Читать книгу Иньюэндо - Максим Евгеньевич Корабельников - Страница 2

Лимонка, РПГ, два АКМ-74, набор метательных ножей, четыре мины, ящик патрон и бочка пороха.

 Ляпин готовился к войне. Готовился к ней он давно. Чуть ли не с самого призыва в армию.

 Изначально он все это собирал исключительно для подготовки к третьей мировой, но года шли, а война так и не начиналась. И в один прекрасный день он решил развязать её сам. Так, он решил, что будет даже лучше. Он войдет в историю и встанет в одну шеренгу портретов с Гитлером, Наполеоном и остальных его кумиров, чьи имена тесно связаны с кровопролитием. Но частые употребления психотропных веществ, которые он собирал для той же войны, для подавления страха, сыграли с ним злую шутку.

 Лающие собаки с помойки, что была напротив его контейнера, где он жил последние пять лет, начали слышаться в его голове переговаривающимися между собой китайскими диверсантами.

– Все! Началось.

 Соскочив с кровати, он резким движением задернул на окошке полотенце с вишенками, что служило ему шторой и полез под кровать. Там у него был припрятан пропитанный сыростью маскхалат. И неважно, что на улице лето, а маскировка зимняя. Правда, и зимой с такой далеко не скроешься. Вся в обоссаных разводах и далеко, совсем далеко не белая.

 Нарядившись с горем пополам в, скорее наводящий ужас, чем маскирующий халат, который вот-вот расползется как будто после кислотного дождя, Ляпин принялся вооружаться. Он распихивал по карманам патроны как семечки, что не влезло – засыпал в рюкзак поверх мины, туда же бросил лимонку.

 Распихав по носкам ножи и перекинув через плечо сразу пару калашей, солдат удачи осознал, что ноша его не дает ему сдвинуться с места. А еще через пару секунд, произошло то, что вообще не предусматривалось его многолетней подготовкой. Он упал на спину, за которой висел рюкзак с миной в перемешку с порохом и прочей убивающей мелкой атрибутикой.

 Лежа на рюкзаке, он понял, что это всё. Война проиграна не успев начаться. Запал нажат. И при любом дальнейшем шевелении – амба карачун.

 Ляпин смотрел в потолок и пытался сдержать в себе наплывающую в глазах слезу отчаяния.

– Я опять тебя не покрасил. Я такая сука. Прости меня мой купол.

 Он начал отвлекать себя от накатывающей паники разговорами вслух с потолком. Затем заметив в углу выползающего из за облупившейся краски паука обратился и к нему:

– Привет Климентий. У меня печальные новости. Уходи. Это не твоя война. Я не должен забирать тебя. Беги скорее. Враги за домом, так, что выбирайся через окошко. Через ту самую дырочку в которую я курю зимой. Жене привет.

 Затем он начал молиться. Но почему то стихами Пушкина в перемешку с Отче наш и вставлял в этот текст цитаты которые когда то слышал. Видимо вложил в текст все то, что прочитал за всю свою жизнь. А это пару книг из школьной программы и молитва, которую выучил из под палки бабули. Из за своей бабули он и начал жить войной. Та выпивала на ночь какую то мерзкую сивуху, и лежа на кровати рассказывала мелкому о грядущих всадниках, апокалипсисах войны. А потом вставала и заставляла учить молитву. Мотивируя это тем, что когда он вырастет, и будет лежать в окопе ядерного пепла, спасая человечество от гибели. К нему непременно явится Сатана, на огромном коне с огненными копытами и если он не успеет прочитать молитву, то весь мир уйдет во тьму.

– Гребанная бабуля! Падла! Сука! Я ненавижу тебя! Где твои окопы? Где бля, твой конь. Сука! Я умру разорвавшись на части и даже не смогу на том свете вломить тебе по твоей прокисшей роже. Мою душу как филейные кусочки высыпят на сковороду, возле которой, наверняка, ты будешь помогать чертям подливать масла. Тварь!

 Выронив таки одну слезу, Вадим, так звали Ляпина в детстве, сорвался таки на плач. Вадимом его называли редко. Всегда либо по фамилии, либо по образующей от неё прозвищ, таких как: Ляпка, Оляпка, Шаляпин, Шляпин и т д.

 Прочитав еще раз молитву, он решил окунуться во что нибудь приятное из его воспоминаний. А такие были только в детстве. Еще до того, как он попал к бабуле. Когда были живы родители, и они каждые выходные водили его кататься на аттракционы, что стояли на корабельной набережной и особенно ему нравилось "чертово колесо". Когда его садили посередине и прижимали объятиями, дабы он не улетел, а он любовался захватывающими дух красотами с высоты, что становилась все выше и выше. Папка шутил, что забыли взять сачок, чтобы поймать солнышко и отломать кусочек для дома. А мама то и дело поглядывала на меня пытаясь все рассмотреть не страшно ли мне на такой высоте.

 В дверь постучали.

Сердце бешено заколотилось. И чуть ли не начало вырываться наружу, когда дверь попытались открыть рывками на себя.

– Кто это?

Тишина. Затем опять стук.

– Умирать так героем! Я вас сука, хоть несколько, да приберу с собою.

Выскользнув из под лямок и вскочив на ноги, Ляпин пулей бросился к двери и откинув щеколду обомлел.

 На пороге стояла приходившая к нему изредка, чтобы принести молока и батона, глухонемая прихожанка Леся из ближстоящей церквушки.

 Отсыревшая мина, сработала не сразу. А именно в момент, когда Ляпин открыл дверь.

 Взлетев почти на ту же высоту, на которой он был в недавних воспоминаниях, Вадим уже не восхищался, а орал от отчаяния и боли. Он видел как от него оторвалась нога и рука и улетела в противоположную сторону. Он увидел, как пролетела рядом голова невинно убитой девушки. Он как в замедленном кино увидел все, что пролетало, хоть и было это все в пыли и дыму. Надежда была умереть приземлившись, но и этого не произошло. Упав на раскорячевшиеся рядом деревья, недогерой попытался заскулить от всей той боли, что терзала не только его тело но и душу. Но вместо этого только хрип.

 Где то в дали послышались завывающие сирены. А напротив, на лопнувшей вдоль чугунной ванне, сидела бабуля. Та самая, что готовила его к войне и умершая лет пятнадцать назад.

– Эх, Вадик, Вадик. Картонная ты дурилка.