Читать книгу Творить по-русски. Пять жизней Александра Лапина - Максим Горохов - Страница 9

Пока же Александр точно понял: он не тот, кем его считают. И, несмотря на общую для жителей Янтарного систему координат, дальше существовал в своем мире. В параллельной реальности.

Несмотря на огороды, телят и навоз, страстно любил читать. Перетаскал домой всю школьную библиотеку.

Не удивительно, что любимой стала «Принц и нищий», прочитанная одной из первых. Конечно, сельский парнишка был уверен, что он такой же принц, оказавшийся на задворках. А еще мечтал стать моряком, капитаном. Откуда взялось это желание, когда вокруг – только степь? Тем не менее, лет в семь-восемь захотел в суворовское училище. Чтобы потом служить офицером. Замучил родителей просьбами отдать его туда. Они даже куда-то ездили, узнавали. Но в такие училища брали в основном сирот или детей из семей военных. Поэтому план отпал.

Однако же юный Лапин регулярно выстраивал в шеренгу дворовых пацанов. Требовал поведения по уставу. Призывал охранять крепость или выполнять другие «боевые» задачи. Иногда подопечные от такого обращения своего харизматичного «вождя» могли взбунтоваться. И тогда ему приходилось отчаянно драться со всеми сразу. Минимум трижды он камнем пробивал голову «врагам». Чем откровенно гордился. Его даже называли психическим. За то, что впадал в безудержную ярость. И тогда ему уже неважно было, сколько перед ним противников: три, пять или семь. Ничего не соображая, как лютый берсерк, он хватал что попадется и устремлялся в атаку. Один раз мальчишки навалились толпой. Стали бить. Но Лапин вывернулся. Загнал их в дом. И долго еще кричал: «Выходите, суки!» Подкрепляя свои слова ударами кирпича в дверь. Позже он стал задумываться: наверно, и эти качества пришли откуда-то из прошлой жизни.

Плюс странная болезнь. В первом классе зимой возвращался из школы. И вдруг упал: отнялись ноги. Случайный прохожий на руках принес его домой. Три месяца родители показывали сына разным врачам. Отец возил на бензовозе в Прохладную делать рентген. Александр запомнил, как лежал там голый под простыней. Но никаких нарушений не выявили. А он все не вставал.

Потом мать нашла бабку-знахарку. Та читала над ним свои распевы, молитвы. А когда пришла весна и стала расти крапива, старушка велела запаривать в ней ноги. И странный недуг отступил. В апреле мальчик встал и пошел. С тех пор так и ходит. А описанную болезнь тоже считает кармической – доставшейся в нагрузку из прошлого.

Школьная жизнь тем временем шла своим чередом. Помимо собственной «банды» из барака Лапин общался с ребятами из центра поселка. Дружба, впрочем, возникла не сразу.

Бывало, подначат его на перемене. А по дороге домой он уже караулит обидчика: «Что ты сказал?..» Слово за слово – вот уже один сбивает другому кепку на глаза, и пошли кувыркаться. С одним только Толиком Скибо выясняли отношения раз десять. «Я казак!» – кричал тот, прежде чем ринуться в драку. Точь-в-точь как его отец, когда напивался и гонял мать, а она с детьми потом пряталась на огороде.

Но в схватках этих школьники не калечились. А затем все и вовсе повернулось по-другому. Бараковские ребята стали кто курить, кто пить. Контингент там был соответствующий. Заезжие кабардинцы, какие-то бывшие сидельцы, приблудный татарин со своей русской бабой… Соседи Лапиных, братья Островновы, – вообще голытьба. Мать нагуляла четверых детей. Отца нет. То люди добрые продуктами помогут, то советская власть одежду выдаст.

А переехавшие из Прохладной братья-корейцы Ли – те крутые. Боксеры-спортсмены. Били всех подряд. Хорошо, Лапин был их соседом, и ему не попадало. (Правда, закончили они потом плохо. Только старший Валерка – хозяйственный, работящий. А средний Олег, самый драчливый, погиб в аварии на мотоцикле – задавило люлькой. Младший – всю жизнь по тюрьмам. Как-то несколько лет спустя на поминках в деревне он с пьяным восторгом рассказывал уже студенту Лапину, как однажды с дружками сбежали – захватили чужую машину. «И так погуляли! Так погуляли!» А потом – снова под замок. И Александру вдруг так стало его жалко.)

Справа еще жили удмурты, слева – немцы, спереди – кабардинцы. В общем, публика пестрая. И по большей части неблагополучная. Вроде как второй сорт. Да и сам барак – дом не свой. Общий. Расположенный к тому же где-то на выселках.