно отрешенном состоянии, потом вдруг сказала негромко:

– Твой отец умер.

Дальше Рощин узнал, что его отец, Роговицкий Константин Витальевич, неделю назад скончался от рака легких в городе Санкт Петербурге в возрасте сорока пяти лет. В тот вечер мама рассказала ему все. Как в январе 1981 года отец приезжал в их городок с иностранной делегацией по обмену сельскохозяйственным опытом. Как ее прикрепили переводчицей к этой делегации, как ей понравился Костя, такой образованный, молодой, интересный и так не похожий на тех мужчин, которых она знала раньше. Всего неделю. Именно столько длилось мамино счастье, и именно столько было времени у Любви, чтобы вспыхнуть и зажечься в груди молодой еще тогда девушки и не угасать в сорокатрехлетней женщине, которая рассказывала ему теперь о ней. То, что мама до сих пор любила отца, в этом Рощин не сомневался, ни тогда, ни сейчас. Мама старалась рассказывать о нем буднично, но он видел тот самый огонек на самом дне ее глаз… Тот огонек, который дано нести через жизнь не всем, но если он затеплился, то человек как бы светится, отогревается изнутри и жизнь его наполняется многими смыслами.

Через неделю отец уехал. Он уехал не просто из их городка, он уехал из ее жизни. А еще через девять месяцев родился он, Павел Константинович Рощин. Мама дала ему свою фамилию. А еще цвет глаз, длинные ресницы и характер. От отца же теперь, после его смерти, осталась большая квартира в Питере, о чем им в письме и сообщал нотариус. Копия завещания прилагалась к письму в конверте.

Рощин встал, засунул руки в карманы брюк и погруженный в воспоминания, медленно пошел вдоль длинного стола. Кабинет был обставлен с присущим хозяину аскетизмом. Здесь не было ни роскошного глобуса-бара, ни хьюмидора с дорогущими кубинскими сигарами, ни предметов живописи в безвкусных, отливающих золотом рамах как у Знаменского, ни кожаной мебели, ни коллекции холодного оружия, ни комнатного фонтана, купленного в Португалии за какие то немыслимые деньги, как у Шатова. Рощин сам спроектировал мебель для своего кабинета, сам занимался его дизайном. Все конструкции здесь были подчинены функциональности и практицизму, помещение просто кричало о характере его владельца. Светлый ламинат на полу, монохромная, черно-белая поверхность фасадов и столешницы, хромовые каркасы стульев, стеклянные полки на стенах, густо заставленные техническими справочниками на английском языке. Поверх полок висела большая черная рамка, внутри которой на белом фоне была выведена надпись на иврите:

וזה יעבור

На вопрос, что она означает, Рощин отшучивался, что сам не знает, ему просто понравилась ее визуализация.

Стена, располагавшаяся напротив двери, была огромным витражным окном, у которого стоял письменный стол Рощина и единственный пожалуй предмет роскоши – изготовленное на заказ, глубокое анатомическое кресло. Он очень много времени проводил за компьютером, и роскошь эта была вынужденной. К письменному столу примыкал огромных размеров стол для совещаний. Здесь проектно-архитектурным бюро, которым он руководил, проводились планерки, с легкой руки Рощина больше похожие на диспуты. За время руководства бюро, Павлу удалось собрать отличную команду не просто профессионалов, а по-настоящему творческих, мыслящих людей. Обычно тут обсуждали проекты, спорили, приводили аргументы и доводы. Рощин редко вмешивался, предпочитая как бы наблюдать со стороны, оценивая, взвешивая, иногда вставляя комментарии. Последнее слово всегда было за ним, и нередко Рощин, выслушав концепции всех присутствующих, отдавал разработку сразу нескольким сотрудникам, чтобы потом выбрать один, самый удачный вариант. Обычно этот стол был завален рабочими чертежами, расчетами, сметами, результатами экспертиз, отчетами изыскателей. Но не сегодня. Сегодня на углу стола лежали аккуратно подшитые в папки документы – результаты работы бюро и юридического отдела за несколько месяцев. Электронная презентация застройки квартала была тут же, записанная на флэш-карту. На ней за почти 8 минут несколько гектаров земли в пригороде Рима превращались в клубный поселок сегмента лакшери, со своими коммуникациями, прудом, парком, двумя школами, торговым центром, четырьмя спортивными площадками, двумя теннисными кортами, детским садом и спа-центром. Бюро Рощина спроектировало двадцать четыре варианта домов, выполненных в одном архитектурном стиле. Презентация показывала, как на глазах рылись котлованы, росли стены и ложилась мозаика в бассейны, как появлялись дороги и тротуары, вырастала трава на газонах и деревья в парках. Глядя на экран этой ночью, Павел испытывал удовлетворение своей работой и гордость за бюро. Все было готово. Осталось провести переговоры с инвестором и подписать договор. Этот проект станет вишенкой на послужном списке Рощина и откроет новые границы и перспективы. Рощин остановился напротив рамки с надписью на иврите.

– Скоро, уже скоро.

В кармане завибрировал телефон. Павел, не глядя на экран, смахнул пальцем зеленый значок:

– Да

– Павел Константинович, это охрана. Вы просили предупредить…

– Они приехали? – оборвал он охранника

– Да, поднимаются в лифте.

– Хорошо.

Рощин прошел к столу, разложил папки с проектами и документацией по порядку и включил висящий под потолком проектор. Затем прошел к окну, задернул плотную штору и аккуратно разложил укатанный в рулон экран. Уже защелкивая фиксаторы, он услышал за дверью шаги, через секунду дверь открылась и Шатов со Знаменским появились на пороге.

– Привет, Паш! – на Знаменском был короткий норковый не то пиджак, не то пальто. Знаменский напоминал Рощину Портоса, такой же добродушный, большой, любящий все дорогое и блестящее фанфарон. Все в нем, начиная от одежды и обстановки его дома, заканчивая машиной, часами, украшениями и счетами в ресторане, было дорого, статусно и на взгляд Павла безвкусно. В Знаменском было с пару десятков лишних килограммов, но что было удивительно, он был достаточно спортивен. Рощин несколько раз смотрел, как они с Шатовым гоняли шайбу в компании таких же как они коммерсантов, и для него было удивительным, как Знаменский легко катался на коньках. Шатов же был в прекрасной физической форме и потому Рощина совсем не удивил.

– Привет! – Рощин пожал протянутую ему руку, рукопожатие было крепким и каким то надежным… Вообще, у Рощина была своя градация рукопожатий. Она основывалась на эмпирическом опыте и Павел ей очень гордился. По тому, как мужчина жмет тебе руку, можно было сказать об этом самом мужчине очень многое. Рукопожатие с размаху, крепкое – рубаха-парень, живет эмоциями, компанейский, слабое интеллектуальное начало. Рукопожатие крепкое, с попыткой либо потянуть вниз, либо как бы толкая, – привычка доминировать, решительный, любит действовать. Рукопожатие крепкое, с сильным сдавливанием – культ физической силы, яркое мужское начало. Рукопожатие вялое, как бы нехотя – демонстрирование интеллектуального превосходства, нарциссизм. Конечно же имелись и смешанные виды и еще с десяток других, но для Рощина рукопожатие всегда составляло о человеке первое впечатление, а как говорят англичане: «Первое впечатление нельзя произвести дважды».

Между тем, Шатов тоже протянул Рощину руку. Павел протянул свою. С самой первой встречи, как будто какая-то невидимая черная кошка пробежала между этими людьми. Прошло уже несколько лет, а отношения между ними сохранялись на отметке ниже нуля, как любил говорить Знаменский. Он уже не раз пытался сделать их если не друзьями, то хотя бы приятелями. Конечно же, будучи русским человеком, Стас и попытки предпринимал совершенно русские – заказывал столик в ресторане, придумывал какой-нибудь повод и они ехали все вместе, конечно же выпивали, потом находилась какая-нибудь тема для разговора, а дальше сходились вместе лед и пламень и они спорили. Спорили до возведенного в абсолют нетерпения, приводя все мыслимые аргументы, разбивая доводы друг друга и подлавливая оппонента на нестыковках, Шатов раздражался, Рощин редко терял самообладание, а Знаменский, давно потеряв нить разговора, тихо напивался до совершенно безобразного состояния. После третьей или четвертой попытки (Знаменский точно и не помнил), «федеральная программа по примирению враждующих сторон» была свернута. Надо признать, что характер взаимоотношений Шатова и Рощина никогда не влиял на работу, по какой то внутренней самоорганизованности они оба сумели провести границу между личными и служебными коммуникациями.

– Ну давай, хвастайся, чего там у тебя? – Знаменский расположился у длинного стола, Шатов сидел напротив, закинув ногу на ногу.

– Слушаюсь, господин генеральный директор!

Павел щелкнул кнопкой на пульте управления, на экране проектора появился логотип компании и началась презентация.

Рощин смотрел ее уже в сотый раз, но сегодня, после десятка его редактур, она казалась ему идеальной. Он наблюдал за Знаменским и Шатовым и ему казалось, что они удовлетворены происходящим на экране. Лицо Марка было серьезным и непроницаемым, но за эти годы Рощин достаточно его изучил. Он был доволен, но дожидаться от него слов похвалы или прямого признания качества проделанной работы не приходилось. Знаменский же напротив, удовлетворенно кивал головой в такт говорящему по-английски голосу, широко улыбался, хотя Рощин знал на сто процентов, что Стас ни черта не понимает. Изучение иностранных языков не давалось Знаменскому просто никак. Он относился к типу людей, которые привыкли жить в своей раковине, тяжело прощались со старыми вещами, и, говоря современным языком, «тяжело выходили из зоны комфорта». Люди этого типа страшно страдают от всевозможных изменений условий, малейшего отклонения от испытанных течений и тяжело расстаются с привычками. Однажды обрисовав круг своих интересов, привязанностей и пристрастий, Знаменский практически не выходил за его пределы, и новые термины, технологии, сетевые и программные возможности отскакивали от него, как капли дождя от куска оцинкованного профнастила. Английский язык тоже оказался вне этого незримого для остальных круга его персонального комфорта. Рощин с усмешкой вспоминал, как ему приходилось переводить Знаменскому совершенно смешные, известные каждому школьнику слова, когда они въезжали в гостиницу в Лондоне или проходили таможенный досмотр в аэропорту Хитроу.

Зато в отличие от Знаменского, Шатов говорил на английском почти так же свободно, как и сам Рощин. Вообще, было непонятно, как два таких разных человека, как Стас и Марк могли быть не просто партнерами, но еще и друзьями. Хотя, с другой стороны, как гласил один из важнейших законов физики, «разноименные заряды притягиваются». Этот же закон дополнял – «одноименные заряды отталкиваются», и это частично объясняло тот факт, что дружбы между Рощиным и Шатовым как то не получалось.

– Отлично вышло! Молодец Паша! – наконец встал из-за стола Знаменский. Он просто сиял, как начищенный самовар.

Шатов кивнул на стопку сложенных папок:

– Контракты?

– Да, юристы подготовили контракты, спецификацию, отчеты изыскателей. Там же смета, расчет авансовых платежей, копии учредительных документов и лицензий. Как я понимаю, летим все?

– Разумеется, – Знаменский присел на край стола – Вылет в понедельник, в шесть сорок, завтра воскресенье, поэтому отоспимся и… надо ставить точку.

– Стас, мы еще не обсудили один момент. Что с оплатой? Стоимость проекта более двухсот миллионов евро, как будем проводить? – Шатов вопросительно смотрел на Знаменского.

– Деньги пойдут в четыре платежа, поэтапно. Предварительно оговорено. Авансовый платеж в течение двух недель после подписания контракта, остальные три транша по мере выполнения работ. Суммы как раз и нужно обговаривать при заключении.

– Да это понятно, куда будем принимать? Мы разговаривали насчет оффшора, все в силе?

Знаменский улыбнулся. Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный напополам лист и положил на стол:

– Мы, Знаменские, слов на ветер не бросаем! – все так же широко улыбаясь, он продолжил – Компания Leader Building Ltd. Зарегистрирована на Виргинских островах неделю назад. Бенефициары – господа Знаменский, Шатов и Рощин. Поздравляю вас и хотел бы сбрызнуть это событие! Паша, есть чего в загашнике?

Рощин взял листок, оставленный Знаменским. Это была выписка из реестра, он быстро пробежал ее глазами, наконец удовлетворенно кивнул:

– Все так. А пить с утра грешно. К тому же думаю успеем в Риме, сразу после подписания контракта.

– Кашу с вами не сваришь – съязвил Шатов, но было видно, что он доволен. – Короче, сегодня-завтра выходные, в понедельник переговоры, потом вы как хотите, я возьму недельку отпуска. Давно Вике обещал Венецию и Милан, как раз до авансового платежа есть пару недель. Заряжу, так сказать, батарейки.

– Я пас – отозвался Знаменский – есть дела в городе.

– У меня тоже еще три проекта в работе. – Рощин понимал, что вопрос Шатова относился к одному Знаменскому, но все же ответил.

– Ну, как знаете. Тогда встретимся в аэропорту. Документы забрать? – Марк кивнул на стопку.

– Я заберу. Вечером еще полистаю. – Знаменский подхватил папки-накопители – Давайте, до встречи!

Марк встал, они со Стасом по очереди пожали руку Рощину и вышли из кабинета. На лестнице Марк спросил:

– Чем заняты с Кирой вечером?

– Да вроде нет планов.

– Приходите к нам, Вика ужин приготовит, посидим?

– Отлично! Договорились!

– Тогда в семь.

– По рукам!

Марк хлопнул товарища по плечу:

– Езжай, меня не жди, я возьму такси. До вечера!