Читать книгу Здравствуй, брат, умри - Макс Острогин - Страница 3

«В две тысячи двести двадцать третьем году международная арктическая экспедиция, действующая в районе базы «Руаль», достигла линзы подледного озера «Восток 18». В пробах воды был обнаружен ретровирус, относящийся к периоду раннего палеолита. При случайном контакте с атмосферой вирус перешел в активное состояние, несмотря на принятые меры, сдержать распространение не удалось. В течение года пандемия скоротечного рака, начавшаяся среди людей и высших обезьян, уничтожила более девяноста пяти процентов популяции. Вакцину найти не удалось.

Вирус стремительно распространился по континентам, проник на орбитальные станции и планетарные колонии. Поселения на Марсе, Луне и Нептуне погибли. Меркурианская база ввела строгий карантин и объявила, что будет сбивать все приближающиеся корабли. Политика жесткой изоляции принесла плоды – на Меркурий вирус не проник, колонию удалось сохранить.

В две тысячи двести тридцать пятом году база Меркурий направила на Землю исследовательский корабль с экипажем из четырех человек. Экипаж обнаружил, что настоящее население Земли составляет менее сотой доли процента. Вируса и его носителей обнаружено не было.

При старте корабль потерпел крушение. Из экипажа выжил один человек.

Алекс У.

Алекс У воспитал Красного, Красный воспитал Лося, Лось воспитал Ушастого, Ушастый воспитал Козявку, Козявка воспитал Крючка, Крючок воспитал Хромого, Хромой воспитал Алекса, Алекс воспитает Ягуара».

И заставит его выучить все это наизусть.

Обязательно заставлю. Хромой заставил меня это выучить, почти целый месяц я потратил на это. Каждый вечер сидел и бубнил: «Козявка воспитал Крючка, Крючок воспитал Хромого, Хромой воспитал Алекса…»

Алекс – это я, и я еще никого не воспитал. Ягуара еще нет. Я должен найти Ягуара и воспитать его как себя. Как меня в свое время Хромой, ну, и как все остальные до него. Научить говорить на правильном языке, научить думать, ходить в одежде и в башмаках, стрелять из оружия, разводить огонь, читать.

Кстати, при чем тут экспедиция – никак не могу понять до сих пор, да еще и арктическая, экспедиция – это же совсем другое…

Научить ждать. Я должен буду научить Ягуара ждать. Ну и татуировку, конечно, сделать, без татуировки никак. Буква «М» на правом плече, а за этой буквой косматое солнце. А у меня этих букв вообще много, особенно на спине. Хромой татуировки не умел делать и сначала долго тренировался, всю спину мне издырявил. А пока он там возился, я должен был повторять все это – про пандемию, про базу «Руаль». Чтобы лучше запомнилось. А сам Хромой говорил, что когда он это учил, то Крючок его лупил ежовым ремнем, ну, ремнем то есть из ежиной шкуры…

Сам Хромой хранил весь рассказ в блокноте. То есть в блокнотах. У него их много было, потому что он их очень много терял. Потеряет и тут же новый берет и пишет, на память свою не надеется. А я в конце человечков дорисовывал, тоже тренировался. Так у нас и получалось – половина книжки каракули Хромого, половина – мои человечки.

Козявка воспитал Крючка… Я, когда заучивал, половину слов вообще не понимал. Потом несколько книжек прочитал, словари разные, тогда уже понимал. Что такое «пандемия», «вирус», «базы». Что такое «изоляция». Хромой говорил, что это просто должно запомнить, понимать-то неважно, помнить – главное. Помнить, что придет время и настоящие люди вернутся на планету. И тогда они примут меня как равного. Потому что я прямой наследник самого Алекса У.

– Твоя задача – ждать, – говорил Хромой. – Ждать, пока не прилетят люди. Ждать людей.

– С Луны?

Я специально спрашивал, просто я любил поговорить и поспорить, приятно слушать было человеческий голос.

– Ты что, не понимаешь? – сердился Хромой. – Мы же заучивали! Ты же повторял много раз, ты что, совсем не понимаешь, что заучиваешь?! Базы на Луне все погибли! И на Нептуне погибли! Только на Меркурии люди остались! И здесь только ты да я…

– Но там нет никакого Меркурия, – возражал я. – В небе. Луна есть – она желтая, тут все понятно, я ее вижу. А где Меркурий?

Я прекрасно знаю, что есть и Меркурий, и другие планеты, и что эти планеты вертятся где-то там наверху в строгом порядке, про это во многих книжках пишется. Но если честно, я в это не очень до конца верю, трудно верить в то, что не видишь глазами. А в книжках ведь могут и врать вполне, вот сказки взять – они тоже в книжках пишутся, а между тем сказки – сплошное ведь вранье. В сказках все животные разговаривают, драконы какие-то, кони летающие, экзема разная. А этого ведь нет на самом деле. На самом деле все молчат. Вокруг тишина просто нечеловеческая, даже Волк глазами разговаривает, а хоть слово сказать не может. В книжках же они разговаривают с утра до вечера.

А вдруг в книжках врут и про Меркурий?

– Он просто далеко, – объяснял Хромой. – И он с другой стороны Земли. Поэтому его и не видно. Но он тоже есть. Там живут люди. И они прилетят. И все пойдет по-старому, как раньше.

– Как это? – не понимал я. – Как это по-старому? Как раньше?

– Так, по-старому. По-хорошему. По-правильному. Вот ты шоколадки пробовал?

– Пробовал.

– Вкусные?

– Вкусные.

Шоколадки на самом деле вкусные. Только твердые, зубы все поломаешь. А так даже меда лучше, мед – он всегда мед, ну, один горчее другого, а шоколадки разные. В некоторых орехи. В некоторых ягоды. Или вообще штуки непонятные, гуаровая камедь. Там, где эта камедь, шоколадки самые вкусные.

– Вот когда все станет по-старому, шоколадок будет много, – обещает Хромой. – Ты их сможешь каждый день есть. Да вообще ты сможешь есть только шоколадки…

Ну, не знаю. Шоколадки, конечно, дело хорошее, я бы их, наверное, мог съесть сколько дашь. Но все уж совсем менять в мире мне не хочется. И так все нормально. Ну, не очень, конечно, хорошо, но в целом ничего. Если бы диких не было еще…

– А дикие? – спрашивал я.

– Что – дикие?

– Шоколадки – это хорошо, но с дикими что делать? Их очень много развелось. Вот если бы люди их всех перебили…

– Перебьют, – уверял меня Хромой. – Обязательно перебьют. Только прилетят, так сразу и перебьют. Первым же делом. Ты что же думаешь, что они будут с этими вонючками жить? Да никогда! Люди обожают чистоту! Ты же книжки читал, они даже руки перед едой всегда обеззараживали…

– Это хорошо… – говорил я. – Очень хорошо…

Хорошо, конечно. Тяжело жить, когда кругом одни дикие. Да волки, да пантеры, да зайцы, да руки не обеззараживаются…

Я представлял мир, где будут обеззараживаться перед едой руки. В общем, ничего, но, судя по книгам, в том мире все друг друга заставляли что-то делать, а некоторых заставлять даже не надо было, они все добровольно делали то, что им не нравилось. А я бы так не хотел, я всегда делаю то, что хочу, иду туда, куда хочу, в этом, по-моему, главная человечность заключается. Я человек, а человек должен быть свободен…

– Алекс, – вздыхал Хромой, – ты еще пока не понимаешь до конца. Но ты поймешь. Это наша планета, мы на ней жили, тут было все налажено, и нам тут было хорошо. А потом все разладилось в разные стороны…

– Как разладилось? – злил я Хромого, хотелось мне с ним поговорить.

– Ну, как-как, ты же знаешь, как… – Хромой трепал Волка за ухо. – Болезнь. Она распространилась, и от этой болезни все на земле почти умерли. А некоторые изменились нехорошо…

– Как зайцы?

– Как зайцы. Зайцы раньше от всех бегали. А теперь увидишь зайца – беги подальше сам, загрызет. Но это ничего, люди и зайцев этих тоже перебьют. Всех опасных они истребят. И вообще жить станет проще, дом у нас будет как раньше, еда всегда…

– А как люди живут на этом Меркурии? – спрашивал я. – Тоже в лесу?

Нет на Меркурии никаких лесов. Камень там только и солнце светит всегда.

– Не знаю, – подыгрывал мне Хромой. – Наверное. Вот прилетят и скажут. И ты им скажешь…

Хромой зевал с хрустом.

– А если они не прилетят?

– Прилетят, – ежился Хромой. – При тебе еще прилетят, обязательно прилетят. Но ты должен на всякий случай еще одного человека воспитать. А то прилетят люди, а тут нет никого, только дикие…

– Я назову его Ягуаром, – сказал тогда я.

– Почему?

– Ну как в сказке. Помнишь, когда там ягуар хотел выцарапать черепаху. Ягуар смешной, большая кошка.

– Да. Но у нас ягуары не водятся…

– Водятся, – возразил я.

– Нет, у нас ягуары не водятся…

Я не стал спорить, перехотелось вдруг. К тому же я-то точно знал, что ягуары у нас водятся. Правда, их совсем мало, я раза три всего видел, возле реки они рыбу ловили.

Ягуаров даже меньше, чем лигров.

– А что такое выцарапать? – спросил я. – Это как?

– Думай сам, – отвернулся Хромой.

Тогда я еще не знал, что такое выцарапать. И стал думать.

Когда Хромой еще не умер, было много времени, чтобы думать. Хромой ходил на охоту, а меня заставлял думать. Притащит какую-нибудь книжку несъеденную, заставляет читать. Читать-то я читаю, только ничего не понимаю, слова всегда незнакомые, трудно вникается. Хромой говорил, что только так можно воспитать человека – человек должен думать, а не по лесу с арбалетом носиться.

Читать и рассуждать. Прямо у себя в голове. Это очень полезно. Потому что мозг – он, как яблоко, гладкий. А когда ты много рассуждаешь, в этой гладкости появляются бороздки. И чем больше бороздок, тем человек умнее. Рассуждай у себя в голове. Постоянно. А когда у тебя будет Ягуар – рассуждай с ним, чтобы у него тоже в мозгах бороздки образовывались.

И кушать надо хорошо. Для питания мозга чрезвычайно важна хорошая еда, от этого в мозгу экология хорошая. Когда я жил с Хромым, всегда еда наличествовала. Хромой был очень запасливым человеком, и кладовки ломились, большие и богатые. Осенью, когда рыба и олени становились жирные и мясистые, мы отправлялись на добычу. Далеко не надо и ходить даже, оленей в лесу, как клюквы на болоте, а не хочешь оленей, бей кабаргу.

И рыбы в реке тоже полно, шагай с острогой вдоль берега, можно и днем, тюкай себе помаленьку. Прямо на месте коптили. И мясо, и рыбу. Потом тащили все домой, устраивали в лабазе на длинных жердях, потом опять в лес…

Хорошо жилось.

Но лабаз – это еще не все. Каждую весну мы устраивали глубокий ледник, где и мясо, и рыба могли вполне успешно храниться в свежем виде. Так что в некоторые зимы мы даже из дома не выставлялись, лежали, накапливали силы для лета. Ледник – очень удобная вещь, хотя я не очень любил в него ходить: опускаешься туда – темно, тихо и со всех сторон торчат ободранные туши. Мерзлые.

Запасы.

Неприятное ощущение. Всегда мне там не по себе было…

С другой стороны, мы ни разу не голодали. И я вырос крепкий и быстрый. Хромой молодец все-таки, настоящий человек, жалко его. Я вот не умею запасы делать. Поэтому я всегда либо обжираюсь так, что пузо до колен, или позвоночник от голода через живот просвечивает.

Это, наверное, потому, что я еще молодой. Я не знаю своих лет, но сколько себя помню, Хромой был всегда рядом. Сначала мы жили в доме, в нем раньше и Хромой, и Крючок, и Колючка жили. Очень хороший дом с крепкими стенами и потолком, можно сказать, что семейный. И местность тоже хорошая – рядом река, еды много. Пескарей можно бить чуть ли не из окна, и олени на водопой приходили. Это было лучшее время. Потом отчего-то появились дикие.

Раньше они редко встречались, бродили в своих дальних лесах. А тут вдруг полезли. Точно их выгнал кто, так и стали вокруг дома шастать. Сначала в темноте было нельзя выйти, потом уже и днем. Волк с утра до вечера беспокоился, шерсть на загривке так и шевелилась. А потом они меня чуть не сожрали вообще.

Я тогда маленький еще был, не мог себя оборонить, а Хромой отправился с Волком за солью, мы на зиму хотели мяса побольше завялить, вот он и пошел. А я дома остался. Составлял из букв новые слова, это интересно.

Потом слышу – возле дома кто-то бродит. Туда-сюда, туда-сюда. И вздыхает так протяжно. Сначала я испугался, думал лигр, они такие вот вздыхатели как раз. В щель в двери выглянул осторожно, лигра нет, смотрю – только груша на земле лежит. Груша – вообще дерево ценное, мало сейчас встречается. И сладкое очень. Шоколадки редко попадаются, а сладкого всегда хочется, от него сил здорово прибавляется, а груши – они почти как шоколадки…

И так мне этой груши захотелось, что я не вытерпел, откинул засов, дверь сразу же распахнулась, на меня налетело что-то большое и лохматое, я даже завизжать не успел. Но по вони понял. Меня подхватили под мышку как какого-то поросенка и потащили в лес. Я закричал, но дикий меня стукнул по затылку, и я сразу потерял сознание.

Очнулся и увидел зелень. Зелень скакала перед глазами, меня тащили сквозь кусты. Я извернулся и попробовал укусить сжимавшую меня руку, но рука была крепкая, а шкура толстая, даже не прокусилась. А дикий ничего, кажется, и не почувствовал, не остановился, тащил и тащил, я как полено укусил, как дерево. Недаром Хромой мне рассказывал, что дикие в старости не умирают, а ведут себя совсем по-другому, дожидаются весны, откапывают ямку, становятся в нее ногами и закапываются обратно, примерно по пояс. А потом начинаются дожди, живые весенние дожди, и из ног дикого начинают расти корешки, к лету он покрывается сочными зелеными листочками, а к осени становится вообще деревом.

Вранье, конечно, но в молодости я сильно в это верил. К тому же Хромой показывал мне невысокие кряжистые деревья неопределенной породы, которые, по его утверждению, были раньше дикими и живыми. Они ими вроде как и оставались, Хромой предлагал мне попробовать – взять и как следует поковырять кору, и если углубиться хорошо, то пойдет кровь. Поковырять я так и не решился, а потом, когда Хромого уже не было, я видел такое дерево, его смерчем выворотило. И никакой крови внутри, дерево как дерево.

Так вот, тот дикий меня долго тащил, потом остановился все-таки, не машина, не экскаватор. В каком-то сыром глубоком овраге, черные корневища со всех сторон, камни острые, ручей булькает. Бросил меня на землю рядом с водой. И давай подвывать. Как волк какой-нибудь. Повыл немного – у-у, у-у-у – и сразу из кустов выскочили другие дикие, целая команда. Штук, наверное, восемь, я не успел сосчитать. Окружили меня и уставились, как на шоколадку. Стояли молча, это было страшно. Я так испугался, что даже сказать ничего не мог. Да и бесполезно говорить – дикие ничего не понимают все равно, они хуже зверей. Волк – и тот понимает в тысячу раз больше, чем дикий.

Все, думал я. Все. Вряд ли я теперь Ягуара воспитаю. Хромой всегда говорил, что к диким лучше не попадаться. А еще Хромой иногда, совсем иногда говорил, что до меня у него уже был Алекс. Они его утащили, и он пропал, они его, наверное, замучили…

И сейчас вокруг меня они стояли. Пялились, пялились… А потом один потрогал меня за ободранное ухо твердыми пальцами, а другой облизнулся.

Нет, Хромой мне говорил, что дикие людей не жрут, что они только растительность жрут, грибы-ягоды, но откуда он это знает? Людей вообще ведь нет, только я да он. Так что знать – жрут они людей или нет – никто не может. Это можно проверить только экспериментальным путем…

Вот я сейчас и проверю.

Испугался я тогда, испугался. Ну, то ли от страха, то ли оттого, что я одурел изрядно, я вдруг сказал:

– Лучше меня отпустите. Не отпустите – за мной прилетят. С самого Меркурия. Тогда вам всем смерть приключится.

Дикие переглянулись. А тот, что уже облизывался, еще раз облизнулся. У меня от этого мороз по хребту пробежал. Нет, может, все остальные дикие и питаются кореньями и всякими там орехами да щавелем, а этот явно мясо уважает. Вон как ко мне приглядывается, тоже мне Робин-Бобин, гастороном-самоучка…

Нет, мне совсем не хотелось умирать в лапах диких, такая смерть вообще мне не нравилась. Чего в ней хорошего? Как-то позорно даже…

Хотя дикие не спешили меня жрать. Лето, чего им спешить? Летом жратвы много, они не очень голодные. Вона какие жирные, у каждого брюхо, и сами все сальные такие. Зверье. Зимой они бы меня уже небось пять раз слопали, даже не раздумывая. А сейчас не спешили. Может, они по частям меня решили? Или утащат в глубь леса, в свое стадо, чтобы каждому по кусочку досталось. Будут откусывать и передавать, откусывать и передавать, укреплять дикую дружбу…

А может, они правда увести меня хотят? Но если они не едят мяса вообще, если им мяса не надо, зачем я им тогда? Только на увод. А зачем меня уводить?

Точно! Точно! Я прямо похолодел весь. Они меня похитили для того, чтобы я женился на какой-нибудь дикой! Для улучшения ихнего экстерьера!

Нет уж, ребята! Жить в берлоге с какой-то там волосатой вонючкой! Ни за что!

И тут, будто в подтверждение моих страхов, самый упитанный дикий вдруг шагнул ко мне, присел и как-то чуть ли не по отечески потыкал меня пальцем в плечо. А затем опять потрогал за ухо. Этого мне только не хватало!

Нет уж! Не дамся!

Я рывком вскочил на ноги, отпрыгнул в сторону, схватил камень и запустил в этого самого жирного дикого. Прямо в лоб ему попал. Только от такого лба не то что камень, пуля отскочит безо всякого урона. Но рассвирепеть дикий рассвирепел, прыгнул на меня, схватил, пасть свою, как крокодил, растопырил да как заорет! Потом швырнул меня на землю, кулачище свой надо мной занес…

И тут из кустов как полыхнуло! Я не понял, что это было, испугался огня еще больше, чем диких! Огонь! Огонь как выплюнулся! И прямо на диких! А дикие волосатые все, мусорные, сразу как загорятся! Как факелы просто! Как загорятся, как замечутся по берегу! Мясом горелым запахло – жуть! Ну, дикие немного побегали, поорали, потом додумались – попрыгали в ручей, потушились. В яму забились, сидят кучкой, головы высунули – дымятся.

А я сижу на берегу.

Вслед за огнем показался Хромой. Он молча поднял меня на ноги, и так же молча мы пошли домой. Потом, километра через два, я немножко очухался и стал уговаривать Хромого вернуться и разобраться с этими ручьевидными дикими. Чтобы им неповадно было меня дальше похищать…

Но Хромой молчал. Так мы домой и вернулись. С тех пор я вообще на груши смотреть не могу: как увижу грушу, так вот все эти коллизии и вспоминаю. С дрожью.

И еще. Без арбалета я больше никуда, даже спать не ложусь, арбалет всегда рядом – только руку протянуть.

И без огнестрела.

А этих диких вообще не терплю. При каждом удобном случае стреляю. Жалко, что огнемет очень тяжелый, я не могу его с собой таскать. И дома не могу хранить. Потому что у меня нет больше дома. После того как не стало Хромого, не стало и дома.

И огнемета не стало.

Вообще, огнемет – лучшее оружие против диких. Да и вообще против всех, жалко, что огнемет не может быть поменьше. Если бы он был размером с огнестрел, ну или хотя бы, может, чуть больше…

А так не могу я его с собой таскать.

Хромой тогда мне жизнь спас. В который раз уже. Он меня всегда спасал, ну это и понятно, так и положено. Я тоже Ягуара буду спасать. А он своего воспитанника станет спасать. Хотя Хромой говорил, что к тому времени спасать никого не придется, – люди с Меркурия прилетят и все будет нормально. Обезьян, медведей, лигров перебьют и загонят в зоопарки, диких просто перебьют, лишние леса все повырубят, вместо них проложат дороги и сделают поля с овощами. А леса посадят новые, очень хорошие. И сады.

– Хромой, а как я их узнаю?

– Просто. Они такие же, как мы. И татуировки. У всех людей с базы на Меркурии есть татуировки. Как у нас. Они сами тебя узнают, ты наследник Алекса У!

Говорил Хромой, и меня переполняла гордость. Оттого, что я наследник самого Алекса У, первого человека!

– Алекс У был великим, – рассказывал Хромой. – Он мог бежать два дня без передыха! Когда на него набросились две пантеры, он убил их голыми руками! Он мог в один раз съесть жареного барана! Из своего пистолета он мог попасть в подброшенную монету! И еще Алекс У много читал! Он читал очень быстро – за день он мог прочитать целую книгу, а иногда даже и две! Только тот, кто много читает, – настоящий человек! Запомни, Алекс, только тот, кто много читает, – человек! Человек много читает, человек быстро бегает, человек метко стреляет, человек помнит прошлое!

Хромой рассказывал и рассказывал про Алекса У, точно он его лично знал. Да мне самому вообще после этих рассказов начинало казаться, что я прекрасно знаю Алекса У, что он стоит в углу нашего жилища, в темноте, там, куда не пробирается свет от очага, стоит и смотрит. Точно между нами не было ста с лишним лет. Иногда мне даже чудилось, что я вижу, как блестят пряжки на его портупее, как отливают золотом накладки на его револьвере.

Хромой рассказывал про Алекса У, а я закрывал глаза и потихоньку начинал дремать. И тогда, чтобы меня разбудить, Хромой переходил на сказки. Сказок он знал очень много и мог каждый раз рассказывать новую.

– … И тогда этот мальчик обнаружил, что превратился в собаку. И жить собакой было не очень хорошо, раньше, когда он был мальчиком, его кормили, а когда он стал собакой, то пришлось ему добывать себе пропитание самостоятельно…

Я открывал глаза и слушал. Сказка была интересная, мальчик все никак не мог превратиться обратно в человека, с ним приключилось очень много разных приключений, но Хромой никогда не заканчивал истории до конца. Про мальчика он тоже тогда не дорассказал, замолчал, подумал и отправился спать в свой гамак.

Вообще у нас дом был очень хороший. Такой глиняный, двухэтажный, печка, очаг и даже чердак, я любил на чердаке спать. Там в крыше была щель в досках, в нее проглядывались небо и Луна. Я смотрел на Луну и думал, что Хромой все-таки ошибается. Люди, если они есть в небе, то они ни на каком не на Меркурии, которого вообще, может быть, и нет, люди на Луне. На Луне гораздо удобнее – все видно хорошо, и спускаться удобнее – вниз.

Я бы сам на Луне поселился, если бы мне выбор предложили. Луна еще желтая, там нет лесов. А если там нет лесов, то там нет и диких. И зайцев, и рысей, и енотов. Только желтая пустыня.

Я бы хотел на Луне жить.

Я лунатик, наверное. Сомнамбулист, это так называется. Тот, кто любит Луну. И я должен дождаться людей, в две тысячи двести двадцать третьем году международная арктическая экспедиция, действующая в районе базы «Руаль», достигла линзы подледного озера «Восток 18»…