Читать книгу Моя святая земля - Макс Далин - Страница 3

Кирилл боялся последнего разговора с приёмными родителями, но всё вышло совершенно не так, как он ожидал.

Мама чмокнула его в щёку, хихикнула и сунула ему в карман плитку шоколада. Отец улыбнулся и кивнул. И Кирилл вдруг понял: они переговорили, обсудили поведение своего бестолкового приёмыша – и решили, что это такая игра. Кирюша решил побродить по белу свету и изобразить взрослого. Нагуляется, проголодается – и придёт.

Кирилл беспомощно взглянул в лицо отца. Ни тени беспокойства он не увидел. Отец улыбался, будто кошмарного объяснения два часа назад вовсе и не было.

Даже тёмная аура некроманта поблизости не заставила родителей воспринимать Кирилла всерьёз и мыслить хоть сколько-нибудь критически.

И если до этого момента Кирилл ещё чуточку сомневался в необходимости такого отчаянного шага, как возвращение на родину из уютного и гостеприимного Питера, то сейчас последние сомнения отпали.

– Папа, – сказал он в отчаянии, – ты не забудешь о страховке?

– Серьёзный парень – страсть! – улыбнулась мама и ущипнула Кирилла за щёку, и отец тоже улыбнулся, кивнул успокаивающе.

«Конечно, деточка, конечно!» – ведь деточка не заказал билетов ни на самолёт, ни на поезд, не забронировал номер в гостинице, да и денег на дорогу не попросил. Правда, потратил все карманные на всякую ерунду – но всё равно, если судить здраво, куда деточка поедет при таком раскладе? В гости к приятелю на другой конец города. Ну – в пригород. Но не дальше.

Отец благополучно забыл почти всё, что Кирилл ему говорил. Кирюха вернётся через пару дней – и всё будет по-старому.

А может, и не забыл. Просто здраво обдумал – и не поверил. Ничего плохого ведь случиться не может. Чёртова благодать не позволяет родителям принимать всерьёз «болтовню ребёнка» – и присутствие некроманта не меняет положения.

«Ребёнок» – сначала талисман, а уже потом человек. Если вообще человек.

Кирилл снова ощутил великую сушь в душе.

Пока у дверей квартиры происходил этот мильон терзаний, Сэдрик, не торопясь, спустился по лестнице. Его рюкзак висел на одной лямке, куртка – нараспашку. В руке он держал купленный в супермаркете туристический нож в ножнах, прижимая его к груди. Сэдрик вышел из парадной и остановился, глядя в небо.

– Ты чего? – спросил Кирилл: вид товарища его встревожил, почти напугал.

– Ничего, – Сэдрик медленно повернулся: в свете фонарей шрамы казались чёрными на совершенно белом лице, а дико расширившиеся зрачки сделали взгляд пустым. В глубине зрачков Кириллу померещился красноватый туман. – Иди за мной – и всё.

Бог мой, подумал Кирилл. Транс. Мой друг-ведьмак – в трансе.

Ему стало жутко. Только сейчас он понял до конца, что происходящее – всерьёз, что это не фантазия, не розыгрыш и не ролевая игра.

Шаг через ад – это очень забавно и лихо, если болтаешь об этом у себя на кухне. Но если рядом с тобой идёт настоящий чёрный маг, и волоски на руках встают дыбом от неописуемого и отвратительного ощущения, похожего на статический электрический разряд, только нестерпимее – уже не забавно. Совсем не забавно.

Не так, как пишут в книжках. Не так, как в компьютерной игре.

Ночной город вокруг вдруг показался Кириллу каким-то нереальным, как морок или голограмма. Улица была совершенно пустынна. Жёлтое марево электрического света придавало всему вокруг мертвенность паноптикума. Тени потемнели и углубились, каждая выглядела провалом в небытие. И Сэдрик шёл между расступающихся теней; Кириллу даже в голову не пришло попросить его не тащить нож на виду – это попросту не имело смысла.

Нас никто не встретит, подумал Кирилл, которого мелко заколотило. Ни гопники, ни полиция, вообще никто. Всё живое, наверное, разбегается с дороги. Это магия Сэдрика. Его транс что-то делает с реальностью. А я вот не умею швыряться файерболами и рушить взглядом бетонные стены – хотя в мире, куда мы направляемся, это было бы очень и очень ценное умение. Вряд ли Сэдрик – самый сильный чародей на моей далёкой родине – и я ему не помощник.

Какой драгоценный талант – нравиться девушкам и создавать вокруг себя разливанное море сиропного благополучия, подумал Кирилл с чувством, очень похожим на отчаяние – и тут Сэдрик свернул во двор дома, выселенного для капитального ремонта.

Створка ворот оказалась выломана. Кирилл вошёл за Сэдриком во двор-колодец, наполненный сумраком – только мутный отсвет с улицы не давал тьме сгуститься совсем. Сэдрик остановился, сбросил рюкзак с плеча на грязный асфальт и, по-видимому, тут же забыл о нём. Прижал нож в ножнах к боку больной рукой, здоровой неловко вытащил из кармана коробочку школьного мела, купленного всё в том же магазине. Коробочка раскрылась и мелки высыпались, но Сэдрик не обратил на это внимания, просто взял один – и, встав на колени прямо на грязный асфальт, принялся чертить на нём сложный знак, тройную многолучевую звезду.

Чёткость его движений поражала: это было похоже не на черчение по линейке даже, а на построение в AutoCADе. Мел чудесным образом не пачкался: казалось, что каждая начерченная линия вспыхивала белым – чертёж виднелся в темноте совершенно отчётливо. У Кирилла даже сорвался с языка какой-то восхищённый возглас, но Сэдрик оборвал его резко, почти зло, приказав стоять спокойно и скрестить руки на груди.

Кирилл скрестил. Ему было жарко от чувства, более сильного и глубокого, чем страх – предчувствия силы, изменяющей картину мира, но что-то заставляло наблюдать, хоть и содрогаясь внутренне.

Сэдрик отбросил в сторону стёртый кусочек мела, вынул нож из ножен, задрал рукав на увечной руке и сделал пару быстрых поверхностных надрезов – очень умело и очень спокойно, будто резал хлеб, а не собственную кожу. Кровь выступила мгновенно – Сэдрик дал ей потечь в центр пентаграммы и тут же шарахнулся назад. Светящийся багровый дым повалил из асфальта, будто кровь прожгла тротуар насквозь.

– Стоящий у врат, отопри! – приказал Сэдрик, и его голос прозвучал неожиданно сильно и гулко. – Заплачено за один шаг!

То, что произошло дальше, сознание Кирилла не смогло уместить целиком. Мир перед ним треснул и разъехался в стороны, как занавес, а за довольно-таки тонкой плёнкой реальности оказался какой-то мерцающий багровый кошмар, откуда пахнуло доменным жаром – и громадная, невообразимо ужасная голова, хуже всего в которой было сходство с человеческой, вытянулась на шее, тощей и длинной, как у диплодока, из озера бурлящего, плавящегося камня или металла очень глубоко под ногами, в туманной, парящей багровой бездне.

Рука Сэдрика, единственное, что осталось от реальности, схватила Кирилла за рукав и потянула вперёд, в эту разверстую пасть величиной с автобус. Кирилл успел заметить только зубы, растущие прямо из нёба, на которые ему сейчас надо было наступить – и тут же стукнулся ногами обо что-то твёрдое.

* * *

Ощущение было, как от прыжка с высоты.

Стояла сонная тишина, с мутных небес светила ущербная луна, наполовину прикрытая облаками – а вокруг был обычный лес, зимний лес, переживший оттепель и заморозки. Снег смёрзся в ледяную корку – и Кирилл стоял на этой корке, вдыхал терпкий, дымный запах зимы и леса и пытался прийти в себя и успокоить дико колотящееся сердце.

– Мой рюкзак ты не взял, – констатировал Сэдрик. – Жаль.

– Прости, – пробормотал Кирилл, мотая головой. – Прости меня. Я растерялся.

– Ничего, – сказал Сэдрик. – Я так и думал, что всё равно всё потеряем, не сейчас, так чуть позже. Кучу барахла через ад не протащишь… я так, просто спорить с тобой не хотел. Не расстраивайся.

– Всё равно досадно, – сказал Кирилл, постепенно выравнивая дыхание. – Чёрт, твой спальник…

– Не переживай, – сказал Сэдрик рассеянно. Он то ли оглядывался, то ли принюхивался. – Не уверен, что понадобится… да и вообще… что-то занесло меня. Спальник, носки эти, мыло… Я сейчас думаю, что тряпьё старое моё ты зря выкинул.

– Да ладно! – удивился Кирилл. – Это уже не одежда была. Удивляюсь, как ты до воспаления лёгких не замёрз… И – слушай, кровь же надо остановить, что ты прямо так рукав опустил…

– Уже остановилась, – сказал Сэдрик, не глядя на Кирилла. – После обряда быстро закрывается. Быстрее, чем простые ранки. Успокойся.

Кирилл и успокоился. Лес был, как на Карельском перешейке: в бледном лунном свете вполне различались сосновые стволы, обыкновенные сосны, каких под Питером множество, а между соснами темнел кустарник, опять же, обычный, не осыпанный золотыми ягодами. Тускло поблёскивал наст; в этом мире тоже, как видно, была затяжная оттепель – снег почти сошёл даже в лесу, лежал отдельными холмиками среди чёрной, прихваченной лёгким морозом земли. Необычно тёплая зима.

Из-за всего этого – из-за лёгкого морозца, из-за обыкновенных сосен, обыкновенной луны, корки наста, знакомого запаха зимнего леса – ощущение инобытийности пропало у Кирилла вовсе. Распахнутая огненная пасть уже растворилась в памяти, превратилась в спецэффект, когда-то виденный в кино, в приснившийся кошмар, в галлюцинацию. Всего и случилось, что фантастически мгновенный перенос из Питера за город, подумал Кирилл и удивился тому, как сознание строит защиту от реальности.

За какие-то две-три минуты сознание воздвигло укрепрайон с колючей проволокой, окопами полного профиля и пулемётными гнёздами – и не хотело впустить в себя безумную мысль, что невозможно сейчас пойти к железной дороге, сесть на полустанке в электричку и приехать домой.

А ведь невозможно, подумал Кирилл – и его спине стало холодно.

Через баррикады, выстроенные сознанием, едва пробился голос Сэдрика.

– Немного промахнулись, – говорил Сэдрик. – Совсем чуть-чуть, даже мили не будет. Вон там, – и махнул рукой, – я открыл врата, когда шёл тебя искать. Прямо чувствую, как там тепло от звезды. Так что удачно попали, как следует.

– Мы не заблудимся в лесу? – спросил Кирилл чуть дрогнувшим голосом.

– Нет, – Сэдрик отрицательно мотнул головой. – Тут я очень легко найду дорогу, поэтому и выбрал этот лес. Во-первых, мне знакомо всё… а, во-вторых, тут нам с тобой сравнительно безопасно. То есть, около столицы сейчас все леса кишат всякой дрянью, здесь её больше всего, дряни – но здесь совсем другое дело…

– Погоди, – хрупкое ощущение реальности снова поплыло в душе Кирилла, смещая и спутывая понятия, подыскивая в этом бреду что-то знакомое, на что можно положиться. – Какой дряни? Хищных зверей?

Сэдрик хмыкнул.

– Зверей тут почти нет. Звери от столицы прочь подались. Даже оленей в королевский парк из Синих Ельников возят, или вепрей, там… Зверям тут не очень нравится. Только волки остались, да и тех я давно не видал.

– А какая же тогда… – начал Кирилл, и в этот момент ему померещилось еле заметное движение в кустарнике.

Что-то там шевелилось, более чёрное, чем ночная темнота – и вдруг открыло жёлтые горящие глаза в чёрной пустоте. Ужас врезал под дых с такой силой, что Кирилл чуть не вскрикнул.

И спросил, с трудом взяв себя в руки, надеясь, что удаётся говорить непринуждённо:

– Сэдрик, а что это там… копошится?

Сэдрик взглянул, и его глаза сузились в злые щели.

– Ага, – кивнул он. – Вот такой дряни тут и полон лес. Оно самое. Но ты постарайся не бояться, они на страх идут. Ничего они нам не сделают, я им не чужой… хотя ты – тоже.

– Это как? – спросил Кирилл, которого из жара кинуло в холод.

– Мы с тобой сейчас, знаешь, куда идём? – Сэдрик улыбнулся, и Кирилл понял, что ободряющая улыбка сделана специально для него. – Мы идём к дороге, которая ведёт из столицы в монастырь Святого Луцилия. Если пойти прямо, выйдем как раз к часовенке над родником, её лет сто назад монахи выстроили. Там, в часовне этой, барон Гектор похоронен. Понимаешь?

Сердце Кирилла на миг замерло – потому что он вдруг иррационально и невероятно вспомнил Гектора.

Просто внезапно понял, кто был тот громадный белобрысый мужик рядом с мамой – в мучительном сне, приснившемся прошлой ночью. Не отец. Барон Гектор. Который прикрыл его, Кирилла, короля Эральда, от адских гончих. От таких же, как…

И ужас стёк с Кирилла, как вода, сменился вспышкой ярости – кажется, впервые в жизни. Кирилл нагнулся, поднял кусок ледяной корки и изо всех сил швырнул его в кусты.

– Пшёл вон! – сорвалось с языка. – Пшёл! Мразь такая!

В кустах как-то всхрюкнули – и растворились во мраке.

– Молодец, здорово! – сказал Сэдрик с удовольствием. – Круто. Смотри, боятся тебя… а я уже собирался сам их шугануть. Здесь тварям отец мой, старый бес, выход в мир людей открыл, так у меня есть кое-какая власть над ними, ну, ты понимаешь. Кровь. Но то, как ты сделал – это гораздо круче. Потому что – ты ж это тоже понимаешь, да? – они на тебя натасканы.

– На меня… – линия укреплений, выстроенная в мозгу, была прорвана, мир обрёл резкость и всё стало прозрачно и понятно. – Я уже не тот младенец, Сэдрик, – сказал Кирилл. – Я чувствую, что они не прочь бы меня сожрать, но не могут.

– Ну да, – сказал Сэдрик почти весело. – Всё работает, благой государь. Нечистая тварь тебя боится. По крайней мере, мелкая. Пойдём к дороге, ты же не хочешь в лесу жить остаться? – и направился навстречу луне.

– Почему – мелкая? – удивился Кирилл. – По-моему, с хорошего медведя.

– Я не про размер, который видно глазами, – не меньше удивился Сэдрик. – Это же просто видимость, чара, наваждение. Темнота, ветки, снег… Нет, ну, простеца, конечно, сожрёт, особенно, если – сворой…

– Гектор был простец?

– Ага. Солдат. Верил в то, что видел. Ты не верь. Тут много просто видимости. Ад, он, знаешь, любит врать. Собственно, он почти целиком из вранья. Поэтому слушай Дар, белый Дар плохого не посоветует. Пойдём к дороге.

Кирилл пошёл за Сэдриком, удивляясь новой остроте восприятия. Темнота уже не казалась такой непроницаемой, и в ней ощущались невидимые твари – боялись подойти близко, но шли следом шакальей стаей, голодная нежить. Глубокую тишину ночи хотелось назвать мёртвой; Кирилл вслушивался в неё и постепенно осознавал: ни звенящего стона далёкой электрички, ни шума автомобильного мотора, ни гула пролетающего самолёта он больше не услышит никогда.

Ночь этого мира – стылая тишь девственного леса… Хотя какой же он девственный, проклятое место! Над душой этого леса в день рождения Кирилла-Эральда совершили слишком серьёзное насилие, чтобы слово «девственный» подходило к нему хоть как-то.

И дымный терпкий запах, такой восхитительный и свежий, уже не превращал этот путь в ночном лесу в прогулку где-то рядом с дачей на Карельском перешейке.

– А идти далеко? – спросил Кирилл.

– Не… очень… – сказал Сэдрик так, будто прислушивался или принюхивался к чему-то важнее слов – рассеянно. – Час, быть может. И переночуем в часовне. Рядом с Гектором – там неплохо, как ты понимаешь.

Кирилл кивнул, сосредоточился на дороге. Идти по сосновому бору было неожиданно легко: сухой мороз после оттепели прихватил грязь и превратил в твёрдую поверхность, а остатки снега покрыла корка наста. Мешала только темнота – но луна выскользнула из-за туч, её тусклый свет отражался от наста; стало светлее, да и глаза постепенно привыкли к мраку.

Сэдрик искал путь, как ищейка – казалось, больше по запаху или другому чутью, чем по зримым ориентирам. Кирилл положился на чутьё Сэдрика и наблюдал, скорее, не за лесом, а за собой. И поражался упрямому нежеланию чего-то внутри души признать пребывание в другом мире: даже ощущение крадущихся в темноте адских гончих уже не убеждало. Тоненький голосок фальшивого здравого смысла теперь пытался убедить бодрствующий разум Кирилла, что хрюкающая желтоглазая тварь в кустах и волны немотивированного отвращения, то и дело окатывающие его с головы до ног – всего-навсего плод его воображения.

И Кирилл тратил неоправданно много усилий, чтобы убедить себя: началась игра на другом поле. Старые убеждения и старый опыт тут не работают. Всё – настоящее.

Они прошли в сосредоточенном молчании довольно долго. Кирилл не мог бы сосчитать минуты или километры – вокруг был однообразный лес, то ярче, то тусклее освещённый луной, и к бесплотному копошению тварей в темноте Кирилл стал нерационально привыкать. Они не делали ничего плохого, даже не пытались напасть, не издавали никаких запахов и звуков, только буравили спину невидимыми глазами. Всё это делало адских гончих очень похожими на галлюцинации, а бурно реагировать на видения было бы нелепо.

Дорога в лесу сама по себе начала напоминать сон. Кирилл автоматически переставлял ноги и бессознательно ожидал, что сейчас проснётся – и вдруг налетел на Сэдрика, который неожиданно и резко остановился.

– Ой! Ты чего? – вырвалось у Кирилла, как у внезапно разбуженного.

Сэдрик посмотрел на него. Кирилл увидел отчётливое багровое свечение в глубине его глаз – как светились в сумраке глаза кошки Клёпы. Кошачий отсвет в глазах человека выглядел жутковато.

– Ты спишь на ходу? – спросил Сэдрик с еле заметной укоризной. – Нельзя так, разве это надо объяснять?

– А что случилось?

Сэдрик издал странный звук, то ли кашлянул, то ли всхлипнул.

– Мы уже почти пришли. Дорога – вот она, – и протянул здоровую руку вперёд. Кирилл, впрочем, ничего не разглядел в сумеречной мути между древесных стволов. – Но мне надо тут… свернуть. Случилось… кое-что. И… ну… в общем, надо мне.

– Надо так надо, – удивился Кирилл. – Тебе виднее. Пошли, конечно.

Сэдрик свернул и пошёл, как понял Кирилл, вдоль дороги, на некотором расстоянии от неё. Кирилл шёл за ним следом. Парковая чистота соснового бора сменилась валежником и разросшимися кустами, пробираться слало тяжелее, но в какой-то момент стволы сосен и заросли кустарника, похожего на вербу, расступились, и Кирилл увидел освещённую луной поляну и дорогу.

Сельская грунтовка, подсказал старый опыт. Далеко не шоссе. На такой, с позволения сказать, дороге и пара легковых автомобилей разминулась бы с немалым трудом.

Сэдрик пересёк поляну и снова углубился в лес. Заросли вербы стали гуще, через них пришлось проламываться – Сэдрик шёл напролом, ведомый своим странным чутьём – и кроме того, тут, у дороги, росли молодые сосны и ели, от крохотных, по пояс, до чуть больших, в человеческий рост. Кирилл раздвигал и раздвигал ветки, то упругие, то ломкие от мороза, то колючие – и вдруг вывалился из кустарника на открытое пространство.

И удивился, что наст не блестит. Заиндевелая поляна была совершенно черна в лунном свете.

На чёрной земле белело подобие человеческой фигуры, как голый сломанный манекен, вымазанный чёрной краской. Второй манекен, поменьше, тоже голый и сломанный, валялся чуть поодаль, рядом с грудой чего-то тёмного – может, мокрых и замёрзших тряпок. Кирилл поднял глаза и увидел третий манекен, одетый в белую, залитую чёрным рубаху, который зачем-то привязали к сосне.

Глядя на него, Кирилл сделал шаг вперёд – и чуть не упал, запнувшись о четвёртый манекен, лежащий прямо на пути, одетый в тёмное, поэтому не замеченный сразу.

– Что это? – спросил Кирилл. – Что это за фигня?

– Разбойники, я думаю, – отозвался Сэдрик глухо.

– Это – разбойники? – удивился Кирилл и нагнулся посмотреть поближе, но в темноте разглядел только белое лицо и чёрный раскрытый рот. Полез в карман за фонариком.

– Нет, конечно, – Сэдрик тоже полез в карман здоровой рукой. – Я хотел сказать – это разбойники их. Вчера или позавчера, когда я тебя в том мире искал, в общем.

Кирилл включил фонарик и чуть его не выронил. В синеватом луче искусственного света кровь казалась чёрной, горло под белым лицом было вспорото так глубоко, что в ране белели кости, а закатившиеся мутные глаза убитого смотрели куда-то за Кирилла, вверх.

Он кричал, подумал Кирилл – и желудок скрутило спазмом. Кирилл поспешно отвернулся, чтобы не блевануть на труп. Луч фонарика метнулся по поляне. Кирилл успел заметить вспоротый живот голого мертвеца и обнажённую женскую грудь, под которой зияла чёрная дыра.

Его хватило только на то, чтобы отбежать в сторону. Кирилл вломился в кусты, и его вырвало. Он кашлял, пытаясь справиться с новыми приступами тошноты, чувствовал мучительный стыд, но ничего не мог поделать со своим телом.

Потому что оборона подсознания, не желавшего воспринимать происходящее всерьёз, была, наконец, прорвана окончательно. Кирилл вернулся домой, в страну, где правил ад. Они с Сэдриком наткнулись на поляне на ограбленных и убитых людей. Помочь уже нельзя и сделать ничего нельзя. Эта мысль вызвала у Кирилла очередной спазм желудка и приступ тоски и одиночества.

– Ты там жив ещё? – окликнул Сэдрик, вроде бы, насмешливо, но Кирилл расслышал в его голосе отзвук сочувствия.

Кирилл вытер рот ладонью и заставил себя выбраться из кустов на поляну. Облака разошлись, луна светила ярко, и Кирилл видел куда яснее, чем ему хотелось бы.

Увидев место убийства в лунном свете, он слишком много понял. Понял, что женщину насиловали прежде, чем убить. Что тот, с распоротым животом – мальчишка лет двенадцати-четырнадцати, не старше. Что в привязанного к дереву швыряли ножи. И это было так ужасно, что Кирилл отвернулся, глядя в темноту леса, и сделал несколько глубоких судорожных вдохов.

Ночь и маленький мороз. Свежий холод.

Белый король. Хлюпик сопливый.

Отчаянным усилием воли Кирилл заставил себя снова смотреть – и понял ещё одну вещь. Сэдрик был занят. Он чертил на пропитанной замёрзшей кровью земле лезвием ножа – и каждая тонкая бороздка на миг вспыхивала синеватым светом.

– Ты что делаешь? – спросил Кирилл сипло.

– Их упокоить надо, – сказал Сэдрик, не оборачиваясь. – Я тебя затем сюда и притащил.

– Похоронить?

– Хорошо бы похоронить. Но мы с тобой не справимся. Земля замёрзла, да и копать нам нечем. Поэтому я их только отпущу отсюда – и всё.

Кирилл моргнул.

– Как это – «отпустишь»?

Сэдрик закончил чертёж, встал с колен, вытер нож об штаны и принялся засучивать рукав над многострадальной увечной рукой.

– Ты же видишь, – сказал хмуро, – как их убивали. Думаешь, их отпевал святой наставник?

– Но ты же не священник, – Кирилл отметил, что у него нашлись силы удивиться.

– Я некромант. Отпущу души, пока их здешняя нежить не сожрала, а там они уже с Господом разберутся сами. Прости, не мешай пять минут.

Кирилл отошёл. Сэдрик, бормоча что-то скороговоркой, уже ожидаемо надрезал кожу, чтобы на землю пролилось немного крови. Никакого пламени на сей раз не получилось, но из центра звезды потёк белый холодный туман – и Кирилл с ужасом увидел, что туда, к центру чертежа, от мёртвых тел по земле стекаются бледные струйки, похожие на струйки сигаретного дыма.

Кирилл отступил на шаг, вдавился рюкзаком за плечами в упругий кустарник и смотрел, цепенея от ужаса, как из тумана собрались бледные подобия человеческих фигур – без плоти и чёткой формы, как мутные клубящиеся призраки.

Их было пять. Кириллу показалось, что он слышит их голоса – как шелест ветра в кронах деревьев – но слов он разобрать не мог.

– Всё уже прошло, сударыня, – сказал Сэдрик. – Больно больше не будет. Не беспокойтесь.

Один из призраков скользнул к Сэдрику, но тот вытянул руку ему навстречу.

– Не надо, – сказал он тихо. – Уже не поправишь. А Господь в курсе, он встретит. И муж ваш встретит. Не тревожьтесь.

Другая тень колыхнулась в сторону, но Сэдрик преградил ей дорогу ножом.

– Нельзя тебе! – приказал он резко. – С матерью пойдёшь. Нечего тебе тут шляться, мститель… Простите, сударыня.

Духи лепетали ещё что-то, но Сэдрик мотнул головой и раздражённо сказал:

– Слушайте, я не святоша! И не судебный поверенный! Вы мученики, вас встретят, больше я ничего не могу сделать. Кончайте из меня душу тянуть, – он ещё раз надрезал руку и протянул теням окровавленный нож. – Вот. Больше ничего не дам. Силы у вас есть – валите отсюда!

Духи, шелестя, вплыли в центр звезды, сливаясь в один туманный столб. Туман, как дым, колыхаясь, поднялся в небо и медленно развеялся среди полупрозрачных ночных облаков.

Сэдрик устало вздохнул и принялся облизывать порезы.

– Может, йодом? – подал голос Кирилл.

– Заживёт, как на собаке, – буркнул Сэдрик. – Пошли на дорогу, всё.

Кирилл поправил на плече лямку рюкзака. Он чувствовал себя чудовищно уставшим, во рту всё ещё сохранялся нестерпимый вкус, а на душе было очень тяжело.

Пришлось вытащить из рюкзака бутылку воды, прополоскать рот и сделать пару глотков. Вода смыла вкус рвоты, но легче не стало.

Сэдрик направился прямо сквозь заросли к дороге.

– Вот тут на них и напали, – сказал он, выходя из кустов. – Засада была. Вон, дерево сваленное, – и ткнул носком ботинка лежащий вдоль дороги ствол сосны. Свежесрубленный комель его светлел в темноте. – Стали убирать бревно с дороги, а их и того. Да и украли-то барахло какое-то… Хотя, конечно, дормез, лошадей четвёрка, на тётке были цацки всё-таки…

– А о чём они тебя просили? – спросил Кирилл дрогнувшим голосом.

Сэдрик хмыкнул.

– Известно. Да что ты встал, пойдём, нам вон туда… Тётка – что земли выморочные остались, деревня какая-то, я не вслушивался. Поздно уже жертвовать на бедных, чего там… Пацан – что отомстить надо. Очень надо, конечно – ещё одну голодную тварь заводить в этом лесу. Он бы тут быстро превратился в погань, мститель… Дворня её – о своём о чём-то. Да какая разница! Они же мёртвые!

Кирилл шёл за ним и чувствовал, как от слов Сэдрика мыслям возвращается ясность. Сэдриков взгляд отдавал запредельным цинизмом, но без него Кириллу было бы не справиться с ужасом и жалостью. Сейчас душевная боль начала потихоньку отпускать.

– Слушай, – спросил Кирилл уже спокойнее, – а как разбойники ухитряются устраивать засады в этом лесу? Там ведь – твари, адские гончие и прочая нечисть…

– Так разбойники их видят, ты думаешь? – усмехнулся Сэдрик. – Ни фига. И всё очень здорово получается: разбойники прикармливают тварей смертями – и собственными душами заодно. Тут раз пять убьёшь – и душе амба. Я думаю, половина из тех, кто тут разбойничает, уже сами почти что твари.

Кирилл смотрел на лесные стены, на высокое лунное небо над дорогой, слушал рассуждения Сэдрика – и пытался уложить произошедшее в голове.

После дикого обряда условных похорон они с Сэдриком уходят прочь, бросив тела убитых людей валяться в лесу, не прикрытые землёй, обезображенные и нагие. Сэдрик отпустил души – и это уже хорошо?

Ведь некого звать – никто не придёт. Нельзя вызвать милицию, скорую, никто не заберёт трупы в морг, чтобы похоронить их по-настоящему, никто не станет фотографировать место преступления и собирать улики, чтобы найти убийц. Убийцы, озверевшие от безнаказанности, будут бродить по этим кошмарным лесам и дальше, обесчеловечиваясь всё больше и прикармливая кровью тварей из ада. Никакой справедливости. Никакой защиты тем, кто будет проезжать по этой дороге.

Потому что ад правит на Святой Земле.

И именно Кириллу надо что-то сделать с этой кромешной безнадёгой, как-то спасать, защищать, беречь – но как?! Куда бежать? К кому обратиться? И что это даст, если ад буквально у власти?

Как это выглядит в действительности – «ад у власти»? Что есть у короля-узурпатора, лишённого души? Адский спецназ? Палантир, в котором сейчас отражаются Кирилл и Сэдрик? Демоны? Драконы? Вампиры? Что?

С чем предстоит столкнуться? И разве можно справиться с этой чудовищной силой, оставляющей искалеченные застывшие тела на пропитанной кровью земле?

Кирилл мотнул головой, отгоняя бесполезную тоску. Такие задачи всё равно никогда не решаются с налёта. Надо смотреть и думать.

Впереди уже виднелась часовня, о которой говорил Сэдрик: луна золотила шпиль-стрелу, и металлический глаз на шпиле сиял в лунном свете голубым, огранённым, как бриллиант, стеклянным зрачком.

Кажется, именно при виде этой часовни Кирилл впервые подумал, что о Средневековье речь не идёт. Во всяком случае, о том, что так звалось в том мире, где он вырос. Это сооружение из странного сна, иномирная готика, не вписывалось в рамки его школьных представлений о человеческой истории.

В этом мире, быть может, были сосны, кошки, лошади и луна. Но сам мир был другой, с другими мерками. И часовня с сияющим глазом на шпиле показалась Кириллу более чуждой, чем обряд с призраками на лесной поляне.

Но, когда Кирилл и Сэдрик подошли, когда Сэдрик тронул дверь из ажурной чугунной решётки, и дверь открылась, не скрипнув – вот тогда Кирилла вдруг посетило озарение, такое яркое, что он зажмурился.

Отсюда его забрали. Сюда он вернулся. Король Эральд. Он стоит на том самом месте, куда его – младенца положил Гектор. И эти чугунные воротца были заперты в ту ночь, отрезав Гектору путь к спасению. Теперь монахи не запирают их никогда – Кирилл увидел скобу для висячего замка, сплющенную так, чтобы замок нельзя было вставить. Символ. Напоминание.

И от этой сплющенной скобы повеяло неожиданной надеждой. Монахи не просто помнили Гектора. Они позаботились о том, чтобы твари из ада больше никого не убили на священном пороге. Кто-то, видимо, молился тут, прося прощения – и у Творца, и у страдающей души солдата, заслонившего собой ребёнка.

– Заходи, – окликнул Сэдрик из тёмной холодной глубины часовни, и Кирилл вошёл.

Пространство внутри было крохотным, но высоким и гулким; в темноте журчала вода – и звук этот казался очень громким.

Сэдрик вынул из кармана зажигалку, чиркнул пьезой и зажёг крохотный огонёк в чашечке на трёх тонких ножках, стоящей на каменном постаменте – Кирилл подумал, что этот постамент и есть алтарь. Огонёк озарил картину на штукатурке: неописуемый и не очень человеческий лик, древний и юный, с бездонными глазами, в которых мерцал целый космос, лик, осиянный солнечной короной. Творец.

Религиозным Кирилл не был никогда, но этот странный лик, написанный на старой штукатурке, вызвал непривычный подъём в душе. Истинная вера? Вера предков? Откровение? Генетическая память?

– Вот и я, Господи, – сказал Кирилл, уверенный, что его слышат. – Дома. Здравствуй.

Сэдрик хмыкнул.

– Эх… а я был уверен, что Творец чудо явит.

– Мы ещё не заслужили, – улыбнулся Кирилл. С его точки зрения чудеса уже были.

При свете лампадки-коптилки он оглядел внутренность часовни. Родничок бил прямо в чаше для святой воды; для верующих чаша всегда была чудесным образом полна. Сток, по-видимому, был где-то под каменными плитами пола и создавал забавный акустический эффект – тот самый милый звук, ради которого люди заводят водяные часы и домашние фонтанчики. Журчание, отражённое камнем, умиротворяло и завораживало.

Несколько каменных плит напротив фрески были приподняты над полом. Кирилл догадался, что это могила, раньше, чем разглядел надпись, выбитую в камне: «Барон Гектор из Солнечной Долины, оруженосец государя Эральда». Барон Гектор лежал так, чтобы оказаться лицом к алтарю, если решит встать, подумал Кирилл. Видимо, имеется в виду, что он встанет в день Страшного Суда… если Страшный Суд упоминается в здешнем священном писании.

Оруженосец короля Эральда… Какая печальная ирония…

Кирилл присел на корточки у могилы, тронув холодный камень.

– Здравствуйте, Гектор, – прошептал он еле слышно. – Мне так жаль, что я вас почти не помню… Но я знаю, как вы за меня сражались, мне это снилось. Спасибо вам. Мама вас, наверное, уже поблагодарила, да? Вы ведь с ней и с отцом – в раю?

Кирилл ощутил жар неожиданных слёз и смутился. Оглянулся на Сэдрика.

– Не обращай внимания, – сказал Сэдрик. – Молись, считай, что меня нет. Я бы тоже за него помолился, но я проклят, меня не услышат.

– Господи, – шепнул Кирилл почти беззвучно, – Сэдрик ведь ерунду городит, да? Наговаривает на себя? Он ведь, по сути, тоже оруженосец короля Эральда, я – Эральд, я догадался. Я вообще хорошо, кажется, понимаю Твои знаки и намёки, только молиться не умею, прости… но Ты ведь понимаешь, что я молюсь за него?

Вправду ли в часовне стало чуть теплее, или Кириллу это показалось – он так и не понял.

* * *

Принцу Бриану снился яркий сон.

Ему часто снились сны, наполненные бредовой яркостью, но обычно они были бессвязны, муторны и абсурдны. Из таких снов разум всплывал, как из болотной жижи – с неимоверным трудом, в боли и тошноте – и реальный мир оказывался серым, как дорожная пыль.

Всё бывало припорошено этой пылью, даже свет.

Но этой ночью сон не был похож на бред – ни фантасмагорических видений, ни муторной нелепой работы, вроде бесконечных и бесплодных попыток прочесть нескончаемый, дико запутанный, внешне бессмысленный, но таящий глубочайший судьбоносный смысл документ.

Бриану снилось, что он входит в храм Святой Розы. Бриан давно и истово ненавидел это место: ему казалось, что на каменных плитах, на стенах, даже на росписи и мраморе статуй – на два пальца какой-то омерзительной слизи, невидимой, но осязаемой. Но во сне храм был другой.

Будто… до. До всего. Светел и чист.

Каменные плиты пола золотила сияющая в храмовых окнах луна – и заалтарный образ словно подсвечивался изнутри. Не так, как теперь.

И рядом с чашей святой воды, в лунном свете, стоял белокурый мальчик, похожий…

На статую Божьего вестника?

На Амалию? Или на брата?

Нет, не на брата. У покойного брата не могло быть такого выражения лица, такого взгляда, кроткого и непреклонно упрямого. Нет… на неё.

Так бы выглядел её давным-давно умерший младенец, будь он жив. Сейчас он был бы ровесником твари.

Призрак. Такой явственный, словно явился во плоти. На нём – странный костюм, светлые волосы подстрижены коротко. Он печально смотрел на Бриана, и от его взгляда у Бриана сильнее тела болела душа. Разрывалась между ужасом, тоской и абсурдной надеждой.

– Здравствуйте, дядя, – сказал мальчик. – Простите, я не могу понять, вы ещё живы или уже умерли?

От слов Бриану стало больнее, чем от взгляда. Потому что мальчик, король, не был ни призраком, ни демоном, ни вестником-мстителем. И в тоне его не было ненависти. Более того – Бриану послышалось невозможное сочувствие.

– Я жив, – сказал Бриан глухо. – Пока. К сожалению.

– Вы очень больны, да? – спросил король. – Я вижу, как вам тяжело стоять.

– Никак не подохну, – сказал Бриан в тоске. Он казался сам себе шелудивым псом, ползущим на брюхе. – Ад… обманул меня. Я думал, всё начнётся после смерти. А оно уже началось… оно бы-ыстро началось… Ты ведь… добить меня пришёл, да? – спросил он в отчаянии. – Отомстить? За мать с отцом, да?

Король вздохнул. На его лице так и не появилось ни злости, ни отвращения – одна глубокая печаль.

– Месть их не вернёт, – сказал он с горечью. – И… вы ведь уже не тот человек, что убил отца и маму. Вы – больной старик. Дядя, сколько же вам лет? Вы ведь моложе отца, да?

– Тридцать восемь, – с трудом выговорил Бриан. – Я ещё не стар. Это… плата. Мне было предсказано, что с меня… возьмут… плату… а я был так глуп, что думал о деньгах. А ад берёт только жизнью, государь. Я, дурак и сопляк, понятия не имел, что творю.

– Не плачьте, пожалуйста, – сказал король. – Вам надо присесть… жаль, что тут нет стульев.

Бриан тяжело опустился на колени, взглянул снизу вверх:

– Государь, мой племянник, – сказал он, не сомневаясь ни единого мгновения, – милости не прошу, не смею, но позвольте вам присягнуть. Вы ведь правда вернулись? С неба, из рая – откуда там… вернулись во плоти? Это вещий сон?

– Я вернулся, – сказал король. – Правда. Адские псы растерзали только Гектора. Я уцелел.

– Вы четвертуете меня, когда вернёте себе трон, – прошептал Бриан. – Это будет правильно, я только порадуюсь. Может, казнь хоть как-то зачтётся… вместе с раскаянием. Только верните себе корону, я вас умоляю. Пожалуйста.

Он бы обнял ноги юного короля, но не посмел его коснуться. Перед Брианом стоял благой государь из легенд, он, очевидно, мог исцелять наложением рук… а исцеление Бриана только продлит и без того чудовищно длинную пытку.