Читать книгу Дорога в небо - Максим Басков - Страница 4

Этот день наступил. Не все идеально. Но идеально быть и не может. И нам точно не нужно. Слава богу, я уже давно это знаю. И не переживаю от несовершенства. Последние приготовления. Чай в термос. Обнять детей и Лену. Обнулить километраж на панели приборов. Обнулить… Эх, такое слово испортили. И вперед. На восток. Вчера вечером читал новость про то, что Илон Маск запустил в космос ракету с космонавтами. Мы тоже космонавты.

Отца нужно забрать из деревни. А до деревни довезти маму. Она, как всегда, с кучей сумок. И с ковром. «Мы же сможем завезти ковер в деревню. Он же влезет к тебе в машину». Да, конечно, влезет. И мы впихиваем ковер в машину мечты.

И еще какие-то сумки и пакеты с оторванными ручками. В общем, имейте в виду, когда вы соберетесь в путешествие, всегда найдется кто-то, кто захочет всучить вам старый ковер. Будьте осторожны.

По дороге до деревни нужно разговаривать. И я даже немного разозлился от этого. Ведь большинство разговоров сводятся к тому, чтоб давать давно придуманные названия окружающей действительности. А путешествие – это про то, чтоб увидеть, что там, за горизонтом, увидеть то, чему названий еще нет.

В деревне, не торопясь пьем кофе. Болтаем о птицах и погоде. И вперед.

– Батя, давай только сразу договоримся, до Нерчинска не бухаем. Ну, в смысле, ты не бухаешь. В Нерчинске – понятно, там без разговоров, но по дороге давай без бухания.

– Ну щ-щас, ага. Сегодня-то я пивка немного по-любому выпью. Все, поехали, поехали. В добрый путь! Как комэска говорил перед вылетом!

В добрый путь. В Нерчинск.

Подъезжаем к Екатеринбургу и видим, как приземляется самолет. В нем Егор. Ждем немного, и вот он уверенно выходит из здания аэропорта. Смеется. Он тоже мечтал об этом обо всем.

На восток.

А дорога на восток поначалу скучная и однообразная. Деревни как могут выпрашивают у дороги себе на проживание. Кафе, шашлычные, шаурмячные, гостиницы, мотели. Все какие-то неряшливые. У всех неприятные вывески. Хорошего уюта от них не ждешь. Но можно купить горячих беляшей. Такое ощущение, что все владельцы придорожных кафе лет тридцать назад начали свой бизнес с шашлыков на улице. Год спустя подсчитали первые настоящие прибыли. Построили навесы над мангалом из фанеры и профлиста. На этом и остановились. Только иногда подкрашивают и новую вывеску печатают на дешевом баннере. Ладно, справедливости ради надо сказать, что иногда (редко) встречаются хорошие заправки с асфальтом и туалетом в помещении. Чаще платным. Ну или бесплатным, если это Газпром. Да и там в туалете дверь обоссана.

Красивых видов нет. Стена леса, иногда поля. Мысли слипаются в комок. Выбрать из них слова, разглядеть какие-то детали нет сил. Путаются названия. Одно выдается за другое. Свойства и качества предписываются чему-то, что совершенно этими качествами не обладает. Стараешься что-то запомнить и забываешь уже за следующим поворотом. Хочется спать.

Меня разбудил телефонный звонок. Это Учительница

– Максим, здравствуйте, это Надежда Ивановна.

– Здравствуйте, Надежда Ивановна, да, я узнал вас. Очень рад вас слышать.

– Максим, я по поводу вашей диссертации. Неужели вы правда решили отказаться от защиты? Максим, это же абсурд!

– Да, увы, это так. Но я правда не могу ее закончить. Ничего не могу поделать. Вы даже не представляете, как мне неловко. Это чертовски глупая какая-то ситуация. И я сам не понимаю, что происходит. Но я точно уже решил.

– Максим, кто ваш руководитель? Когда защита? Это же правда какой-то абсурд. Вы сейчас отказываетесь довести учебу до логического завершения. Вы побеждали в трудных интеллектуальных испытаниях. Максим, я любовалась вами, когда мои бывшие студентки с интересом следили за вашими выступлениями и безмолвно признавали вашу победу в нелегком состязании. А оно было, хотя вы, наверное, не замечали его. При ваших способностях, работоспособности, характере уклоняться от борьбы сейчас – это абсурд. Вы уезжаете, когда вам нужно сейчас быть здесь. Видимо, вам неинтересна тема или вы устали бороться с собой. Но вы в расцвете сил и возраста и должны справиться. Давайте я проверю вашу работу. Напишите ее хотя бы на тройку в вашем представлении. Никто, конечно, вам ее не поставит. Боритесь с собой. Или, это, конечно, хуже, поменяйте руководителя и даже тему. Выберите Ирину Михайловну. С ее устремленностью к победе вы точно все доведете до конца.

Я немного растерялся и не знал, что ответить. Про диплом не хотелось думать совсем. Но не думать о нем было невозможно. И мысли, которые выгрызали из меня живые куски, я просто прибил решением не писать и не защищать эту работу. Запасся оправданиями и почти совсем уже о нем не переживал. Пока кто-нибудь не напоминал мне об этом. Сейчас вот Учительница.

Одно из главных оправданий не написания диплома звучало так: когда я пришел в первый день в университет, в кабинете, где у нас должна была быть лекция, заканчивала принимать экзамен Учительница. Она не выслушивала заученный ответ студента. Она вела с ним какой-то потрясающий диалог. Сразу про нескольких писателей. Улыбаясь и даже смеясь иногда. Я замер и слушал. И я сразу понял и даже, наверное, решил, что для меня, а для меня никогда не имели значения оценки, я всегда с каким-то презрением относился к стремлениям получить во что бы то ни стало пятерки, так вот, я вдруг понял, что для меня главной оценкой моей учебы в университете может быть оценка Учительницы. И я эту оценку получил. Это моя защита. Мой диплом. Это мое оправдание. По-своему красивое. Но оправдание. Сил на написание диссертации у меня не было. И сил что-то отвечать тоже. И, похоже, я тупо молчал в трубку.

– Максим, вы здесь, вы меня слышите?

– Да-да, слышу вас отлично. Вы абсолютно правы – абсурд. Кругом абсурд. И я правда не знаю, что делать. Мне это очень-очень неприятно и очень не нравится. Но я не могу. Я правда не могу.

Я немного успокаиваюсь и перехожу в какой-то другой темп разговора и мысли.

– Это ведь не в первый раз. Знаете, сколько таких раз у меня было уже? Таких вот провалов. Я уже и считать устал. Нет, были, конечно, и достижения… Я вот, знаете, давно уже как-то, лет десять назад, был на охоте. Мы ходили целый день по полям, охотились на перепелок. Они вспархивают перед тобой, ты стреляешь. И вот я подстрелил одну. Пошел к ней. Недалеко, шагов двадцать. А я ее только ранил, и она пытается взлететь. Она подпрыгивает, делает какие-то невероятные кувырки в воздухе, высоко подлетает, метра на три, но лететь не может, падает тряпкой, снова подпрыгивает, пытается взлететь. И так, пока я не подошел и не поймал ее руками.

– Максим, не говорите чушь. Раненая птица, Господи. Вы мне еще расскажите, как вы чайку подстрелили. Вы уже в дороге?

– Да, мы сегодня рано утром выехали.

– Тогда я желаю вам счастливого пути. Но вы должны обязательно связаться со мной, когда вернетесь. Мы не закончили разговор о вашей защите.

– Хорошо, спасибо вам, мне очень приятно было с вами поговорить в начале нашего пути. До свидания.

– До свидания, Максим.

Я лежу на заднем сидении. Смотрю в окно. Егор рулит, и они о чем-то болтают с батей. Похоже, они даже не слышали, как я разговаривал по телефону. Время к обеду. Уже проехали километров 500.

– Поспал?

– Да, немного. Где мы?

– Тюмень скоро.

– Что, может, перекусим, как ее проедем?

– Давайте.

– Только надо место найти хорошее, с видом.

– Да тут одни болота, похоже.

– Ну посмотрим.

– Так, но сперва надо в магазин, – это батя, и я знаю, зачем ему в магазин.

– Тебе зачем в магазин, у нас все есть с собой.

– Надо. И не спорьте.

– Не вопрос, Борисыч, надо так надо, – уверенно и четко отвечает Егор.

«Ну, надо так надо», – думаю и я про себя.

Тюмень проехали насквозь без остановок.

Хорошо, когда трасса обходит город в объезд или по специально сделанной дороге, когда можно проехать без остановок. Это же дорога, это вена и артерия. Здесь любые остановки опасны для организма. На хорошей дороге не должно быть ни светофоров, ни опасных перекрестков. Встречные полосы должны быть разделены. Вот в Тюмени сделано хорошо. Но из Тюмени мы выехали, и началась обычная дорога, как и везде в стране. Одна полоса в одну сторону, одна в другую. Слава богу, хоть асфальт положили почти везде. И белая полоса посредине. Вряд ли это, конечно, поможет, если навстречу вылетит какой-нибудь грузовик. Даже если это будет сплошная линия. Помешают только бдительность и снижение скорости. По крайней мере, так написано на многих плакатах вдоль дороги. Но, думается, и плакаты тоже не сильно помешают этому. Только хороший и крепкий отбойник между встречными потоками. Хочется хороших дорог в этой огромной и прекрасной стране.

Я люблю дорогу. Движение. Постоянная смена картинки за окном. Мысли в голове текут совсем не так, как когда ты сидишь на одном месте. Небо хорошо видно. Много неба.

К вечеру батя крепко выпил. Но как-то контролируемо. Совсем не вызывает раздражения. В обед взял пива. И небольшую (или большую) бутылку водки. Потом, ближе к вечеру, еще одну. Мы для этого несколько раз остановились у придорожных кафе, пока нашли нужную. Но даже это не раздражало. Допил ее он уже за ужином. Когда мы встали на ночлег на стоянке дальнобойщиков. Ели картофель из пластиковых стаканчиков и тушенку из банки. Душевно так, разогрели кипяток, заварили пюре, открыли тушенку. Хлеб разломили. Нет, допил он, уже когда мы с Егором легли спать. Засыпая, я слышал, как он сидит за столом, кашляет и курит. Проснулся, когда он пришел в машину и лег спать. Снова уснул. Потом я опять услышал, как он кашляет и курит. И что-то бормочет. Вышел к нему. Он сидел на пороге машины.

– Что, батя, не спится? А я говорил, не надо бухать.

Батя посмотрел на меня какими-то страшными глазами. Он был сильно пьян.

– Да пошел ты. Иди спи в свою кроватку.

Уткнулся головой в руки. Выронил сигарету. Достал другую, закурил. Закашлялся. Снова уткнулся головой. Издал какой-то звук. То ли хрип, то ли вой какой-то тихий, то ли снова пытался закашляться.

– Они теплые еще были, когда мы их забирали. Нам же сказали, что все. Их отпускают, можно лететь. Мы сразу. Прилетели. Все. А они. Каждого. Всех. Троих.

Он каким-то нервным, дрожащим движением провел рукой около шеи. Я смотрел на его лицо, а он смотрел прямо на меня, но так, как будто это был совсем не я. А кто-то совсем другой. Кто-то, кто, не знаю, тот, кто сказал ему, что их отпускают. И вот он смотрит на меня, уже зная, чем все закончится, уже зная, что забрать их можно, да. Лицо его скривилось и сжалось. Словно ребенок, плакал без слез от кошмара. Старый, с огромной седой бородой ребенок.

– Они же летчики… Муку привезли. А они… Теплые еще.

Он закашлялся. Долго не мог остановиться. Опять закурил.

– Весь кишлак… Женщины, дети, старики… Камня на камне…

Опять закашлялся. Надолго. И каким-то совершенно трезвым, бодрым и даже веселым голосом попросил меня достать еще сигареты.

– Батя, тебе надо бросить курить.

– Я еще в гробу покурю…

– Да, и только потом крышку можно заколачивать, знаю.

В кино здесь нужно вставить сцену с пролетом вертолетов. В предрассветной темноте, когда темноты много больше, чем света, в тишине нарастающим шумом пролетают несколько вертолетов. Просто пролетают. Слышен звук. Видны контуры на фоне предрассветного неба. Бортовые огни не горят. Ничего не происходит. Снова становится тихо.

Я передал ему сигареты. Отец закурил. Я пошел спать.

В прошлом году мы с ним ездили на встречу выпускников его училища. Один рассказывал:.

– Помните же ребят порезали? Я тогда там был. Спрятался в канаве какой-то сточной. Лежал и дрожал, как сучка.

Все уже нормально выпили, и у каждого была какая-то своя история. Мужик рассказывал это и даже пытался усмехнуться, сравнивая себя с сучкой. Но я взглянул в его глаза в этот момент. Улыбка на его лице была не усмешкой. Было хорошо видно, что он до сих пор лежит в этой канаве и вжимается от страха в нечистоты. И он на всю жизнь в этой канаве. И никогда уже из нее не выберется.

Этот день закончился.