Читать книгу Фабрика игрушек - Максим Кустодиев - Страница 6

Фима и ее возлюбленный встречались почти всегда в его московской квартире возле Никитских ворот. И почти всегда по делу. Фима получала очередную информацию, другими словами, наводку, или приносила своему избраннику оговоренную долю – материалом, то есть, как правило, золотом, драгоценностями, либо деньгами, если грабители сами реализовывали добытое. Покончив с делами, они занимались сексом, и это было совсем неплохо.

Серафима давно установила, что квартира съемная, скорее всего, у возлюбленного где-нибудь в другом месте или в другом городе существовала семья, но разве это могло иметь какое-либо значение? О встрече они условливались по телефону. Приятная, необременительная связь, к тому же очень полезная для обеих сторон.

Впрочем, Фима считала правильным пользоваться иногда и другими источниками информации, чтобы не зависеть полностью от своего поклонника. Ценным наводчиком оказался некто Вова Цыплаков, немолодой уголовник, которого за глаза другие члены банды презрительно именовали «синяком». Именно он дал ярославского коллекционера, и он же, Вова, отвез медальки своему заказчику и приволок назад весьма солидный куш.

Получая заработанную долю, Цыплаков всякий раз менялся в лице, обычная настороженность исчезала, он горделиво улыбался, принимал деньги и слова благодарности со всей серьезностью, словно стахановец, которому вручают диплом.

– Вован не фраер, за базар всегда отвечает, – говорил он о себе в третьем лице. – Эх, Фимка, встретить бы тебя раньше, сколько хорошего можно было б наворотить!

В далеком 84-м, когда расчудесной Фимы не было рядом даже в помине, Цыплаков загремел в тюрьму, можно сказать, случайно. Ему тогда как раз на днях исполнилось двадцать шесть, и вместе со старшим братом они отправились грабить расположенную по соседству сберкассу. Братья не раз бывали внутри – сопровождали мать, получавшую там пенсию. (Пенсию парни тут же забирали и пропивали). Ночью они вошли со двора, легко отжали дверь. Замок, надо сказать, был хилый, и никого это не волновало, поскольку внутри дежурил вооруженный охранник. Чучело огородное, весь скрюченный артритом – братья рассчитывали, что при виде двух здоровенных лбов в черных масках старик наложит в штаны. Но вышло иначе. Вместо того, чтобы по-тихому позволить связать свои старые кости, охранник полез зачем-то в кобуру. Никто не собирался его убивать. Но когда идешь на дело, ты же весь на мандраже, это ж грабеж, а не какая-то рыбалка. Наверно, надо было просто прикрикнуть на старого мудака, может, стукнуть его несильно. Но в руке у Вовы был нож, он ударил – и все, нету старика, умер. Деньги они взяли, немного, правда. Но из-за того, что все пошло наперекосяк, забыли о всякой предосторожности, вышли прямо на улицу, да еще стояли там под фонарем, ругались между собой, кто-то из соседей увидал их в окно. Брат получил поменьше, но до конца срока не дотянул, помер на зоне от туберкулеза. А Вован откорячил свои 15 лет, как говорится, от звонка до звонка. И оно все бы ничего, если б не подсел он на всякие там колеса. Ширяться – этого нет, иглу в руки не брал, с детства боялся уколов, но и таблетки денег стоят, и немалых. Хорошо, что есть Фима, с нею не пропадешь!

Цыплаков сказал по телефону условную фразу, и вот теперь прикатил в Питер. Адрес свой Фима не сообщила, страхуется, договорились, что на почте возле Московского вокзала его встретит Парамоша.

Вова увидел его у окошечка «до востребования», тот беспечно болтал с какой-то киской, распетушил хвост, ничего вокруг не замечает. Вова сунулся в окно со своим паспортом – а что делать, не стоять же посреди зала, словно пень? Парамошка заметил его, наконец, не спеша и ласково этак распрощался со своей подругой, но теперь уж ему пришлось ждать, пока сонная почтальонша просмотрит все письма на букву «Ц». Цыплаков сыграл чистый спектакль, мол, до чего он огорчен, что нет ему письма. И, наконец, они с этим наглым корешем поехали к Фиме на адрес. Поехали на метро; с такой рожей, как у него, у Вовы, по нахалке объяснил Парамошка, никто их в тачку не посадит.

Фима сама открыла дверь, проводила Парамошу вместе с московским гостем в комнату.

– Ну, что, бродяги! – приезжий широко улыбнулся, отчего сверкнуло несколько коронок; часть его передних зубов была исполнена из золота, часть – из обыкновенной нержавейки. – Плохие новости!

Говоря так, он продолжал улыбаться. Вероятно, новости и в самом деле были плохие, во всяком случае, в его понимании. Пошутить так он бы не осмелился. Улыбался же не из зловредности, а в наивной радости – ведь принес важную новость!

Ощутив импульсивно тревогу, Серафима взглянула на Юру-Парамошу. Что еще за новость? Если обсуждали по дороге, то удобнее, во всяком случае, без напыщенной многозначительности, услышать все от Юры. Тот понял, что от него требуется, но только огорченно покачал головой:

– Молчал как рыба об лед!

Цыплаков самодовольно выдержал паузу, оглядел притихших бандитов, спросил:

– А что, в этом доме наливают? А то в горле пересохло, – он характерным жестом пощелкал по своему горлу; и рука, и шея его были покрыты густой татуировкой.

– Ну, так что там у тебя, рассказывай! – велела Фима, не обращая внимания на просьбу о выпивке.

– А дело в том, бродяги, что ищут нас… очень серьезные люди, – внушительно произнес Вова, он наслаждался всеобщим вниманием.

Оказывается, ограбленный и убитый ярославский коллекционер был близким человеком одного из лидеров «бутовской» группировки. И этот авторитет, по имени Гуца, якобы прилюдно на иконе поклялся найти убийц и лично покарать их. Гуца – фигура известная, слов на ветер не бросает. Если поклялся – из-под земли достанет!

– Ой, как страшно! – пренебрежительно отозвался богатырь Федя.

Цыплаков не терпел насмешек. Он свирепо выкатил глаза.

– Смелый, да?! Ты б на зоне весь срок просидел у параши!

– На зоне! – фыркнул Федя. – Чего я там забыл?

Он до обидного мало уважал заслуженных уголовников. Вова решил, что такое посягательство на его авторитет требует адекватной реакции: разразился длинной тирадой по фене, на губах у него выступила пена, казалось, еще миг и начнется драка. Но Фима знала, что все это не всерьез, «синяк» бутафорил, косил под бешеного. Притом он отлично понимал, что не будь здесь ее, молчаливый, задумчивый Федя мог бы размазать его по стене как соплю.

– Ну-ну, полегче, – спокойно сказала Серафима, – ребенка разбудишь! У нас тут теперь девочка живет, – не очень вразумительно объяснила она в ответ на недоуменный взгляд «синяка».

– А чего он шнягу гонит? – тот с готовностью перешел на миролюбивый тон, Федор же так ни слова и не ответил. – «Бутовские» – это вам не шпана какая-нибудь!

Ну и что теперь? Все они ждали, что скажет Фима. Она молчала. В отличие от беспечного богатыря она моментально оценила опасность. Впредь надо тщательнее собирать информацию, плохо, очень плохо, что за упрямым ярославским стариканом стоят такие люди.

– С Гуцей можно перетереть по-хорошему, заплатить, сколько надо… – робко предложил Вова.

Серафима думала иначе. Сейчас главное оборвать нить, связывающую их с московскими бандитами, а ведь, кроме этого, татуированного чучела ничего их не связывает. Узнать бы, что он там успел наболтать в Москве… Этот адрес он не знал, но мог притащить за собой хвост, даже ничего не подозревая.

– Вова прав, – сказала она. – Но пока мы отсюда переберемся на другую хату, на всякий случай.

– Ну, так, а я тогда назад, в Москву. Успею еще на дневной паровоз. Подкиньте чуток на командировочные, и что там мне причитается за новости…

Фима с легкостью раскрыла бумажник, зашуршала зелеными купюрами.

– Задержись пока, – сказала она. – Вечером поедешь.

– А слыхал, Вован, что бывает с гонцами, которые приносят плохие вести? – весело спросил Парамоша.

Шутка была неудачная, велика в ней была доля правды. Серафима почувствовала, как напрягся «синяк».

– Чего вертишь лопатником у меня под носом? – с неожиданной злобой спросил он. – Унизить хочешь?

– По-моему, это довольно трудно сделать, – она, все-таки, протянула ему несколько купюр.

Цыплаков, не пересчитывая, сунул доллары в карман старых джинсов и решительно направился к выходу.

– Задержись, говорю, – повторила Фима. Верные Федя и Макс встали, загородив проход.

– Вы чего, решили, что Вован вас всех сдаст как стеклотару? Зря вы так, Вован не дешевка.

– Никто тебя не хочет обидеть, – искренне улыбнулась Фима.

Конечно, его следовало убрать, но без суеты. «Синяк» принес немало пользы, хотя и оставался всегда немножечко прокаженным, ни малейшей жалости Фима не испытывала. Огорчало лишь, что он (не такой уж дурак, как казалось) своей подозрительностью заставляет действовать второпях. Никто не ожидал, что он проявит столько прыти.

– Пусти, кабан! – голосил он. – Вошь лобковая! Счас нос откушу!

Невероятно, но он вырвался из цепких объятий Федора и бросился к двери.

Фима выстрелила. Пуля из «Беретты», модель 90, небольшого пистолета с глушителем, попала мятежному бандиту в спину, под лопатку. Парни ее расступились, Серафима склонилась над ним и смотрела, как он умирает. Ждать пришлось совсем недолго, она, вздохнув, закрыла ставшие стеклянными глаза. На веках у придурка синела замысловатая татуировка в виде восходящего солнца.