Читать книгу Сарабанда - Максим Исаев - Страница 4

Среди всех своих ножниц Харитон больше всего любил маленькие с красными облезлыми ручками. Вот уже два дня он никак не мог отыскать их. Везде в знакомых местах – в ванной на стекле под зеркалом, на кухне на подоконнике в плетеном корытце и под ним, в комнате на всех полках и даже в некоторых ящиках – ему все время попадались совсем другие экземпляры: огромные в локоть – для резки обоев, для стрижки волос, кривые, тупые, загнутые, но не те. Ночью заусенец противно цеплялся и не давал спать, и с ним могли справиться только они одни, красные. Харитон страдал и обижался – зачем устраивать эти прятки, будто кто-то другой мог коварно положить их в другое место, или будто красные сами ушли от него на свободу и завалились в неожиданное укрытие до большой уборки.

И когда он заметил их, невинно лежащих на жестяном подносе среди другого железного хлама, который он оглядывал перед этим несколько раз, ему стало, наконец, легко и покойно на душе, как будто нашелся его давний знакомый, вынырнувший из сна, а потом выскочивший пробкой из дверей того вагона метро на Пушкинской, в который уже поставил свою правую ногу Харитон. Его все плотнее окружали домашние вещи, они забирались к нему в постель, на стол, в карманы, а людей – наоборот – вокруг становилось все меньше и меньше, они умирали, уезжали, замолкали, и Харитон думал, что вот так и наступает близкая старость и смерть, и вот уже скоро он сможет опять встретиться со всеми, но уже в другом месте.

Потом грубый разговор немного испортил его настроение, но родные ножницы были важнее.

– Да?

– Я по объявлению.

Ее голос был, к сожалению, хриплый и наглый.

– Да? Здравствуйте, очень хорошо, спасибо, что позвонили. Когда вы сможете прийти?

– Сколько?

Харитон испугался и задумался.

– Вы приходите просто так, мы с вами поговорим вначале, обсудим, я расскажу вам про свои планы, понимаете, я сам не знаю, сколько получится, но может быть и много.

– Козел, найди деньги, а потом объявление давай!

Гудки. Харитон вообразил, что еще приятного сказала ему эта особа. Он долго следил за ломаной линией на обоях, стараясь не спутать ее с соседними, до тех пор, пока она не уперлась в потолок. Тогда он спустился по ней вниз до тех пор, пока взгляд не уперся в расплывшийся телефонный аппарат – один из его главных врагов – подаренных ему к Новому году. Гудки продолжались. Харитон опустил трубку, нагнул голову вправо, линия немного удлинилась, но вскоре опять исчезла, на этот раз окончательно, за подставкой. Вот так вот всегда. В одну сторону дойти – ничего не стоит, а вот если захочешь вниз, до конца, вечно они упираются в эту подставку. Он пошел в ванну, помыл руки холодной водой, внутри стало тише. Полотенце запачкалось, давно не стирал.

Харитон выключил свет, посмотрел на часы – без пяти десять, потом подошел к градуснику – минус четыре. Начался снег. Вряд ли кто-нибудь еще позвонит, пора бы поужинать. Пойду куплю банку селедки, – решил он и стал одеваться. Идти не далеко, штаны можно не переодевать, а одеть только носки, ботинки, куртку, шарф и шапку. Она, наверное, до сих пор злится, – он захлопнул дверь и засунул ключи в карман. Деньги – в заднем кармане, а сумка не нужна. На темной лестнице тянуло от мусоропровода, но лифт скоро пришел. Снег идет, снег идет, значит, скоро грязь и слякоть. Вон в лифте уже кто-то оставил отпечатки своих ребристых ботинок. А иногда все-таки бывает сухо. Он прошел мимо почтовых ящиков. Внутри своего ничего не блеснуло. Харитон открыл дверь, и сразу все изменилось.

На свет соседнего желтого фонаря слетались снежинки, жужжали и тихо садились на руки и лицо Харитона. Скоро он весь опух от укусов. По улице плыли машины, захлебывались и плескали веером в разные стороны жуткую смесь. Но было довольно весело и пустынно, да и кто выйдет в такую погоду! Харитон набрал воздуху, размахнулся, положил руки в карманы и поплыл брассом к ларьку. Снег быстро забился ему в глаза и в рот, но Харитон был опытный пловец, он открывал рот только для короткого вздоха, и успевал поймать только несколько холодных капель, которые сразу превращались в сложное химическое соединение.

Надо было дать другое объявление, он плохо подобрал слова в первый раз, и все пропало.

– Дайте, пожалуйста, большую банку селедки.

Продавщица открыла форточку, сняла банку с витрины, отклеила ценник и пересчитала деньги. Может, испорченная? Вряд ли, она долго хранится.

Харитон стряхнул мусор с банки и взял ее как дискобол. Дома еще осталось две луковицы. Он подумал, что объявление должно быть коротким, всего несколько слов, но заманчивым. С другой стороны, ему бы не хотелось, чтобы оно выглядело неприлично. Жалко, опять потеряны недели две или три, пока опубликуют новый текст. Может, поискать другую газету? Да нет, все дело в самом тексте. Он завернул за угол и сделал несколько последних гребков.

В подъезде он долго топал и стучал ногами о ступеньки, стараясь выбить снег из своих ребристых подошв. Но у него был другой узор, не такой, как у того в лифте. И все равно, сколько не стучи, все не стряхнется. Он вошел к себе в квартиру, оставил ботинки на коврике, отнес диск на кухню и только потом снял куртку, намокшую от снега. Он старался забыть старое объявление и найти какое-нибудь свежее слово. Ладно, потом само собой найдется как ножницы. А сейчас будет другая радость.

Он достал со шкафа старую газету, потом открывалку из ящика и сел за стол. Нет, банку лучше открыть стоя. Главное, почему он ее выбрал – это из-за картинки на крышке. Сизая фотография двух кораблей в свете полярного солнца в бухте Мурманска. Сельдь атлантическая, жирная, пряного посола. Четыре штуки лежат, скользкие и блестящие. Какой там порядок? В этом месте Харитон всегда путался. Он ухватил левой рукой холодную рыбу и подождал, пока с хвоста стечет мутный рассол. Ему было так радостно, что она такая большая и тяжелая. Отрезаем голову, хвост, вспарываем брюхо. Это, конечно, самое неприятное, но можно справится с этим быстро. Теперь как бы отделить чешую?

Селедка затрепетала в его пальцах и чуть не прыгнула на пол. Он прижал ее ножиком и попробовал подцепить шкуру у ребер. Не получается. Тут он вспомнил, что можно вначале разрезать ее вдоль хребта, а потом подцепить шкуру сверху. Ура, это, оказывается, не так уж сложно. Теперь осталось вынуть кости и порезать. Он довольно быстро справился с первой селедкой, а потом почистил и остальных. Теперь сворачиваем газету и выкидываем сразу весь мусор с банкой. Как удачно в этот раз все получилось!

Харитон вымыл руки и достал луковицу с сухой кожицей. И когда через пять минут, еле успев кое-как намазать черный хлеб маслом, он попробовал первый соленый кусочек, ему стало безумно вкусно, и дальше он уже не мог остановиться. Она таяла у него во рту, оставляя вязкий холодок, который он закусывал хрустящими сочными кусочками лука и заедал этот контраст скользким маслом и нейтральным хлебом.

«Делаю фото». «Делаю фото». Нет, нет, просто «фотографирую». Это пойдет, вероятно, в «Услуги», но уж точно не в «Куплю-продажу». Харитон уже несколько раз просил себя остановиться с этой селедкой, но она была такая мягкая и нежная, что закончить не было никаких сил.

Да, просто – «фотографирую». За деньги? Или я должен платить? Вот это остается непонятным. Кто же за деньги на это согласится? Надо написать: «За хорошие деньги».

Все, последний кусочек. А как потом будет плохо! Кто же на ночь наедается такой дряни! Нет, надо начать не с глагола, а с существительного. Здесь-то все просто. Хотя тоже есть много вариантов. Харитон убрал тарелку с селедкой в холодильник и поставил чай.

«Фотографирую девушек». Ужасно. Другие пишут «пригл. дев. на в/о раб». Это совсем не то! «Без интима». Ну это же просто сальности! Какая гадость. Солености. Пряный посол. Надо заварить свежий чай. Может, просто «Ищу фотомоделей»? Неплохо, конечно, всего два слова, но много неопределенности. Всегда эти колебания и мучительные поиски истины. Если требуются, то сразу, значит, должен платить. Нет, это не то. Харитон выпил две чашки, но жар внутри погасить не удалось. Вода ушла вниз, словно сквозь сито. Заснуть теперь вряд ли удастся. Он лег на диван и положил под ноги подушку. Селедки осталось еще на несколько дней. Где вот другие ищут натурщиц? Опять другие… Нет, нельзя думать про других. Он только один такой. Как же внутри теперь жжет нехорошо. Все слова растерялись. Осталась одна селедка, атлантическая пряного посола. Бухта Мурманска. Полярная ночь. Мачты, льды, срок хранения. «Фотографирую обнаженных девушек». Выпить еще чаю. Нет, через час, а то утром вся рожа распухнет. И так уже распухнет. «Снимаю девушек» – это уже совсем кошмар.

Харитон поставил еще чаю. Может, бросить эту идею? Из этого ничего не выйдет. Бесполезно. Дубина! Ладно, надо уже что-то выбирать и на чем-то остановиться. Харитон долил кипятка в заварку. Уже стал совсем слабый и бледный. Как быстро от чая пачкаются чашки! Эта заварка как нефть тут же прилипает к стенкам темно-коричневыми пятнами. Завтра точно не буду есть селедку. Ни за что! А если с картошечкой? Нет. Так жжет!

Странно, чайник выключен, а все равно что-то звенит. Опомнившись, Харитон бросился к телефону. Половина двенадцатого. Не успел. Может, перезвонят?

– Мне Васю.

Не туда попали.

Через пять минут опять Васю. Все, не могу больше. Выключаю чайник, телефон, свет и ложусь спать. В доме напротив осталось два желтых окна. Завтра суббота. Еще глоточек воды. Теперь бегать всю ночь и пить до утра. Соленые рыбы поплыли мимо за окном к ларьку. Булькнул лифт. Хлюпнула где-то дверь. Часа в три Харитон записал на сизом листе в середине бухты:

«Фотограф чистит скользкую селедку и наливает чай».